Текст книги "Я не твоя собственность-2 (ЛП)"

Автор книги: Джорджия Ле Карр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

23.
Александр Маленков

– Мама, я сочинил для тебя музыку.

У мамы открывается рот от удивления.

– Ты что сделал?

– Я написал для тебя музыку, – повторяю я.

Мама смотрит с удивлением.

– С каких пор ты стал писать музыку?

Я пожимаю плечами.

– Сочинение музыки – это совсем несложно, мама.

– Ты сочинил ее для меня? – спрашивает она, касаясь груди с правой стороны.

– Да, – с радостью говорю я. Ее голубые глаза сияют, как звезды, она явно гордиться мной.

– Покажи мне, – говорит она, поспешно вытирая руки о фартук.

Я назвал ее «Плач Ангела», – говорю я, протягивая ей ноты. Она берет их, словно это что-то редкое и драгоценное. Я вижу, как она просматривает строчки, слегка кивая, словно музыка звучит у нее в голове. Дойдя до конца страницы, поднимает на меня глаза.

– Ах, Александр, прекрасно, – говорит она взволнованно.

– Хочешь я сыграю тебе?

– Да, но только быстро. Скоро папа придет домой.

Я сажусь за фортепьяно и открываю крышку, старые клавиши пожелтели со временем. Мама встает позади меня. Я кладу пальцы на цвет слоновой кости клавиши и начинаю играть. Мы оба настолько погружаемся в музыку, что не слышим, как приходит отец.

– Что за херня здесь творится? – рычит он.

Мои руки по-прежнему лежат на клавишах, мама подпрыгивает от страха. Виновато мы поворачиваемся к отцу. Он стоит посреди комнаты, покачиваясь на пятках, голова наклонена вниз, брови вопросительно подняты, глаза широко открыты. Он выглядит как бык, готовый к бою.

– Мне казалось, что я сказал тебе не дотрагиваться до этого гребаного пианино. Как ты собираешься драться, если ты играешь на пианино, как какая-то неженка? – с бешенством произносит он.

Я молчу, поглядывая на него.

– Что ты пялишься на меня маленький урод? Иди сюда, – кричит отец.

– Постой, подожди. Это моя вина, – быстро дрожащим голосом говорит мама, загораживая меня своим телом.

– Конечно, это твоя вина, сука. Мне давно уже следовало разбить эту еб*нную вещь. Бл*дь, это пианино. Ты воспитываешься моего сына безвольным уродом.

– Пожалуйста, пожалуйста, не надо, – с отчаянием просит мама. – Это пианино моей матери. Я обещаю, я больше не позволю Александру играть на нем.

Он скрещивает свои огромные руки на груди и в упор смотрит на меня.

– Я хочу услышать это от него.

Мама начинает тихо плакать. Я обхожу маму и встаю перед отцом.

– Я обещаю тебе больше никогда не играть на пианино, – четко произношу я.

– Хорошо и тебе лучше не пытаться меня обмануть. Клянусь, если я когда-нибудь увижу, что ты играешь опять на этом чертовом инструменте, я разобью его, – отвечает он.

24.
Далия Фьюри

Прошло два дня, как мы вернулись, и я чисто случайно нахожу ноты. Я отправляюсь в комнату Зейна за книгой, которую читала поздним вечером и замечаю листки с нотами на кровати. Мне достаточно всего лишь одного взгляда, чтобы узнать почерк Зейна, он сейчас в душе. Должно быть он принес их с собой наверх и положил на кровать, решив быстро принять душ.

Секунду я просто смотрю на них, затем совершенно не задумываясь, беру ноты и несусь наверх в свою комнату. У меня в комнате есть факс/ксерокс, который я иногда использую для копирования материалов для работы.

Я включаю и жду, когда эта чертова штуковина нагреется.

– Ну, давай, давай, – шепчу я, но он такой медленный, пищит и пощелкивает, чуть ли не чихает, и до сих пор лампочка светится красным.

– Давай, – говорю я, у меня начинают потеть ладони.

Наконец, когда проходит целая бесконечность, загорается зеленый свет.

Тут же я вставляю первую страницу. Слышится скрежет, медленно заглатывает страницу. Я никогда не могла предположить, насколько эта чертова машина медленная. Страница со скрипом вылезает с другого конца, я вставляю в него вторую страницу, исчезающую черепашьими шагами. Бегу к двери и выглядываю в коридор, прислушиваюсь. Снизу – ни звука.

Я вставляю следующую страницу, потом еще одну, но я так нервничаю, желая поскорее закончить с этими четырьмя страницами. Все, наконец-то готово. Я собираю его листки и торопливо спускаюсь к нему в комнату. Не знаю, что сделаю или скажу, если Зейн уже вышел из ванной, но слава Богу он все еще там. Я кладу ноты на кровать, точно также как они лежали и выбегаю из его спальни. Сердце стучит где-то в горле, под мышками на футболке появились пятна пота, но небольшая загадочная улыбка витает у меня на губах.

– Спасибо тебе, Господи, – шепчу я, прыгая вверх по лестнице в свою комнату.

Я выключаю факс/ксерокс и прячу под груду непрочитанных рукописей листки с нотами, беру телефон и звоню Стелле.

– Что ты делаешь? – спрашиваю ее.

– Делаю арт на ногтях на ногах желтым лаком и жду, когда нагреется духовка и издаст определенный сигнал, – отвечает она.

– А что в ней?

– Пока ничего. Просто разогреваю ее, чтобы потом положить пиццу.

– А как же твоя диета?

– Я решила, что диета мне не подходит. Нет смысла в жизни, если тебе приходится себя сдерживать и голодать.

Я смеюсь.

– Тебе не нужно худеть, не понимаю, о чем ты беспокоишься.

– Все эти чертовы знаменитости и их отретушированные фотографии. Если бы я жила в Америке, я бы засудила их за комплекс неполноценности, который они во мне создают.

– Где ты купила пиццу?

– У Антонио.

Антонио работает в итальянской пиццерии дальше по улице от дома Стеллы, и он делает пиццу, за которую можно умереть.

– А с чем пицца?

– Пепперони плюс двойная порция сыра.

– И через сколько она будет готова?

– Мммм меньше чем за десять минут. А что?

– Я могу приехать, ты поделишься со мной?

– Тебе лучше поторопиться.

– Я уже выхожу.

* * * 

Я не вижу Ноя, но Юрий предлагает отвезти меня к Стелле.

– Позвони, когда будешь готова. Я буду через дорогу в Старбаксе, – говорит он.

– Ладно, – отвечаю я, открывая дверь подъезда ключом и несусь вверх по лестнице. Как только я открываю входную дверь, запах готовящейся пиццы ударяет мне в нос.

– Ты прилетела за фантастически короткое время, – говорит Стелла, открывая духовку. На ней одета красная майка, шорты, и она ходит босиком, поскольку между пальцами зажат разделитель для педикюра.

Я достаю из шкафа большую тарелку для пиццы и две маленькие. Стелла выкладывает пиццу на тарелку и разрезает специальным ножом для пиццы на восемь частей.

– У нас есть салат? – спрашиваю я ее.

– Я не делала, но если ты хочешь, то можем сделать.

Я открываю холодильник, достаю пакет с салатом и вываливаю его в миску. Стелла поливает его соусом из магазина, мы направляемся к дивану. Стелла садится с ногами на один конец дивана, я скидываю туфли и забираюсь с ногами на другой. Наши ноги соприкасаются, и мы улыбаемся друг другу, как в старые добрые времена. Стелла берет кусочек и откусывает.

– Ох, черт побери, – стонет она, прожевывая. – Боже, я скучала по тебе, – говорит она куску пиццы. – Ммм...

Я хмыкаю и откусываю свой.

– Мммм... очень вкусно, правда?

Она вытирает рот бумажным полотенцем.

– Если бы Антонио не был уже женат, клянусь, я бы вышла за него замуж.

– А разве он женат? – с любопытством спрашиваю я.

– Да. Как–то его жена зашла к нему с ребенком.

Я откусываю еще кусок.

– Я забыла тебя спросить, Марк принес тебе твою туфлю?

– Да, на следующий день. Забавно, что он принес ее в коробке, чем произвел на меня впечатление. Большинство мужчин не знают цену Джимми Чу.

– Он хороший парень. Грустно, что с ним так все получилось.

Она кладет последний кусок в рот, прожевывает и глотает. Открывает банку кока-колы и делает глоток.

– Не беспокойся о нем, он очень даже ничего. Кто-нибудь обязательно на него клюнет.

– Знаешь, Стэл, я хотела поговорить с тобой.

Она тянется за очередным куском пиццы.

– Ты не вернешься ко мне и не будешь здесь больше жить, – опережает она меня, впиваясь зубами в пиццу.

Я виновато улыбаюсь.

– Ну, если ты не будешь возражать, мне хотелось бы пока оплачивать аренду, хотя бы какое-то время, пока не понятно, как у меня будут продвигаться отношения с Зейном.

Она машет рукой.

– Ты не должна платить арендную плату, ты же не живешь здесь, Далия.

– Зейн положил мне много денег на счет, поэтому я могу. Я буду чувствовать себя лучше, в безопасности, более уверенной, зная, что у меня есть место, куда я смогу вернуться, если у меня ничего не получится с Зейном.

– Конечно, детка. Это также и твоя квартира, и она будет твоей столько, сколько ты захочешь.

– Спасибо, Стэл.

Она подхватывает ломтик пепперони с пиццы и продолжает жевать.

– Теперь расскажи мне, почему ты примчалась сюда?

Я усмехаюсь, она слишком хорошо меня знает.

– Ну, я хотела спросить о том композиторе Андре Рейю. Какой он?

Она пожимает плечами и с любопытством посматривает на меня.

– Он немного похож на моего отца, но на самом деле вполне дружелюбный. Он фанат Tintin.

– Так он коммуникабельный?

– Да, можно и так сказать.

– И когда ты с ним встретишься?

– Ну, он живет в замке в Маастрихт. Он записывается ко мне, когда приезжет в Англию. А зачем тебе? (Маастрихт, один из самых древних городов, находится на юго-востоке Нидерландов у самой границы с Бельгией (до которой всего 3 км). Старый город здесь совсем не велик, за пару часов можно обойти весь исторический центр.).

– О, так ты не скоро увидишься с ним, – разочарованно отвечаю я.

– Боюсь, что нет.

Я чувствую себя сдувшемся шариком, потом решаю попробовать зайти с другой стороны.

– А другие у тебя есть клиенты, которые играют классическую музыку?

– Да, Андре посоветовал меня одному скрипачу и виолончелисту.

– А ты часто с ними встречаешься?

– Завтра у меня назначен сеанс со скрипачом, его зовут Элиот.

– Я могу пойти с тобой? Мне нужно увидеться с ним всего на одну минутку.

Она в недоумении посматривает на меня.

– Зачем?

– Я хочу показать ему несколько страниц с нотами. Просто интересно узнать, что он думает об этой музыке.

Она морщится.

– О музыке? Чьей?

– Ее написал Зейн.

У нее от удивления приподнимаются брови.

– Зейн!? Зейн? Большой страшный босс русской мафии, похитивший твою сестру, пишет музыку? Может ты мне еще скажешь, что он играет с куклами?

– Очень смешно.

– Нет, я серьезно. Ты точно знаешь, что эту музыку написал Зейн?

– Да, я слышала, как он играл на пианино, и играл он очень и очень хорошо, но я до сегодняшнего дня не знала, что он пишет музыку. Мне нужно, чтобы профессионал взглянул на нее и дал свое заключение.

– Зачем?

– Не знаю. Мне кажется, что на самом деле у него настоящий талант, о котором он не знает. Он может сотворить что-то грандиозное в мире музыки.

– Конечно, я спрошу у Элиота, и если он не будет против, то возьму тебя с собой. Но если он нам не поможет, то мы обратимся к виолончелистке Кэтрин. Она очень общительная.

– Отлично, – говорю я и беру большой кусок пиццы.

Стелла вздыхает.

– По-моему, мне стоит запихнуть в себя что-нибудь более легкое. Не передашь мне этот чертовый салат?

25.
Далия Фьюри

Я так рада, что положила ноты в прозрачный пластиковый файл, поскольку у меня так потеют руки, что страницы насквозь уже совсем промокли бы.

– Прекрати нервничать, глядя на тебя, я тоже неврничаю, – говорит Стелла, поглядывая на меня.

– Я ничего не могу с собой поделать, – отвечаю я.

Мы находимся в лифте, поднимающемся в квартиру Элиота. Она поворачивается ко мне и поправляет шарф на шее.

– Ты что не можешь расслабиться? Это я должна быть королевой драмы, помнишь, а не ты. Все будет отлично, вот увидишь.

– Я так хочу сообщить Зейну, что у него есть определенный выбор – ему совершенно не обязательно быть преступником, ели он имеет талант. Я очень бы хотела, чтобы ты услышала, как он играет.

– Я не фанат классической музыки, я от нее засыпаю.

– Я тоже была не фанатом... пока не услышала, как он играет. Он действительно блестящий пианист, чувствующий каждую ноту, словно она идет у него изнутри.

Она улыбается, пытаясь успокоить меня.

– Ладно, хорошо, ты достигла своей цели, я верю тебе. Тот, кто может написать классическую музыку для меня, кто никогда не зацикливался на ней, уже блестящий музыкант.

Я улыбаюсь в ответ.

– Он именно такой, Стэл, на самом деле.

Двери лифта открываются, и мы идем по небольшому коридору. Стелла поворачивается, глядя мне в глаза.

– Ты готова?

Если честно, у меня сводит желудок, и я нервничаю, словно перед экзаменом, к которому не готова. Я делаю глубокий вдох и выпрямляю спину.

– Да.

Она дотрагивается пальцем до звонка и смотрит на меня с серьезным выражением лица.

– Уверена?

Я начинаю улыбаться.

– Знаешь, ты напоминаешь идиотку?

Она смеется и нажимает на звонок.

– По крайней мере, я не дебилка.

– В этом нет особой разницы, – говорю я ей, дверь открывается.

Элиот выглядит именно так, как я и представляла. В очках, неприметной одежде, тонкие каштановые волосы и серьезные глаза, которые разглядывают меня с нескрываемым любопытством.

Стелла представляет меня, и он неожиданно хватает меня за руку, у него такая мягкая рука, как у ребенка.

– Пойдемте в гостиную, – произносит он и ведет меня по темно-синему коридору. Его гостиная выглядит минималистически, настолько чистая, что напоминает больницу, новые светлые цвета сливок кожаные диваны, с поблескивающей стереосистемой. На синих стенах коллекция фотографий, отображающих его различные награды.

– Присаживайтесь, – приглашает он.

– Спасибо, – говорю я, и бухаюсь на конец ближайшего дивана. Стелла садится рядом со мной.

– Хотите что-нибудь выпить? – спрашивает он.

Я перевожу взгляд на Стеллу, поскольку не совсем уверена стоит ли соглашаться или лучше отказаться. Возможно, его предложение знак вежливости и принять его будет невежливо, а отказаться, возможно, будет совсем неловко, как будто меня интересует только одна вещь – его мнение о музыкальном отрывке.

– Спасибо, но я не пью перед сеансом, – говорит Стелла с улыбкой.

– Я и так в порядке, – быстро добавляю я.

– Итак, – делает шаг вперед Элиот. – Позвольте мне увидеть ваши ноты, прежде чем полностью разбить это произведение в пух и прах, – говорит он с улыбкой.

Я с такой силой сжимаю файл в руке, что почти смяла его в комок.

– О, – говорю я неловко, разглаживая его по краям и протягивая ему.

Он забирает файл и вытаскивает отксерокопированные листки, посматривая на меня с опаской.

– Почему это ксерокопии?

Я впиваюсь пальцами в колени.

– Ну... они... это не мое произведение, – заикаюсь я, внезапно чувствуя себя виноватой, потом прочищаю горло. – Но я их не крала, ничего подобного. На самом деле их сочинил мой парень, но я н сказала ему, что покажу их вам. Мне хотелось его удивить, если... если оно того стоит.

– Я готов взглянуть, – коротко кивая и поглядывая на ноты, он начинает хмурится. – Это напоминает симфонию для целого оркестра, – на его лице отражается заметное удивление. – Ты сказала, что это написал твой парень?

– Да, его зовут Александр Маленков. Я написала его имя, адрес и номер телефона на обороте последнего листа.

Он даже не посмотрел на его координаты, он продолжает смотреть на страницы, а потом недоуменно поднимает на меня глаза.

– Ты говоришь, что у него нет никакого музыкального образования?

– Похоже на то.

– Он не музыкант? – снова спрашивает он с недоверием в голосе.

– Нет. Он... хм... бизнесмен.

– Это невероятно, – заявляет Элиот, продолжая пробегаться глазами по строчкам.

Я бросаю быстрый взгляд на Стеллу, она удивленными глазами смотрит на меня.

– Хорошо?

– Хорошо? Это восхитительно. Это произведение очень талантливого и опытного музыканта. В мире есть очень маленькое количество таких людей, которые могут на таком уровне написать такое произведение.

– Правда? – спрашиваю я, сияя от счастья.

– Я хотел бы показать эту композицию кое-кому, а потом вернуть ее тебе, – Элиот выглядит взволновано и возбужденно.

– О да, пожалуйста. Это просто потрясающе, – тут же отвечаю я, наклонившись вперед всем телом.

Он даже не успевает мне ответить, как у меня звонит телефон. Я достаю мобильный и вижу на экране номер Марка. Я тут же сбрасываю вызов и убираю телефон назад в сумку.

– Простите, – отвечаю я, но мой телефон снова звонит. Я начинаю краснеть, превращаясь в ярко-алую. Вытаскиваю мобильник и снова вижу на экране номер Марка. Я опять сбрасываю и виновато улыбаюсь Элиоту. – Извините. То, что вы сказали отрясающая новость, – мой телефон снова звонит. Я хмурюсь, поскольку это совсем не похоже на Марка. Марк никогда бы не стал так настойчиво дозваниваться.

– Вам следует ответить, видно что-то срочное, – говорит Элиот с ухмылкой.

– Спасибо. Пожалуйста, извините, – говорю я, и нажимаю принять вызов.

– Марк?

– Слава Богу, я дозвонился до тебя, – говорит он с облегчением.

– А что случилось?

– Где ты?

– Я со Стеллой. А что?

– Ты не рядом с домом Маленкова?

– Нет. А почему ты спрашиваешь?

– У меня нет особо сейчас времени объяснять тебе все, скажи Маленкову, что в один из его автомобилей заложена бомба. Не могу сказать точно, но думаю, что она может сработать при запуске двигателя.

– Что? – тут же ору я, вскакивая с дивана.

– Послушай, я не должен тебе этого говорить, но я обещал тебе быть лучшим другом, и я сдержу свое обещание. Позвони ему сейчас же и скажи, чтобы находился подальше от всех своих автомобилей, по крайней мере сегодня. В одном их них заложена бомба. Скорее всего в той, который он использует чаше всего.

– Это шутка? – с отчаянием спрашивая я.

– Нет я не шучу. Это, бл*дь, серьезные вещи, Далия. Не могу тебе больше ничего сказать. Просто предупреди его, он думаю поймет, и, пожалуйста, Далия, никому ничего не говори. Я позвоню тебе позже.

– Откуда ты знаешь об этом? – спрашиваю я дрожащим от страха голосом в полной растерянности.

Он вздыхает.

– Я въезжаю в тоннель, здесь не работает связь, но все объясню позже.

Звонок прерывается.

– Что? – спрашивает Стелла.

Я качаю головой.

– Я не совсем поняла, – говорю я, набирая номер Зейна на мобильном, но звонок переходит на его автоответчик. Он всегда отвечает на мои звонки, и я начинаю паниковать.

– Что? – снова спрашивает Стелла уже более истеричным голосом.

Пару секунд непонимающе я смотрю на нее, совершенно не замечая ее выражения лица, направляюсь к выходу. Я не хочу потратить ни одной секунды на объяснения, Зейн находится в опасности.

– Простите, но у меня возникли кое-какие важные дела. Я позвоню Стелле и свяжусь с вами, – говорю я Элиоту, с удивлением посматривающим на меня.

Я чувствую, как по венам струится адреналин, перевожу взгляд на Стеллу. Она смотрит на меня со своим знаменитым «Какого черта происходит?» выражением. Возможно позднее, если все окажется глупой шуткой, мы посмеемся над этим, но сейчас я слишком напугана серьезным тоном Марка, мне необходимо увидеться с Зейном. – Я должна идти. Позвоню позже, ладно? – быстро говорю я и выбегаю из квартиры Элиота.

Из-за того что лифт старый и будет еле ползти вниз, я решаю им не пользоваться. Открываю дверь запасного выхода и бегу вниз по трем лестничным пролетам. Оказавшись на улице, ловлю себя на мысли, что дожидаться Ноя, когда он приедет за мной, будет слишком долго. Первоначально я договорилась с ним, что подожду Стеллу, пока она не закончит свой массаж в течение часа. Кто знает, где он может быть сейчас?

Словно меня услышали Боги, я замечаю свободное такси, свернувшее за угол на улицу. Несусь к нему и машу рукой, что есть сил. Опустившись на сиденье в машине, называю адрес Зейна.

– Прости, милая, – говорит он, отрицательно качая головой. – Не могу отвезти вас туда. В том районе произошла огромная авария. Люди погибли, – отвечает он мне.

– Отвезите меня туда, докуда сможете и, пожалуйста, поторопись, – говорю я ему.

– Это будет стоить денег, – предупреждает он.

– Не вопрос, но, пожалуйста, отвезите меня туда, как можно быстрее, – нервничая прошу я.

26.
Александр Маленков

«Где выбор стоит только между трусостью и насилием,

я бы посоветовал насилие».

Махатма Ганди

Зима, полдень. Большие, мягкие, белые хлопья снега, кружась с черного неба падают на меня. Я шагаю по пустынной улице, холодный ветер жжет и кусает лицо, вбегаю вверх по лестнице на второй этаж, вставляю ключ в замок, единственная мысль – поскорее бы очутиться в теплой квартире.

Как только открываю дверь, слышу приглушенный звук ударов, доносящийся с кухни. Звук не хороший, я уже слышал его раньше, причем много раз, так тело ударяется о твердую ровную поверхность, о стены, о пол. Я бросаю рюкзак и бегу в сторону кухни.

Мой отец сидит верхом на маме и душит ее.

В захвате его толстых, обладающих железной хваткой, красных, мясистых рук, ее шея смотрится тонкий, белой, словно лебединая. Звук, который я услышал из коридора – стук ее ног по полу. Он словно поджидал меня, когда я прибуду к этой разыгрывающейся сцене, чтобы все увидеть своими глазами, поэтому медленно поворачивает голову и жестокая улыбка расплывается у него на лице. Жуткая улыбка сумасшедшего. Меня наполняет страх.

– Неееет! – кричу я, накинувшись на него.

Я начинаю бессвязно бить его по голове, шее и спине, но он всегда был мужчиной, обладающим необыкновенной силой. Его руки, словно челюсти питбуля, не отпускают, даже если его атакует другая собака, и он испускает последний вздох, он не выпустит свою добычу. Глаза матери закатываются. Он начинает трясти ее за шею, как тряпичную куклу. Он душит ее прямо у меня на глазах.

Я должен остановить его. В отчаянии оглядываюсь по сторонам, ищу хоть что-нибудь, чем бы мог грохнуть по голове своего отца. Я готов схватить кастрюле с чугунным дном или мамину тяжелую скалку, но мои глаза останавливаются на ноже – восемь дюймов сияющей стали.

Этим ножом мама всегда разрезала курицу. Рядом с ножом на разделочной доске лежит обезглавленная и частично расчлененная тушка курицы. Я сглатываю от страха и не задумываясь, хватаю нож, мне необходимо спасти маму, иначе она умрет. Сердце пускается в гонки, слышится рев крови в ушах, я замахиваюсь.

Рукоятка имеет вмятины, в которые идеально ложатся мои пальцы.

Развернувшись, я вонзаю нож по самую рукоять в широкую спину своего отца. Лезвие рассекает одежду и без всякого труда входит в его плоть. Отец хрюкает, как свинья, но не отпускает свою жертву.

Обеими руками я вытаскиваю черную рукоятку из его плоти. Темная кровь сочится из раны, превращаясь в красный фонтан, брызгая мне на брюки и ботинки, я поднимаю нож высоко над головой и с криком слепой ярости, вонзаю ему в шею. Он издает тошнотворный хлюпающий звук. Похожий, когда ты хочешь уничтожить букашку, которую ты хочешь растоптать, но в тысячу раз хуже.

Кровь хлещет со всех сторон: на маму, кухонный пол и стены, отца и меня. Все красное, все словно окрасилось ярким цветом.

Я становлюсь совершенно ненормальным. Красный туман застилает мне глаза, и начинаю бесконечно ударять его ножом, пока он не падает на пол, так падает мертвое тело, с приглушенным стуком. Я отпихиваю его от матери и оттаскиваю ее, начиная убаюкивать ее безжизненное тело у себя на руках.

Я не трясу ее, слишком поздно. Она умерла. Ее кожа стала такой белой, как у морской звезды, и красивые голубые глаза смотрят в одну точку, напоминая мне голубые камни, но мертвые. В реальной жизни я никогда не видел мертвецов, но теперь все изменилось, теперь уже никогда не будет так, как раньше.

Все, что я так сильно любил когда-то ушло, умерло.

Мое сердце заморозилось, превратившись в камень. Я беру ее руку, до сих пор теплую и такую родную, и прислоняю к своей щеке, закрыв на мгновение глаза. В этот вечный миг я снова чувствую ее теплоту и доброту, словно она со мной. Мы должны были вместе играть на пианино, и жить совсем другой жизнью.

Я слышу хлюпающий звук и поворачиваю голову. Мой бык-отец все еще жив. Кровь больше не льет из него фонтаном, течет медленно, как река. Он лежит в луже собственной крови. По сути, я тоже сижу в луже его остывающей крови, которая ничем не отличается от вязкой грязи.

Темные тени пролегли у него вокруг глаз, лицо стало совершенно белым от потери крови. Еле видный оскал кривит его рот, но в глазах виднеется радость и торжество. Я смотрю на него, совершенно ничего не чувствуя, словно палач.

– Ты молодец, – с трудом говорит он, кровь сочится у него из уголка рта.

Он окончательно сбрендил: он хотел, чтобы его убил собственный сын. Я смотрю на него и вижу, как жизнь покидает его глаза. В квартире устанавливает жуткая тишина, словно нереальный сон. Аккуратно я опускаю мамино тело на пол. Прислонившись к кухонному шкафу, я подтягиваю колени к груди и смотрю на свои руки – окровавленные руки. Я только что убил своего отца. Никакие ужасы не могут подготовить ребенка к этому. Я убийца, навсегда запятнанный кровью своего отца. Но я не кричу, не плачу, не нарушаю священную тишину. Мамина душа возможно все еще здесь, рядом со мной.

Я встаю, иду к раковине и тщательно мою руки, пока они не становятся чистыми. Поднимаю глаза и вижу свое отражение в окне. Кровь капает с волос на воротник рубашки. Я наклоняю голову под кран и мою голову, пока вода не становится прозрачной.

На щеке мамы тоже виден след крови.

Я беру кухонное полотенце, мочу его и иду к ней, чтобы смыть этот след. Готово. Ее лицо теперь чистое, не запятнанное. Я убираю прядь волос, упавшую ей на щеку, я закрываю ей веки, словно она заснула и спокойно спит.

И тяжело выдыхаю.

– Мы сыграем в последний раз, мам? – шепчу я.

В моей голове звучит ее голос счастливый и радостный, когда она говорит: «Да, любовь моя».

– Позволь я открою окно, а то пахнет, как в мясной лавке, – отвечаю я ей.

Я подхожу к окну и открываю его. В комнату взрывается холодный морозный воздух, я иду к фортепиано. Мы сдержали обещание, данное отцу, прошел почти год, как я не играл.

Я открываю крышку и тут же нахлынывают старые воспоминания. Пока я играю любимые музыкальные произведения мамы, я забываю, что мои родители мертвые лежат на полу на кухне, клянусь, у меня такое чувство, будто она сидит рядом со мной и вместе со мной играет, словно ее длинные, белые пальцы двигаются с моими в такт по клавишам.

Я так растворяюсь в музыке, что не слышу, как в комнату вошел мужчина, только когда он встает прямо перед фортепиано, я замечаю его. Я перестаю играть и смотрю на него. Он весь темный, темные глаза, одет в блестящую красную рубашку с толстой золотой цепью и дорогое длинное черное пальто.

– Я убил его, – говорю я, дрожа от холода в ледяном воздухе из открытого окна.

– Ты избавил меня от хлопот, – отвечает он.

Я продолжаю смотреть ему в глаза.

– Ну, – говорит он наконец. – Ты можешь пойти со мной. Мы могли бы сделать из тебя хорошего убийцу.

Я понял, что он плохой человек, но я ушел с ним. Мама была очень хорошей, но жилось ей очень плохо. Я узнал, что папа никогда не был шпионом, не был Джеймс Бондом. Он был член воровской шайки – плохих людей.

Отныне я буду плохим, плохое всегда убивает хорошее.

Не долго у меня продержался аппетит к ненависти

Александр Маленков