Текст книги "Некро Файлы (ЛП)"

Автор книги: Джордж Р.Р. Мартин

Соавторы: Нэнси Килпатрик,Бентли Литтл,Джо Лансдейл,Эдвард Ли,Рональд Келли,Элизабет Мэсси,Рэй Гартон,Дж. Гонсалес,Рэт Уайт,Уэйн Сэлли
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)

– Tы не заставишь ни одного из этих людей сказать против меня хоть слово. Им платят в два раза больше, чем любым другим мясникам в штате Мэн. Или в любом другом штате, поверьте мне. Они никого не убивают, никогда. Они просто режут мясо, чем бы оно ни было, и делают это чертовски хорошо!

Я подошел к одному из огромных чанов из нержавеющей стали, в котором мясо измельчалось в блестящую розовую жижу. Мужчины начали окружать меня, и я начал серьезно опасаться, что тоже могу стать такой же розовой жижей.

– Вы понимаете, что мне придется сообщить об этом в полицию и Министерство сельского хозяйства США, – предупредил я мистера Ле Ренжа, хотя мой голос стал примерно на две октавы выше обычного

– Я так не думаю, – сказал мистер Ле Ренж.

– Итак, что же вы собираетесь делать? Выпотрошить меня и измельчить?

Мистер Ле Ренж улыбнулся и покачал головой; и именно в этот момент мясник, который выгуливал собаку, вошел, а его адское чудовище все еще натягивало поводок.

– Если бы кто-нибудь из моих людей прикоснулся к тебе, Джон, это было бы убийством, не так ли? Но если Цербер сорвется с ошейника и побежит за тобой – что бы я мог сделать? В конце концов, это очень сильная собака. И если бы у меня было двадцать или тридцать свидетелей, которые могли бы поклясться, что ты его спровоцировал...

Собака так сильно тянула поводок, что чуть было не задохнулась, а ее когти скользили по окровавленному металлическому полу. Никогда не видел такого отвратительного скопления зубов и мускулов за всю свою жизнь, и его глаза отражали свет, как если бы он был запечатлен на фотографии со вспышкой.

– Кевин, отпусти его, – сказал мистер Ле Ренж.

– Это плохая идея. Если со мной что-нибудь случится, у меня здесь есть друзья, которые знают, где я и чем занимаюсь, – предупредил я его.

– Кевин, – повторил мистер Ле Ренж, совсем не впечатленный моими словами.

Мясник наклонился вперед и расстегнул ошейник Цербера. Он рванулся вперед, рыча, и я сделал шаг назад, пока мой зад не прижался к ванне из нержавеющей стали. Больше бежать было некуда.

– А теперь убей! – закричал мистер Ле Ренж и указал на меня рукой.

Собака опустила голову почти до пола и напрягла плечевые мышцы. Струйки слюны свисали с ее челюстей, и внезапно я увидел его член, красный и заостренный, как будто мысль о том, чтобы вырвать мне горло, на самом деле возбуждала его.

Я поднял левую руку, чтобы защитить себя. Я имею в виду, я мог бы жить без левой руки, но не без горла. Тут-то у меня и возникло внезапное воспоминание. Я вспомнил свое детство, когда я был худым, низкорослым и боялся собак. Мой отец дал мне пакет собачьих лакомств, чтобы я мог взять с собой в школу, чтобы, если бы мне угрожала собака, я мог предложить ей что-нибудь, чтобы успокоить ее. Всегда помни об этом, малыш. Собаки всегда предпочитают еду детям. Еду легче есть.

Я полез в чан позади себя и зачерпнул огромную горсть розовой жижи. Она была отвратительна... мягкая и жирная, и с нее капало. Я поднес еe к собаке и сказал:

– Вот, Цербер! Хочешь что-нибудь поесть? Попробуйте что-нибудь из этого!

Пес уставился на меня своими красными отражающими глазами, как будто я сошел с ума. Он оскалил зубы и зарычал, словно сгустившийся хор предсмертных хрипов.

Я сделал шаг ближе, все еще протягивая кучу жижи, молясь, чтобы собака не укусила и не оторвала мне пальцы. Но Цербер поднял голову и с глубоким подозрением понюхал мясо.

– Убей, Цербер, ты, глупая шавка! – закричал мистер Ле Ренж.

Я сделал еще один шаг к нему, потом еще один.

– Вот, мальчик. Ужин.

Собака отвернула голову. Я подталкивал слизь все ближе и ближе, но она не брала ее, даже не хотела нюхать.

Я повернулся к мистеру Ле Ренжу.

– Вот... даже собака не будет есть ваши гамбургеры.

Мистер Ле Ренж вырвал собачий поводок у мясника. Он подошел к животному и хлестнул его по морде раз, два... три раза.

– Ты жалкий непослушный кусок дерьма!

Пес не хотел приближаться ко мне и моей горсти слизи, но все равно был опасен. Он испустил лай, который был почти ревом, и бросился на Ле Ренжа. Он повалил его на пол и вонзил зубы ему в лоб. Тот закричал и попытался отбиться. Но он яростно мотал головой из стороны в сторону, и с каждым рывком сдирал все больше и больше кожи.

Прямо перед нами, с таким шумом, как будто кто-то пытается разорвать наволочку, собака оторвала Ле Ренжу лицо, обнажив окровавленные, дико таращащиеся глаза, мокрую черную полость ноздрей и оскалившиеся безгубые зубы.

Он все еще кричал и хрипел, когда трое мясников оттащили собаку. Какими бы сильными они ни были, даже они не могли его удержать, и Цербер вырвался из их рук и побежал на другую сторону площадки для убийств, а лицо мистера Ле Ренжа свисало с его пасти, как скользкая латексная маска.

Я повернулся к мясникам. Они были слишком потрясены, чтобы говорить. Один из них уронил свой нож, а затем и остальные, пока они не зазвенели, как колокольчики.

* * *

Я пробыл в Кале достаточно долго, чтобы Нильс закончил ремонт моей машины, а я мог написать заявление в полицию и передать его полицейскому с песочными усами. Погода становилась все холоднее, и мне хотелось вернуться в тепло Луизианы, не говоря уже о говяжьих муфулеттах с соусом и луковыми нитками.

Вельма одолжила мне деньги, чтобы заплатить за ремонт, а гостиница "Кале Мотор Инн" не взяла с меня деньги за мои общественные заслуги. Я даже был на первой полосе местного "Водоворота". Там была фотография мэра, хлопающего меня по спине, с заголовком «ГЕРОЙ ГАМБУРГЕРОВ».

Вельма вышла попрощаться со мной в то утро. Было прохладно и холодно, и листья шуршали по парковке.

– Может быть, мне стоит поехать с тобой, – сказала она.

Я покачал головой.

– Ты видишь худого мужчину внутри меня, и он тебе нравится. Но я никогда не стану таким. Hикогда. Мой желудок всегда будут манить мясные сэндвичи.

В последний раз, когда я ее видел, она прикрывала глаза от солнца, и я должен признать, что мне было жаль оставлять ее. С тех пор я никогда не вернусь в Кале. Я даже не знаю, существуют ли еще "Вкуснейшие бургеры Тони". Однако, если это так, помните, что всегда есть риск, что любой бургер, который вы покупаете у Тони Ле Ренжа, – это люди.

Перевод: Ольга Саломе

Обладательница нескольких премий, автор Нэнси Килпатрик пишет и работает редактором в жанрах хоррор, тёмное фэнтези, мистика и эротика. Она опубликовала 18 романов, в том числе и популярный четырёхтомник «Сила крови» («Power of the Blood») из вампирской серии. Уникальное переиздание (в книжном футляре) её семи романов из серии эротического хоррора «Темные страсти» («The Darker Passions») (под псевдонимом Амаранта Найт) доступно в издательстве «MHB Press».

Некоторые из приблизительно двухсот написанных ею рассказов попали в пять антологий. Вы можете прочитать несколько её свежих произведений в «Кровь. Светлая» («Blood Lite»), «Кровь. Светлая 2-Глубокий прикус» («Blood Lite 2-Overbite») (обе – «Pocket Books»), «Сердца пленников ада» («Hellbound Hearts») («Pocket Books»), «Кровоточащая грань» («The Bleeding Edge») («Dark Discoveries»), «Живые мертвецы» («The Living Dead») и «Кровью мы живем» («By Blood We Live») (обе «Night Shade Books»), «Дон Жуан и мужчины» («Don Juan and Men») («MLR Press»), «Вампиры: Дракула и легионы нежити» («Vampires: Dracula and the Undead Legions») («Moonstone Books»), «Укушенное слово» («The Bitten Word») («Newcon Press»), «Дрожь в кампусе» («Campus Chills») («Stark Publishing»), «Тьма на краю» («Darkness on the Edge») («PS Publishing»), «Вампиры: Новая нежить» («Vampires: The Recent Undead») («Prime Books»), «Лучшие новые истории о вампирах #1» («Best New Vampire Tales #1») и «Лучшие новые истории о зомби #3» («Best New Zombie Tales #3») (обе – «Books of the Dead Press»). В ближайшее время её рассказы появятся в «Книгe зомби из лунного камня» («The Moonstone Book of Zombies») и «Огромная книга историй о привидениях» («The Mammoth Book of Ghost Stories»).

Также она написала книгу в жанре нон-фикшн «Библия Готов: Сборник для мрачно настроенных» («The Goth Bible: A Compendium for the Darkly Inclined») («St. Martin’s Press») и издала десять антологий, последние (все от издательства «Edge SF&F Publishing») из которых – антология хоррора и тёмного фэнтези «Тессеракты. Тринадцать» («Tesseracts Thirteen») (совместно с Дэвидом Морреллом, 2009), «Эволюция: Вампирские истории новой нежити» («Evolve: Vampire Stories of the New Undead») (www.vampires-evolve.com , 2010), «Эволюция 2: Вампирские истории нежити будущего» («Evolve Two: Vampire Stories of the Future Undead») (август 2011). В разработке находится новая антология.

Для «Brainstorm Comics» она написала сценарии к трём своим рассказам в «VampErotica» #5, 6 и 13, и на основе этих комиксов и рассказов вместе с интервью был создан графический роман «Театр вампиров Нэнси Килпатрик» («Nancy Kilpatrick’s Vampyre Theater»), вышедший в 2011 году. Последние новости о Нэнси вы можете узнать на её веб-странице www.nancykilpatrick.com и подписывайтесь на её страницу в facebook.

† † †

«Экстаз» впервые был опубликован в «Master/Slave», выпущенном в 2004 году издательством «Venus Books» под редакцией Томаса Роша.

«Экстаз» возник из моего представления о том, как далеко некоторые люди могут зайти, чтобы быть любимыми.

Нэнси Килпатрик

«Экстаз»

Мир, похоже, летит к чертям на всех парах. И ты крепче держишься за руль, цепляясь за свою жизнь.

Ты впервые пришла за ним, и тебя это раздражает. Если повезёт, ты его найдёшь. А если повезёт ещё больше, то нет. В любом разе, интуиция подсказывает, что положение у тебя так себе, во что бы ты там сейчас не верила.

Куда не повернись, в глаза бьёт белый свет, словно это свет туннеля, ведущего в загробный мир, а не лунный свет, сверкающий лезвием ножа, отточенного о снег. От резкого ветра ты съёживаешься, сморщиваешься, втягиваешься сама в себя, уменьшаешься, чтобы спрятаться от холода. Ещё нигде ты не встречала столь непригодной для выживания человека окружающей среды, хоть и понимаешь, что на планете есть места и похуже. Тем не менее, в них ты не была, и подобные предположения в момент, когда каждая твоя клеточка вот-вот промёрзнет насквозь, теряют смысл.

Ты часами искала этот город – ты и эта тощая похотливая проститутка рядом с тобой. Вместе вы ходили по заведениям, в которых видели Кевина. Навели справки тут и там, кто-то опознал его по фотографии. Всё указывает на то, что вы недалеко, ну или это твой спутник пытается тебя в этом убедить.

– Слушай, Фрэн, – заявил Диди, когда они были в том, последнем, книжном магазине для трансвеститов, и твоё имя на его алых губах прозвучало чересчур интимно. – Мы найдём его. Этому испорченному парнишке особенно негде спрятаться.

С тех пор прошло много времени. А между "тогда" и "сейчас": бесконечное количество вызванных такси, оплаченных билетов в клубы, купленной выпивки в барах, опрошенных администраторов замшелых отелей, съеденной пищи и выпитого кофе в забегаловках, где постоянно околачиваются транссексуалы, как любит себя называть Кевин. Ты не такая наивная: это не привычный тебе мир, но при этом он тебе не совсем чужой. Так много типажей, и каждому по-своему требуются любовь и принятие. Как же ты завидуешь их методам съёма, как же они пугают тебя.

Последний клуб разместился посреди гетто, и, уходя из него, ты в который раз поздравила себя, что заплатила этому смазливому мужчине-проститутке лишь малую часть обещанных денег – чтобы получить оставшееся, он будет из кожи лезть вон, чтобы тебе не причинили вреда.

– Послушай, дорогуша, в том районе, куда мы идём, такси по телефону не дождёшься, – заверил тебя Диди. – Мы его там тормознём. Только ты и я, помчимся сквозь снегопад!

Произнёс он это, склонив голову, словно Дева Мария, но в его миндалевидных глазах прыгали бесовские искорки. Тебе плевать, что он играет с тобой, смеётся над тем, как ты просаживаешь деньги. Задолго до того, как начались лечения Кевина, до того, как его груди раздулись, голос вырос на октаву, а волосы на теле поредели – он называл всё это "превращением", – ты уже не раз прошла по всем кругам ада. Тебя уже ничто не беспокоит. Кроме одного. Кроме кошмара.

Мерзкие зимние улицы северного города приводят тебя в отчаяние. Глубокой холодной ночью жизнь тут перестаёт существовать. Никто в здравом уме не разгуливает здесь в три часа ночи. Последний проехавший мимо автомобиль вызывает желание выпрыгнуть на дорогу перед ним и начать умолять: Отвезите меня домой! Я просто хочу домой! Но дома уже нет. Матери не стало. Отца тоже. У тебя остался только Кевин. И тебе плевать, что твой младший братишка превращается в младшую сестричку. Ты просто хочешь найти его, прежде чем всё зайдёт слишком далеко, как часто это тебе видится во сне.

Руки и ноги основательно замёрзли. Ты наконец добираешься до широкой улицы, но ты так далеко от центра – и улица совершенно необитаема: ни людей, ни автомобилей, ни магазинов. Жизнь кончилась, или, по крайней мере, так кажется. Как бы эта улица выглядела при дневном свете? Тебя передёргивает от мысли, какая мерзость вылезет на свет божий, когда растает снег. Ощущение близкой опасности никуда не девается. Опасность и отчаяние – два чувства, которые, слившись воедино, вспыхивают и оставляют незаживающий рубец от пронизывающей до костей раны. Раны, которая мучает тебя. Рубец, который никуда не девается. И ты знаешь, что у Кевина всё ровно то же.

Твой спутник радостно указывает вперёд.

– Видишь! Я же тебе говорил! – кричит он, как будто ты не верила, что он найдёт это место.

А ты и вправду сомневалась. Здание напоминает сгоревший завод: забитые досками окна замазаны чёрной краской, кирпичи покрыты копотью и гарью, алюминиевая облицовка испещрена граффити на разных языках. Тебя забавляет мысль о том, что "теггинг"^[26] может преодолеть языковую изолированность.

Похоже, тут нет ни двери, ни знака.

– Он где-то здесь, – настаивает Диди.

От его голоса веет фальшивой уверенностью, которая смягчается до настоящей уверенности, когда рядом припарковывается такси, и оттуда выходят две личности неопределённого пола. Они точно знают, где дверь – трещина в алюминиевой стене и гвоздь вместо дверной ручки.

– Это то самое место, Фрэн, – говорит Диди, словно ты тупица, которая не может понять, что видит перед собой.

Ты бы так и не заметила этой двери, если бы сама не увидела, что её можно открыть. По всей видимости, для входа не требуется каких-либо тайных паролей. Ты открываешь её. На тебя обрушивается жар и звук: громкий, какофония высунутых от изнеможения языков, бьющихся сердец и кулаков, яростно выбивающих плоть. Ты входишь внутрь, и звук заглатывает тебя.

Тобой владеет звуковой напор, который выталкивает тебя из привычного ритма в режим электродрели. Ты прикладываешь все усилия, чтобы сдержать себя. Вспомни, зачем ты тут, – напоминаешь ты себе. – Кевин ещё более заблудший, чем ты. Ты ему нужна, как никогда до этого. Об этом тебе поведал ночной кошмар. И не только об этом.

Мужчина, или крупная женщина, одетая в откровенное платье, сверлит тебя взглядом, как букашку, которую скорее нужно раздавить, чем пускать сюда. Ты знаешь, что взгляд настоящий, но цель у него иная. Цель – деньги. Диди шепчет тебе в ухо:

– Полтинник. За каждого.

Скрепя сердце, ты достаёшь крупные купюры из почти уже пустого бумажника и с силой швыряешь их на потную ладонь, которую эта глыба держит в нескольких дюймах от твоей груди. На густо покрытом косметикой лице прорезается улыбка – она вовсе не милая, скорее зловещая. Купюры демонстративно скользят между закованных в чёрный латекс грудей, по обнажённому животу, и в кожаные штаны, к паху. Всё это время тёмные глаза, насмехаясь, терпеливо ждут твоей реакции, но её не следует. Тебя сложно удивить. Большой палец указывает за спину, но ты успеваешь заметить краткий проблеск разочарования.

Диди снимает свою шубу и платье, оставив на теле лишь белый кружевной бюстгальтер, трусики-"стринги" и пояс с подвязками из той же ткани. Последние удерживают белые колготки. Остальное он передаёт через барную стойку с висящим на стене знаком: «Наркотики запрещены», который почти вызывает у тебя на лице циничную ухмылку. Из темноты к тебе протягивается покрытая татуировками мускулистая рука. Диди поворачивается. Ты качаешь головой. Ты не собираешься отдавать своё пальто, а уж тем более раздеваться. Ткань – единственное, что защищает тебя здесь, и за свою эксцентричность ты заплатила пятьдесят долларов.

– Да пофиг, – произносит Диди, явно разочарованный тем, что не увидел тебя в полуголом виде. – Всё равно гони чаевые, дорогуша.

Он улыбается, а ты отдаёшь пятёрку и не получаешь сдачу.

Тёмное пластиковое ограждение раскрыто словно вульва, ну или вход в матку. Ты следуешь за Диди, а женоподобный мужик делает всё, чтобы ты коснулась его, но твоё пальто защищает тебя от нежелательного контакта.

Звук врезается в тебя, скрежещет по тебе, насилует во все возможные отверстия, подчиняет себе твой пульс и несётся к своей цели – твоему сердцу. Ты втягиваешь воздух – убедиться, что всё ещё жива. Воздух липкий от сигаретного дыма. Дым душит тебя, ты кашляешь не в силах остановиться. Глаза слезятся, потом туманятся, и ты уже понимаешь, что не можешь различить ничего – ни людей, ни предметы. Помещение залито красными и голубыми огнями, но цвета не помогают различить предметы.

Ты уже так далеко зашла, да и у Диди уже нет никаких идей. Отступать – немыслимо. Ты обязана найти Кевина. Хоть раз в жизни, тебе нужно сделать что-то в его интересах и в твоих собственных.

Ты проходишь в глубь помещения. Внезапно пол становится ниже – на полступеньки – не больше, и ты падаешь вперёд. Колени сгибаются, но ты умудряешься поймать равновесие – слава Богу, ты всегда твёрдо стояла на ногах, – и выпрямиться. Ты чувствуешь себя не глупо – скорее, уязвимо: То, чего ты не можешь видеть, всё же может причинить тебе боль, мама! Но она никогда не хотела слушать ни тебя, ни Кевина, а теперь не может.

Пульсирующее техно почти сводит тебя с ума. Оно вызывает в тебе ярость. На жизнь – за то, что она с самого рождения взваливает на тебя всё это сумасшествие. На своих родителей – за то, что они это безумие укрепляли. На Кевина – за слабость, за то, что заставил тебя бороться в одиночку. Ты бесишься на себя и свою лживую философию невмешательства, которая дала твоему брату полный карт-бланш, окружив его безусловной любовью, причастив его, чтобы его душа могла лететь в другие миры. Ты уничтожила условия, которые вели к ответственности за свои действия. Сила, с которой ты держишь себя в узде, равна силе вседозволенности, которой он наслаждается.

Все твои чувства в ужасе съёживаются. Ты убеждаешь свои глазные нервы, чтобы они прояснили твоё зрение. Когда это происходит, появляются очертания. Тела, словно огромные тараканы, испещряют стены. Ближайший из них затягивается сигаретой. Жёлтый отблеск пожара отбрасывает адский свет на резко очерченные черты лица. Лицо – не дружелюбное, но глаза слишком отрешённые, чтобы быть вражескими.

Ты медленно продвигаешься вперёд, ощущая ногами на уровне пола уклоны, которые теперь, кажется, уже повсюду. Молотящий звук меняется, словно умело работающий обеими руками человек переложил молот из одной в другую. Ритм всё тот же. Он лупит по твоей нервной системе, производя ещё больше ярости, которую ты пытаешься в себе победить, и пульсируя в твоих гениталиях. Большинство здешних клиентов, должно быть, под воздействием экстази. Под экстази эта музыка возбуждает их как-то иначе, ты где-то читала об этом.

В конце концов ты натыкаешься на бар возле танцпола. К тебе наклоняется девушка – или хорошая имитация, – нацистская фуражка низко надвинута на подведённые глаза, почти отсутствующая грудь обнажена, крошечные проколотые соски стоят торчком, направленные на тебя. Она не спрашивает, что тебе нужно. Ты создаёшь впечатление человека, которому всё глубоко безразлично. Диди выкрикивает свой заказ и жестом призывает тебя сделать то же. Ты склоняешься к ней, а на её лице появляется неприязненное выражение при взгляде на пальто, которое ты прижимаешь к телу, её глаза говорят: ты недостаточно смела, чтобы быть здесь. Стараясь перекричать грохот, ты кричишь:

– Джек, чистый!

Не удостоив тебя даже кивком, она отворачивается и растворяется в темноте. Ты смотришь вправо, где танцуют около дюжины человек.

Молодые. Худые. Обнажённые. Пот стекает по мускулистым телам, никогда не знавшим жира. Эти исполнители Пляски смерти^[27] корчатся и подпрыгивают в такт биту, их глаза закатываются до белков в мигающем чёрном свете стробоскопа, языки вываливаются изо ртов – изображающие мертвецов марионетки, которых дёргают за нитки. Один возбуждённый член внезапно фонтаном выстреливает в воздух. Два танцора тут же падают на колени и с жадностью поглощают выделения.

Свет позволяет тебе разглядеть клиентов рядом с тобой у бара, на танцполе: раздетые, они ждут, высматривают, ласкают себя и друг друга. Они все походят на скелеты: рёбра выпирают, кости таза торчат, многие из них лысые, черепа чрезмерно большие в сравнении с детскими телами – эдакие гигантские зародыши. Они напоминают рисунки пришельцев, фотографии с жертвами концентрационных лагерей. От их вида тебе становится жарко, ты ощущаешь себя педофилом. Или некрофилом. Ты удивляешься, когда это стало сексуальным – выглядеть так, словно ты умираешь с голоду.

Ты не ощущаешь грубого постукивания по плечу – его ритм такой же, как и у музыки, такой же, как и у рыскающих возле тебя пальцев, такой же, как и у твоего сердцебиения, вынужденного синхронизироваться с этим всем. Но ты, в конце концов, всё же замечаешь его, поворачиваешься и обнаруживаешь свою выпивку. Барменша в фуражке, держа одной рукой бокал, а второй лаская проколотый сосок, протягивает тебе твою порцию и оставляет руку перед собой с раскрытой ладонью – так же, как человек у двери и в гардеробе. Они тебе кажутся помирающими с голода нищими, которые готовы взять что-угодно у кого-угодно, но не меньше, чем они требуют. Образ возбуждает своей непристойностью. Ты протягиваешь купюры, которые исчезают быстрее, чем достигают ладони.

Ты хочешь расспросить Диди: об этом месте, о преимуществах худых и прекрасных, которые, насколько тебе известно, умеют жить быстро и умирать молодыми, но музыка не даёт поразглагольствовать. Тебе известно лишь, что заведение называется «Экстаз» – работающий двадцать четыре на семь клуб, который больше, чем клуб, – это стиль жизнь, как заверял тебя Диди. В «Экстаз» часто приходят трансвеститы, транссексуалы, геи, лесбиянки, бисексуалы, гетеросексуальные пары и холостяки, фетишисты, любители жёсткого садо-мазо – все, кому нужен экстаз, согласно Диди.

Кевин – любитель обдолбаться, ты это прекрасно знаешь. Большую часть своей жизни его тянуло к тому, что избавляло его от боли. Ты наблюдала, как твой брат менял сексуальные предпочтения, химические вещества, алкоголь, экстремальные телесные ритуальные практики, различные культы и бесконечные модные диеты, чтобы убрать полноту, к которой он склонен – всё, что угодно, лишь бы вытащить себя из болота телесного царства, которое он ненавидел, и вознестись к царству духовному. А ты на протяжении тридцати лет, что знаешь Кевина, беспомощно смотрела на это, не в силах помочь не то чтобы ему, но и себе. Каждая его авантюра была ответом, бальзамом, который смягчал боль существования в ужасно несправедливом мире. Каждая его авантюра давала ему любовь и принятие, которого он так жаждал. Каждая его авантюра забрасывалась или встраивалась в бесконечную трансформацию Кевина. Ты хорошо понимаешь его, даже слишком хорошо. Свои переживания он выплёскивает, а ты копишь свои – те, которые привели тебя к трём тихим попыткам самоубийства, которые вынуждают тебя спать дольше, чем бодрствовать, которые делают тебя слишком нелюдимой и подавленной, чтобы вступать в контакт или хотя бы проявить симптомы своего отчаяния. И лишь булимия, с которой ты тайно борешься, – свидетельство твоей боли, и в извращённом мире, где ценится минимализм во всём, вплоть до восхваления отказа от пищи, оно остаётся незаметным.

Кевин испробовал всё, а ты следила за ним, как вуайерист, опосредованно переживая его усилия. Получала острые ощущения, не рискуя. Ты поощряла его, быть может, для того, чтобы успокоить своего внутреннего демона, требующего крайностей. Кевин рассказал тебе о своих планах на операцию, о том, как поменяется жизнь, станет терпимее, полнее, если он будет женщиной вместо мужчины, тобой вместо себя, и той ночью с тобой впервые случилось то, что станет повторяющимся кошмаром.

Ты на дне тёмного пустого колодца, смотришь в бездушное зеркало, которое превращается в жидкость. Эта мрачная река проникает в тебя: в нос, рот, уши, анус, вагину, в каждую пору. Маленькие животные с шипастыми телами царапают чувствительную плоть, доводя тебя почти до невыносимого возбуждения. Ты паришь в воздухе, чёрном как ночь, твоё тело трепещет от желаний, которые не позволят тебе освободиться. И только когда чёрный огонь страсти вырывает с твоих губ крик восхитительной мучительной боли, ты просыпаешься в своей холостяцкой постели – вся в поту и слезах и с маслянистыми от соков бёдрами. И никакое возбуждение не избавляет тебя от взрывоопасного чувства неудовлетворённости.

Наконец, когда ты вдоволь нагрезилась и выплакала все слёзы, до тебя дошло, что же всё это время происходило. И теперь, словно религия, от которой вы оба отвернулись, когда она обманула ваши ожидания, ты пришла без ответов, чтобы спасти Кевина от него самого. Но, возможно, в процессе, спасёшься и ты.

Диди слегка подталкивает тебя локтем, и ты следуешь за ним прочь от безопасности бара вдоль внешних углов помещения. Ты идёшь сквозь толпу, руки тянутся, чтобы коснуться тебя, но нащупывают вместо плоти материю. Ты улыбаешься, довольная, что разрушила их ожидания. Но затем одна рука раскрывает твою тайну и червём пробирается под ткань, под блузку, под бюстгальтер, тело плотно прижимается к твоему, двигается нога в ногу за тобой следом, костлявые пальцы щипают тебя за сосок в такт пульсирующему биту, заставляют тебя откинуть голову, раскрыть рот, и снова чёрная река вливается в тебя...

– Ну вот, мы пришли, куда надо, – говорит Диди.

Рука исчезает, оставив после себя жар в соске и холод в теле.

Диди открывает дверь и входит. Ты вступаешь в ледяной храм, по обе стороны от тебя – подсвеченные гроты. Ты идёшь по проходу мимо этих "комнат". В левой – мужчина, подвешенный за запястья и голени. Четыре обнажённых помощника забривают ему голову, удаляют воском волосы с тела, выщипывают брови и волосы вокруг ануса... В правой режут скальпелем голое тело безволосой женщины – достаточно глубоко, чтобы появилась кровь, но недостаточно, чтобы нанести постоянное повреждение. Eё плоть – холст, испещрённый крошечными чёрточками, изо рта вырываются низкие чувственные мольбы о пощаде... Бесполому существу очень-очень коротко обрезают ногти на руках и ногах, опаливают ресницы, срезают омертвевшую кожу со стоп... Ты наклоняешься, чтобы заглянуть за небольшую дверь и видишь, как истекают потом три бледных, щуплых тела, распростёртых на полках из светлого дерева, в то время, как помощник плещет воду на дымящиеся камни... Ещё один грот – женщина, засунув пальцы в рот, одновременно блюёт, мочится, срёт и истекает кровью из вагины...

Все эти миры ты уже видела в том или ином виде, и тебя это не шокирует. Ты всю свою жизнь знала, что избавление тела от всего ведёт к очищению, к одухотворённости. Любая из основных религий подкрепляет важность этого. Культура, в которой ты существуешь, молится о разрушении плоти.

В конце этого коридора боли и унижения – дверь с вогнутой белой стрельчатой аркой над ней. Диди открывает дверь, и ты понимаешь, что где-то по пути сюда он сбросил остатки одежды. Ты поднимаешься по трём ступенькам на этот алтарь обновления.

Святилище сияет яркими, как звёзды, огнями. Здесь всё лишено цвета и запаха, всё чистое и неиспорченное: стены, пол, больничная каталка, простыня на ней. Бездвижно, словно сама смерть, лежит болезненного вида женщина в окружении тощих безволосых существ, на которых из одежды лишь белые латексные перчатки и молочного цвета резиновые ботинки.

Диди прикладывает палец к губам, и ты, не отрываясь, смотришь в его влажные глаза, понимая, что они напоминают тебе чёрный жидкий огонь. Его тело – худое, костлявое – мертвец, не желающий умирать. Твоя вагина сжимается.

Занимательный аттракцион, но ты напоминаешь себе о цели путешествия. Пульсирующее техно здесь на порядок тише, позволяя тебе думать. Кевина тут нет. Ты поворачиваешься, чтобы выйти.

– Фрэн?

Голос опутывает тебя паутиной слабости. Ты оборачиваешься к каталке – вялая, похожая на труп фигура поднимает череп. Неестественно светлые глаза – они знакомы тебе – всматриваются в твои из глубин глазниц, будто маня.

– Кевин?

– Я теперь Фрэн, – говорит он тебе, и твоё тело содрогается от этого утверждения. – Ты нужна мне для преображения.

Это действительно Кевин, или то, что от него осталось. Ты идёшь к передней части каталки, будто к изголовью гроба. У Кевина нет волос, бровей, ресниц, ногтей. Его тело покрыто бледными стежками, словно он – много раз латанная тряпичная кукла.

– Что... с тобой происходит? – спрашиваешь ты.

– Экстаз... – говорит он потусторонним голосом, больше похожим на женский, чем на мужской.

– Экстази? Наркотики? – не понимаешь ты.

– Нет. Экстаз. Истинный экстаз.

Ты смотришь на его тело: набухшие, похожие на белую сливу, груди; член исчез, а вместо него... вместо него ничего! Это пугает, но что действительно лишает дара речи, – так это его когда-то довольно полное тело, которое выглядит теперь легче воздуха, как пустая оболочка.

– Я худее тебя, – шепчет он с улыбкой, настолько ужасной, что ты вздрагиваешь.

И ты только и можешь, что качать головой: смущённая, испуганная, расписываясь в собственном поражении.

Внезапно, словно желая отвлечься, ты замечаешь устройство – по прозрачным трубкам качается кровь, отсасывается жир из тела, вымывается содержимое кишечника. Ты смотришь, как один из помощников стягивает кожу на животе Кевина, где были отсосаны жировые клетки, срезает складки, туго натягивает кожу, накладывает швы...

– Мой желудок зашит, так что еда мне теперь не нужнa, – шепчет Кевин, глядя на тебя сверкающими глазами.

– Что?.. Зачем?..

Но ты уже не в состоянии строить предложения.

– Чтобы быть тобой, – говорит он, и слова кажутся тебе такими простыми.