Текст книги "Неоконченное расследование"

Автор книги: Джорджетт Хейер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

Хемингуэй заметил, что сквайр пристально следит за выражением лица своей супруги.

– Наверное, мне стоит почитать книги Пленмеллера, – саркастически заметил Хемингуэй. – Кстати, хочу спросить у вас, сэр, посылали ли вы мистера Пленмеллера домой за документами для вас в тот самый вечер?

– Конечно, нет! – резко ответил Айнстейбл. – Я попросил его вернуть мне их, но в этом не было никакой срочности. Он ушел исключительно по своему желанию. И хоть это было чертовски некрасиво с его стороны, но это его дело! Он вернулся в Седары до того, как я ушел, и, встретив на выезде мою жену, передал бумаги ей, хотя должен был передать их Линдейлу и избавить от этой обязанности меня. Но это не в его стиле!

– Там было что-то насчет Речного комитета, о котором я столько слышал. Не так ли, сэр? Насколько я знаю, туда собирались назначить юриста и на этот пост претендовал мистер Уоренби?

Сквайр раздраженно откинулся на спинку кресла.

– Да, это действительно так. Хотя я не понимаю, зачем Уоренби это понадобилось. По сути, это не столь уж важный пост. Но, как бы то ни было, он к этому стремился и, как я понимаю, у него имелись для этого все возможности.

– Честно говоря, мне тоже так кажется, – признался Хемингуэй. – Хотя не могу сказать, что много смыслю во всех этих комитетах. Мистер Драйбек, значит, тоже хотел занять этот пост?

– Вовсе нет! – возразил сквайр. – Я уверен, что у Драйбека достаточно работы и без этого назначения. А шансов, чтобы занять это место, у него было предостаточно, так как слишком многие были против Уоренби.

– Что ж, – философски заметил Хемингуэй, – значит, можно считать, что мистер Драйбек теперь займет это место? Ведь все так резко изменилось. Не так ли, сэр?

– Что, черт возьми, вы имеете в виду? Что Тадеуш Драйбек, человек, которого я знаю всю жизнь, убил Уоренби, чтобы получить место в Речном комитете?!

– Ну что вы, сэр! Вовсе не имел это в виду, – ответил Хемингуэй. – Просто хотел узнать, почему вы поддерживали кандидатуру мистера Уоренби, если этот пост хотел занять мистер Драйбек?

– Зачем это мне нужно, чтобы мой личный адвокат протирал портки в комитете и отвлекался от моих дел? – прорычал в ответ сквайр. – И более того… Хотя вам это будет неинтересно.

– Ну что ты, Бернард! Ему все интересно, – вмешалась в разговор миссис Айнстейбл. – Да, мистер Драйбек действительно наш семейный адвокат. Но неужели вы не понимаете, что он давно уже не так молод и нельзя сравнивать его с более энергичным Уоренби. Да, Бернард, я понимаю, что с моей стороны нехорошо говорить так о мистере Драйбеке, но ситуация давно нуждается в прояснении.

– Думаю, об этом вообще не стоит говорить. Это не имеет никакого отношения к делу, – сказал сквайр и неприязненно посмотрел на Хемингуэя. – Итак, что я делал и какой дорогой шел из Седар, – именно это вы хотели узнать?

– Спасибо, сэр, но я думаю, что не стоит вам вновь пересказывать эту историю, – ответил Хемингуэй, и супруги обменялись удивленными взглядами. – Вы ведь уже давали показания сержанту Карсфорну, и он все передал мне. Он сказал, что вы пошли взглянуть, как идут дела на ваших новых землях. Я побывал там сегодня. Не очень разбираюсь в сельском хозяйстве, но мне показалось, что там вырублено много леса.

– Да, правда, – подтвердил сквайр. Его брови слегка приподнялись от столь резкой перемены разговора.

– Мне хотелось бы знать, сэр, продаете ли вы лес кому-то из клиентов мистера Уоренби или нет?

– Кому-то из клиентов мистера Уоренби? – недоумевающе повторил сквайр. – Нет, не продаю.

– Насколько мне известно, он был заинтересован в вашем гравийном карьере. Я понял это из документации, найденной в его офисе. Хотелось бы разобраться в этом, сэр.

– Я не имел никаких дел с Уоренби. В том, что касается его профессиональной деятельности.

– И он не имел никакого отношения к фирме, работавшей на вашем гравийном карьере?

– Никакого, уверяю вас. Я слышал, что они вообще-то пользуются услугами адвокатской компании «Фрокингтон и Флимби», но в этом деле ни я, ни она не нанимали никаких адвокатов.

– И даже во время составления контракта вы не воспользовались услугами вашего адвоката? – удивленно спросил старший инспектор.

– В этом не было никакой нужды. Эта фирма с солидной репутацией, и мы друг другу вполне доверяем.

– И вы хотите сказать, что ваш адвокат был не в курсе ваших планов по поводу разработки карьера? – настаивал Хемингуэй.

– Если вы имеете в виду Драйбека, то он был в курсе всех моих планов, – проговорил сквайр, не сводя глаз с лица старшего инспектора.

– Я имею в виду не мистера Драйбека, сэр, а некую лондонскую фирму. По-моему, «Белсэй, Кокфилд и Белсэй», так, кажется, звучит ее название.

Сквозняк из окна разметал бумаги на столе. Сквайр проворно поймал их, аккуратно сложил в стопку и поставил сверху чернильницу.

– Фирма «Белсэй, Кокфилд и Белсэй» – юридическая компания, обслуживающая центральный банк графства, а сделки, проводимые мной, не имеют с ней никакого отношения, – объяснил мистер Айнстейбл. – А вы хотите сказать, что Уоренби имел с ними дело?

– Да, сэр. Именно так. Как я уже говорил, я ознакомился с корреспонденцией Уоренби и почерпнул эти данные именно оттуда.

– Можно узнать, что за дела у них были с Уоренби? – спросил сквайр.

– Похоже, у мистера Уоренби был клиент, заинтересованный в гравии. Уоренби связался с этой фирмой, чтобы выяснить все возможные детали этого дела. Ему ответили, что они действительно занимаются подобными делами, но все переговоры он изначально должен вести с вами. И судя по тому, что мне удалось найти, на этом их переписка и закончилась. А мистер Уоренби, как я теперь понимаю, не обращался к вам по этому вопросу?

За сквайра ответила миссис Айнстейбл:

– Он пытался все это выяснить через меня! Господи! Какой же это все-таки был человек! И не надо делать такую мрачную физиономию, Бернард! Пусть он мертв, но факты остаются фактами. И он выяснял именно у меня, а не у тебя, сдан ли карьер в аренду. Не выношу людей, которые считают возможным вести себя подобным образом. И с его стороны это было, по меньшей мере, непрофессионально!

– Так он спрашивал у вас, мадам? – переспросил Хемингуэй.

– Не то чтобы прямо так, но он вел разговоры вокруг этой темы.

– Когда это было? – спросил Хемингуэй.

– Честно говоря, я давно забыла об этом и если бы не вы, то никогда бы и не вспомнила. Да, Уоренби и вправду совал свой нос повсюду, – она рассмеялась и погасила сигарету. – Интересно, кто был его клиентом? Наверняка какая-нибудь нечистоплотная фирма, с которой, как он понимал, мой муж никогда не станет иметь дела.

– Абсолютно в этом уверен, – согласился Хемингуэй и поднялся с кресла.

Глава 11

В пять часов Хемингуэй уже был у дома пастора, у которого в это время гостил мистер Хасвел. Открывшая дверь служанка проводила Хемингуэя в кабинет и представила гостя:

– Сэр, к вам явились из Скотленд-ярда!

– О, какой гость! Прошу вас, сэр, проходите. Мэри, вы свободны. Приветствую вас. Простите, не знаю вашего имени, – проговорил пастор, вставая навстречу Хемингуэю.

Старший инспектор протянул пастору удостоверение, и тот, надев очки, пристально его изучил.

– Старший инспектор Хемингуэй! Чем могу помочь? Мой гость – Генри Хасвел, один из моих прихожан.

– Мне, наверное, лучше уйти, – сказал мистер Хасвел, кивнув в знак приветствия Хемингуэю.

– Ни в коем случае, сэр. Прошу прощения, господин пастор, что вынужден оторвать вас от беседы. Я пришел по пустяковому поводу. Вы числитесь в списках владельцев ружья двадцать второго калибра. Могу ли я взглянуть на него?

– Ружье? – безразлично переспросил пастор. – Да, конечно. Оно вообще-то принадлежит моему сыну, то есть приобрел я его именно для него, но он им не пользуется, так как живет в Лондоне. Сам я не охотник и даже не могу сразу вспомнить, где оно валяется.

– И все же, сэр, мне необходимо на него посмотреть, – повторил Хемингуэй.

– Так, позвольте мне подумать, – озабоченно проговорил пастор. – Я, наверное, пойду и посмотрю сам. Прошу вас садиться.

Хемингуэй, задумчиво посмотрев пастору вслед, обратился к Генри Хасвелу:

– Похоже, уже второе ружье, за которым нет должного присмотра. За первое же ответственны вы, сэр.

– Я не ответчик за рассеянность моих домочадцев, господин старший инспектор, – спокойно возразил Хасвел. – Более того, не считаю, что оружие хранилось без присмотра. Это правда, что как-то его одолжили одному из жителей Торндена, безусловно. Мы не должны были этого делать, но ружье вернули через несколько дней и с тех пор оно все время хранилось в доме.

– Это так, сэр, – согласился Хемингуэй. – Но, насколько мне известно, оно хранилось в шкафу в прихожей, и это позволяет мне сделать вывод, что его вполне могли одолжить у вас без вашего ведома.

– Согласен, но должен заметить, что его обнаружили там вчера вечером и даже если допустить, что ружье взял кто-то из присутствующих на теннисном турнире, то откуда этот человек мог знать, что оно хранилось именно там? И более того, положить его на то же самое место, не будучи замеченным ни прислугой, ни кем-то из членов семьи? Я полагаю, что это совершенно невозможно. Мой сын, кстати, приготовил его для вас. Вы уже забрали ружье?

– Это сделал сержант Карсфорн. Ему и поведали эту историю, – объяснил Хемингуэй.

Хасвел улыбнулся.

– Вот видите, сэр, мы ничего не скрываем от полиции.

– Спасибо, сэр. Скажите, можно ли попасть из сада в прихожую?

– Нет. Войти туда можно лишь через холл, что сделать незамеченным совершенно невозможно. Если взять в расчет то, что у моего сына железное алиби, то единственный человек, который мог взять ружье и потом положить его на место, – это я. Как, впрочем, вы уже наверняка поняли, – усмехнулся Хасвел.

В это время в комнату вошел пастор. Лицо его выражало легкую растерянность.

– Мне очень неловко, инспектор, но, боюсь, ничем не могу помочь вам в данную минуту. Я допустил ужасную ошибку. Если бы я только мог знать, что вы придете именно сегодня!

– Ну что ж, сэр. Как я понимаю, вы хотите сказать, что одолжили кому-то ружье? – предположил Хемингуэй.

– Не смею отрицать этого, – скорбно проговорил мистер Клайборн. – Но когда человек, владеющий ружьем и никогда им не пользующийся, откажется одолжить его соседу, которому оно понадобилось, то его поведение можно было бы назвать эгоистичным, тем более что охота разрешена в ваших местах и всеми уважаемый сквайр позволяет охотиться на его обширных землях. Торнденская молодежь увлекается охотой, и я должен сказать вам, что все они прекрасные ребята, большинство которых знаю с их младенчества. И хоть я и нарушил закон, одолжив свое ружье, но смею вас заверить, что оно никогда не попало бы в руки человека, за которого я не мог бы поручиться.

– Так в чьи же руки все-таки попало ваше ружье, сэр?

– Я, и моя жена, безусловно, подтвердит это, одолжил его молодому Дитчлингу. Безупречный молодой человек! Он пел у нас в хоре, пока у него не начал ломаться голос. Он старший ребенок в семье, они рано потеряли отца. Его только что призвали на военную службу, и он, в спешке, просто забыл отдать мне оружие. Я, безусловно, тоже виноват, что не напомнил ему. Люди имеют обыкновение забывать, господин инспектор. Надеюсь, вы правильно меня понимаете.

– Да, рассеянностью страдают многие, – с холодной сдержанностью согласился Хемингуэй. – Так значит, он старший ребенок и сейчас его младшие братья развлекаются с ружьем или вовсе его потеряли?

– Уверен, что это не так! – в смятении воскликнул пастор.

– Я тоже, – угрюмо заметил Хемингуэй. – И где проживает эта большая семья?

– Они живут во втором коттедже по этой же улице, возле самой дороги на Триндейл, – объяснил пастор, виновато глядя на Хемингуэя. – Там же, чуть поодаль, живет Ладислас Зама…

– Спасибо, сэр, – вежливо кивнул старший инспектор.

– Я знаю, о чем вы сейчас думаете, – сказал мистер Клайборн. – Что я бросаю тень подозрения на представителя достойной нации, подвергавшейся жестоким гонениям. Более того, на человека, о котором никто не может сказать ничего дурного.

– Не отрицаю, сэр, что мне пришла в голову мысль о странном поляке с непроизносимой фамилией, который проживает там же, – согласился Хемингуэй. – Но я никогда не спешу с выводами, сэр. Я прихожу к ним только при наличии конкретных фактов. Но я оценил тот факт, что вы заговорили об этом Ладисласе – так, кажется? Уверен, то, что вы говорите об одном из своих прихожан – достойно внимания.

– Боюсь, сэр, что не могу говорить о нем как о своем прихожанине, так как он им не является. Он ведь католик. Но я обязан проявить хоть минимальную заботу о человеке, который, лишившись семьи, дома и даже родины, оказался среди нас. Оказать ему хоть какое-то дружелюбие.

– Это делает вам честь, сэр, – искренне сказал Хемингуэй.

– Думаю, прежде всего, это делает честь ему, инспектор. Ведь когда во время войны здесь у нас появились поляки, никто этому особенно не радовался. Но все же, узнав, что этот молодой человек появился в Торндене, я счел своим долгом встретиться и поговорить с ним. И я был очень приятно удивлен, увидев в нем порядочного, целеустремленного и трудолюбивого человека. Без колебаний я представил его нескольким своим друзьям в Торндене, которые могли бы быть ему полезны, и никогда об этом не жалел. Достопочтенная миссис Докрэй приютила его, и, я должен признать, ее участие в его судьбе куда весомее, чем мое.

– Я не очень много знаю о нем, сэр. Но по крайней мере, мне известно, что во времена войны он добросовестно работал, а не гонялся за женами мобилизованных мужчин, – сказал Хемингуэй.

Хасвел, сидевший у окна, неожиданно рассмеялся. Пастор же начал вспоминать об иностранцах, которых судьба заносила в их места, незаметно перейдя к остальным жителям Торндена. Старший инспектор внимательно слушал, отсеивая ненужную информацию и пытаясь сосредоточить внимание на описаниях членов торнденского общества. О Линдейлах пастор не мог сказать многого, ибо они, как и Ладислас, воспитанные в католической вере, не были его прихожанами. Он сожалел, что молодые супруги ведут столь замкнутый образ жизни, лишь изредка показываясь на светских вечеринках. Мисс Патердейл пастор называл добрым ангелом его прихода и неплохо отзывался о миссис Линдейл, которую считал излишне застенчивой. Она обычно отказывалась от любых приглашений, ссылаясь на своего нуждающегося в постоянном присмотре ребенка. О семье Айнстейблов мистер Клайборн отозвался как о наиболее уважаемых в Торндене людях.

– Я только что беседовал с Айнстейблами, сэр. Сквайр и правда человек, воспитанный в старых традициях. Главный констебль говорил мне, что их единственный сын погиб во время войны и это такая же тяжелая потеря для всего Торндена, как и для семьи Айнстейблов.

– Как вы правы, инспектор! – искренне согласился пастор. – Самый лучший человек из всех, кого мне приходилось видеть на моем веку. Он стал бы достойным преемником дела отца. Какой удар для сквайра! Ведь кому-то из его родственников, живущих за рубежом, придется принять все его хозяйство, а вы знаете, как в Торндене относятся к чужакам.

– Будем надеяться, что эти перемены произойдут не так уж скоро. Сквайр кажется вполне здоровым и добрым, чего, к сожалению, не скажешь о его жене, – сказал Хемингуэй.

– Кто знает, что несет нам день грядущий, – тихо, как будто сам себе, проговорил мистер Клайборн.

– Согласен. Ни в чем нельзя быть уверенным, но…

– У сквайра грудная жаба, инспектор, – просто сказал пастор.

– Неужели, сэр?! – Хемингуэй казался потрясенным.

– Но это не повод для того, чтобы думать, что наш уважаемый сквайр не проживет еще много-много лет, – вмешался в разговор Хасвел.

– И мы будем молиться за него, дорогой Генри!

– С этой болезнью, как вы говорите, нельзя быть уверенным в завтрашнем дне, – проговорил Хемингуэй. – Тогда мне понятно, почему он кажется мне нервным. А ведь он не из тех людей, которые паникуют по пустякам.

– Он не инвалид, – сказал Хасвел. – Всю жизнь он был деятельным и энергичным человеком, и ему ни в коем случае нельзя менять образ жизни.

– Полностью с вами согласен, – откликнулся пастор.

– Он хочет сохранить хозяйство в отличном состоянии для племянника или племянницы. Ведь кто-то из них существует. Правда, в Южной Америке, – задумчиво сказал Хемингуэй. – Я видел, что на его территориях вырублено много леса.

– И сейчас он сажает новые деревья, – заметил Хасвел.

– Да. Это я тоже видел.

– Сквайр – прекрасный человек, – тепло сказал пастор. – Я часто говорю ему, что его энергии хватило бы на дюжину мужчин. Помню, инспектор, когда впервые он решил заняться общинными землями и…

– Ох, уж эти общинные земли! – перебил пастора Хасвел. – Сколько неприятностей доставляют разгуливающие там зеваки! Разбрасывают мусор, разглядывают из-за изгороди дом Уоренби. Мисс Уоренби, должно быть, близка к помешательству?

– Бедная, бедная девушка! – воскликнул пастор. – На что только не пойдут люди в погоне за острыми ощущениями! Гевин Пленмеллер сказал мне что-то сегодня утром на этот счет, но я никогда не говорю с ним серьезно, так как он все сводит к шуткам, которые мне кажутся неуместными. И все же, инспектор, что-то надо предпринять по этому поводу!

– Боюсь, что здесь полиция бессильна, сэр, – ответил Хемингуэй. – Мы не можем запретить людям гулять по общинным землям и заглядывать в Фокслейн через изгородь.

Пастор взволнованно посмотрел на Хемингуэя.

– А если я лично пойду туда и скажу, что в данной ситуации с их стороны это…

– Некоторые просто рассмеются, а другие наговорят вам кучу дерзостей, – со смехом перебил его Хасвел. – Лучше попросите заняться этим Пленмеллера. Он будет разгонять толпу до тех пор, пока они его не линчуют. Заодно избавимся и от Пленмеллера.

– Хасвел! Мой дорогой друг! – укоризненно проговорил пастор.

Хасвел снова рассмеялся.

– Успокойтесь! Не воспринимайте шутку так серьезно. Неужели вы можете себе представить, что Пленмеллер пошевелит хотя бы пальцем, чтобы помочь мисс Уоренби?

Мистер Клайборн лишь укоризненно покачал головой в ответ на реплику Хасвела.

– Возможно, такое поведение связано с его физическим недостатком, – предположил Хемингуэй. – А послушать его порой очень интересно. Но вещи, что он говорит о своих соседях, иногда меня просто шокировали. Хотя я не придаю его словам большого значения и представляю его репутацию в Торндене.

Пастор понимающе кивнул Хемингуэю.

– Я был очень опечален, услышав, как ведет себя мистер Пленмеллер после столь чудовищного события. И счел своим долгом предупредить его быть более сдержанным в своих высказываниях.

– Неоднократно слышал, – начал Хемингуэй, что мистер Пленмеллер в присутствии свидетелей говорил, что надо как можно скорее избавиться от мистера Уоренби. Интересно, почему именно этот господин был так агрессивно настроен против убитого? Я пришел к выводу, что мистер Пленмеллер выражал точку зрения большинства жителей Торндена, но был единственным, кто говорил то, что думал, тогда как другие предпочитали чертыхаться втихомолку.

– Боюсь, что вы абсолютно правы, – печально кивнул мистер Клайборн.

– И вы, сэр, были не исключением, не так ли? – спросил Хемингуэй.

– Не смею отрицать этого, инспектор, – признался пастор. – Человек старается не держать в голове дурных мыслей, но наша плоть слаба…

– Мне кажется, инспектор, – вмешался Хасвел, – что под вашим подозрением окажутся все жители Торндена, недолюбливающие Уоренби. Хочу вас предупредить, что я тоже терпеть его не мог ни чуть не меньше, чем господин пастор.

Хемингуэй рассмеялся.

– Бедный мистер Уоренби! Благодарю вас, господа. Не смею больше отнимать у вас время.

– Что вы, сэр, – вежливо ответил пастор. – Мое время всегда в распоряжении тех, кто в нем нуждается.

Пастор проводил Хемингуэя до входной двери, они пожали друг другу руки и распрощались.

Отъезжая от дома пастора, Мелкинфорп спросил Хемингуэя, куда он намерен ехать дальше и, получив ответ, повернул машину в сторону коттеджей, где проживали Ладислас и Дитчлинг, которому пастор одолжил свое ружье. Когда они выехали на Хай-стрит, Хемингуэй, увидев спешащего навстречу майора Мидхолма, приказал Мелкинфорпу остановить машину.

– Добрый вечер, сэр, – поприветствовал Хемингуэй майора. – Вы хотели поговорить со мной?

– Да, инспектор, – решительно ответил майор. – Я долго думал и решил поделиться с вами. Может быть, в том, что я хочу сообщить вам, вы не найдете ничего серьезного. Я и сам не придаю этому большого значения, но мне кажется, что в данной ситуации долг каждого человека сообщить полиции то, что может помочь следствию.

– Вы совершенно правы, сэр, – согласился Хемингуэй.

Майор, казалось, слегка заколебался.

– Не люблю распространяться о своих соседях, – начал он, – но раз уж речь идет об убийстве… И если даже то, что я хочу сказать вам, окажется неуместным, то это, но крайней мере, не причинит никому вреда. Как вы понимаете, случившееся всех навело на какие-то мысли. Не претендую на то, что знаю, кто совершил убийство. Это не так. Хотя в Торндене хватает детективов-любителей, ведущих свои личные расследования. Не хочу, чтобы вы думали, что я тоже отбиваю у вас хлеб, но я много думал об этом и обсуждал кое с кем. Вчера мы говорили на эту тему с женой, У нее свои версии, но я с ними совершенно не согласен. Из всех жителей Торндена наибольшую неприязнь к Уоренби питали Драйбек и Пленмеллер. Когда в субботу мы с Драйбеком шли в Седары, по дороге к нам присоединился Пленмеллер, и смысл одной из брошенных им фраз был таков: порог его дома в Торндене – единственный, через который не переступит нога Уоренби, – майор выдержал паузу. – Я сказал об этом жене, а она в ответ сообщила мне, что в субботу утром видела Уоренби, входящего в дом Пленмеллера. Она, конечно, не знает, зачем он туда приходил и как долго находился там, так как она заметила его, когда шла за покупками. Сначала я не придал этому особого значения, но после решил, что вы должны знать об этом. Как я уже сказал, это, возможно, не имеет никакого отношения к делу. Но очень странным показалось мне то, что он бросил эту фразу в тот день, когда у него был Уоренби. Думаю, он хотел тщательно скрыть этот факт.

Мелкинфорп, наблюдавший за старшим инспектором во время откровений майора, не удивился, что реакция шефа была как всегда спокойной.

– Понятно, – тихо произнес Хемингуэй. – Пленмеллер, мне кажется, был излишне оптимистичен, надеясь, что никто не заметит Уоренби, входящим утром в его дом на одной из центральных улиц Торндена.

Майор пожал плечами.

– Я лишь сказал вам то, что узнал.

Он поднял глаза и заметил идущего по улице по направлению к ним Гевина Пленмеллера. Майор явно не ожидал этого.

– Занимаемся расследованием убийства или ведем светскую беседу, майор? – поинтересовался, подойдя к ним, Пленмеллер. – Рад вас видеть, господин старший инспектор. Уверен, весь Торнден разделяет мои чувства к вам.

– Думаю, мне пора идти, – несколько сконфуженно пробормотал майор.

– Куда же вы так заторопились, – с усмешкой в глазах спросил майора Пленмеллер. – Наверняка сообщили инспектору какой-нибудь компромат обо мне?

Увидев, как покраснели щеки майора, Пленмеллер расхохотался.

– Замечательно! И что же это, если не секрет? Или вы предпочитаете не посвящать меня в это?

Было очевидно, что майор предпочел бы оставить вопрос Пленмеллера без ответа, но, будучи офицером и человеком чести, не мог промолчать.

– Думаю, Пленмеллер, что вы слишком много распространялись о других людях, чтобы возражать против того, что и о вас есть что сказать.

– Безусловно, не возражаю, – признался Пленмеллер. – Очень надеюсь, что вы откопали против меня что-то действительно стоящее.

– Я ничего не откапываю против кого бы то ни было, так как не считаю возможным соваться в чужие дела! И если вы хотите знать, то скажу: меня интересует, почему вы сказали, что Уоренби никогда бы не переступил порог вашего дома? – резко выпалил майор.

– Неужели я говорил такое? – с неподдельным изумлением воскликнул Пленмеллер.

– И вы прекрасно это знаете!

– Хм!.. Не отрицаю, что это возможно. И когда же я сделал сие заявление?

– Вы сказали это нам с Драйбеком в субботу по дороге в Седары.

– Никогда не говорю ничего, кроме правды! – заявил Пленмеллер. – Но кажется, припоминаю. Наш дорогой Тадеуш еще остался этим очень недоволен.

– А ведь именно тем утром Уоренби переступил порог вашего дома! – негодующе продолжал майор.

– Запишите, инспектор, что я категорически отрицаю это ложное обвинение в мой адрес! – воскликнул Пленмеллер.

– Если вам угодно, то моя жена видела, как Уоренби входил в ваш дом.

– Бессовестная ложь, – добродушно сказал Гевин. – Может, она действительно видела, как он входил в мой сад или, более того, припарковывал свою ужасную машину у моих ворот. Но страшно хочу узнать: как это высокий кирпичный забор не помешал ей видеть его входящим в мой дом?

Майор был явно смущен вопросом Пленмеллера.

– Так вы хотите сказать, что он не входил в ваш дом? – обескураженно спросил он Гевина.

– Не беспокойтесь, майор! Можете не отвечать на мой вопрос. Да, он и впрямь заходил в мой сад, где мы в результате и расстались. Он сказал, что предпочел бы поговорить со мной в доме, но я вынужден был ответить, что не позволю ему нарушить данный мной обет отшельника.

– Вы не могли сказать этого! – потрясенно сказал майор.

– Ерунда! Вы прекрасно знаете, что мне не составляет ни малейшего труда сказать человеку в лицо то же самое, что я говорю за его спиной.

– А зачем ему понадобилось переступить порог вашего дома, сэр? – вмешался в дискуссию старший инспектор.

– Думаю, просто чтобы утвердиться в своих амбициях. Или вы хотите знать, зачем ему понадобился я сам?

– Именно это я и имел в виду, сэр, – подтвердил Хемингуэй.

– Думаю, он решил преподать мне урок хорошего тона. Он был убежден, что я вставляю палки в колеса его блистательной карьеры, дурно и оскорбительно отзываясь о нем на каждом шагу. Я его заверил, что он абсолютно прав и может не иметь ни малейшего сомнения на этот счет. В ответ он заявил, что знает, как заткнуть мне рот. К сожалению, он не объяснил, что имеет в виду, и мы уже никогда не узнаем, какие наполеоновские планы вынашивало его больное воображение. Его бравада переросла в нелепые угрозы и перечисление собственных заслуг перед обществом, включая влиятельных людей графства, которым он оказывал услуги. После чего он стал абсолютно невыносим и я предложил ему выйти вон, – закончил Пленмеллер.

– Господи! – воскликнул майор. – Но почему же вы не сказали мне и Драйбеку о происшедшей между вами ссоре? – в его голосе сквозило нескрываемое подозрение.

– Во-первых, дорогой мой майор, между нами не произошло никакой ссоры. Не позволяю моим врагам выводить меня из равновесия. Во-вторых, вовсе не намерен объявлять о своем триумфе кому бы то ни было, будь то Драйбек, вы, майор, или кто-то там еще. И в-третьих, я давно уже убедился, что одинок в своей войне с этим типом.

– Знаете что, Пленмеллер, – возмущенно заявил майор. – Вы самый бесцеремонный тип из всех, кого мне приходилось видеть в жизни. И я больше не собираюсь выслушивать ваши оскорбительные речи ни в свой, ни в чей-то еще адрес.

– И правда, не стоит, майор, – снисходительно согласился Пленмеллер и проводил взглядом развернувшегося и пошедшего прочь Мидхолма. – Не понимаю, почему никто не помогал мне выжить этого Уоренби из Торндена. Как вы думаете, инспектор?

– И все же почему вы так не любили Уоренби? – спросил Хемингуэй, оставив вопрос Пленмеллера без ответа.

– Сильная личная антипатия, инспектор. Вперемежку с некоторым атавизмом. Во мне вскипела кровь Пленмеллеров, когда я увидел, как этот выскочка штурмует все цитадели, включая даже Айнстейблов. Вы хотели бы узнать что-нибудь еще о неудачном визите Уоренби в мой дом?

– Я бы хотел узнать, что конкретно имел в виду Уоренби, когда говорил, что знает, как заставить вас замолчать? – Хемингуэй изучающим взглядом смотрел на Пленмеллера.

– Мне тоже хотелось бы узнать, но, к сожалению, это уже невозможно. Вероятно, заявил бы на меня в суд за публичное оскорбление. Это было бы вполне в его стиле. Завоевал бы себе еще немного дурной славы.

– Он угрожал вам судом, сэр?

– Да, он упоминал суд. Я пообещал ему, что приложу все усилия, чтобы он выиграл дело. Он, надо заметить, даже не поблагодарил меня за это. Кстати, инспектор, за время вашего грандиозного расследования случалось ли вам слышать имя Нинтол?

– Почему вы меня об этом спрашиваете, сэр?

В глазах Пленмеллера появился охотничий азарт.

– Не берусь утверждать, но, судя по всему, вы это имя не слышали. Так что, когда закончите расследование версий, предложенных вам местными недоумками, обратите внимание на то, что я вам сказал. Помогу вам немного: это имя я услышал впервые месяц назад, коротая один из вечеров в нашем «Красном льве».

– И кто произнес это имя?

– Уоренби. После того как получил заслуженный выговор от Линдейла. Он спросил Линдейла, не знакомо ли тому это имя. И несмотря на отрицательный ответ, было видно, что оно говорит Линдейлу ох как о многом.

– И что было дальше, сэр? – с интересом спросил Хемингуэй.

– Да ничего. Наше любопытство осталось неудовлетворенным. Уоренби сказал, что задал этот вопрос лишь из праздного любопытства, и на этом все кончилось. Но мне показалось, что этот вопрос произвел сильное впечатление на Линдейла.

– Что вы подразумеваете под сильным впечатлением, сэр?

– Ну, скажем, мне пришло в голову, что я могу стать свидетелем убийства, – задумчиво произнес Пленмеллер. – Но впрочем, не забывайте, инспектор, что по профессии я писатель, да еще и детективного жанра. У меня просто могло разыграться воображение. Но все же мне чертовски интересно, что за всем этим кроется.

Ехидно улыбнувшись напоследок, он пожелал инспектору всего наилучшего и заковылял своей дорогой.