Текст книги "Неоконченное расследование"

Автор книги: Джорджетт Хейер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

Глава 17

Оба детектива шли в сторону дороги на Триндейл. Перевалив через холм, они заметили, что у дома мисс Патердейл собралась большая компания. Миссис Мидхолм, окруженная пятью пекинесами, молодой Хасвел, мисс Дирхэм, одетая в очень идущее ей розовое летнее платье и огромную шляпу, и сама миссис Мидхолм, только что вышедшая из огорода, судя по большим, натянутым по локоть резиновым перчаткам, перепачканным землей.

Хемингуэй и Харботл, подойдя, поздоровались с компанией.

– Так и знала, что непременно встречу вас здесь, – заявила Хемингуэю миссис Мидхолм. – Я увидела полицейскую машину и сразу поняла, что вы приехали на место преступления. Мне очень хотелось бы с вами поговорить.

– Не занимайтесь глупостями, Флора, – резко бросила ей мисс Патердейл. – Неужели вы думаете, что господину инспектору больше нечем заняться, кроме как выслушивать ваши идиотские версии? Вы бы лучше шли домой и позаботились о ваших возлюбленных щенках.

– Моя драгоценная Уключина – самая лучшая маленькая мама! И щенки родились просто прекрасные. Чувствую, что кто-то из них обязательно станет чемпионом.

– Кстати, для вашего нового чемпиона я придумал хорошее имя, – сказал Чарльз. – Назовете его Уззи. Сокращенно от Узурпатора.

– Неплохое имя, – вмешался в беседу Хемингуэй. – Но мне кажется, что я знаю лучше – Умывальник. Или Укромный Уголок.

Миссис Мидхолм, польщенная вниманием к ее питомцам, не знала, чьему имени отдать предпочтение. Наступившее затишье нарушила мисс Патердейл.

– Не знаю, настроен ли мистер Хемингуэй тратить время на выдумывание идиотских кличек вашим собакам, Флора, но лично я свое терять не собираюсь. У меня много дел.

Она сухо кивнула Хемингуэю и направилась в сторону своих ворот.

Миссис Мидхолм рассмеялась:

– Старая добрая Мириам! Я всегда говорила, Эбби, что ваша тетушка – просто душка! Безусловно, господин инспектор, я хотела поговорить с вами не об именах для моих собачек. Ваш помощник передал вам мою информацию?

Вопрос, судя по интонации и взгляду, больше относился к Харботлу, который в ответ утвердительно кивнул.

– Вы, конечно, думаете, что я вмешиваюсь в ваши дела. Но, поймите, человек, живущий в Торндене, знает о своих соседях куда больше, чем посторонний, – сказала миссис Мидхолм.

– Но почему тогда инспектор должен отдавать предпочтение вашим версиям, а не, скажем, версии мистера Драйбека? – вмешался в разговор Чарльз.

– Это понятно даже малому ребенку, Чарльз! – заявила миссис Мидхолм. – Но я хотела сказать вовсе не об этом. Гуляя с моими ангелочками, я только что встретила этого ужасного старика Биглсуэйда. И он рассказал мне, что думает по поводу случившегося в субботу. Безусловно, это полная ерунда, что убийца – Рэг Дитчлинг. Все, кто знает эту семью, в один голос могут подтвердить, что эти люди вне подозрений! Я сразу поняла, что он все это выдумал! Он ведь отмечал время по бою часов в церкви, но церковные часы не были переведены на летнее время! Он говорит, что было шесть пятнадцать, а значит – на час позже по летнему времени!

– Да, верно, – удивленно согласился Чарльз. – Время было переведено.

– Я очень благодарен вам, миссис Мидхолм, но я уже учел это. К сожалению, вынужден с вами попрощаться. Нам пора.

– Как? Вы не хотели выслушать остальные версии? – разочарованно спросил Чарльз. – Например, сквайр считает, что убийство совершит…

– Как, и сквайр включился в расследование? – перебил его Хемингуэй.

– Конечно, как всякий добропорядочный житель Торндена, – ответил Чарльз. – Так вот, сквайр полагает, что убийца – человек из Белингэма, приехавший на машине или мотоцикле и спрятавший свою технику у него в гравийном карьере.

– А какова же ваша собственная версия? – поинтересовался Хемингуэй.

– Нет, нет! – рассмеялся Чарльз. – Не собираюсь выполнять за вас вашу работу и быть распространителем клеветы!

– Возможно, вы правы, – кивнул Хемингуэй.

– Надо бы, чтобы Мэвис подала в суд за клевету на этого Драйбека! – со злостью сказала Эбби. – А она, как узнала о том, что он болтает про нее, сказала, что мистера Драйбека вовсе неправильно понимают и он никогда не причинит ей зла!

– Я же говорила, что эта девушка просто святая, – с чувством произнесла миссис Мидхолм. – Надо признать, что она должна для всех нас стать примером!

Еще раз извинившись и попрощавшись, Хемингуэй и Харботл отправились к поджидающей их машине.

– Интересно, что они делали в Фокслейне? – спросила Эбби.

– Возможно, еще раз осматривали территорию, – предположил Чарльз.

– Главное, чтобы чего лишнего не наболтала Глэдис, – резюмировала миссис Мидхолм. – Слуги всегда вымещают свою злость на хозяевах, раздувая из мухи слона! Итак, я сказала им то, что хотела. Теперь спокойно можно идти домой. Улитка! Идем скорей к папочке!

– Как начет съездить куда-нибудь погулять? – предложил Чарльз Эбби.

– А ты вообще когда-нибудь работаешь? – язвительно спросила Эбби.

– Безусловно! Например, сегодня у меня страшно много работы в офисе, но ради такого случая я смог бы ее отложить.

Чарльз взял Эбби за руку и неожиданно поцеловал ее в щеку.

– Что это такое ты делаешь? – строго спросила мисс Патердейл, появившаяся из-за ограды дома.

– Делаю Эбби предложение, – серьезно ответил Чарльз.

– А нельзя ли зайти в дом? Обниматься и целоваться напротив моих ворот! Или ты, как всегда, шутки шутишь? – продолжала негодовать мисс Патердейл.

– Ни в коем случае! – запротестовал Чарльз. – Разве стал бы я совершать такое страшное надругательство над девушкой напротив чьих-либо ворот, особенно ваших, если бы не собирался жениться на Эбби?! Поцеловать! Девушку! В щеку! Нет, на такое злодейство Я не способен… А теперь, раз ее репутация уже под вопросом, она просто вынуждена принять мое предложение!

– Значит, как я понимаю, вы задумали жениться? – спросила мисс Патердейл. – Но если предложения нынче делаются в такой вольной форме, то я просто счастлива, что ни разу не вышла замуж!

– Принимаю это как ваше благословение, тетушка, – улыбнулся Чарльз, открывая перед женщинами калитку. – И к черту это убийство! Поговорим о чем-нибудь другом.

– И все же мне ужасно интересно, что они делали в Фокслейне, – сказала Эбби.

Детективы успели к этому времени добраться до Белингэма и сидели в полицейском участке. Нарсдейл изучал извлеченную из дерева пулю.

– Похоже на двадцать второй калибр, – проговорил он, не выпуская пулю из рук. – Но что делать, если и последнее отправленное на экспертизу ружье окажется не тем, которое мы ищем?

– То, что мы выяснили сегодня утром, может изменить положение вещей, – сказал Хемингуэй. – Мне срочно нужна экспертиза сегодняшней нули. Хорэйс, попросите регистр на лицензированное оружие.

Когда Харботл вернулся в кабинет, Хемингуэй сортировал на столе бумаги Уоренби.

– Пусть этим займется Купланд, – сказал старший инспектор. – Кажется, здесь есть ответ на какой-то запрос, который я не могу найти. Но это работа Купланда, а не моя. Принесли регистр? Хорошо.

– У меня список всех ружей двадцать второго калибра в радиусе двадцати миль от Торндена, сэр.

– Я помню, Хорэйс. Тридцать семь. Которые меня не интересовали и не интересуют. До сегодняшнего дня мы предполагали, что Уоренби мог быть убит только из ружья, исходя из расстояния, с которого, по нашему мнению, стрелял убийца. Теперь же мы знаем, что Уоренби был убит куда с более близкого расстояния. И меня интересует, какое еще оружие находится в Торндене.

– Карсфорн говорил что-то о револьвере майора, шеф…

– Хорэйс! Вы что, не знаете калибра армейских револьверов? Перестаньте говорить ерунду, – оборвал помощника старший инспектор.

На несколько минут в кабинете воцарилась тишина. Неожиданно Хемингуэй поднял на Харботла глаза.

– Уже ближе к цели, Хорэйс. Несколько лет назад, при учете оружия, у Уолтера Пленмеллера был зарегистрирован автоматический кольт двадцать второго калибра, которого не оказалось в оружейной у Гевина Пленмеллера, когда я был там. Как вы думаете, Хорэйс, можно ли ходить с таким оружием, чтобы оно оставалось незамеченным?

– Конечно, сэр. Думаю, это вполне возможно, – ответил ошарашенный Харботл.

– Полагаю, нам надо вплотную заняться этим Пленмеллером, – заключил Хемингуэй.

– Но ведь мы против него совершенно ничего не имеем. Я полагаю, если бы было что-нибудь серьезное, нам бы давно об этом сообщили.

– Милый мой! Даже если Уоренби и раскопал бы что-нибудь про него и это действительно было бы, как вы говорите, серьезным, то, уверяю вас, никто, кроме Уоренби и его жертвы, ничего об этом не знал.

– Вы думаете, Уоренби шантажировал его? Честно говоря, я так не думаю, шеф. По-моему, Уоренби скорее мог просто принести ему какой-то вред. Пленмеллер мне кажется человеком, который может убить просто из мести. Но до сегодняшнего дня мы не обнаружили ничего подобного. Более того, стал бы убийца трепаться по всей округе о том, что необходимо избавиться от Уоренби, если он и в самом деле собирался его убить?

– Он дьявольски хитер, Хорэйс. Он даже не пытался выдумать себе фальшивого алиби и постоянно говорил о том, что совершенно спокойно может решиться на убийство, припоминая историю своего братца Уолтера. И он уверен, что для меня он слишком умен.

– Но не думаете же вы, шеф, что он мог пойти на убийство Уоренби только потому, что ненавидел его?

– Нет, так я и вправду не думаю. Если бы он просто ненавидел Уоренби, то придумал бы миллион путей, чтобы как следует ему досадить. Но Уоренби был человеком мстительным. Вспомните, как он осадил Линдейла. Я думаю, что в этом случае было нечто более серьезное.

– Но, шеф, – запротестовал Харботл. – Если бы Уоренби и впрямь его шантажировал, то стал бы Пленмеллер вести себя подобным образом, болтая о нем гадости и распространяя слухи на каждом углу?

Хемингуэй отрицательно покачал головой.

– Не думаю, что здесь имел место обыкновенный шантаж. Вы же помните слова Купланда о том, что его шеф любил выуживать информацию о прошлом людей, которую те предпочли бы скрыть. И делал он это для того, по словам того же Купланда, чтобы иметь тайную власть над своими жертвами. Линдейл сказал мне, что у него ничего нет из того, что могло бы пригодиться Уоренби. Однако тот очень удачно покопался в темных пятнах его биографии. Уоренби прекрасно знал, что Пленмеллер готов на все, чтобы вставить палки ему в колеса. И мы можем допустить, что в качестве ответной меры он решил раскопать какую-то грязь про Пленмеллера. Вы согласны, Хорэйс?

– Да, шеф. Подобное я мог бы допустить, – согласился Харботл. – К тому же Пленмеллер не из тех, кто легко поддается шантажу. А может, нам стоит уделить внимание обстоятельствам смерти его брата?

– Я уже думал об этом, Хорэйс, – медленно проговорил Хемингуэй. – И еще посмотрю материалы по тому делу. Вы ведь, кажется, уже знакомились с ними. Не так ли?

– Я читал лишь предсмертное письмо Уолтера Пленмеллера, сэр, которое нашел в столе Уоренби. Там больше ничего не было.

Хемингуэй нахмурил брови.

– Вы хотите сказать, что Уоренби из всех материалов по его смерти изъял лишь это письмо и хранил его среди своих бумаг?

– Должно быть, именно так, сэр, – вынужденно согласился Харботл. – Так как Уоренби одновременно был еще и коронером, то я не придал особого значения наличию этого письма среди его документов.

– В следующий раз, Хорэйс, при подобном стечении обстоятельств будьте добры ставить меня в известность. Я был уверен, что вы обнаружили и просмотрели все документы, касающиеся этого дела!

– Прошу прощения, сэр. Но я считал, что это не имеет никакого отношения к нашему делу. Даже Карсфорн сказал мне, что это было чистой воды самоубийство.

Хемингуэй достал из ящика стола письмо Уолтера Пленмеллера и внимательно его перечитал.

– Что же заставило Уоренби изъять только это письмо? Только не говорите чепуху, Хорэйс, что он сделал это лишь для того, чтобы чем-то досадить Пленмеллеру! Он имел в виду куда большее!

– Я и вправду так подумал, сэр, после всего того, что нам рассказал о Уоренби Купланд. Но теперь понимаю, что был неправ.

– Дайте мне папку, в которой вы нашли это письмо. Если офис Уоренби закрыт, узнайте, где живет Купланд, – распорядился Хемингуэй.

– Все сделаю, сэр, – пообещал Харботл.

– И узнайте, на месте ли главный констебль. Если он здесь, то я хотел бы с ним поговорить.

Через несколько минут дежурный сержант сообщил Хемингуэю, что полковник Скейлс прибыл в офис раньше обычного, чтобы обсудить что-то с суперинтендантом, и попросил Хемингуэя обязательно зайти к нему перед уходом из полицейского участка.

– Садитесь, Хемингуэй! – сказал полковник старшему инспектору, вошедшему в его кабинет. – Рад, что вы хотели поговорить со мной. Это означает, что у вас есть какие-то новости?

– Да, сэр, – ответил Хемингуэй. – Кое-что действительно есть. Я отослал пулю на экспертизу Ротерхопу и должен скоро получить ответ.

– Какую пулю? – спросил Скейлс.

– Пока ничего не могу сказать, сэр. Это длинная история, И лучше подождать результат экспертизы.

– Тогда закуривайте свою трубку и рассказывайте, – сказал полковник. – У вас есть еще что-нибудь ко мне? – спросил он у сержанта, находившегося в кабинете.

– Нет, сэр, – с сожалением ответил тот и вышел.

– Рассказывайте, – приказал полковник Скейлс.

– Сэмпсон Уоренби, сэр, был убит не в семь пятнадцать, как мы полагали, и не из ружья.

– Господи! Откуда такие сведения? – удивленно спросил Скейлс.

Хемингуэй рассказал главному констеблю то, что удалось узнать за последнее время. Тот слушал с большим вниманием, не упуская ни одной подробности. Когда Хемингуэй закончил, полковник сказал:

– Это и впрямь все меняет, и если Уоренби был убит между шестью и шестью тридцатью, то круг поиска убийцы значительно сужается.

– Если только убийство не совершил человек, про которого мы ничего не знаем, сэр. Но в это мне мало верится. Под подозрением остаются четыре человека: пастор, мистер Хасвел, молодой Ладислас и Гевин Пленмеллер. Если убийство совершил пастор, то я завтра же ухожу в отставку по профессиональной непригодности. Что касается мистера Хасвела, то в его виновность я верю, сэр, ничуть не больше. Более того, не вижу ни одного мотива, который мог бы послужить для него хорошим поводом.

– Я знаю Хасвела много лет. Мы дружим семьями. И если убийство совершил он, то я вынужден буду признаться, что ровным счетом ничего не понимаю в людях.

– Согласен с вами, сэр. Он вряд ли подходит на эту роль. Он угодил в квартет подозреваемых лишь из-за отсутствия алиби.

– Что касается этого поляка, Ладисласа, то у него мотив для убийства очевиден. А Пленмеллер!.. Возможно, он и мог это сделать, но зачем?! Похоже, какие-либо мотивы у него полностью отсутствуют.

– А вот в этом я как раз и не уверен, сэр, и именно об этом хотел с вами поговорить. У Уолтера был официально зарегистрированный кольт двадцать второго калибра. Я не обнаружил его в оружейной у Гевина Пленмеллера. Не знаю наверняка, каким оружием может располагать Ладислас, но мне с трудом верится, что у него может быть хоть что-то. Ведь подобное оружие могло остаться только со времен войны. Однако, насколько мне известно, ни в одной армии мира не используют револьверы двадцать второго калибра. Поэтому остается Пленмеллер, сэр.

– Ничего не могу вам сказать на этот счет, – признался полковник. – Если честно, то мне этот тип не по душе. Но что могло толкнуть его на убийство Уоренби? Если только воображение, воспаленное детективными романами и желание лично озадачить полицию…

– Не думаю, что на убийство его могло толкнуть воспаленное воображение, а вот завести полицию в тупик он действительно в состоянии. У меня есть сильное подозрение, что мы имеем дело с человеком, которому сошло с рук уже совершенное когда-то убийство и он с легкостью пошел на второе.

– Что вы имеете в виду, Хемингуэй? – не понял полковник.

– Я хочу знать, что случилось на самом деле с Уолтером Пленмеллером, который, по нашим данным, совершил самоубийство.

Глава 18

Некоторое время полковник Скейлс изумленно смотрел на Хемингуэя.

– У вас есть реальные соображения, которые натолкнули вас на подобный вывод?

– Да, сэр, – ответил Хемингуэй и выложил на стол письмо, написанное перед смертью Уолтером Пленмеллером. – Оно было найдено среди бумаг Уоренби. И меня очень интересует, почему оно хранилось у него в сейфе, отдельно от прочей судебной документации по делу, которое всегда подшивается в одну папку.

– Вы говорите, письмо хранилось отдельно? Но так никогда не поступают.

– Вот именно, сэр, – согласился Хемингуэй. – Соответственно у Уоренби были на это какие-то веские причины. И должен сказать, что это письмо и может стать ключом к разгадке.

Полковник прочитал письмо.

– Хорошо помню это дело и, надо заметить, я тогда от души сочувствовал Гевину.

– Отсюда следует, что Уолтер искренне ненавидел своего братца, – сказал Хемингуэй.

– Ерунда! Уолтер вовсе его не ненавидел. Он был тяжело болен. Военное ранение. Он страдал мигренями и бессонницей. Его специально консультировал приглашенный из Лондона специалист, который и прописал ему необходимые лекарства.

– А не принял ли он смертельную дозу снотворного?

– Это исключено. Помимо судебно-медицинской экспертизы, то же самое подтвердила и служанка, нашедшая лишь одну упаковку от лекарств.

– Но, сэр, если у него была возможность уйти из жизни при помощи снотворного, почему он тогда решил отравить себя газом? – с удивлением спросил Хемингуэй.

– Скорей всего, Уолтер просто не знал, какова смертельная доза. Не вижу ничего удивительного в том, что, выпив обычную дозу, от которой он должен был крепко уснуть, он включил газ.

– Возможно, – согласился Хемингуэй. – Если снотворное оказывало свое действие в течение минуты или двух. А если действие растягивается, предположим, на тридцать – сорок минут, то Уолтер выбрал не самый лучший способ свести с жизнью счеты.

– Поймите, Хемингуэй. Гевин был действительно прямым наследником Уолтера, но ведь Уолтер не был богат. Стал бы Гевин убивать брата, чтобы получить дом, содержать который в порядке у него попросту нет средств?

– Хорошо, сэр. Но обратите внимание на эти строки письма: «Ты приехал ко мне, чтобы получить от меня то, что тебе нужно». Похоже, что Гевин мог рассчитывать на какие-то средства. Ничего не всплыло на этот счет во время следствия?

– Нет. Об этом не было сказано ни слова. К тому же Уолтер сам говорил, что с трудом сводит концы с концами.

– Понятно, сэр. Но пару минут назад вы скачали, что Уолтер вовсе не ненавидел своего брата, а это письмо навело меня на противоположные мысли.

– Возможно, – кивнул полковник. – Но вы его просто не знали. Доктор Уоркоп нередко фиксировал у него нервные припадки, и, возможно, письмо и было написано в подобном состоянии. Я и сам однажды наблюдал его во время приступа. Он был вне себя от ярости. Но я убежден, что он по-своему любил Гевина. Сколько раз он клялся не пускать больше Гевина в дом, но когда остывал, то начинал тосковать по брату. У него ведь, из-за болезни, не было никаких друзей, с которыми он мог бы общаться. В сущности он был очень одинок. – Полковник закурил новую сигарету. – За пару недель до смерти, в очередной раз поругавшись с Гевином, он клялся всем подряд, что никогда больше не примет его в своем доме. А за три дня до смерти приехал сюда в Белингэм на специально нанятой машине, чтобы встретить Гевина на станции.

– Это интересно. И что же такого выкинул Гевин, чтобы за три дня довести Уолтера до самоубийства?

– Я понимаю, что это звучит странно, – согласился полковник. – Но доктор Уоркоп, который знал состояние здоровья Уолтера лучше, чем кто бы то ни было, уверен, что все произошло из-за психического нарушения. На суде Гевин сам говорил, что перед смертью Уолтер был в очень тяжелом состоянии и находился, что называется, на грани. И доктор Уоркоп в частной беседе сказал мне, что в таком состоянии он мог легко решиться на самоубийство и в этом нет ничего удивительного. Можно сказать, что Гевин несет моральную ответственность за смерть брата. Но он ведь даже не уничтожил письмо, которое его в какой-то степени дискредитирует. А наоборот, передал его в руки инспектора Фроптона. И это, надо заметить, делает ему честь. Что вы думаете по этому поводу теперь, Хемингуэй?

В это время на столе полковника зазвонил телефон. Он снял трубку.

– Вас хочет видеть ваш коллега, Харботл, – сказал Скейлс Хемингуэю.

– Очень хорошо. Должно быть, он нашел то, о чем я его просил, – сказал Хемингуэй.

– Думаю, вам стоит самому ознакомиться с протоколами судебного заседания по этому делу, – подытожил полковник.

– Непременно, сэр, – пообещал Хемингуэй. Он взглянул на лежащее на столе письмо. – Когда читаешь подобное письмо в первый раз, то оно кажется обыкновенным предсмертным посланием самоубийцы. Но потом все же складывается впечатление, что все не так уж гладко.

– В каком смысле?

– Послушайте, сэр: «Ты приехал ко мне, чтобы получить от меня то, что тебе нужно. Это последнее письмо, которое ты от меня получишь. Твои злой язык окончательно довел меня, и я потерял остатки терпения и выносить твое общество больше не в состоянии…» И мне кажется, что Уолтер имел в виду, что не собирается больше терпеть брата в своем доме, а вовсе не кончать жизнь самоубийством, сэр! Постарайтесь понять это именно так, как я говорю.

В это время в дверь постучали и в кабинет вошел Харботл. Полковник взял в руки письмо и начал его перечитывать.

– И все же я уверен, что Уолтер совершил самоубийство, – проговорил полковник, дочитав письмо и отложив его в сторону.

Хемингуэй взялся за материалы следствия, принесенные Харботлом. Закончив чтение, он молча поднял глаза на Скейлса.

– Ну как? По-моему, теперь нам все должно стать понятным, – проговорил полковник.

– Все просто и гениально, – сказал Хемингуэй, усмехаясь.

– Опять что-то не так? – резко спросил Скейлс.

– К сожалению, да, сэр. Никому и в голову не пришло, что это письмо вовсе не то, за что его принимали. И возможно, я бы тоже не стал сомневаться, не окажись оно в сейфе Уоренби, где его, как вы понимаете, быть не должно.

– Вы хотите сказать, Хемингуэй, что Уоренби, будучи коронером, понял, что письмо выдавалось совсем не за то, чем оно было на самом деле? – Полковник был поражен собственной догадкой.

– Я полагаю, что Уоренби в голову пришли точно такие же догадки, как и мне. Пленмеллеру никак нельзя было наживать себе врага в лице Уоренби, который сразу начал искать компромат против Гевина, чтобы оказывать на него влияние. Уоренби был открыт доступ к следственным документам, на досуге он и стал изучать их повнимательней.

– А вы не считаете, что это подделка? Хотя я хорошо знаю почерк Уолтера и уверен, что это писал именно он.

– Я об этом не задумывался, сэр. А было ли письмо в конверте?

– Точно не помню. Сейчас мы выясним это у Карсфорна, – сказал полковник и поднял телефонную трубку.

Через несколько минут в кабинете появился Карсфорн.

– Никакого конверта не было, сэр. Пленмеллер передал инспектору Фронтону только письмо.

– Жаль, что мне не довелось увидеть конверт, – сказал Хемингуэй.

– Но его видела служанка. Она нашла его первой и сказала, что там было написано только одно слово: «Гевину».

– Почему вы думаете, что нам может понадобиться конверт? – спросил Хемингуэя полковник.

– Мне в голову пришла одна идея. На конверте должна быть проставлена дата. Вы ведь сказали мне, сэр, что за три недели до смерти Уолтер решил окончательно распрощаться с Гевином. Не так ли?

– Но несмотря на это, он принял его в своем доме, – ответил полковник.

Все трое внимательно наблюдали за Хемингуэем в ожидании продолжения.

– Я очень внимательно изучил письмо, и одна деталь кажется мне подозрительной. У Уолтера был размашистый почерк, а здесь, в дате, цифра два приписана очень близко к пятерке. И если посмотреть внимательно на то, как он пишет последнюю букву в слове «май», то можно предположить, что именно из нее сделана двойка, тем самым меняя пятое число на двадцать пятое.

Карсфорн не мог скрыть искреннего удивления догадке Хемингуэя, а Харботл с гордостью посмотрел на шефа.

– Так вы хотите сказать, что письмо было написано Уолтером именно во время их последней ссоры, за три недели до смерти? – изумленно спросил полковник.

– Чтобы ответить на этот вопрос, мы немедленно отправим письмо на экспертизу, сэр. Хотя оно должно было побывать там значительно раньше, – задумчиво проговорил Хемингуэй.

Харботл посмотрел на часы:

– Я могу еще успеть на шестичасовой поезд и завтра утром уже буду с результатом экспертизы.

Хемингуэй кивнул и протянул Харботлу письмо. Карсфорн, все еще не до конца пришедший в себя, спросил:

– Так значит, сэр, это было совсем не самоубийство?

– Не буду ничего утверждать, – сказал Хемингуэй. – Подождем заключения экспертов.

– Честно говоря, сэр, я начинаю все больше и больше верить в версию убийства, – проговорил Карсфорн.

– Если вы действительно правы с письмом, то у нас есть сильная улика против Пленмеллера, – согласился полковник.

– Нужна сильнее, – покачал головой Хемингуэй. – Мне нужен его кольт.

– К сожалению, прошло очень много времени и он наверняка успел от него избавиться.

– Он давно сделал бы это, если бы хотел, – заметил Хемингуэй.

– Вы думаете, сэр, что он может хранить его до сих пор?

– Не знаю. Не забывайте, он уверен, что мы разыскиваем ружье. Поэтому он вполне мог забросить пистолет в кроличью нору или закопать в землю. Или оставить у себя…

– Мы впятером прочесали, сэр, почти всю территорию Фокслейна, Вудлейна и прилегающих земель, но ничего не нашли, – признался Карсфорн.

– Я бы не удивился, если бы он попросту спрятал оружие у себя в доме, – предположил Хемингуэй. – Возможно, мне придется перечитать все его детективы на тот случай, если он уже обыгрывал подобную ситуацию.

– Боюсь, это будет напрасным занятием, – вздохнул полковник.

– Вы знаете, сэр, – обратился к Хемингуэю Карсфорн, – когда Уолтер Пленмеллер умер, Гевин должен был сдать все принадлежащее тому оружие. Но он, конечно, может сказать, что не знал этих правил, и раз лицензия брата не просрочена, то он ничего не сдал. Ну, а если прислать к нему констебля, чтобы он сообщил ему об этом и проверил все его оружие? Что тогда сделает Пленмеллер? Как он объяснит отсутствие револьвера?

– Спокойно сдаст оружие и скажет, что в глаза не видел никакого кольта.

– Но если он так скажет, то это будет звучать очень подозрительно, сэр.

– Возможно. Но тем не менее уличить его во лжи будет невозможно. Он с улыбкой пронаблюдает, как констебль проверит его оружейную, и искренне поблагодарит, если тому придется в поисках кольта вскопать весь огород.

– Удивительно, – вступил в разговор полковник, – что мы говорим так, словно не существует никаких сомнений в том, что Сэмпсона Уоренби и Уолтера Пленмеллера убил Гевин Пленмеллер.

– А их и не существует, сэр, – спокойно ответил Хемингуэй.