Текст книги "Убийственная тень"
Автор книги: Джорджо Фалетти
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 24 страниц)
Глава 2
Сокол, сын земли и небесной лазури, парил в небе над Флагстаффом. Калеб задрал голову кверху и провожал его взглядом, пока тот не сместился к западу и не стал маленькой черной точкой под куполом неба. Беспощадный утренний свет вскоре убрал эту точку из поля зрения. Впервые в жизни Калеб не позавидовал грациозной птичьей легкости и свободе, о которой птица торжествующе заявляет неподвижному миру под ней. Он преклонялся перед величавым птичьим волшебством и потому никогда не стрелял птиц. Но теперь он вдруг почувствовал, что и сам парит в свободном полете наравне с этим соколом.
Улыбнувшись, он продолжил путь.
Рюкзак оттягивал плечи, но Калеб не ощущал тяжести. На таких условиях он готов тащить груз, который вогнал бы его в землю по щиколотки. И с этим грузом он пойдет хоть на край света. Если б не этот мешок, он бы сейчас, наверное, взвился в воздух от переполнявшего душу счастья. Немой Джо своей мультяшной походкой трусил на несколько шагов впереди; временами останавливался и оглядывался, держа спутника под присмотром. Калеб спросил себя, передалось ли псу обуявшее его волнение. Во всяком случае наверняка уже чует дорогу к дому, где в его собачьем воображении нарисовались две миски – одна со свежей водой, другая доверху наполнена кормом.
Еще через полмили они вышли к рощице, огородившей северный край его владений. Сверху как на ладони просматривалась грунтовая дорога, ведущая от шоссе № 89 прямо к дому и к тому, что осталось от кемпинга «Дубы». Перед главным зданием – деревянной постройкой, которая, даже отсюда видно, явно нуждается в ремонте, – чуть справа высится единственный дуб, давший название угодьям и его несостоявшемуся бизнесу. За этим дубом, если взять еще чуть-чуть вправо, пятна растительности перемежаются с утрамбованными площадками для трейлеров и фургонов. А слева видны загон для лошадей и небольшая сложенная из бруса конюшня с узенькими зарешеченными окошками.
Калеб на миг приостановился, обозревая то, что ему осталось в жизни. Еще накануне он думал, не выставить ли ему «Дубы» на продажу. Но приятная тяжесть рюкзака, ласковое солнце и синева неба, какой она бывает только в Аризоне, начисто исключают подобные мысли.
Он поддернул лямки на плечах и начал спуск к дому.
Открыв пещеру со всем ее содержимым, Калеб решил оставить машину в «Высоком небе» и, срезав изрядный кусок пути, отправился домой пешком. Ходу, так или иначе, несколько часов, но разумнее будет избежать расспросов, связанных с неожиданно ранним возвращением. Пикап можно спокойно оставить на ранчо: никого это не удивит и не встревожит. Не раз уже бывало, что, преследуя оленя или лося, он забирался так далеко, что удобнее было вернуться домой пешком, а наутро с попутной машиной вернуться за «бронко».
Когда он пересекал двор, подходя к дому с тыла, на посыпанную гравием стоянку въехал внушительный «мерседес». На кузове, казалось отлитом из алюминия, красовалась вывеска: «Эль-Пасо. Прокат машин». Калеб с трудом подавил желание сплюнуть. Тех денег, что туристы платят в неделю за прокат этого гроба на колесах, ему хватило бы на месяц. Городские думают: шляпу, сапоги надели, так они уже и наследники мира, которого больше нет.
Никто не прогадает, если будет спекулировать на безвкусице населения…
Еще вчера Калеб пошел бы навстречу вновь прибывшим, лучезарно улыбаясь, готовый трубить в фанфары, расстилать перед гостями красную ковровую дорожку и самому стелиться, лишь бы остались.
А нынче нет.
Нынче, благодарение неизвестно какому богу, все переменилось…
Трейлер остановился подле него, взметнув облачко пыли, которое поплыло своим путем, подгоняемое ветром.
Человек, сидевший за рулем, вышел и вопросительно уставился на новоявленного Робина Гуда в рабочем комбинезоне, с колчаном и луком за спиной. По мере того как он приближался, Калеб прочел на его лице брезгливую гримасу, как будто приезжий учуял издали вонь столь живописного персонажа.
– Это и есть кемпинг «Дубы»?
От порыва ветра, словно в ответ, зашелестела листва векового дуба. Калеб смерил стоявшего перед ним незнакомца ласковым взглядом.
– Да, юноша. Чем могу служить?
– Нам бы переночевать где-нибудь и осмотреться. У вас есть кабельное?
Тем временем фигуристая брюнетка, по-видимому жена, вышла из машины и огляделась. Судя по выражению лица, увиденное не слишком вдохновило ее. Она подошла к мужу и заговорила брезгливым тоном, каким говорят с уборщицей:
– Норман, ты что, не видишь, это же дыра! Наверняка они про кабельное и не слышали.
Калеб отозвался ничего не выражающим тоном:
– Это верно, однако нам известно отличное местечко, где вас ухватят за задницу. И сразу усадят смотреть кабельное.
У парня в глазах мелькнула молния, но он тут же притушил ее, заметив, что пальцы Калеба как бы невзначай легли на рукоятку здоровенного боуи, висевшего у пояса. Жена, прячась за спиной мужа, взяла его за руку.
– Поехали отсюда, Норман. Мы явно не туда попали.
Усмехнувшись, Калеб подумал, что такой пронзительный голос, как у этой дамочки, способен поднять на ноги весь Форт-Апачи. Норман сглотнул слюну, покровительственным жестом обнял супругу за плечи и попытался придать голосу максимальную твердость, чтобы не выдать волнения:
– Да, я тоже так думаю.
В жесте Калеба читались одновременно прощание и отпущение грехов. Супруги попятились от него, как будто опасаясь, что он пустит им стрелу в спину. Калеб, нежась на солнышке, смотрел, как они с напускным спокойствием забираются в свой трейлер и закрывают за собой двери, словно бронированные створки Форт-Нокса.[3]3
Национальное хранилище золота в военном городке Форт-Нокс, штат Кентукки.
[Закрыть] Парень завел мотор и умчался, разворотив гравий на дорожке и оставив после себя вонь выхлопных газов, злобы и облегчения.
Калеб повернулся к собаке. Немой Джо все это время равнодушно наблюдал происходящее, и не думая вмешиваться в человеческие дела.
– Забавно, да? Ну, теперь-то хрен с ними, со всеми туристами планеты. Кому они теперь нужны, эти сукины дети?
Он подошел к навесу перед домом и поставил на верстак лук с колчаном. Несмотря на то, что Калеб отошел всего на несколько шагов, мешок он с плеч не снял – так и тянул эту тяжесть на себе, пока шел в тени дуба к металлической ограде, за которой виднелось жилище Немого Джо (Калеб даже мысленно не отважился бы назвать его конурой).
Немой Джо последовал за ним неторопливо, как посетитель ресторана, которого метрдотель ведет к столику. Опять-таки не выказывая нетерпения, стал ждать, когда Калеб вскроет упаковку «Уайлд дог фрискис» и щедрой рукой насыплет корма ему в миску. Когда Калеб, закончив, отошел в сторону, Немой Джо сунул морду в миску и начал ритмично работать челюстями.
– Питайся чем бог послал, старина. С завтрашнего дня будут у тебя и бифштексы, и шампанское.
Пес, не прекращая жевать, на миг поднял на него глаза, показав белки. Его недоверчивое выражение в переводе на человеческий язык должно было означать: лучше синица в руке, чем журавль в небе.
– Что, не веришь? Погоди, лохматая морда, увидишь. Теперь мы богаты. Все. Даже твои блохи.
Он не стал больше отрывать собаку от еды и направился к дому. По дороге подобрал лук с колчаном и поднялся на три ступеньки к входной двери. Старое дерево скрипело под его тяжестью приветливо и в то же время немного тревожно. Калеб открыл дверь, которую никогда не запирал на ключ. Вся округа уже привыкла к его хронической нищете, так что местным ворам и в голову бы не пришло чем-нибудь поживиться у него дома.
Из крошечной прихожей лестница вела на второй этаж, но Калеб, миновав ее, повернул налево, в коридор, ведущий на кухню. Войдя, постарался не придавать значения окружающему его убожеству. Побелка на стенах облупилась, сквозь нее проступали пятна сырости, да и деревянная мебель явно знавала лучшие времена. Холодильник относился к той эпохе, когда про морозильные камеры никто и слыхом не слыхал; плита была такая старая, что перед ней вполне могла стоять жена подполковника Кастера,[4]4
Кастер Джордж Армстронг (1838–1876) – офицер американской армии; известен особой жестокостью в борьбе с индейцами; погиб, попав в засаду племени сиу.
[Закрыть] в переднике, с половником в руках. Немытая посуда, не поместившись в раковине, перебралась на соседний столик, и в каждой тарелке или миске были видны следы торопливых холостяцких трапез.
Калеб положил на пол колчан и лук, а мешок водрузил на стол и дрожащей от нетерпения рукой развязал тесемку. С трудом вытащил объемный сверток из старого индейского одеяла, такого рваного и грязного, что в нем уже почти не угадывались изначальные цвета. Калебу пришлось попотеть, прежде чем он упаковал находку, поскольку одеяло все отсырело и ткань рвалась под руками.
Он медленно развернул эту рвань, и находка явилась на свет. Калеб сбросил на пол мешок, предоставив своему открытию безраздельно царить на деревянной столешнице. В лучших традициях мировой банальности луч закатного солнца, пробравшись сквозь окошко, заставил старинное, потемневшее от времени золото заиграть новыми красками. Калеб улыбнулся своему отражению и едва удержал рвущийся из груди радостный вопль.
Он до сих пор не мог поверить в свое счастье.
Господи, Твоя воля, сколько же дадут за эту штуковину?
Сто… двести пятьдесят тысяч долларов?
Даже если ее просто расплавить, уже выйдет куча денег. Но Калеба привела в экстаз не сама груда золота, из которого была отлита штуковина. Судя по надписям на ней, она очень старинная. Непонятные значки были похожи на иероглифы. Калеб в древностях не разбирался, но, возможно, это майя. Или ацтеки, или инки. Да хрен с ними, кто б они ни были, главное – она стоит уйму денег. Уж на полмиллиона-то потянет точно, а полмиллиона – это не шутка. Калеб подпрыгнул на стуле, как если б тот вдруг раскалился.
Черт побери, полмиллиона долларов!
На эту сумму он сможет продолжить свои исследования, и даже Черил…
Калеб подошел к телефону, молясь, чтобы его еще не отключили. Он с незапамятных времен не оплачивал счета и отключения ждал со дня на день. Но, услышав гудок, счел это знаком судьбы. Набрал номер и стал с замиранием сердца ждать, что сейчас в трубке раздастся любимый голос.
Пока на другом конце провода гудки оглашали хорошо знакомую ему квартиру, Калеб вспоминал вечер их первой встречи.
Он познакомился с Черил больше года назад, когда поехал с группой «Скучающие скунсы» на концерт в Финикс. Он всюду сопровождал своих друзей из группы кантри, которые играли на окраине города в мексиканском ресторане «Así es la vida».[5]5
«Такова жизнь» (исп.).
[Закрыть] Сперва он пообедал в веселой компании музыкантов, а когда они поднялись на сцену и начали играть, остался за столиком, потягивая пиво и оглядывая зал, который мало-помалу заполнялся публикой.
«Скунсы» были в тех местах довольно популярны, поэтому народу подвалило порядком. Взгляд Калеба вдруг упал на блондинку в джинсах и красной маечке. Она сидела в одиночестве на высоком табурете у стойки, спиной к эстраде, не проявляя никакого интереса к музыке, а с преувеличенным вниманием разглядывая содержимое своего стакана. Когда она подняла голову, Калеб увидел в зеркале ее отражение и остолбенел. На вид ей было ближе к тридцати, чем к двадцати, но в чертах, несмотря на их чувственность, проглядывало что-то детское. Она сразу поймала взгляд Калеба, потому что уверенно перевела на него немыслимые бирюзовые глаза.
Калеба пробрал озноб, и вопреки своим обычаям он поднялся, взял свое пиво и пошел к ней.
Когда он усаживался на высокий табурет рядом, девица лениво скосила на него глаза, но тут же вернулась к созерцанию своего стакана.
Калеб откашлялся, пытаясь скрыть волнение, и обратился к ней:
– Привет. Меня зовут Калеб.
В ее ответе он не расслышал никаких эмоций, кроме едва уловимой скуки.
– Привет. Я Черил. Двести долларов.
– Что?
На вертящемся табурете Черил повернулась к нему всем телом. Калеб не смог удержаться, чтобы не остановить взгляд на упругой груди и сосках, вызывающе топорщивших ткань майки.
– Только не рассказывай, – усмехнулась она, – что как увидел меня, так сразу понял, что я женщина твоей мечты и гожусь в матери твоих будущих детей. Хочешь войти ко мне в спальню – плати двести баксов. А если угодно посмотреть из моих окон, как солнце встает, тогда четыреста.
Калеб смешался и отвернулся. Глаза Черил в зеркале следили за ним.
– Что потерял, Калеб? Дар речи или бумажник?
Калеб впервые в жизни заговорил с проституткой, тем более с такой красавицей, как Черил, и был совершенно раздавлен тем болезненным влечением, какое вдруг испытал к этой женщине.
Он сразу проклял превратности судьбы. В бумажнике у него как раз лежало четыреста долларов. Он взял их, потому что на другой день должен был зайти в «Эл энд Эл», фирму, торгующую электрическим и электронным оборудованием, где он заказал необходимые материалы для своих исследований.
Некоторое время он сверлил взглядом бутылку пива, которую поставил на стойку.
Затем с полным ощущением собственного идиотизма он поднял глаза на Черил, от души надеясь, что его улыбка вышла достаточно непринужденной.
– В цену входит утренний кофе?
– Да ради бога. Даже омлет, если захочешь.
Калеб сосредоточенно кивнул.
– Годится. Я все, что нужно, выяснил, дальше сама рули.
Не говоря ни слова, Черил поднялась и направилась к выходу. И Калеб последовал за ней кратким путем, мощенным благими намерениями, прямо в ад.
Утром он проснулся на большой кровати ее квартиры в Скотсдейле и понял, что потерял покой. Без гроша в кармане, он автостопом вернулся во Флагстафф, так и не сумев выбросить из головы минувшую ночь и тело Черил, отданное в полное его распоряжение. И вся его последующая жизнь превратилась в одно мучительное ожидание, приправленное видениями Черил в объятиях других мужчин. Как только ему удавалось наскрести установленную таксу, он одалживал у Билла Фрайхарта «тойоту» и мчался к ней, давая себе клятву, что этот раз уж точно будет последним, и проклиная себя, так как заранее знал, что нарушит ее.
Постепенно Черил привыкла к нему и перестала обходиться с ним как с обычным клиентом. Они любили друг друга со страстью и нежностью, как настоящие влюбленные. Спустя какое-то время Черил даже согласилась на то, чтобы он обходился без презерватива, но, когда он признался, что любит ее, она вдруг потемнела лицом, вскочила с постели, завернулась в простыню и ушла в ванную. А когда вернулась, глаза у нее были красные и опухшие.
Она села на постель, обеими руками придерживая у груди простыню, как щит.
– Так не бывает, Калеб.
– Как не бывает?
– Так не бывает в жизни. Шлюха всегда останется шлюхой, как для тебя, так и для других.
– Но ты ведь можешь бросить…
Она подняла на него глаза, и Калеб в который раз утонул в них.
– И что дальше? Выйду замуж за нищего? Я кое-как наладила свою жизнь и не хочу снова очутиться с голой задницей.
– Ты хоть что-нибудь чувствуешь ко мне?
Черил вытянулась на кровати рядом с ним, по-прежнему удерживая на груди простынный заслон. Калеб так и не понял, от кого она обороняется – от него или от себя.
– Что я чувствую – мое личное дело. Я зарабатываю на хлеб насущный, и это важнее всяких чувств.
– Но когда-нибудь я…
Черил приложила пальцы к его губам.
– Слыхала я про твои проекты, и наверняка ты когда-нибудь их осуществишь. Когда настанет тот день, может, мы и соединим чувства с хлебом насущным. А до тех пор, если тебе угодно залезть в мою постель, гони двести баксов. И четыреста, если хочешь увидеть из моего окна, как встает солнце.
С этими словами она сбросила простыню, обвилась вокруг Калеба и любила его так самозабвенно, что у него все нутро переворачивалось.
И вот наконец…
– Алло.
Голос Черил оторвал его от прошлых видений и перенес в эйфорию настоящего.
– Привет, Черил. Это я, Калеб. Ты одна?
– Да.
Калеб знал, что, даже если кто-то у нее есть, она ни за что не скажет.
– У меня потрясающие новости.
– А именно?
– Деньги, дорогая. Огромный сундук, туго набитый деньгами.
На другом конце провода воцарилось короткое молчание.
– Разыгрываешь?
– Такими вещами не шутят. Денька через два я нагряну в Скотсдейл и докажу тебе, что это не сказки. Собирай чемоданы, съездим ненадолго в Вегас, а потом…
Щелк!
Трубка внезапно онемела. Калеб некоторое время постоял на своей замызганной кухне, вертя в руках мертвую трубку. Именно сейчас телефонная компания должна была обнаружить, что он давно не платил по счетам! Вчера он бы в бешенстве разбил телефон об пол. Но сейчас лицо и тело Черил казались такими близкими, что, закрыв глаза, он чувствовал ее запах.
Когда настанет тот день, может, мы и соединим чувства с хлебом насущным…
И вот он настал, этот день.
Калеб Келзо подошел к столу. Снова завернул свою драгоценную добычу в старое, грязное одеяло и, зажав сверток под мышкой, вышел из дома. Он чувствовал эту тяжесть, и душа переполнялась блаженством.
Выйдя наружу, он завертел головой – нет ли кого поблизости. Потом спустился с крыльца и повернул налево. Держась почти вплотную к стене, дошел до тыльной части строения. Краска на старых досках и оконных рамах облупилась – все это надо бы укрепить, подреставрировать, положить слой свежей краски.
А впрочем, Калеба это уже мало заботило.
Бодрым шагом он прошел по тропинке к загону, где когда-то держал лошадей. Пересек его, не удостоив взглядом. От всего веяло унынием, заброшенностью. Когда он продал последнего коня – Буррито, сердце у него сжалось от невосполнимой утраты. Следы копыт на земле были чем-то вроде чулок, оставшихся на веревке в ванной, после того как тебя бросила женщина.
Калеб вдруг начал насвистывать, приближаясь к внушительной постройке из бруса, возвышавшейся на небольшом холме. Небо в этот предзакатный час бесстыдно прояснилось. Наконец-то в нем прорезался цвет счастья, ничем не замутненного будущего, цвет глаз Черил.
Тяжелая деревянная дверь была заперта на два кодовых замка с толстенными цепями. Калеб положил свою ношу на землю и принялся набирать коды. Замки, один за другим, щелкнули, и Калеб толкнул дверь. Она подалась только после немалых усилий. Отворив ее, он внес сверток и снова защелкал замками, теперь уже внутренними. Такие предосторожности, возможно, были излишни, но Калеб решил: береженого Бог бережет.
Найдутся люди, готовые убить, чтобы завладеть его открытием, когда он доведет дело до конца. А после продажи находки до завершения проекта рукой подать – в этом он совершенно уверен.
Он зажег свет, и ему предстал знакомый интерьер лаборатории. В воздухе слегка веяло озоном. Просторное помещение было забито до отказа электроприборами и электронной аппаратурой. По стенам тянулись провода высокого напряжения, повсюду стояли генераторы, амперметры, деревянные катушки с медной проволокой. Еще один толстый провод, покрытый черной изоляцией, вел наверх, к установленному на крыше мощному громоотводу, и вниз, к остальному оборудованию.
Большинству людей все это показалось бы какой-то чертовщиной.
А для него было мечтой всей жизни.
Он работал над воплощением поистине грандиозного проекта. Уже давно задумал он создать аккумулятор грозовой энергии. Всякий раз, когда молния раскалывает небо, в ней содержится достаточно энергии, чтобы длительное время освещать огромный город, вроде Нью-Йорка. При каждой грозе воздух заряжен миллионами вольт, которые только и ждут, чтобы кто-нибудь поймал их и запер в волшебном сундуке. Киловатты и киловатты чистой, бесплатной энергии могли бы утолить хронический голод, что держит в тисках весь мир. И не один денежный мешок охотно заплатит миллионы, чтобы подать планете желанное блюдо.
Теперь уже не важно, что вчерашняя гроза вновь обернулась неудачей. Калеб не сомневался, что скоро миллионеры и миллиардеры будут толпиться у его дверей, жадно ловить его слова, готовые растерзать друг друга, чтобы заполучить тетрадь с его записями.
И тогда он разом получит все блага мира.
Он очнулся от мыслей и поднял с земли свою драгоценную находку. Надо ее припрятать, пока он не найдет надежного оценщика и покупателя, который даст настоящую цену. О том, чтобы идти в банк и запирать сокровище в сейфе, не может быть и речи. Жалкий оборванец, всеобщее посмешище, Калеб Келзо заказывает банковскую ячейку?..
Это вызовет подозрения даже у новорожденных детей во Флагстаффе. А ему сейчас совсем не нужно, чтобы кто-то ставил палки в колеса машине, которую он только собирается вывести на широкую дорогу.
Калеб двинулся в левый угол лаборатории. Остановился перед прямоугольником люка, ведущего в подпол. Не без труда поднял крышку, открыв черный зев мрака. Щелкнул выключателем на деревянной балке, и ему открылось квадратное помещение под низким бревенчатым потолком, с многочисленными стеллажами вдоль стен, где он хранил разные инструменты и приспособления.
В помещении, несмотря на его убогость, царил идеальный порядок.
Ступая осторожно, чтобы не навернуться, Калеб не спеша спустился по лесенке в подвал и сразу направился к стеллажу, что слева. Свободной рукой стал шарить по нижней полке, пока не нащупал желобок. Уцепившись за него пальцами, потянул полку на себя.
Послышался сухой треск, и правая сторона стеллажа легко отошла от стены. Калеб бесшумно открыл потайную дверцу на хорошо смазанных петлях, и за ней обнаружилась еще одна крохотная комнатушка. Протиснувшись в нее, он мысленно благословил своего предусмотрительного отца Джонатана Келзо, который не доверял банкам и в мастерской устроил свой личный сейф. Много лет ему не находилось применения, и вот теперь он послужит для хранения самой большой ценности, какая когда-либо попадала в руки Калебу.
Когда он выходил и задвигал стеллаж на место, произошло нечто из ряда вон выходящее.
На улице вдруг зашелся неистовым лаем Немой Джо.
Калеб в полном недоумении вылез из подвала и подошел к забранному решеткой оконцу посмотреть, что же приключилось с его псом.
Немой Джо словно обезумел. Он носился за проволочной сеткой, лаял, рычал как бешеный, скаля белоснежные клыки на какой-то невидимый объект. Потом, как будто по безмолвной команде, пыл его мгновенно угас и перешел сначала в глухой рык, а после в щенячий скулеж. Поджав хвост, он спрятался за конурой, уселся за землю и начал выть.
Глядя в запыленное окошко лаборатории, Калеб ощутил в желудке какую-то леденящую пустоту. За всю жизнь он не слышал столь душераздирающего звука. Отчаянный вой собаки, которая до сих пор даже ни разу не гавкнула, был голосом ужаса в чистом виде.
Калеб не успел спросить, что так напугало Немого Джо, поскольку в этот миг услышал какой-то шорох за спиной и обернулся, скорее удивленный, чем испуганный. От представшего ему зрелища волосы зашевелились на голове, а все внутренности сжались в маленький комочек. Дальше события разворачивались с молниеносной быстротой. Новый шорох, стремительное движение, чернота в глазах. И все же Калеб на один миг, на долю секунды перед смертью испытал дикую боль.
