Текст книги "Убийственная тень"
Автор книги: Джорджо Фалетти
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 24 страниц)
Первый палец…
– Билл Фрайхарт видел Калеба утром накануне смерти. По его словам, Калеб выглядел подавленным. Билл не случайно подчеркнул это. Калеб приехал на пикапе, а в горы отправился пешком. С собой он взял пса, а также лук и стрелы, якобы поохотиться хотел. Но без особой надежды, как отметил Билл. За машиной он не вернулся. Билла это не встревожило, поскольку такое бывало и прежде.
Теперь Роберт смотрел в пол, как бы разговаривая с самим собой.
Второй палец…
– Днем он позвонил своей подруге и был на седьмом небе. Сказал, что все финансовые трудности для него позади, и даже пригласил ее в Лас-Вегас на уик-энд. У него, по его словам, скоро появятся большие деньги. Вскоре после этого он был убит.
Третий палец…
– Это означает, что бедняга нашел сосуд где-то в горах в тот самый день. И по всей вероятности, это место находится ближе к его дому, чем к ранчо, раз он решил вернуться домой пешком.
Эйприл избавила его от необходимости загибать четвертый палец.
– Да, но какова связь между сосудом и смертью двух других, Чарли?
Джим знал, что старик больше склонен к обмену взглядами, нежели словами. Видимо, поэтому Чарли отвел глаза, как бы сожалея, что слишком разговорился.
– Я знаю только то, что связано с легендой, а ей пятьсот лет. – Он положил на старое одеяло руку, которой, казалось, лет было не меньше. – Это одеяло вождя. Судя по узору, вождь обладал великой властью, но племя уважало его не только за это. Больше я ничего не могу сказать, пока не увижу место, где Калеб нашел сосуд.
Роберт взмахнул рукой – должно быть, этот жест задумывался как насмешливый, но вышел беспомощным.
– Ну да. Будь у меня тысяча человек и две недели сроку, мы бы просеяли сквозь сито эти горы. А шеф ни в коем случае не велит привлекать лишних людей: боится, что от смеха СМИ начнется разложение в наших рядах.
Чарли поглаживал ладонью индейское одеяло. Как бывало и прежде, его слова породили новый взрыв тишины:
– Есть один способ найти то место. – Он обвел взглядом присутствующих, впервые, как показалось Джиму, не опасаясь привлечь к себе внимание. – Калеб был не один, когда нашел его.
Джим начал понимать мысль старика и его намерения.
– Собака. Он был с собакой.
Куда яснее, но Джим все равно озадаченно нахмурился.
– Не хочу тебя разочаровывать, Чарли, но я бы не слишком полагался на Немого Джо.
Словно поняв, что речь идет о нем, пес высунул морду из кухни и застыл на пороге в нерешительности: то ли вернуться на лежанку и явить людям свое полнейшее равнодушие, то ли развенчать пессимистический прогноз Джима. Наконец он решился. Спокойной, вихлявой походкой он прошествовал в центр гостиной, уселся на пол перед Джимом и выжидательно посмотрел на него.
Джим потрепал его по загривку.
– Ясно, парень. Видимо, пришло время доказать всему миру, что ты не зря топчешь землю.
Немой Джо зевнул и уставился на Джима с прежней суровостью.
Джим прочитал в этом взгляде явный упрек за столь поспешное суждение. И железную убежденность в том, что наступивший наконец день его славы не застиг его врасплох.
Глава 25
Они покинули «Дубы», когда солнце еще только всходило.
После часа ходьбы, едва перед ними показались лесные заросли, Эйприл бросила взгляд на лежащую внизу долину. В ней едва виднелась канадская черепица на крыше Калеба под раскидистой кроной дуба. А их машины, стоящие во дворе, казались цветовыми пятнами на сером фоне гравия.
Она первой приехала на место встречи и, чувствуя неприятный холодок на спине, остановила машину перед домом. Воздух был свеж; зеленая трава и голубое небо казались раскрашенными акварелью на детском рисунке. Эйприл тут же подумала, что дети не рисуют лежащих на земле людей, павших непонятным способом от руки убийцы со всеми приметами призрака. Неприятный холодок пробрался в самую глубь ее существа. Эйприл мысленно обозвала себя дурой, но так и не нашла смелости выйти из машины.
И под весьма относительной защитой оцинкованного железа погрузилась в свои мысли.
Встреча с Джимом накануне вечером была ошибкой. Она изо всех сил искала алиби, уверяла себя, что ее подвигло чисто журналистское любопытство, но слишком хорошо знала, что это не так. На самом деле ей просто хотелось еще раз увидеть его, хотя бы один раз увидеть, не считаясь с расходами, не глядя на прейскурант. Пока момент, которого она боялась, еще не настал, но рано или поздно настанет, как все неизбежное, что всегда сопровождает ошибки. Рано или поздно ей придется платить по счетам, но не теперь. Пока она все еще ощущала дрожь, обуявшую ее от того первого поцелуя после долгого ожидания, казалось навсегда вычеркнутого из временного отсчета. А их близость, его заново открытое тело вызвали у нее ощущение, будто вся предыдущая жизнь лишь бледный слепок с подлинника.
От кого-то она услышала, что на протяжении жизни сердце любит один раз. Если это правда, то у этого раза лицо и тело Джима Маккензи. И нечего искать причины, мотивацию этому наполнившему все ее существо необратимому чувству. Все равно ничего ты не найдешь, да и не хочешь искать. Эйприл не строила иллюзий относительно Джима и их отношений. Она знала, что он уедет и она опять останется одна. Когда еще была его девушкой, Эйприл часто смотрела на него и удивлялась, как такой красивый человек мог принадлежать ей, и в конце концов поверила, что это навсегда. Но на сей раз все иначе. У нее есть она сама, есть Сеймур, есть ее работа. Она строила свою жизнь день за днем с таким упорством, что каждая мелочь представлялась ей великим подвигом. У нее хватит сил пережить последний поцелуй, он навсегда останется для нее первым.
Она не убеждена, что в нем есть и доброе начало, как свойственно верить всем, кто выбирает себе неподходящего партнера.
То, что она нисколько не уважает Джима, тут совершенно ни при чем. Она не позволит ему вмешиваться в ее жизнь, не отдаст себя ему на съедение, как отдала тогда. Она разрешит ему только разрушить мечты, на что у нее самой пока не хватает духу. Ее отношение к нему – безупречно выверенное равновесие между инстинктом и разумом. Если что и отделяет человеческую любовь от животного влечения, так это лишь возможность чувствовать и понимать.
А еще способность реагировать.
Она уверена как в своих чувствах к нему, так и в том, что он неизбежно заставит ее страдать, и потому нисколько не боится человека, который в жизни привлекал многих женщин, но так и не позволил себе поверить, что нравится хотя бы одной.
Шорох колес по гравию застиг ее врасплох, но она быстро вынырнула из омута мыслей и вновь стала журналисткой, ожидающей во дворе, который за короткий срок дважды стал местом преступления. Джим открыл дверцу «рэма» и вышел в сопровождении Чарли и собаки. Его силуэт совместился с образом из ее мыслей. Почти тотчас на улице показалась машина Роберта Бодизена, и круг замкнулся. Они собрались на покрытой гравием площадке, воссоздав атмосферу минувшей ночи.
Все молча отметили рассеянное равнодушие Немого Джо, который, казалось, не задумывался о том, что находится перед своим бывшим домом. Роберт с недоверием наблюдал, как тот метит кусты, совершая ежедневный ритуал. Вероятно, детектив до сих пор сомневался в том, что данная особь наделена прерогативами всего собачьего семейства.
Нюх этой собаки – наша единственная надежда…
По-видимому, его мысль разделяли и присутствующие.
Дав псу все разведать, все облить и вдоволь покататься по траве, Джим вытащил из машины одеяло и поднес его Немому Джо понюхать. Эйприл поразилась его тону, какого она никогда у него не слышала в обращении к людям.
– Ищи, Немой Джо. Найди место, где лежало вот это. Будь молодцом, ищи.
И Немой Джо понял.
Он некоторое время нюхал ткань, потом наклонился и стал нюхать землю. Наконец поднял голову и без спешки двинулся за дом. Все последовали за ним, затаив дыхание, но когда пес миновал лабораторию и двинулся по тропинке; поднимавшейся в горы, у людей вырвался дружный вздох облегчения. Немой Джо повернулся, проверяя, следуют ли они за ним. Пес будто чувствовал, что нынче его день и главный в этой группе он. Даже походка его неуловимо изменилась – стала более пластичной, менее развинченной.
Они вошли под сень деревьев и двинулись вперед гуськом. Джим впереди, с небольшим рюкзаком на спине. Они не сочли нужным брать с собой снаряжение для ночлега, рассудив, что раз Калебу на все про все хватило одного дня, то и им хватит. Взяли только еду и питье, чтобы перекусить по дороге.
Эйприл оглянулась. За ней шагал Чарли, не выказывая признаков усталости. На лице его не читалось никаких мыслей, он их тщательно прятал. То ли боялся не найти место, то ли опасался того, что им предстоит найти. Роберт, несколько ошарашенный, но внутренне готовый к любому обороту событий, замыкал шествие.
Единственным их ориентиром был Немой Джо. Он шел всего в нескольких метрах от группы, примеряясь к их темпу и вынюхивая дорогу, которую всего несколько дней назад прошагал в противоположном направлении вместе с бывшим незадачливым хозяином.
Эйприл гнала мысли о том, как все пело у Калеба в душе, когда он тащил домой иллюзию будущего богатства, не ведая, что считает не шаги до дома, а мгновенья, отделяющие его от жуткого конца.
Она сосредоточила все внимание на Джиме, что шел впереди, выбирая наиболее удобную дорогу среди зарослей. Перед глазами двигались его атлетическое тело, черные и блестящие, рассыпанные по плечам волосы, точь-в-точь такие, как у ее сына.
У нашего сына…
Как было бы хорошо, если б вместо старого индейца и полицейского с ними здесь был Сеймур и они втроем были бы обычной американской семьей, которая со своим странным псом выбралась погулять в горы, и главной их заботой было бы отвечать на вопросы ребенка о природе и животных этих мест.
Она уже минут сорок пять шагала, развивая эту мечту и зная, что ей не суждено осуществиться.
Через некоторое время Джим решил сделать привал. Чарли тут же углубился в чащу, а Роберт присел в сторонке на мшистый камень в тени сосны и свернул самокрутку.
Джим вытащил из рюкзака тонизирующую конфету и флягу и протянул Эйприл.
– На пожуй и попей, даже если не хочешь. Неизвестно, сколько нам еще скитаться.
Эйприл развернула конфету и откусила. Вкус ей понравился, и она быстро съела всю. Большой глоток воды после сладковатой конфеты – и ей показалось, что она готова скитаться сколько угодно, если рядом он.
Джим придвинулся к ней поближе, встал спиной к Роберту и понизил голос:
– Эйприл, насчет вчерашнего я…
– Не надо ничего говорить.
Она порывалась встать, но Джим ее удерживал.
– Нет, надо. Я всю ночь об этом думал.
Эйприл все-таки встала и двинулась по тропинке в сторону, откуда они только что пришли. Джим догнал ее, пошел рядом и заговорил тем же голосом, которым обратился к Немому Джо два часа назад. Тем самым, какого она никогда от него не слышала и который словно околдовал ее.
– Я много лет чувствовал себя гибридом, каким-то балаганным персонажем, наполовину белым, наполовину индейцем, в котором все вразброд, даже глаза. Думал, так и уйду из этого мира, не оставив следов, потому что это в принципе никому не удается. Мне хотелось всего и сразу, хотелось прожигать жизнь, поскольку я был уверен, что ничего унести с собой отсюда не смогу. Но я тем самым прожигал и то, что мне дарили, не требуя ничего взамен, люди, которых я не стою.
Эйприл слишком хорошо знала Джима Маккензи, чтобы понимать, чего ему стоит произносить эти слова, и была рада, что отвечать на них не требуется. Она не была уверена, что ее голос вообще сможет прорваться через стоящий в горле ком.
– Но теперь все изменилось, потому что есть Сеймур.
Вот он, тот момент, она знала, что он настанет, сто раз мысленно представляла себе его и теперь ощущала ярость пополам с огромной нежностью и никакого торжества возмездия.
– Когда я увидел его и понял, кто он, мне сразу стало ясно, что он и есть мой след в жизни.
Эйприл опять промолчала.
– У меня никакого опыта в чувствах. Если я их и испытывал, то всегда старался подменять страстями. Летать на вертолетах, водить быстрые машины, быть свободным любой ценой. И поэтому сейчас я не умею выразить то, что чувствую. Но после вчерашнего впервые в жизни, оставшись один, я испытал свое одиночество.
Джим осекся. По ветке серой молнией сверкнула белка. Над их головами вились птицы. Змеи бесшумно скользили меж камней. Быть может, где-то невдалеке стоит олень и настороженно принюхивается. Эйприл вдруг подумала, что не было в ее жизни момента, который бы мог сравниться с благословенным мгновением тишины после этих слов.
– Я не прошу у тебя прощенья, потому что не вижу в этом никакой надобности. Но я точно знаю, что мне теперь делать.
Их догнал Немой Джо и пристроился сбоку от Джима. Поднял кверху морду, ища его взгляда, а быть может, и ласки. Джим улыбнулся и положил ему руку на голову. Эйприл поняла, что пес полюбил его и Джим отвечает ему взаимностью.
Ласка была краткой, но улыбка осталась. Только теперь она была обращена к ней.
– Я останусь здесь навсегда. Я знаю, уже поздно, и не строю иллюзий. Но готов сделать все, что нужно вам с Сеймуром. И надеюсь, когда-нибудь ты позволишь мне познакомиться с ним поближе.
Эйприл, точь-в-точь как Немой Джо, подняла к нему голову. Потом обеими руками осторожно сняла с него очки и долго смотрела ему в глаза, стараясь не поддаться их магнетизму.
Голос все-таки прорвался, разбил комок в горле и прозвучал твердо и уверенно, как может звучать только правда:
– Если это очередная твоя блажь и ты причинишь зло еще и нашему сыну, я тебя из-под земли достану и убью.
Эйприл обошла его и направилась к Роберту. Джим смотрел ей вслед, пока эхо ее слов не смолкло в воздухе.
Потом он нагнулся и похлопал по спине Немого Джо.
– Пошли, парень. Ты не забыл, что нам работать надо?
Когда они вышли на поляну, Эйприл, Чарли и Роберт уже стояли там, готовые продолжить путь. Джим вновь дал псу понюхать одеяло. Похоже, Немой Джо был доволен тем, что игра продолжается. Слегка спружинив на задних лапах, он уверенно двинулся к цели, которую безошибочно угадывал чутьем.
Хорошо бы и впрямь угадал, подумал Джим.
Пока пес вел их к вершине горы, Джим все время прислушивался к шагам Эйприл за спиной. Ему нравилось их слушать, нравилось, что она здесь, рядом. Он был рад тому, что она вообще есть.
Если ты причинишь зло еще и нашему сыну, я тебя убью…
Он ни на минуту не усомнился, что она способна на это. Хорошо, что у его сына такая мать. Она есть и будет надежной опорой в жизни парня, как стала бы надежной опорой любому мужчине. До сих пор он этого не понимал. То, что он заставил ее произнести такие слова, только утяжелило груз его вины.
Роберт, не подозревая об этом, пришел ему на помощь. Пользуясь тем, что тропа немного расширилась, он поравнялся с ним и вырвал Джима из блокады мыслей.
– Как думаешь, куда он нас ведет, твой пес? – Роберт сдернул с головы фуражку и запустил руку в волосы.
– Откуда же мне знать, Роберт?
– С тех пор как мы вышли, я все думаю и не нахожу никаких оправданий для этой экспедиции.
Джим указал на какое-то темное пятно вверху. Как будто откликаясь на его жест, Немой Джо остановился и сел сбоку от этого пятна; оно вполне могло быть входом в пещеру.
– Кажется, Немой Джо нашел тебе оправдание.
Лес внезапно оборвался, и они очутились на открытом месте горного склона. Почва тут была каменистая, и лишь редкие кустики неохотно отстаивали свое право на жизнь. Чуть выше на склоне лежал ствол сосны, поваленной и расколотой вдоль надвое. Под ним виднелась россыпь скатившихся камней. Ствол почти весь обуглился; было понятно, что в дерево ударила молния, вырвала его с корнем и, падая, оно вызвало обвал.
Причем случилось это недавно.
Роберт даже руками всплеснул.
– Черт побери, и правда привел! А я готов был поклясться, что этот пес ни на что не годен!
– Если знаешь людей, значит, надо больше доверять животным.
С нарастающим волнением они достигли темного лаза в горе. Роберт расстегнул молнию на куртке, и Джим увидел торчащую у него из-за пояса рукоятку пистолета. Значение этого машинального жеста было недвусмысленно. Он инстинктивно обернулся к Эйприл – проверить, рядом ли она. Чарли остановился чуть позади нее. Старик стоял неподвижно и смотрел на пещеру, как приговоренный к расстрелу смотрит на дула нацеленных в него винтовок.
– Все в порядке, Чарли?
Старик еле заметно кивнул. Потом двинулся вперед и проронил каким-то бесцветным голосом:
– Я войду один. Вы ждите здесь.
Никто ему не возразил. Лицо и тон Чарли не допускали возражений. Почему-то всем стало понятно, что иначе и быть не может.
Чарли, проходя мимо пса, погладил его по голове. Несколько шагов – и его поглотила тьма пещеры.
Все остались молча ждать перед входом. Тишина и ожидание камнем легли на их души.
Спустя несколько минут, показавшихся им годами, худощавая фигура Чарли материализовалась из мрака.
– Идемте.
Все последовали за ним внутрь. Немой Джо проводил их взглядом и остался сидеть возле пещеры; ему компания была явно не нужна.
В собственно пещеру вел недлинный и неширокий коридор, где ощущались следы человеческого присутствия. Стены были испещрены рисунками, несомненно связанными с мифологией индейцев. Справа помещалось своеобразное ложе, прикрытое ветхими шкурами; у его подножья лежали полусгнившие лук и колчан со стрелами.
Чарли остановил вошедших, частично заслонив собой внутренний вид пещеры.
– Это священное место. Сюда приходил шаман для раздумий и общения с духами. На стенах его знаки, здесь его вещи – лук, сумка со снадобьями.
Лицо Чарли в полутьме казалось темным пятном под красной банданой. Его слова были обращены ко всем, но главным образом к Роберту:
– Иди сюда, человек закона. Нынче для тебя удачный день. После стольких лет ты разгадал загадку.
Чарли отступил, и трое смогли охватить взглядом всю пещеру.
На полу они увидели две высохшие мумии. Одна лежала ничком, другая, чуть подальше, навзничь, головой к дальней стене. Время, казалось, более благосклонно обошлось с одеждой, чем с телами.
Чарли указал на ближние останки:
– Это тело человека, некогда бывшего великим вождем народа навахов. При жизни его звали Элдеро.
Общее ошеломление вылилось в слова Роберта, быстрее всех обретшего дар речи:
– Тот самый Элдеро, вождь из Флэт-Филдс?
Чарли кивнул и подошел ко второму трупу.
– Он был не только вождь. Смотрите.
Он поддел ногой правое плечо второго трупа и перевернул его на спину. В пещере будто пронесся ледяной ветер и еще больше сгустилась тьма.
Перед ними на земле в пропыленной одежде лежал человек, у которого были разбиты все кости черепа.
Глава 26
Стейс Лавкрафт открыл деревянную дверь, вышел и поглядел на солнце, выплывающее из тени сосен на восточном склоне гор. Из дома доносились приятные запахи яичницы, окорока, поджаренного хлеба, печеного лука. Запахи разливались в свежем утреннем воздухе и уносились вдаль, чтобы подразнить диких зверей в окрестных лесах. Он еще раз благословил судьбу за то, что та привела его из города в этот рай земной. Куда ни кинь взгляд – всюду раздолье, простор, благодать Господня. А еще великое желание людей оставить свой, пусть маленький, след на земле и крикнуть в голубой свод небес: «Я здесь, я тоже существую!»
Стейс повернул голову туда, где жил со своей семьей.
Первый дом он построил вплотную к скале, выложил из песчаника и обтесанных бревен, обмазал глиной. Крышу вдобавок укрепил дранкой, соломой и смолой, чтоб не промокала. Он выбрал именно это место, поскольку чуть выше по горе был естественный желоб, по которому стекала вода в короткий сезон дождей. А еще потому, что отсюда открывалось великолепное, всякий раз иное зрелище заката. Жилище было достаточно удобным, но, разумеется, временным. В выборе места играли свою роль и чисто практические соображения: все же возводить три стены быстрее, чем четыре. Теперь дом стал им тесноват, а когда родится ребенок, как они будут ютиться в двух комнатушках?
С той стороны поляны, раскинувшейся перед низким строением, по тропе от источника поднималась его невестка Талена с двумя полными ведрами. Даже отсюда было видно, как играют еще слабые лучи солнца на блестящих черных волосах красавицы индианки. Она шла легко, не переваливаясь, несмотря на большой живот.
Его жена Кэти вышла из темного проема двери и на миг задержалась на пороге. Потом подошла к мужу и устремила взгляд туда же, куда смотрел он.
Стейс уже знал, что она сейчас скажет.
– Что ты будешь делать с Таленой! Упрямая как баран. Нельзя ей такие тяжести таскать.
Стейс улыбнулся и обнял ее за плечи.
– Не те у них обычаи, чтоб она слушалась советов свекрови из Питсбурга. Индианки работают до самых схваток, а пуповину зубами перегрызают. Если мы заставим ее вести себя иначе, это будет для нее оскорбление как для жены.
Тем временем Талена поравнялась с ними, вошла в треугольную тень от горы. Искры в волосах погасли, но черные как уголья глаза все равно сверкали.
– Может, и так, но я привыкла заботиться о беременных.
Кэти высвободилась из объятий мужа, подошла к невестке и, невзирая на сопротивление той, выхватила у нее ведро.
– Талена, ádaa áholyá.
На языке навахов Кэти Лавкрафт велела индианке поберечь себя. Стейс по сей день удивлялся и восхищался, с какой легкостью жена усвоила это трудное наречие. Ведь в языке навахов важно не только произношение звуков, но и интонация, которая подчас полностью меняет смысл сказанного.
Молодая женщина смирилась и не стала отбирать полное ведро у bizhá' áád jílíní – матери мужа.
– Ahéhee', Кэти. Большое спасибо.
В отличие от свекрови Талене с трудом давался язык белых. Но за год она научилась довольно сносно объясняться, хотя английский в ее устах звучал странновато.
Следуя друг за другом, женщины внесли ведра в дом. Стейс двинулся за ними на запах сытного завтрака.
Талена встала еще перед рассветом и принялась «трудиться» – она выговаривала это слово с очень смешными придыханиями. Из комнаты, где спали они с Кэти и младшая их дочь Линда, Стейс услышал перестук глиняных мисок, в которых замешивали тесто для жареных лепешек, похожих на тортильи, но сделанных по рецепту навахов.
Он смотрел, как плавно и бесшумно невестка движется по наспех сработанному дому, и вполне понимал сына, который влюбился и женился на ней. Талена привыкла жить в хогане или вигваме, и все в этой геометрической постройке восхищало ее, начиная от каменного очага вместо отверстия с поддувом в центре индейских жилищ. Останься они жить в Питсбурге, Колин тоже без труда нашел бы себе жену. Невеста у него уже была – Лорейн Санквист, белокурая красавица, у которой на щеке почти всегда была очаровательная ямочка, когда она улыбалась. Но едва Колин предложил ей выйти за него замуж и вместе с его семьей пуститься на поиски приключений на юго-западе, сперва исчезла ямочка, а потом и сама Лорейн.
Именно в таком порядке.
И ничего сын не потерял, подумал Стейс. Талена – истинная Женщина Радуга, как именуют навахи женский идеал. В этих краях, весьма далеких от изобилия, любая жена – уже подарок судьбы. Ради того чтобы ночью иметь кого-нибудь для обогрева, мужчины здесь не слишком привередничают. С востока сюда понаехали женщины со следами темного прошлого на лице. Но вода в здешних источниках такая чистая, что может отмыть любые пятна, было б желание трудиться и обхаживать мужа. А такая милая и нежная женщина, как Талена, готовая разделить с мужем не только чувства, но и тяготы жизни на юго-западе, и впрямь настоящее чудо.
Невестка поставила перед ним тарелку с дымящейся яичницей, уместив сбоку свежие лепешки, кусочки окорока и печеный лук.
– Когда возвращается Коли?
Стейс улыбнулся. Несмотря на смешливые протесты сына, невестка так и не выучилась правильно произносить его имя, и Колин в конце концов смирился с этим уменьшительно-ласкательным прозвищем.
– Думаю, послезавтра.
Талена кивнула, как будто повторяя его слова в уме.
– Послезавтра хороший день.
Кэти Лавкрафт поймала взгляд мужа и улыбнулась. Колин с двумя индейцами отправился на высокогорное пастбище. У них было стадо коров, которых они намеревались продать на мясо Управлению железной дорогой Санта-Фе.
На высокогорье коровы подкормятся, наберут жирку и станут хорошим товаром. Коровы составляли основной доход семьи. Было у них еще небольшое стадо овец, полдюжины лошадей и две молочные коровы. Всю эту скотину держали в хлеву с левой стороны дома, но главным образом семью содержали мясные коровы.
Женитьбу Колина на Талене индейцы сочли большой удачей. Отношения коренного населения с белыми были полны взлетов и падений с перемежающимися периодами напряжения, стычек, переходящих в открытую войну, и спокойствия, которое все в лицемерном энтузиазме именовали миром. Индейский агент[17]17
До 1908 года правительственного чиновника, ведавшего делами индейского населения, называли индейским агентом.
[Закрыть] Томас Ким много сделал в этом направлении. Добился от правительства расширения резервации за счет территорий, более пригодных для земледелия, охоты, скотоводства. Территорий, богатых дичью и менее подверженных налетам саранчи. Благодаря Киму навахи из разрозненных отрядов, более или менее многочисленных и воинственных, превращались в единое племя. Такие события, как Длинный марш и победа в Боске-Редондо, дали многим понять, что в единстве сила и власть.
В свете этих перемен Ким заручился поддержкой самых авторитетных вождей навахов – Барбонсито, Мануэлито и Ганадо Мучо – против тех, кто всеми силами пытался сорвать мирный процесс.
Капитан Беннет, комендант форта Дефайанс, привез из Вашингтона документ, узаконивший представительство троих видных лиц племени.
Когда Барбонсито был избран верховным вождем навахов, он назначил Ганадо Мучо и Мануэлито своими заместителями, ответственными за восточный и западный секторы. Эти трое имели право своей властью назначать вождей общин.
В воздухе витало ожидание дальнейших шагов со стороны правительства по укреплению национального единства, в том числе указа о представительстве индейцев на федеральном уровне. В начале 1871 года Барбонсито умер после продолжительной болезни, и его сменил на посту верховного вождя Ганадо Мучо. А летом того же года в поддержку федерального правительства был создан корпус индейской полиции во главе с Мануэлито, в составе ста тридцати человек.
Новому вождю Элдеро было предложено занять место, освободившееся после избрания Ганадо Мучо верховным вождем. Но, несмотря на новые веяния, Элдеро отказался заниматься общественной жизнью и сотрудничать с белыми. Это был гордый, глубоко религиозный человек, свято чтивший традиции своего народа. Настоящий воин и вдобавок одухотворенная личность, как никто чувствовавшая связь индейцев с Землей, их единственной матерью. Согласно древним верованиям, выросшие на поверхности земли крутые и остроконечные скалы суть не что иное, как окаменевшие чудовища, населявшие планету задолго до появления человека. Новшества последних лет представлялись Элдеро такими же чудовищами; он не желал ставить свою жизнь в зависимость от них и якшаться с чуждым ему племенем, вызывавшим у него мало доверия.
Согласно одному из договоров, заключенных между белыми и индейцами, но нередко нарушаемых, жене Элдеро принадлежала земля, граничившая с землями Лавкрафтов. И вождь с семьей, а также несколько верных им людей поселились на этих землях.
Талена была его дочерью.
Стейс узнал об этом, когда поехал вместе с Колином сватать ее, предварительно запасшись свадебными подарками. Пока жена Элдеро восхищенно рассматривала ожерелье из морского жемчуга, доставшееся Кэти от матери, и одеяла, привезенные с Востока, сам вождь едва удостоил взглядом двух коней и отару овец, которых белые загнали за ограду перед небольшой группкой хоганов.
Элдеро сидел на стволе дерева перед входом в свой дом, самый большой в деревне и выстроенный старательнее прочих, как и подобает дому вождя. Рядом с ним примостилась рыжая собака, с годами усвоившая привычки хозяина.
По закону индейцев Талена при сватовстве не присутствовала.
Стейс, отделившись от группы женщин, подошел к ее отцу. Они посмотрели в глаза друг другу, и у Стейса при взгляде этих глубоких черных глаз, как впервые, так и впоследствии, закружилась голова. В них не было угрозы, предвестья опасности, но было ощущение, что человек этот оставляет на земле более глубокий след, чем все окружающие, что он нашел для себя лучший способ сродниться с нею.
Элдеро указал ему место на стволе рядом с собой.
– Твой сын желает взять себе Талену.
Это был не вопрос, а утверждение. Стейс тут же понял, что никакие дипломатические ухищрения в ход идти не могут. Ни дары, ни торг в глазах этого человека не имеют силы. Только правду может принять вождь навахов – вот что внушил Стейсу взгляд его черных глаз.
– Мой сын говорит, что Талена будет ему хорошей женой.
– Хорошую жену он мог при желании купить у мексиканцев.
– Мой сын хочет не просто хорошую жену. Он хочет Талену.
Стейса вновь обожгли горячие глаза, спрятавшиеся в морщинах.
– Почему?
– Мой сын любит Талену.
Элдеро поправил на плечах роскошное индейское одеяло, вытканное женщинами его племени в классической расцветке – красный, голубой, индиго, черный и белый, – в центре ромб, по четырем сторонам треугольники.
– А Талена любит твоего сына? – спросил вождь таким тоном, будто дело не касалось его напрямую.
– Да.
И впервые Стейс заметил на лице вождя некое подобие улыбки.
– Любовь подобна дождю. Лишь ветер знает, где и когда он может пролиться. Но Земля любит людей, не требуя ничего взамен, потому твой сын на этой Земле может любить Талену.
Стейса поразила простота и глубина этой веры. И он понял, что разговор окончен. Вождь сумел преодолеть свои предубеждения и принял Колина как мужа своей дочери.
Они поднялись. Элдеро был чуть пониже, но Стейсу казалось, что вождь смотрит на него сверху вниз. В этот момент он словно возвышался надо всем, что его окружало, даже над самыми высокими горами. Он повернулся к псу, и тот мгновенно встал с ним рядом, как будто услышал приказ хозяина.
Хотя тот не издал ни звука.
Затем Элдеро обратил задумчивый взор к Стейсу, и тому почудилось, что и с ним он хочет завязать безмолвный диалог, как с собакой. А когда вождь наконец заговорил, его голос представился Стейсу голосом самой Земли, если б та надумала обратиться к людям:
– Назови свое имя.
– Стейс Лавкрафт.
– Ты искренний человек, Стейс Лавкрафт. И сын твой тоже.
– Откуда ты знаешь?
Ответом ему были всего два слога, простых, четких, без всякой напыщенности, как будто иначе быть не могло:
– Знаю.
Стейс ни на миг не усомнился, что так оно и есть.
Когда Колин и Талена стали мужем и женой, все разногласия с индейцами сами собой разрешились. Два племени зажили мирно, не посягая на жизненное пространство друг друга. Стейс дал людям Элдеро свободный доступ к своему источнику для водопоя скотины. Близость к воде была в тех краях большим преимуществом, особенно для индейцев, которые нередко были ее лишены. Потому индейцы восприняли этот жест с особой благодарностью.
