Текст книги "Я не твоя собственность-2 (ЛП)"

Автор книги: Джорджия Ле Карр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

27.
Далия Фьюри

Купи билет и езжай

Вся дорога была одним сплошным мучением. Мне не удавалось связаться с Зейном, хотя я пыталась много раз. Наконец, такси останавливается в нескольких кварталах от дома. Водитель такси прав, дорога впереди – одна огромная пробка. Всего лишь четыре часа дня, уже стемнело и начинается дождь. Я отдаю ему деньги с чаевыми и выпрыгиваю из машины.

«Пожалуйста, Господи. Позволь мне поспеть вовремя», – молю я.

Я бегу по улице и понимаю, что на таких каблуках далеко не убегу. Снимаю туфли, чувствуя холодную, мокрую мостовую под босыми ногами, пускаюсь на спринтерский жесткий бег, обходя людей на улице. Я бегу, что есть мочи, холодный, морозный вечерний воздух врывается в горло и легкие с каждым вдохом, как только я пытаюсь глубже вздохнуть. Кажется мне не хватает воздуха, пока я лечу вперед, такое ощущение, будто легкие сейчас разорвутся.

Желание остановиться и отдохнуть настолько сильно, но я гоню свое тело вперед, уговаривая дотянуть до следующего фонаря. Всего лишь до следующего, потом еще до следующего и до следующего, пока не чувствую, что у меня горят подошвы ног, дыхание сбивается, в ушах слышу пульс крови, мышцы в животе, так напряжены, что дрожат, и крик от страха застрял у меня в горле, я наконец-то поворачиваю за угол на нашу улицу.

Вздохнув полной грудью, я пытаюсь усилить темп, судорога сводит мышцы икр, и я перехожу на шаг, чуть ли тут же не падая на асфальт, подавшись вперед всем телом. Слава Богу, я приземляюсь на ладони. Я отталкиваюсь руками и поднимаюсь в вертикальное положение. Я вижу криво припаркованный мерседес Зейна на тротуаре на противоположной стороне улицы, примерно в двадцати ярдах от дома. Страх скручивает внутренности, здесь совсем что-то не так. Мерседс всегда паркуется перед домом.

К моему ужасу я замечаю первый автомобиль, обычно в нем едет Антон, стоящий там же на дороге. Я выучила все правила безопасности. Антон всегда едет первым, потом следует машина с Зейном, а затем с Ноем.

Это означает, что мерседес Зейна нарушил эту линию, выехав в сторону!

Я нахожусь в нескольких ярдах от него, но никого не зову, зная, что никто меня не услышит. Я увеличиваю скорость бега, мои ноги едва касаются земли. Я добегаю до машины и хватаюсь за ручку двери обеими руками, замок щелкает и открывается. Не в состоянии отдышаться я отупело вглядываюсь в салон автомобиля.

Никого.

На секунду я чувствую такое облегчение, потом слышу, как кто-то зовет меня. Я поворачиваю голову и вижу Зейна, бегущего ко мне.

– Беги, Далия. Беги, – кричит он, что есть силы.

Я замираю на долю секунды.

Хорошо, что его нет в машине... вот черт.

Адреналин берет верх, и я несусь от автомобиля к нему. Я вижу его лицо в свете фонаря, оно побелело от страха.

«У меня все получится», – думаю я.

От первой вспышки огня позади меня, его лицо озаряется желтым, пока он бежит ко мне, потом меня настигает звук – Вау, оглушительный, и я чувствую, как что-то горячее проходится по моей спине.

Сила взрыва отрывает меня от земли, и я лечу вверх, ветер свистит в ушах. «Ольга, смотри, я лечу». Я вижу ужас, отразившийся на лице Зейна. Я открываю рот и кричу от страха. Потом что-то ударяет мне по затылку. Такое впечатление, словно вся голова в огне, и опускается темнота.

Я не почувствовала, как упала на землю, как Зейн поднял мое бесчувственное тело на руки, и закричал: «Нет, нет, нет, нет, неееееетттт». Я не вижу, как он запрокинул голову назад и завыл в ночь, как ужасный, страшный зверь, испытывающий жуткую муку.

Я любил ее, а она ушла от меня,

Мне нечего больше сказать.

Зейн

28.
Зейн

Я стою у окна и смотрю на серую больничную парковку. Идет дождь со снегом, вождение машин затруднено гололедом и ледяным дождем, который ударяется об асфальт, превращаясь в хаотичные брызги воды.

Женщина в открытую дверь машины вытаскивает сначала розовый зонт, и только потом выходит. У меня когда-то была женщина, которая делала тоже самое. Я не могу вспомнить ее имя, и с трудом припоминаю ее лицо из длинной вереницы женщин, но я точно помню, что она делал точно также. И еще у нее вились волосы, как только начинался дождь. Я отрываю глаза от женщины на парковки и поднимаю глаза на небо, покрытое темно-серыми облаками.

Господи, отчего так случилось, что я не чувствую эту чертовую вещь?

У меня такое чувство, словно сердце превратилось в кусок льда. Руки трясутся, но я все равно протягиваю руку и касаюсь стекла – холодное. Я замечаю кровь Далии на своих руках. Я не смог защитить ее. Все охранники и двадцати четырехчасовое наблюдение – ничто, потому что я не смог ее уберечь. Нет ничего, что бы я смог сделать для нее сейчас, все вышло из-под моего контроля. Сейчас я напоминаю себе опавший лист, плывущий по реке.

От звонка ее телефона, я вздрагиваю и достаю его из кармана, смотрю на экран – Стелла.

Это имя прорывает свой путь, как ледокол через льдины, к моему сердцу. Это часть ее жизни, та часть, которой я никогда не интересовался. Что мне остается делать?

Принять вызов.

– Где тебя черти носят? Ты выпорхнула от Элиота, как летучая мышь из ада, и исчезла. Я переживаю. Я оставила тебе сотню сообщений, – отчитывает она раздраженным голосом.

– Это Зейн, – тихо говорю я.

На несколько секунд наступает полная тишина.

– А почему ты отвечаешь по телефону Далии? – спрашивает она так же тихо, у меня пробегаются мурашки по спине.

– Далия попала в катастрофу и...

– Катастрофу? О чем черт побери ты говоришь? – агрессивно требует она ответа.

– Была заложена бомба, прогремел взрыв, – отвечаю я. Даже для моих собственных ушей это кажется невероятным, неправдоподобным и из рода фантастики.

– Что? – недоверчиво кричит она, и мне в голову от ее крика впиваются кинжалы.

– Это был несчастный случай. Она не была мишенью, – говорю я тихо и спокойно, словно меня это совершенно не волнует, но возможно так и следует отвечать. Мне не стоит впадать в панику в данный момент, я должен быть достоин ее.

– Мишенью? Что ты имеешь ввиду? – спрашивает она с растущим разочарованием.

– Бомба предназначалась для меня, но она открыла дверь автомобиля и запустила механизм, который сработал через тридцать секунд, как только дверь откроется, – пояснил я.

– Где она сейчас? – шепотом спрашивает она.

– В операционной. Если хочешь, то можешь приехать в больницу.

– Ей делают операцию? – в оцепенении спрашивает она.

– Да.

– Как она?

Я сжимаю челюсть, потом сознательно пытаюсь выговорить слова:

– Не знаю. Она не приходила в сознание после взрыва.

Стелла начинает рыдать.

– Это невозможно.

– Я пошлю кого-нибудь, чтобы тебя привезли сюда, да? – спрашиваю я.

Она перестает плакать и уверенным, сильным голосом говорит:

– Нет. Как называется больница?

Я диктую ей адрес и название, возвращаю телефон Далии обратно в карман. Мне следует позвонить ее семье. Я знаю, что должен это сделать, но не могу, пока не могу. Возможно, лучше будет позвонить после завершения операции, чтобы сообщить им хорошие новости. Не нужно их сейчас беспокоить, в любом случае, они ничего не смогут изменить.

Я направляюсь к одному из диванов и опускаюсь на него. Напротив, на стене вижу плакат с анатомией человека – с оголенными сухожилиями, мышцами и кровеносными сосудами. Я просто пялюсь на плакат, совершенно не замечая его. Стелла права, такого просто не может быть. По крайней мере такого не должно было быть.

– Мать твою, – вырывается у меня, и рука непроизвольно двигается вниз ударяя, вымещая накопившуюся злость и ярость.

– Бл*дь, – снова кричу я.

Ной распахивает дверь, вбегая, озирается вокруг и тихо закрывает за собой дверь, уходит.

– Черт.

Она не заслужила этого. Зачем, мать твою, она ринулась к машине и открыла дверь? Почему? Я вспоминаю ее лицо в тот момент, когда окликнул ее, и она обернулась с перекошенным от ужаса лицом, увидела меня и выдохнула с облегчением, которое отразилось у нее на лице – облегчение от того, что меня нет в автомобиле. И вдруг меня словно поражает мысль: она знала о заложенной бомбе в машине. Она решила, что я сидел в той машине и неслась со всех ног, чтобы предупредить меня.

Кто ей сказал? Кто послал ее туда? Я встаю на ноги, и начинаю ходить по комнате, пробегая рукой по волосам.

– Бл*дь.

Дверь открывается и входит Стелла, я перевожу на нее взгляд. Должно быть, она совсем на взводе, ее лицо красное, глаза опухшие, она прямиком шагает ко мне.

– Что, черт возьми, происходит с Далией? – требует она ответа.

– Она по-прежнему на операции.

Стелла качает головой, как будто не может понять, о чем я говорю, явно у нее шок.

– Сядь, – говорю я ей.

Она закрывает глаза ладонями, ее лицо искажается мукой.

– Я не хочу сидеть. Я хочу, чтобы ты объяснил мне, что случилось.

– Ранее вы были вместе. Можешь ты мне сказать… любую деталь, почему она вдруг решила побежать домой и устремилась к этой машине, думая что там мог быть я?

Она хмурится, пытаясь вспомнить.

– Ей позвонил Марк... похоже было что-то срочное. Я не знаю что именно, но она вскочила, сказав, что у нее есть дела… и убежала.

– Марк?

– Да, ей позвонил Марк.

– Какая фамилия у Марка?

– Не знаю, не могу вспомнить.

– Подожди здесь, – говорю я ей и выхожу за дверь. Я направляюсь в глубь коридора и останавливаюсь у торгового автомата. Достаю ее телефон и просматриваю последние звонки, нажимаю на «соединить».

– Далия, уф, – тут же отвечает мужчина.

– Нет. Это Зейн.

– Где Далия? – хрипло спрашивает он.

Я с трудом сдерживаю свою ярость, но голос полная противоположность – тихий и спокойный.

– Что ты ей сказал?

– Где она? – с мольбой спрашивает он.

– Ее задел взрыв бомбы, Марк. Это ты послал ее прямиком в этот ад, не так ли?

Он издает странный звук, то ли всхлип, то ли стон.

– Нет, нет, нет, – отвечает он. И услышав в его голосе сожаление, мое сердце готово взорваться. Он не прав. Он ни хера не прав, эта бомба предназначалась для меня, но я ничего не могу сейчас поделать, потому что мне стоит быть сильным и сохранять спокойствие, хотя бы ради нее.

– Зачем ты это сделал? – спрашиваю я, хотя все мое тело напрягается и начинает дрожать.

– Я знаю, я не должен был этого ей говорить, я вел себя непрофессионально, но я не мог рисковать, я боялся, что она может оказаться в эпицентре взрыва, предназначенного для тебя. Я пытался защитить ее, предупредив.

– Откуда ты знаешь о бомбе?

Он молчит пару секунд.

– Я не могу раскрывать свои источники.

И я все понял. Он был еб*ный musor. Мент!

– Я хочу увидеть ее, – говорит он.

– Если ты хотя бы приблизишься к ней, я придушу тебя своими собственными рыками. Ты и так сделал уже достаточно. Держись от нее подальше.

Я отключаю телефон и в отчаянии хватаюсь за голову. Почему он должен был позвонить именно ей? Зачем она вмешалась в это? Все шло так гладко. Я знал, что Ленни совершает определенные приготовления. Я никогда не доверял этому крысенышу, я хотел позволить ему сделать свой ход, а затем собирался произвести ответный. Все было уже готово. Он со своей шайкой должен был попасть одним махом в мной расставленную сеть. И тут появляется она, и путает все карты.

Почему Далия? Почему?

Я испытываю такой страх, что у меня сбивается дыхание, частое и быстрое, словно мне не хватает воздуха. Я не могу позволить себе раскиснуть, мне необходимо взять себя в руки. И загнать страх обратно, туда, откуда он не сможет просочиться на поверхность. С ней все будет хорошо. Я знаю, что все будет хорошо. Она сможет. Я нанял самых лучших хирургов, они проводят операцию.

Я чувствую тупую боль в глазах. Разворачиваюсь, и возвращаясь к Стелле, Ной приближается ко мне, на его лице отражается полнейший ужас.

– Прости, – говорит он.

Голова гудит, как цепь электропередач, готовая воспламениться, явно требуя перегрузки. Картинки одна за одной смешиваются в один ряд. Я вижу, как она бежит босиком со всех ног под ледяным дождем, как будто гончие ада гонятся за ней. Не задумываясь я выбрасываю вперед кулак, который со всей силы достигают подбородка Ноя. Он явно не ожидал, поэтому с грохотом налетает спиной на торговый автомат.

– Где ты был? – раздраженно спрашиваю я. – У тебя была единственная задача. Одна единственная мать твою. Охранять ее. Никогда не выпускать ее из виду.

Он потирает подбородок рукой.

– Она не хотела, чтобы я заходил вместе с ней, так всегда происходило. Мы всегда дожидались ее в ближайшем кафе, и когда она выходила, то звонила нам, и мы забирали ее.

– Я договаривался с тобой совсем о другом. Ты разрешил ей поменять правила? Ты совсем сбрендил? – скрежещу я сквозь зубы.

– Мы не могли последовать за ней в дом, когда она к кому-то приходила. Она не разрешала нам. Это был первый раз, когда она ушла, не позвонив мне. Я ничего не мог сделать.

Я со всей силы ударяю кулаком по стене, тут же образовываются трещины от удара и сыпется штукатурка.

Медсестра направляется к нам, начиная своим занудным голосом:

– Простите, – сурово произносит она.

Ной и я поворачиваем к ней головы с лицами, перекошенными яростью, что она останавливается на полпути и пятится испуганно назад.

– Мне очень жаль, босс, – снова говорит Ной.

Ярость постепенно уходит, опять лед сковывает все мое тело и сердце.

– Ты забрал его? – спрашивая я, от моего голоса веет ледяным холодом.

– Да, он на складе.

– А остальные его люди?

– Они стали кормом для свиней.

Я разворачиваюсь и ухожу. Краем глаза я вижу двух детективов, направляющихся ко мне. Ну, они точно от меня не услышат ни слова, я отправлю их непосредственно к своему адвокату.

29.
Зейн

Появляется нейрохирург Медхи Хасан. Я увидел его отражение в окне, пока стоял у него, разворачиваюсь с нему лицом, Стелла поднимается из кресла. Он выглядит усталым и мрачным, он был в операционной семь часов.

– Как она? – спрашиваю я жестко.

– Давайте присядем, – говорит он, направляясь к креслу напротив, которого сидела Стелла.

Стелла опускается на свое место, я сажусь рядом.

Доктор Медхи всплескивает руками и откашливается.

– Я сделал все, что мог. Череп был сильно раздроблен, в основном вся левая сторона, произошло кровоизлияние, одни сплошные сгустки крови. Боюсь, что был вынужден удалить ей десять процентов мозга.

Я задыхаюсь, вскакиваю на ноги, возвышаясь над ним.

Лицо доктора Медхи дергается. Он явно боится меня, как и большинство людей. Он снова откашливается.

– Было слишком рискованно удалять все фрагменты. Мы поддерживаем ее жизнь на данный момент, я вставил прибор контролирующий внутри черепное давление, который позволит вмешаться, если давление вдруг повыситься, но, боюсь, вы должны приготовиться к худшему. Вероятность настолько мала, даже если она очнется никогда не сможет стать нормальным человеком. Вы поняли меня... нормальным... она не сможет адекватно воспринимать окружающий мир.

Стелла застыла в шоке.

У меня сжимается горло, и по телу бегут мурашки, создавая неприятный холодок от беспокойства.

– Доктор Хасан я выбрал вас, потому что вы лучший нейрохирург в Европе, и я не хочу слышать ничего, кроме того, как вы собираетесь улучшить ее состояние.

Несколько секунд царит молчание.

Затем доктор Медхи с гордостью отвечает, но очень тихо:

– Я могу вас заверить, мистер Маленков, что мисс Фьюри получила лучшее, что я мог сделать, и не только в Европе, но и в любой точке мира.

Я делаю глубокий вдох. Его гордость удивительным образом успокаивает меня. Да, однозначно, она в лучших руках.

– Ближайшие двадцать четыре часа будут критическими, – говорит он, – но вы сможете с ней повидаться через два часа. Мы вернемся к разговору после завтра.

Он встает.

– Подождите, доктор, – говорит Стелла тоже поднимаясь.

– Да, – вежливо отвечает он.

– Я не понимаю. С ней все будет хорошо?

Уголки его губ опускаются.

– На все воля Божья, – тихо отвечает он и уходит, не глядя на Стеллу, я выхожу из комнаты и в коридоре встречаю Шейна.

– Прости, мужик. Мне очень жаль. Я услышал от ребят.

Я киваю.

– Послушай, позволь я позабочусь о Ленни. Ты должен оставаться со своей женщиной, ты ей нужен.

Я смотрю на него и понимаю, что наконец-то узнал определение слова «тоска». Для меня время остановилось. Я слышу, что он говорит. Я вижу людей, идущих к нам, но я ничего не чувствую, хотя понимаю, что тело продолжает функционировать – дышать, а правая нога бесконечно подергивается от беспокойства, но я не чувствую этого.

– Нет необходимости, – говорю я ему. – Далия в ближайшее время не придет в себя. Я позабочусь о нем. Он мой.

Шейн хмурится.

– Ты уверен?

– Конечно, – отвечаю я и иду в туалет. Как только попадаю внутрь, меня выворачивает наизнанку, словно мои внутренности тоже готовы вывалиться в унитаз. Я умываю лицо, промокаю его бумажным полотенцем и выхожу из больницы. Останавливаюсь у входа и выкуриваю сигарету. У меня есть два часа, чтобы убить этого ублюдка.

* * * 

На цыпочках мы входим в реанимацию, чтобы взглянуть на Далию, предварительно вымыв руки антисептиком. Она не похожа сама на себя – голова забинтована, кислородная маска закрывает лицо и бесчисленное количество трубочек выходит из нее, подключаясь к какому-то устройству. Нам дозволено остаться на пять минут.

– Вы можете поговорить с ней, если хотите, – с улыбкой говорит нам медсестра, но видно Стелла и я пребываем в таком ужасе, что не произносим ни слова.

Как только пять минут истекают, медсестра несется к нам со всех ног, и мы оказываемся в коридоре, не в состоянии понять, что за человек находится в той комнате, совершенно не похожий на Далию.

– Тебя подбросить куда-нибудь?

Она прикусывает нижнюю губу и отрицательно качает головой.

Сейчас три часа утра.

– Пойдем, – говорю я ей. – Ной отвезет тебя домой.

Она следует за мной, как потерянный ягненок. Мы оказываемся на автостоянке. Дождь перестал, но я продолжаю стоять на одном месте, наблюдая, как она садится в машину, и они отъезжают. Я откладываю момент поездки домой, скорее всего мне не хочется оставлять ее здесь одну.

* * *

Улица оцеплена, и Антон высаживает меня перед полицейской лентой. Почерневший автомобиль по-прежнему стоит на том же мести, вокруг кишат полицейские и эксперты. Один из них обращается ко мне. У него в руках какие-то бумаги.

– Я живу в этом доме, – говорю я ему, указывая на свой дом.

– Да, вы хозяин, – отвечает он.

Юрий открывает передо мной дверь, как только я поднимаюсь по ступенькам. Он ничего не говорит, не выражает слов сочувствия, он чем-то похож на меня. Он понимает, что слова это всего лишь пустой звук, ими не всегда можно выразить то, что я чувствую, поэтому почтительно молча кивает и исчезает в своей комнате слежения.

Как только он закрывает дверь, у меня такое чувство, словно я попал в могилу. Ни единого звука, только звенящая тишина. Я медленно иду вверх по лестнице, открываю дверь в спальню, и тут же упираюсь взглядом в кровать. Мне необходимо принять душ, поэтому я направляюсь в ванную и смотрю на себя в зеркало.

И вот тогда я разваливаюсь на части, давая выплеснуться своему горю, ледяное спокойствие исчезает. И адская боль ударяет в солнечное сплетение, я вспоминаю ее лицо, как она целовала и улыбалась мне, и слезы сами собой начинают течь, сначала редкие, потом потопом.

Я сгибаюсь над раковиной, словно мать твою маленький ребенок. Я не сказал ей, что люблю ее. Я ни разу не сказал ей этих слов. Она готова была отдать за меня свою жизнь, а у меня не хватило мужества признаться ей, что я ее люблю.

– Я люблю тебя, детка. Я люблю тебя, – всхлипываю я.

Включаю душ и становлюсь под него. Вода смывает пот, слезы, кровь. Я выхожу, вытираюсь и ложусь на кровать, тупо смотрю в потолок.

Она должна поправиться. Должна. Я заставлю ее вернуться ко мне. Поднимаюсь с кровати и одеваюсь, звоню ее сестре. Разговор не простой и не короткий, взрыв бомбы требует долгих разъяснений.

Я спускаюсь вниз, Юрий подходит к входной двери. Он открывает рот, пытаясь что-то сказать, но я поднимаю руку, останавливая его.

Молча я выхожу из дома и еду на склад. У меня имеется одно дело, о котором мне следует позаботиться.

Я покажу вам, что такое настоящее безумство.

30.
Александр Маленков

Господи, помилуй

Христос, помилуй

Моцарт «Реквием»

Ранним утром воздух холодный и морозный, вызывает озноб, легкие с трудом вздыхают. Я включаю музыку и слушаю, пытаясь уловить любой звук, как у леопарда, вышедшего на охоту. Музыка давнишняя и не представляющая особого интереса на пустом складе – ну, не совсем пустом, здесь есть письменный стол и стул – а также имеется хорошая акустика, что заставляет отдельные ноты переливаться и искриться.

Красивая, бередящая душу.

Я вспоминаю, как играл с мамой. Но это было в другой жизни, но сами ноты по-прежнему живые и яркие, словно золотая рыбка, плавающая в пруду. Звуки, наполняют все мое тело. И перед глазами стоит мама, чистая в своей красоте, как белый лебедь. Ах, мамочка. Поведай мне о тех днях, когда мы будем идти по лугам с полевыми цветами.

Я впитываю ее образ и звуки музыки всей своей душой и телом и собираюсь выполнить то, зачем сюда пришел.

Он издает хрюкающий звук, и я поворачиваюсь в его сторону, глядя на него сверху-вниз.

Он раздет до гола, его трясет мелкая дрожь, привязан к деревянному стулу. Во рту кляп из его же вонючих носков, заклеенный скотчем. Крутой парень, нечего сказать. Он издает еще один испуганный звук полного отчаяния, словно индюк. Я начинаю приближаться к нему, пребывая в бешенстве, бл*дь, в ярости. У меня непроизвольно сжимаются кулаки, сердце несется вперед, наполненное адреналином. Я мог бы убить его голыми руками, но я не собираюсь торопиться.

Это слишком легко, а я профессионал.

Музыка звучит у меня в голове. Я вспоминаю первый раз, когда вошел в комнату и обнаружил Далию, сидящую на ковре перед камином в халате, слушающую это произведение. Она повернулась ко мне и улыбнулась.

– Это твоя песня, – сказала она мне и улыбнулась той своей потрясающей улыбкой, словно чертовый ангел. Она больше не улыбается, а просто лежит там в больнице со всеми этими трубочками.

Из-за этого жадного, тупого монстра.

Я останавливаюсь над ним.

– Привет, Ленни.

Его кожа слишком бледная. Без одежды он напоминает трусливого, извивающегося червяка, который очень боится, что его раздавят. Он издает хрюкающие, наполненные отчаянием звуки, желая поговорить. Умоляет и это видно по его глазам. Умоляет поторговаться.

Не выйдет.

– Твоя смерть будет долгой и медленной, – совершенно спокойно говорю я.

Он смотрит на меня, выпучив глаза от страха.

Я с такой злобой пинаю стул, что он падает на спину, у него глаза почти вылезают из орбит. Смешно, если бы я на самом деле выжил из ума, наверное, бы засмеялся от этой картины.

С нечеловеческой силой я поднимаю его вместе со стулом и без особых усилий бросаю об стену. Стул с грохотом ломается, его крик заглушен кляпом. Я подхожу к нему и ударяю по его маленькой белой заднице с холодной свирепостью крокодила. Слезы начинают литься у него из глаз. Господи!

Я достаю пистолет PB/6P9, таким пользуются в армии. Гладкий, поблескивающий, конечно же, русский. Старенький, 1967 года, но он мне нравится. Я вырос вместе с ним. Металл приятно холодит руку, но по опыту знаю, рукоятка очень быстро нагревается от тепла руки. Я привинчиваю глушитель, Ленни смотрит на меня умоляющими глазами. Глупый парень. Он понятия не имеет, что его ждет. Меня бы без причины не называли самым последним сукиным сыном на этой земле.

Твердо я направляю пистолет на его бледное правое колено. Он хрюкает в кляп своих носков. Мрачно улыбаясь, я опускаю палец на курок, и выпускаю свою первую пулю прямо в цель, в его коленную чашечку. Профессиональный киллер наносит мелкие раны, чтобы не было обильного кровотечения.

Он кричит и сам же пачкается своей кровью.

Я прицеливаюсь и выпускаю пулю в его левое колено.

Он крутится, как уж на сковородке, но может не беспокоиться, я сто процентов попаду в цель, даже если он будет извиваться.

Я проделываю в нем раны Иисуса, выстрелив в палюсную кость.

Он воет, больше от ярости, продолжая извиваться и крутиться на стуле.

Цель. Выстрел, такая же рана Иисуса на другой ноге.

Точность потрясающая, я даже удивляюсь, поскольку не занимался этим делом вот уже почти двадцать лет. Я методично прицеливаюсь и расстреливаю у него все основные кости. Перезарядив пистолет, направляю ему между ног на бледного сморщенного червяка, который через секунду превращается в кровавое месиво. У него текут слезы и сопли, но на самом деле, он не так сильно страдает от боли. После первого выстрела, эндорфины выстреливают в кровь, вызывая боль в простреленных местах и онемение. Но настоящей боли необходимо время, чтобы стать сильнее, она будет расти как на дрожжах. Примерно через час раны станут раздуваться до размера грейпфрута и будут пульсировать.

Вот тогда-то филармонический оркестр боли сыграет свою первую ноту.

Я отворачиваюсь от него и тошнотворного запаха дерьма, который исходит от Ленни. Опускаюсь на стул и кладу на стол ноги, и слушаю музыку, выжидая. Я стараюсь не думать о Далии. Она бы точно не одобрила моих действий, но она слишком хороша для мира, в котором я живу, я же нет.

– Поцелуй дождь, когда я буду нужна тебе, – однажды сказала она мне.

– Я целовал дождь прошлой ночью, но ты не пришла ко мне, – шепчу я.

От медленного кровотечения, человек, превратившийся в кусок мяса, хныкающий, плачущий, воющий, рычащий, стонущий, рыдающий и кричащий от боли. Я больше не хочу слушать его рыдания, поэтому направляюсь к нему.

Он все еще отчаянно хочет жить, несмотря на то, что у него нет члена и раздроблены все важные кости. Я вижу это желание у него в глазах.

Я прицеливаюсь.

– Увидимся в аду, – говорю я и выстреливаю, точно в яблочко – прямо между глаз. Можно сказать, что это убийство я совершил, помиловав его.