Текст книги "Некро Файлы (ЛП)"

Автор книги: Джордж Р.Р. Мартин

Соавторы: Нэнси Килпатрик,Бентли Литтл,Джо Лансдейл,Эдвард Ли,Рональд Келли,Элизабет Мэсси,Рэй Гартон,Дж. Гонсалес,Рэт Уайт,Уэйн Сэлли
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)

Он шел и шел, дальше и дальше, снова возвращался обратно, но за каждым коридором начинался следующий, который опять вел в никуда. По сторонам черными, мрачными прямоугольниками мелькали двери без ручек, и для Трегера они все были заперты навсегда; поэтому он не задумываясь проходил мимо них – мимо большинства из них. Правда, раз или два он все же останавливался возле дверей, по периметру которых пробивался горящий внутри свет. Он прислушивался, слышал звуки по ту сторону двери и тогда начинал бешено колотить в нее. Но на стук никто не отзывался.

И тогда он шел дальше, продолжая пробираться сквозь туманную дымку, которая становилась все гуще и гуще и, казалось, начинала уже жечь ему кожу; он шел мимо новых дверей – одной, другой, третьей, и в конце концов начинал рыдать, а его усталые ноги – кровоточить. И вдруг вдалеке, в самом конце длинного-длинного коридора, только что возникшего прямо перед ним, Трегер замечал открытую дверь. Из нее рвался свет, такой яркий и жаркий, что становилось больно глазам, и музыка оттуда лилась такая веселая и радостная, и раздавался смех. И тогда Трегер бегом устремлялся к открытой двери – несмотря на то что его кровоточащие ноги подкашивались от боли, а легкие горели, вдыхая ядовитый туман. Он все бежал и бежал – до тех пор, пока не оказывался возле распахнутой двери.

Но, заглянув внутрь, он обнаруживал, что стоит на пороге собственной комнаты, и она совершенно пуста.

* * *

Однажды за все время их недолгих отношений они отправились вдвоем на природу, и там, под сенью звездного неба, они занимались любовью. Затем она лежала, крепко прижавшись к нему, а он нежно поглаживал ее тело.

– О чем задумалась? – спросил он.

– О нас с тобой, – отвечала Лорел. Она поежилась. Подул резкий, холодный ветер. – Знаешь, Грег, иногда мне становится страшно. Я очень боюсь, что с нами что-нибудь может случиться – что-то такое, что всё разрушит. Я очень не хочу, чтобы ты меня бросил.

– Не волнуйся, – возразил он. – Я никогда этого не сделаю.

И вот теперь, с наступлением ночи, он всякий раз мучил себя, вспоминая ее слова. Хорошие воспоминания оставляли ему только слезы да золу от костра, а дурные – невыразимую ярость.

И засыпал он рядом с призраком, со сверхъестественно прекрасным призраком, с милой тенью погибшей мечты.

И рядом с нею же он просыпался каждое утро.

* * *

Он их возненавидел. И возненавидел себя за эту ненависть.

3

Мечта Дювалье^[1]

Как ее звали – не имеет значения. И как она выглядела – тоже не важно. Главное – она существовала, Трегер предпринял новую попытку, он заставил себя вновь поверить в будущее, он не опустил руки. Да, он продолжал пытаться.

Но на сей раз чего-то уже не хватало. Волшебства, быть может?

Слова произносились те же самые.

Сколько же можно повторять одно и то же, – размышлял Трегер, – повторять те же слова и снова верить в них, точно так же, как верил, произнося их впервые? Один раз? Или дважды? Или, может быть, три раза? Или сотню? И разве люди, произносящие эти слова по сотне раз, так уж лучше умеют любить? Или, скорее, обманывать самих себя? Что если на самом деле эти люди давным-давно изменили своей мечте и только растрепали ее священное имя, называя им совсем другое?

И он произносил те же слова, сжимая ее в объятиях, баюкая на груди, целуя ее. Он повторял эти слова, но сознание было вернее, и тяжелее, и мертвее, чем прежняя вера. Он произносил эти слова и старался изо всех сил, но не мог уже вкладывать в них прежний смысл.

А она – она говорила ему то же самое, но Трегер сознавал, что ее слова ничего для него не значат. Снова и снова они повторяли слова, которые другой хотел услышать, – но оба понимали, что это фальшь.

Но они очень старались. И когда он протянул руку, словно актер, вынужденный играть одну роль, проклятый вновь и вновь повторять одно и то же, – когда он протянул руку и коснулся ее щеки – кожа оказалась гладкой, и мягкой, и нежной. И влажной от слез.

IV

Отголоски

– Я не хочу делать тебе больно, – сказал Донелли с виноватым видом, явно что-то скрывая, и Трегеру стало вдруг стыдно, что он причинил другу боль.

Он коснулся ее щеки, но она увернулась от его прикосновения.

– Я не хотела делать тебе больно, – сказала Джози, и Трегеру вдруг стало грустно.

Ведь она столько для него сделала, а он заставил ее чувствовать себя виноватой. Да, ему было больно, но сильный мужчина сумел бы скрыть свою боль.

Он коснулся ее щеки, и она поцеловала его в ладонь.

– Прости. Я тебя больше не люблю, – сказала Лорел.

И Трегер совсем потерялся. Что такого он сделал, в чем его вина, как он умудрился всё разрушить? Ведь она с такой уверенностью говорила о своей любви. И они были так счастливы.

Он коснулся ее щеки, и оказалось, что она плачет.

Сколько же раз можно повторять одни и те же слова, – его голос разносится раскатистым эхо, – повторять и снова верить в них, как верил, произнося их впервые?

Темный ветер нес тучи пыли, небо болезненно содрогалось, озаряемое мерцающим алым пламенем. В полутьме шахты стояла молодая женщина в защитных очках и маске, с короткими каштановыми волосами и ответами на все вопросы. Машина ломается, ломается, ломается, а ее используют снова и снова, – говорит она. – Хотя можно было уже понять, что в ней что-то не в порядке. Сколько можно водить самих себя за нос, надеясь, что после стольких поломок она наконец заработает нормально.

Труп противника – чернокожий верзила, под кожей у которого перекатываются мускулы – результат многомесячных тренировок. С таким крупным соперником Трегеру сталкиваться еще не приходилось. Он идет по арене, посыпанной опилками, неуклюже раскорячившись на мощных ногах, зажав в руке сияющий палаш. Трегер спокойно наблюдает за тем, как это чудище приближается, сидя в своем кресле, расположенном на специальной трибуне на другом конце арены. Другой труповод очень осторожен, внимателен.

Труп самого Трегера, жилистый блондин, стоит и ждет, а на пропитанных кровью опилках возле его ноги лежит гиря кистеня. Когда придет время, Трегер заставит его двигаться ловко и быстро. Противник знает об этом. И зрители тоже.

Вдруг чернокожий труп поднимает палаш и бежит на противника, понадеявшись на скорость атаки и длину своего оружия. Но когда точно рассчитанный смертоносный удар обрушивается туда, где только что стоял труп Трегера, того уже и след простыл.

Удобно развалясь в своем кресле над площадкой для боя, внизу на арене, с ногами, перепачканными опилками и кровью, Трегер-труп подает команду – замахивается кистенем, и огромный, покрытый шипами шар взмывает вверх, описывает дугу с эдакой ленцой, едва ли не с грацией. И ударяет прямо в затылок врагу – в тот самый момент, когда он пытается восстановить равновесие и обернуться. Быстро, в мгновение ока из пробитого черепа вырывается фонтан крови вперемешку с мозгом – и толпа ревет от восторга.

Трегер уводит свой труп с арены, а затем встает, чтобы собрать заслуженный урожай аплодисментов. На его счету уже десятое убийство. Еще немного – и он станет чемпионом. Он уже близок к рекордному результату, и скоро уже ему будет не найти достойного противника.

* * *

Она красавица, его женщина, его возлюбленная. У нее короткие белокурые волосы, очень стройное тело, грациозное, почти атлетически сложенное, с великолепными ногами и маленькими упругими грудями. Взгляд ее ярко-зеленых глаз всегда загорается от радости при его появлении. И в ее улыбке – какая-то особая, эротичная невинность.

Она дожидается его, лежа в постели: ждет, когда он вернется с арены; она полна желания, озорства и любви. Когда Трегер входит, она садится, улыбается ему, простыня обвита вокруг ее талии. В дверях он замирает, любуясь ее сосками.

Почувствовав его взгляд, она стыдливо прикрывает грудь, на ее щеках вспыхивает румянец. Но Трегер знает, что этот стыд – всего лишь игра, притворство. Он подходит к кровати, садится на край, протягивает руку, чтобы погладить девушку по щеке. У нее очень мягкая кожа; его рука ласкает ее, и она трется носом о его пальцы. Затем Трегер берет ее за руки, разводит их и запечатлевает на ее грудях два нежных поцелуя, а потом – уже менее нежно – целует ее в губы. Она с жаром отвечает на поцелуй; их языки сплетаются.

Они занимаются любовью, он и она, медленно и чувственно, сливаясь в любовных объятиях, которые длятся бесконечно. Их тела двигаются совершенно синхронно, в одном ритме, и каждое из них безошибочно угадывает желания другого. Трегер толкает, затем снова, и его собственное тело испытывает ответные толчки. Он протягивает руку – и встречается с ее рукой. Они кончают одновременно (всегда, всегда, ведь оба оргазма контролирует один мозг – погонщика), и тогда на ее грудях и мочках ушей вспыхивают алые пятна. Они снова сливаются в поцелуе.

Затем он разговаривает с ней, со своей возлюбленной, с дамой своего сердца. После этого всегда нужно разговаривать; он уже давно это понял.

– Тебе повезло, – говорит он ей иногда, и она уютно прижимается к нему и покрывает всю его грудь нежными короткими поцелуями. – Очень повезло. Знаешь, любимая, все они врут. Они навязывают нам глупые сияющие мечты, твердят, что главное – верить, что нужно стремиться, что нужно искать. Они говорят, будто и для тебя, и для меня, и для каждого обязательно найдется кто-нибудь. Но это неправда. Ведь вселенная устроена несправедливо, она никогда не была справедливой, так зачем же они все это говорят? И вот ты бежишь за призраком и упускаешь его, и тогда они говорят, будто в следующий раз все получится, но это чушь, полная ерунда. Мечты не сбываются никогда, а кто думает иначе – только обманывает себя, водит сам себя за нос – для того, чтобы не потерять надежду. Это губительная ложь, которой отчаявшиеся люди утешают друг друга.

Но он больше не может говорить, потому что ее поцелуи опускаются все ниже и ниже, и вот она начинает ласкать его ртом. И Трегер улыбается, любуясь своею возлюбленной, и нежно гладит ее по волосам.

* * *

Из всех жестоких и сладких обманов, которыми пичкают нас окружающие, самый жестокий – тот, что зовется любовью.

Перевод: А. Сипович

Джо Р. Лансдейл – автор более 30 романов и многочисленных сборников рассказов. Его работы были экранизированы и адаптированы для комиксов. Он является редактором или со-редактором дюжины антологий. Он получил премию Эдгара, Британскую премию фэнтези, Семь премий Брэма Стокера, премию Гринцане Кавурa по литературе и множество других наград. Он живет в Накодочес (Техас) со своей женой и рядом с сыном и дочерью.

† † †

«Этой ночью oни не пошли на ужастик» был первоначально опубликован в антологии 1988 года «Серебряный крик» («Silver Scream») под редакцией Дэвида Дж. Шоу из издательства «Dark Harvest Press». Позже он появился в сборнике рассказов Лaнсдейла «Руками гнева» («By Bizarre Hands»), изданном издательством «Avon Books», и в «Высокий Хлопок: Избранные рассказы Джо Р. Лaнсдейла» («High Cotton»), опубликованном в 2000 году издательством «Golden Gryphon Press».

«Этой ночью oни не пошли на ужастик» получил премию Брэма Стокера за лучший короткий рассказ в 1988 году.

Джо Р. Лансдейл

«Этой ночью oни не пошли на ужастик»

Посвящается Лью Шайнеру.

Эта история не отворачивается от боли...

Поехай они в драйв-ин, как и планировали, ничего бы не случилось. Но Леонарду драйв-ин без телочки – не драйв-ин, и еще он уже слышал про «Ночь живых мертвецов», и знал, что там снимается ниггер. Не собирался он смотреть киношки с ниггерами. Ниггеры собирают хлопок, ремонтируют дома и продают ниггерских шлюх, но ни разу он еще не слышал про ниггеров, которые убивают зомби. А еще ему говорили, что в этом фильме белая телка дает ниггеру себя пощупать, и это его бесило. Любая белая девушка, что дает ниггерам, наверняка самая грязная дрянь в мире. Наверняка из Голливуда, Нью-Йорка или Вако, или еще какой забытой богом дыры.

Вот Стив Маквин отлично бы и зомби убивал, и девок щупал. На это стоит посмотреть. А ниггер? Нет, спасибо.

Блин, этот Стив Маквин – крутой мужик. Он толкал такие речи в своих киношках, что и не подумаешь, что их кто-то для него писал. Он за словом в кармане не лез, а еще у него был реально крутой, суровый взгляд.

Леонард хотел бы быть Стивом Маквином, или хотя бы Полом Ньюманом. Они всегда знают, что сказать, да и перепадало им наверняка часто. И определенно им не было так скучно, как ему. Так скучно, что казалось, что он помрет от скуки до конца ночи. Скука-скука-скука. Ничего интересного, когда стоишь на парковке у «Дэйри квин», облокотившись об «Импалу» 64-го, и пялишься на шоссе. Он подумал, что, может, безумный старикан Гарри, который работал уборщиком в средней школе, был прав насчет летающих тарелок. Гарри вечно что-то видел. Бигфутов, шестиногих хорьков, все такое. Но, может, насчет тарелок он все же был прав. Говорил, видел одну такую позапрошлой ночью над Мад-крик, и она светила на землю лучами, похожими на карамельные палочки. Леонард думал, что если Гарри правда видел тарелки и лучи, то тогда это были лучи скуки. Отличный способ космическим уродам захватить землян – наслать смертельную скуку. Лучше уж растаять под лазерами. Это хотя бы быстро, а сдохнуть от скуки – это как если тебя защипает насмерть стая уток.

Леонард все смотрел на шоссе, представляя летающие тарелки и лучи скуки, но мысли разбегались. Наконец он сосредоточился на чем-то на шоссе. Дохлый пес.

Не просто дохлый пес. А ДОХЛЫЙ ПЕС. Псину переехала как минимум фура, а то и несколько. Казалось, будто прошел псиный дождь. По всему асфальту валялись куски, а одна лапа лежала на противоположной обочине, торчала, словно махая в приветствии. Доктор Франкенштейн с грантом Джона Хопкинса и ассистентами из НАСА не смогли бы собрать бедолагу.

Леонард наклонился к своему верному пьяному компаньону, Билли, – также известному в их банде как Пердун, потому что был величайшим чемпионом пылающего пердежа в Мад-крике – и спросил:

– Видишь там псину?

Пердун посмотрел, куда показывал Леонард. До этого он не замечал собаку, и для него это стало не таким обычным зрелищем, как для Леонарда. Пазл из пса вызвал воспоминания. Он вспомнил о собаке, которая была у него в тринадцать. Большая славная немецкая овчарка, которая любила его больше мамы.

Дурацкая псина умудрилась перекинуть свою цепь через забор с колючей проволокой и повеситься. Когда Пердун нашел собаку, увидел ее вывалившийся язык, похожий на набитый черный носок, и отметины, где она скребла лапами землю в поисках опоры. Казалось, будто собака выцарапала в грязи какое-то зашифрованное послание. Когда Пердун рассказал об этом своему старику, весь в слезах, старик только посмеялся и ответил:

– Наверное, предсмертная записка.

Теперь, посмотрев на шоссе, пока в брюхе плескались "Kола" с виски, он почувствовал слезы на глазах. Последний раз он так расклеился, когда выиграл турнир по пылающему пердежу с десятисантиметровым фонтаном огня, который выжег все волосы с задницы, и банда вручила ему в награду цветные "семейники". Коричнево-желтые, чтобы носить, не сменяя.

И вот они, Леонард и Пердун, на парковке у «ДК», облокотившись на капот «Импалы» Леонарда, попивали «Kолу» с виски, скучающие, унылые и возбужденные, глядя на дохлого пса и без единого занятия, кроме как пойти на ужастик с ниггером. Что, если уж по чесноку, было бы терпимо, если идти с телочками. Телочки компенсируют множество грехов, а то и помогают наделать парочку хороших.

Но ночь была кошмарна. Телочек не было. Еще хуже – ни одна девушка из школы не станет с ними встречаться. Даже Мэрил Флауэрс, а она вообще больная.

Все это ужасно угнетало Леонарда. Он понимал, в чем проблема Пердуна. Он урод. С рожей, которая привлекает только мух. И хотя почетная должность чемпиона по пылающему пердежу придавала значительный престиж в банде, для ухаживания за девушками в ней чего-то не хватало.

Но чтоб ему провалиться, если Леонард понимал, в чем его проблема. Он был красавчиком, хорошо одевался, и машина отлично мчала, если заправиться не дешевкой. У него даже была пара баксов на кармане от ограблений прачечных с самообслуживанием. И все же его правая рука уже разрослась до размеров бедра от мастурбаций. Последний раз он был с девушкой месяц назад, причем в компании еще с девятью парнями, так что вряд ли это можно считать свиданием. Пердун, который был тогда пятый в очереди, сказал, что это нифига не свидание, но если Леонарду хочется это так звать, ему в целом по барабану

Но Леонарду не хотелось звать это свиданием. Все же это было не то, не хватало чего-то особенного. Романтики, что ли.

Да, Рыжая Толстуха назвала его милашкой, когда он отправил своего мула в сарай, но она всех звала милашками – кроме Стоуни. Стоуни был у нее Сладкоголосым Дьяволом, и именно он уговорил ее надеть пакет с дырками для глаз и рта. Стоуни такой. Он своими сладкими речами и верблюда из-под арабского ниггера уведет. Когда он уболтал Рыжую, она даже чертовски гордилась, что надела пакет.

Как подошел его черед вставить Рыжей Толстухе, Леонард разрешил ей снять пакет в знак доброй воли. И зря. Не умел он ценить то хорошее, что у него было. Стоуни все правильно сделал. Снятый пакет в итоге все испортил. С ним – это как трахать бегемота или еще что такое, но без пакета ты абсолютно точно понимал, что происходит, а это было не очень приятно.

Даже закрыть глаза не помогло. Он обнаружил, что кошмарная рожа отпечаталась на сетчатке. Он не мог даже вообразить ее с мешком на голове. Мог думать только о пухлом разукрашенном лице с какой-то гадостью на коже, которая словно проникала до самой кости.

Он так расстроился, что пришлось симулировать оргазм и слезать, пока его дружок не сморщился, а презик не соскочил и не исчез в бесконечном вакууме.

Вспомнив все, Леонард вздохнул. Ему точно не помешало бы сходить на свиданку с девочкой, которая не тормозила поезда головой или у которой не было между ног такой дыры, что на ней только сидушки от унитаза не хватает. Иногда он завидовал Пердуну, который всегда был счастлив. Все его радовало. Дай ему банку чили "Wolf Brand", здоровый шоколадный пирог и "Kолу" с виски – и он бы всю жизнь так и трахал Рыжую Толстуху, да поджигал газы из жопы.

Блин, но разве это жизнь. Без женщин и веселья. Скука-скука-скука. Леонард поймал себя на том, что выискивает на небе летающие блюдца и лучи скуки, но увидел только пару мотыльков, пьяно порхающих у вывески «Дэйри Квин».

Когда он снова опустил взгляд на шоссе и пса, его вдруг озарило.

– А может, достанем цепь из багажника и примотаем Рексакa к тачке? Прокатим его.

– В смысле, протащим по асфальту дохлую тварь? – спросил Пердун.

Леонард кивнул.

– Все лучше, чем хуи пинать, – сказал Пердун.

Пока на дороге было пусто, они выкатили «Импалу» на середину дороги и вышли посмотреть. Вблизи псина выглядела куда хуже. Кишки лезли из пасти и жопы, и несло от них ужасно. На псе был толстый ошейник с металлическими вставками, к нему они и прицепили один конец пятиметровой цепи, а второй – к заднему бамперу.

Боб, менеджер "Дэйри Квин", заметил их через окно, вышел и крикнул:

– Вы что, дебилы, творите?

– Везем песика к врачу, – ответил Леонард. – Кажется, засранцу нехорошо. Наверное, машина сбила.

– Так оборжаться, что сейчас уссусь, – сказал Боб.

– У стариков бывает такая проблема, – заметил Леонард.

Леонард сел за руль, а Пердун залез на пассажирское сиденье. Как раз во время убрали машину и пса с дороги проезжающего трактора. Боб кричал им вслед:

– Надеюсь, придурки, вы размажетесь на своем говенном "Шеви" об столб!

Пока они неслись вперед, позади, как хлопья с песочного торта, облетали ошметки пса. Тут зуб. Там шкура. Клубок кишок. Прибылой палец. И какая-то неопределимая розовая хрень. Ошейник и цепь время от времени выбивали искры, как огненные сверчки. Наконец они въехали на 75-ю, и пса на цепи болтало все шире и шире, словно он искал, где припарковаться передохнуть.

Пердун на ходу налил себе и Леонарду по "Kоле" с виски. Протянул Леонарду пластиковый стаканчик, но Леонард отказался, став теперь куда счастливее, чем секунду назад. Может, ночь окажется все-таки не таким дерьмом.

Они проехали мимо компании у обочины, коричневого универсала и развалюхи-"Форда" на домкрате. Только успели заметить, что посреди толпы ниггер, и окружали его недружелюбно настроенные белые парни. Он скакал, как свинья с петардой в заду, пытаясь отыскать, где проскочить между парней и сбежать. Но просвета не было, а противников было слишком много. Девять парней толкали его, словно он был пинбольным шариком, а они – зловещей аркадой.

– А это не один ли из наших ниггеров? – спросил Пердун. – И это не ребята ли из команды "Уайт Три" хотят ли его убить?

– Скотт, – произнес Леонард так, словно во рту у него было собачье дерьмо.

Это был Скотт, которого взяли вместо него на позицию квотербека. Чертов негритос придумывал планы на игру запутанней, чем банка с червяками, и они всегда срабатывали. И носился он, как красножопая макака.

Пока они отъезжали, Пердун сказал:

– Прочитаем о нем завтра в газетах.

Но, проехав немного, Леонард дал по тормозам и развернул "Импалу". Рекс по инерции метнулся и срезал, как серп, пару высоких высушенных подсолнухов на обочине.

– Вернемся и позырим? – спросил Пердун. – Вряд ли парни из "Уайт Три" будут против, если мы только позырим.

– Он, может, и ниггер, – сказал Леонард, сам не веря своим словам, – но он наш ниггер, и мы им его не дадим. Убьют его – уделают нас в футболе.

Пердун тут же увидел зерно в его словах.

– Вот реал. Не имеют права трогать нашего ниггера!

Леонард снова пересек дорогу и поехал прямо на парней из "Уайт Три", ударив по сигналу. Парни тут же бросили свою добычу и разлетелсь во всех направлениях. Лягушки так бодро не прыгают.

Скот замер, ошарашенный и изможденный, колени подвернулись и касались друг друга, глаза круглые, как сковородки для пиццы. Раньше он не замечал, какие у машин здоровые решетки бампера. Как зубы в ночи, а фары – как глаза. Он почувствовал себя глупой рыбкой, которую сейчас проглотит акула.

Леонард затормозил резко, но для грязи у шоссе этого было мало, и они врезались в Скотта так, что он перелетел через капот и влетел в лобовуху, прилипнув лицом, а потом сполз, зацепившись и оторвав футболкой дворник.

Леонард распахнул дверь и позвал Скотта, лежащего на земле:

– Сейчас или никогда.

Парень из "Уайт Три" добежал до машины, и Леонард выхватил из-под сиденья молоток, вышел из машины и врезал. Тот рухнул на колени и сказал что-то будто по-французски, но не по-французски. Леонард схватил Скотта за шкирку, рывком поднял, обернулся и забросил в раскрытую дверь. Скотт переполз через переднее сиденье назад. Леонард швырнул молотком в парней из "Уайт Три" и отступил, бросился за руль. Снова завел машину и вдарил по газам. "Импала" рванула вперед, и Леонард, держась рукой за дверь, раскрыл ее и сбил одного из "Уайт Три", словно взмахом крыла. Машина вскочила назад на шоссе, цепь натянулась и срезала еще двух из "Уайт Три" так же гладко, как сушеные подсолнухи.

Леонард посмотрел в зеркало заднего вида и увидел, как двое из "Уайт Три" тащат того, которого он вырубил молотком, в "универсал". Остальные, кого снял он с псом, поднимались на ноги. Один выбил домкрат из-под машины Скотта и теперь долбил им фары и лобовуху.

– Надеюсь, она у тебя застрахована, – сказал Леонард.

– Я ее одолжил, – ответил Скотт, отрывая от футболки дворник. – Вот, тебе еще пригодится. – он бросил дворник между Леонардом и Пердуном.

– Одолжил? – сказал Пердун. – Так же еще хуже.

– Не, – сказал Скотт, – владелец не знает, что я ее одолжил. Я бы заменил пробитое колесо, если бы у жмота была запаска, но я залез, а там, блин, только обод. Кстати, спасибо, что спасли от смерти, а то бы мне с вами больше не кататься. Хоть вы и меня славно переехали. Грудь теперь болит.

Леонард снова заглянул в зеркало. Парни из "Уайт Три" быстро нагоняли.

– Жалуешься? – спросил Леонард.

– Не, – ответил Скотт, и оглянулся на заднее стекло. Увидел болтающегося пса и разлетающиеся куски. – Надеюсь, ты не забыл, что у тебя пес на привязи.

– Твою мать, – сказал Пердун, – и он заметил.

– Не смешно, – оборвал их Леонард. – Чуваки из "Уайт Три" на хвосте.

– Так ускорься, – сказал Скотт.

Леонард заскрипел зубами.

– Знаешь, я всегда могу скинуть бесполезный балласт.

– Если выкинуть дворник, это мало поможет, – ответил Скотт.

Леонард оглянулся и увидел, как ниггер лыбится на заднем сиденье. Нет ничего хуже, чем черный юмор. И даже ни капли благодарности. Леонард вдруг во всей ужасающей четкости вообразил, как его перехватывают парни из "Уайт Три". А если его убьют на пару с ниггером? Да плевать, что убьют, а если завтра его найдут в канаве с Пердуном и ниггером? А может, эти чуваки из "Уайт Три" заставят его делать какие-нибудь гадости с ниггером перед тем, как убьют. Типа заставят отсосать черный член или еще чего. Леонард вдавил до упора; пролетая мимо "Дэйри Квин", он резко свернул влево и еле успел, а Рекс пролетел дальше и вмазался в фонарный столб, и потом снова вернулся на место.

Парни из "Уайт Три" не могли вписаться на "универсале", но они даже и не пытались. Проскрипели на парковку чуть дальше, а потом развернулись. Но к этому времени задние фары "Импалы" уже быстро удалялись, как два пылающих геммороидальных узла на жопе ночи.

– Сверни дальше направо, – сказал Скотт, – потом увидишь проселок налево. Выруби фары и пили туда.

Леонард терпеть не мог указания Скотта на поле, но тут было еще хуже. Оскорбительно. И все же Скотт предлагал неплохие планы игры, да и привычка подчиняться приказам квотербека взяла свое. Леонард свернул направо, и Рекс последовал за ними, окунувшись в придорожную лужу.

Леонард заметил проселок, выключил свет и свернул. Он вел между рядами огромных жестяных складов, затем свернул между двумя наугад, немного проехал по переулку, окруженному очередными складами. Остановился, они замерли и прислушались. Через пять минут Пердун сказал:

– Кажись, уделали этих папаебов.

– Ну что, отличная мы команда? – спросил Скотт.

Несмотря ни на что, Леонарду было хорошо. Как когда этот ниггер предложил на поле отличный план, который сработал, и они хлопали друг друга по задницам, забыв, кто какого цвета, потому что все были просто существами в футбольной форме.

– Давайте отметим, – сказал Леонард.

Пердун достал из бардачка стаканчик Скотту и налил ему теплой "Kолы" с виски. В прошлый раз, когда они ехали в Лонгвью, он нассал в этот стаканчик, чтобы лишний раз не останавливаться, но с тех пор уже давно все вылили, да и, кроме того, это все равно ниггер. Леонарду и себе он разлил по старым стаканчикам.

Скотт глотнул и сказал:

– Блин, чуваки, че-то воняет.

– Как моча, – сказал Пердун.

Леонард поднял стаканчик.

– За "Диких Котов" Мад-крика и нахер парней из "Уайт Три"!

– Мне их нахер даром не надо, – сказал Скотт.

Они стукнули стаканчиками, и тут машину залил свет.

Застыв со стаканчиками на весу, три мушкетера, моргая, обернулись. Свет исходил из открытых ворот склада, и посреди свечения застыл жирдяй, словно муха в лимонаде. Позади него висел большой экран из простыни, а на нем показывали какое-то кино. И хотя свет был яркий и приглушал фильм, Леонард, сидевший удобнее всего, кое-что разобрал. А разобрал он девчонку на коленях, отсасывающую мужику (мужика было видно только до пуза), пока мужик приставил ей ко лбу тупорылый черный револьвер. Она на секунду оторвалась от него, мужик кончил ей на лицо и выстрелил. Голова женщины вылетела из кадра, а на простыне появилась кровь, как темные капли на окне. А потом Леонард уже не мог ничего разобрать, потому что в дверях появился еще один мужик, такой же жирный, как первый. Оба казались огромными шарами для боулинга в ботинках. Позади возникло еще больше мужиков, но один жиробас обернулся, поднял руку, и остальные скрылись. Оба жиробаса вышли и один почти захлопнул дверь, оставив только тонкую полоску света, что легла на переднее сиденье "Импалы".

Жиробас Номер Один подошел к машине, открыл дверь Пердуна и сказал:

– Вы, уебаны, и ниггер – наружу.

Это был голос рока. Они только думали, что парни из "Уайт Три" опасные. Теперь они осознали, как обманывались. Вот это была реальная тема. Этот мужик сожрал бы молоток, а высрал бы гвозди.

Они вылезли из машины, жиробас махнул им развернуться, выстроил в ряд и оглядел. Парни еще держали в руках выпивку и, не считая это, были похожи на подозреваемых с опознания.

Жиробас Номер Два подошел, глянул на троицу и ухмыльнулся. Было очевидно, что толстяки – близнецы. Одинаковые кривые черты на одинаковых толстых рожах. На них были гавайские рубашки, отличавшиеся только видом и цветом попугаев, белые носки, слишком короткие черные слаксы и черные, блестящие итальянские туфли с такими острыми носками, что хоть в иглу продевай.

Жиробас Номер Один забрал у Скотта стаканчик и принюхался.

– Ниггер с бухлом, – сказал он – Это как пизда с мозгами. Не идут друг к другу. Небось, накачивался, чтобы потом запустить черную змею в шоколадный пудинг. Или, может, тебя на ванильку потянуло, а эти мальчики и рады служить.

– Я ничего не хочу, только домой, – сказал Скотт.

Жиробас Номер Два посмотрел на Жиробаса Номер Один и сказал:

– Чтобы мамашу трахнуть.

Жирдяи посмотрели на Скотта, чтобы узнать, что он ответит, но он промолчал. Они бы могли собак трахать, он и то был бы не против. Черт, да тащите псину, он сам трахнет, лишь бы отпустили.

Жиробас Номер Один сказал:

– От вас, пидоров, гуляющих с братом из джунглей, меня просто тошнит.

– Это просто ниггер из школы, – сказал Пердун. – Он нам самим не нравится. Мы его подобрали только потому, что его пиздили парни из "Уайт Три", а мы не хотели потом проиграть в футбол по той причине, что он наш квотербек.

– А, – сказал Жиробас Номер Один. – Ясно. Лично мы с Винни против ниггеров в спорте. Стоит им начать принимать душ с белыми ребятами, как уже хочется присунуть белой телочке. От одного до другого – всего шаг.

– Мы тут причем? – сказал Леонард. – Это же не мы интегрировали школы.

– Нет, – сказал Жиробас Номер Один, – это сделал старый Ушастый Джонсон, но вы зато катаетесь с этим вот, и пьете.

– Мы ему в стакан нассали, – сказал Пердун. – Это такой прикол, понимаете. Он нам не друг, клянусь. Просто ниггер, который играет в футбол.

– В стакан нассали, а? – сказал тот, кого звали Винни. – А мне нравится, Хряк, а тебе? Нассали в сраный стакан.

Хряк уронил стаканчик Скотта и улыбнулся.

– Поди сюда, ниггер. Хочу кое-что тебе сказать.