Текст книги "Моя первая белая клиентка[ Смерть в Панама-Сити. Моя первая белая клиентка. Змея]"

Автор книги: Джордж Кокс

Соавторы: Чарльз Уильямс,Пьер Немур
сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 31 страниц)

12

Свэл О’Нили соскочил с товарняка, когда тот приблизился к хьюстонскому депо, и зашагал через пути. Уже больше суток прошло с того момента, как он поднялся на насыпь и вышел на шоссе. Неподалеку от моста он наткнулся на пути, вскочил в проходящий поезд и до рассвета ехал в нем. Потом весь день прятался на заброшенной ферме, а на закате сумел сесть в другой товарняк.

Он был в плаще, украденном у пьяницы, спавшего беспробудным сном в скотном вагоне. Наглухо застегнув его и сунув руки в карманы, он мог сойти за такого же бродягу, но все же старался держаться подальше от чужих глаз.

Избегая освещенных мест, он двигался причудливым сложным маршрутом.

«Только бы она была дома! Если она по-прежнему работает вечерами, то должна быть у себя. Если, конечно, не ушла к кому-то. Но это вряд ли. Странная она все-таки. Мужики к ней так и липнут, но она всех отшивает…»

Жила она над магазином подержанных мотоциклов, в грязном сером районе. На углу еще была открыта аптека. Когда мимо медленно проехала полицейская машина, по спине у него пробежали мурашки и волосы встали дыбом.

«Я всегда их чую, – подумал он. – Если доживу до старости, и тогда их буду чуять по запаху, как волк, даже ночью проснусь и зарычу».

На доме была табличка: «Меблированные комнаты и квартиры». На второй этаж вела темная лестница, в коридоре горели лампочки без абажура. Никого нигде. Он неслышными шагами пошел по истертому ковру, пропитавшемуся застарелой пылью.

«Худо дело, если ее нет, – подумал он. – Не могу же я всю ночь простоять в коридоре. А если она переехала и откроет чужой? Если меня в конце концов и поймают, то только из-за усталости. Они сменяют друг друга, а ты один целые сутки напролет. Даже когда спишь, нервы на пределе. А захочешь отдохнуть – лучше сдаться сразу. Убийцу полицейских они примут с распростертыми объятиями. Вот и отдохнешь как следует, в дальней комнате под светом лампы в лицо…»

Последняя дверь справа. Под ней полоска света, из квартиры – негромкая музыка.

«Это Дороти, – подумал он. – Жильцам запрещено включать радио после половины одиннадцатого, но она все равно включает, тихо-тихо, и садится поближе».

Он чуть слышно постучал. Безрезультатно. Постучал сильнее. За дверью раздались шаги, женский голос:

– Кто там?

– Лафкин, – так назывался город, где они познакомились. Она была официанткой, он работал на лесопилке. Давно, еще до первых неприятностей с полицией, но она не могла его не узнать.

Дверь открылась, он бесшумно вошел, и дверь закрылась. В комнате ничего не изменилось. Выходившее на улицу окно было закрыто шторой. Справа – дверь в крохотную кухню, прямо – в ванную, старая кровать с облупленной эмалью у стены. Между дверью и шкафом – старый диван с потертыми подушками. У окна в изголовье кровати – столик с дешевенькой лампой и старым приемником с заклеенной пластырем трещиной на белом пластмассовом корпусе.

Она стояла в нескольких шагах, не говоря ни слова, чем-то смахивая на индианку – то ли сдержанностью, то ли очень прямой осанкой. Высокая и худая, с черными прямыми волосами до плеч и темно-карими, почти черными глазами. Много раз он спал с ней, скрываясь от полиции. А потом не раз вспоминал, как она лежала рядом, глядя на него широко раскрытыми глазами. Нет, странная она, эта Дороти!

– Привет, Дороти! – сказал он. Подошел, обнял за плечи и хотел поцеловать, но она отстранилась.

– Что, ты мне не рада?

– Давай плащ, – сказала она. – Я его повешу.

Он снял плащ, и наручники блеснули на руке в свете лампы. Взглянув на них, она тут же отвела глаза. Взяла плащ и отнесла в ванную, потому что с него стекала вода.

Он сел на диван. Перед ним на столике лежала пачка сигарет. Он их взял, положив пустой браслет на столик.

– Мешает? – спросила Дороти, сев напротив на кровать и сложив руки на коленях.

– Не обращай внимания, – равнодушно отмахнулся он. – Все равно он был уже мертв, так что рукой больше или меньше – ему без разницы.

– Я не могу их видеть, – она побледнела. – Так что не надо о них. Что ты теперь собираешься делать, когда за тобой вся полиция охотится?

– Оставаться здесь, пока не минует опасность и пока я не избавлюсь от этого украшения. Раздобуду новую одежду и попробую пересечь границу штата.

Тут она заметила разорванный рукав куртки и лохмотья окровавленной рубашки.

– Ты ранен?

– Напоролся на стекло, – равнодушно бросил он. – Ничего страшного.

– Может воспалиться, надо бы перевязать.

– Ничего не будет.

– Ты ел?

– Это не к спеху, – он пристально взглянул на нее. – Утром поедим. А сейчас пора спать. Уже поздно.

– Ты не голоден?

– Голоден, но не так, – ухмыльнулся он.

– Я что-нибудь все-таки приготовлю.

Спорить он не стал и прошел за ней в кухню. Там стоял маленький холодильник, раковина и двухконфорочная газовая плита. Он сел за стол, она достала из холодильника ветчину, сделала два бутерброда и положила перед ним на тарелку. Потом налила стакан молока и села напротив.

– Кто живет сейчас по соседству?

– Никого. Жила девчонка-проститутка, приводила каждый вечер нового мужика. Но на той неделе устроила такой погром, что администратор вызвал полицию и ее забрали.

Когда он покончил с бутербродами, они вернулись в комнату. Он сел на диван, она – на кровать. Он курил, Дороти старалась не смотреть на наручники.

Сейчас она была еще молчаливее, чем обычно. Прежде она говорила больше, часто улыбалась, а когда смотрела на него, взгляд ее светился лаской. Но теперь глаза ее оставались пусты.

Вернувшись с работы, она сняла платье и чулки, надев синее кимоно, полы которого расходились, когда она садилась и закидывала ногу за ногу. Глядя на ее ноги, он подумал о том, сколько времени потерял в тюрьме. Перехватив его взгляд, она, покраснев, одернула кимоно.

– Мне с утра понадобится ножовка по металлу и тиски. Постараюсь управиться с наручниками днем, когда тут будут реветь мотоциклы. Ничего никто не услышит. Помнишь, как эти чертовы мотоциклы нас будили по утрам? И как мы все утро проводили в постели?

Она не ответила, потом после долгой паузы спросила:

– Где торгуют такими пилами?

– В магазинах инструментов. Но лучше купить маленькую в супермаркете. Там никто не обратит внимания.

– А тиски?

– Вот за ними придется идти в хозяйственный магазин. Купи самые дешевые, настольные.

– Хорошо, я все куплю.

– А теперь давай спать.

– Можешь лечь на кровати, – она вскочила, словно и ждала, и боялась этой минуты. – Я буду спать на диване.

Погасив окурок в пепельнице, он пристально посмотрел на нее.

– Что за глупости? Ложись ко мне!

– Нет, – она отвернулась.

– Что с тобой?

– Ничего.

– Тоща что это за глупости?

– Перестань задавать лишние вопросы.

– Ничего себе! В жизни не слыхал более… Ах, вот в чем дело! Ну и повезло же мне: столько времени не был и вот… Не могла раньше сказать?

– Дело не в этом.

– А в чем, дьявол? Заболела ты, что ли?

– Нет, – холодно отрезала она.

– Тоща что случилось?

– Не хочу, и все.

Глаза ее были печальны, но его взгляд она выдержала. Он сел рядом. Попытался обнять за плечи, но она опять отодвинулась.

– Ну что ты, милая?

– Нет, я же сказала, Свэл, это серьезно.

Чувствовалось, что она начинает сердиться.

– Ты совсем сдурела. Всыпать бы тебе как следует…

– Как хочешь… Вот только шум…

– Да не бойся, я не буду тебя бить, – он сел обратно на диван. – Дай подушку. Буду спать здесь, раз тебе дурь запала в голову.

– Лег бы лучше на кровать, здесь шире.

– Отстань ты со своей кроватью…

Он зло взбил кулаками подушку и сунул ее под голову. Диван оказался короток, и ноги его торчали через подлокотник.

Она взяла из шкафа ночную сорочку и вошла в ванную. Не видя лица, по дрожанию плеч он понял, что она плачет. Потом она вернулась, накинув поверх сорочки кимоно, погасила свет, он услышал, как она сбросила кимоно и легла спать.

13

Не переставая пилить наручники, он поднял глаза. Дороти уже оделась и собралась на работу. Она по-прежнему старалась не смотреть на наручники, которые теперь были зажаты в тиски.

– Так ты ее ни разу не видела? – спросил он, рассматривая пропил. Сталь оказалась куда крепче, чем он полагал, и уже с десяток полотен было сломано.

– Нет, – покачала головой Дороти.

– Писем тоже не было? – с деланной небрежностью поинтересовался он.

Если кто что и знал про чертову стерву, так это Дороти. Но та снова покачала головой.

«Чтобы спрятаться от полиции, он явился ко мне, а сам только и думает, как вернуться к этой девке, которая его уже трижды бросала, как только начинались неприятности. И подумать только, я сама их познакомила, когда мы с ней еще работали в Бомонте официантками. Нет, лучше бы мне не дожить до такого. Он и без нее наломал бы дров, но она только и знала, что требовала денег… Когда он пришел ко мне последний раз, я была так рада, что он рядом… Да и раньше, до того, как я их познакомила, я всегда была ему рада. Но теперь – все. Я хотела бы стать прежней и провести с ним ночь, раз ему так хочется. Но не могу. Не могу видеть эти наручники. Дотронься он до меня этой рукой, меня бы вырвало. Жаль, что я тогда не знала, что та ночь станет последней. Постаралась бы запомнить ее навсегда».

Дороти встала.

– Мне пора, – устало произнесла она. – Ты ведь выходить не будешь?

– Что я, псих, что ли? – он на миг поднял голову.

– Я вернусь к полуночи – ресторан наш здесь неподалеку, – и она направилась к двери.

– Ладно, – равнодушно бросил он, продолжая пилить. Скрежет пилы по металлу терялся в реве мотоциклетных моторов. Когда шум стихал, он откладывал пилу, курил и вспоминал.

– Ну-ка посмотри, Бешеный Пес, баба-то что надо, а? – И Харви показывал ему фотографию через решетку. – Ясно, ты видал и получше, ты у нас большой человек, всюду был, все видел. А мы, деревенщина, в этой дыре берем все, что под руку подвернется. Особенно если бабенка ничего себе и не дура повеселиться – как эта. Может, ты с ней даже знаком, земляки, а?

«Да, шуточки Харви любил. Но обмишурился, когда усадил меня в машину, оставив одну руку свободной. Там, где он сейчас, ему должно быть без нее одиноко. Ничего, если меня не поймают, я ее отыщу и тогда уж помогу его горю».

К полудню он сумел освободиться от наручников, завернул их в старую газету и швырнул под кровать. Дороти выбросит, когда он уедет. Взяв принесенную Дороти бритву, он побрился, принял ванну и надел новый костюм, который тоже принесла она. Брюки оказались широки в поясе, и он стянул их ремнем.

«И что дальше? – подумал он. – Выходить мне еще два-три дня нельзя. Только слушать радио и читать газеты, может быть, из них узнаю, где теперь моя законная супруга».

Дороти вернулась в четверть первого и, увидев, что он спит на кровати, сама устроилась на диване, чтоб его не беспокоить.

Утром ему в голову пришла идея.

– Позвони из автомата, – протянул он ей обрывок бумаги с номером телефона. – Закажи междугородный разговор с нашей квартирой. Если она дома, спроси, как дела, но обо мне ни слова – телефон могут прослушивать.

– Хорошо, – упавшим голосом согласилась она.

Вернувшись, на его вопросительный взгляд покачала головой.

– Там теперь новые жильцы.

«Значит, она уехала совсем. Если бы вернулась, смогла бы сохранить квартиру, спя с хозяином или торгуя своими фото. Они бы шли нарасхват».

– Что ты теперь будешь делать? – спросила Дороти на третье утро.

– Постараюсь покинуть штат. Но вначале попробую найти ее.

– Когда?

– Через день-другой. Тебе не терпится меня выпроводить?

– Нет, – возразила она, – можешь быть здесь сколько угодно.

– Я все верну, если тебя деньги беспокоят.

– Да не волнуют они меня!

– Тебя ничего не волнует! Мне никогда бы в голову не пришло, что я смогу три ночи провести у тебя и до тебя не дотронуться.

– Мне тоже, – голос дрогнул, она уставилась в пол.

– Тоща в чем дело?

– Не знаю. Мне все стало безразлично.

Окна и двери были закрыты, и в квартире стояла немыслимая жара. Теперь, освободившись от браслетов, он не мог усидеть на месте. Сняв туфли, часами расхаживал взад-вперед, обуреваемый мыслями о Джой. Когда Дороти приносила газету, он тут же вырывал ее из рук и читал о ходе розысков, надеясь прочесть хоть что-то о Джой. И посылал Дороти за новыми выпусками.

«Я не могу сидеть тут вечно. Так спятить можно. Мне нужно перейти границу штата и двигать во Флориду. Или куда угодно. Даже если я не узнаю, где эта стерва».

На пятый день он дошел до предела. Больше не мог оставаться здесь ни секунды. Кипя от бешенства, готов был выскочить на улицу и пристрелить первого попавшегося полицейского. Но сумел взять себя в руки, зная, что, покинув квартиру, должен будет собрать всю хитрость и хладнокровие, чтобы продолжать игру.

С Дороти он уже почти не разговаривал. Когда она уходила на работу, даже не прощался.

Минуя почтовые ящики, Дороти машинально заглянула в свой и остановилась – там лежало письмо. Ей не часто приходили письма, и она вначале решила, что это рекламные проспекты. Но адрес был написан от руки.

Она вскрыла конверт.

Письмо от Джой.

«Милая Дороти!

Я надеюсь, ты простишь мое долгое молчание, у меня было много неприятностей – ты, должно быть, читала в газетах. Я живу сейчас на ферме у родственников Свэла, они очень хорошо меня приняли в это трудное время. Мистер О’Нили – милейший старик, тебе бы он понравился. Брат Свэла Митч – тоже парень ничего, а их сестренка просто прелесть.

Уезжать мне отсюда не хочется, но пора вернуться и подумать о работе. Дороти, я хочу попросить тебя одолжить мне двадцать долларов на автобус и прочие расходы. Тогда бы я смогла приехать к тебе и устроиться на работу. Конечно, родственники мужа не отказали бы, но они столько уже мне сделали, что я просто не могу просить их еще раз.

Ты всегда была моей лучшей подругой, Дороти, потому я и обращаюсь к тебе. Долг верну из первой же получки. Надеюсь на скорый ответ.

Любящая тебя Джой».

Положив письмо обратно в конверт, Дороти шагнула вверх по лестнице.

«Отдам, – устало думала она, – раз так ему не терпится ее увидеть. Пусть возвращается к ней в очередной раз».

Но сделав несколько шагов, она остановилась.

«Ведь если он поедет к ней, его убьют. Его наверняка там ищут. Пойду пока что на работу и подумаю до вечера».

Когда она вернулась в половине первого, в квартире было пусто. Свэл ушел, не оставив даже записки.

Она застыла посреди комнаты, чувствуя, как наваливается нестерпимое одиночество. Потом разделась, набросила кимоно и села на кровать, уронив руки на колени.

Он больше не вернется. Но это было уже не важно. Теперь ей все было безразлично. Даже плакать не хотелось. Немного посидев, она включила приемник, убавила громкость и стала слушать музыку.

14

Миновав пригороды, он взглянул на указатель бензобака: оставалось совсем чуть-чуть. Было уже за полночь, но заправки на шоссе наверняка открыты.

«Если уж машину угонять, то с полным баком», – сплюнул он. Но машина попалась неплохая: мощный «линкольн» новой модели.

Он миновал пару бензоколонок, слишком ярко освещенных, подыскивая что-нибудь попроще.

«На таких заправках даже сидя за рулем ты как на ладони. Все „линкольны“ одинаковы, но моя физиономия слишком часто мелькала в газетах».

Он миновал пустыри, поля, потом показался поселок. Все спали, работало только круглосуточное кафе, на углу стоял патрульный полицейский, да мигал светофор. В конце поселка он нашел наконец то, что искал. На пустыре стояла маленькая бензоколонка с единственной лампочкой.

Дверь была открыта, молодой парень в заляпанном маслом комбинезоне читал старый номер «Лайфа». Свэл затормозил, парень вышел и вежливо ему улыбнулся.

– Добрый вечер, вам полный бак?

У него были красивые серые глаза и широкие плечи, из закатанных рукавов торчали загорелые крепкие руки.

«Похож на футболиста», – подумал Свэл.

– Литров сорок – пятьдесят, – бросил он и пригнулся, словно что-то ища в ящике.

Парень взял шланг, потом снова подошел к двери.

– Ключ от бака, пожалуйста, – вежливо попросил он.

«Черт, опять эти мелочи, – подумал Свэл, – никогда всего не предусмотришь. Вроде ерунда, но такой мелочи может оказаться достаточно, чтобы засыпаться».

– Да, – рассеянно протянул он, не отрывая глаз от разложенной дорожной карты, вытащил ключ из замка зажигания и подал в окно.

«Что, если его там нет?» – мелькнула запоздалая мысль.

Похолодев, он сунул руку в ящик и обнаружил там какой-то ключ с пластмассовой биркой.

Заправщик уже успел вернуться, с виноватой улыбкой протягивая ключи.

– Ни один не подходит.

– Да вот он, этот ключ, – левой рукой Свэл подал его в окно. – Лежал тут в ящичке. Дашь раз жене машину – и ничего потом не найдешь.

Счетчик бензоколонки перестал щелкать. Свэл достал бумажник, который взял у Дороти, и протянул пять долларов. Вернув ключ, парень пошел за сдачей. Свэл слышал, как звякнула касса. Машина стояла прямо под лампочкой, так что лицо его оставалось в тени, но Свэлу все равно не хотелось слишком мозолить глаза.

Левой рукой он сунул в карман сдачу, а заправщик уже взялся за тряпку.

– Стекло протирать не надо, – буркнул Свэл.

– Но тут же столько налипло… – парень нерешительно потянулся к шлангу с водой.

– Какая вам…

Свэл спохватился. Не привлекать внимания. Не делать ничего, что бросается в глаза. Тебя не замечают, пока сам себя не выдашь.

– Ладно, давай, – буркнул он.

Сложив карту, он сидел, не решаясь поднять голову и посмотреть перед собой. Склонившись над капотом, парень тер стекло тряпкой, но смотрел он на стекло или на него?

«Ну давай, посмотри на меня в упор, – подумал он. – И готовься умереть».

Нет, у него просто шалят нервы. Парень ничего не заметил, иначе по лицу было бы видно.

Заправщик закончил и отошел. Свэл завел мотор. Выезжая на шоссе, взглянул в зеркало и увидел под лампой фигуру в белом, смотревшую ему вслед.

«Наверняка запоминает номер. Вернуться и пристрелить? А может, он просто всегда мечтал о таком „линкольне“? Черт бы побрал вечные сомнения!»

Дорого шла прямо. Он нажал на газ. Восемьдесят, девяносто, сто…

«Через пару часов буду в Луизиане. Жаль, до стервы не успел добраться…»

На бензоколонке парень сел за стол и снова взял «Лайф».

«Веснушки, – думал он. – Лица я не рассмотрел, так он вертел свою карту. Но вот эти коричневые пятнышки на руках…»

Он поднялся и подошел к телефону на стене.

– Дайте мне шерифа, пожалуйста…

* * *

Митч проснулся среди ночи. Духота и тяжелая гнетущая тишина. На деревьях ни листок не шелохнется. Сквозь распахнутую дверь видно было черное небо без звезд. Через несколько минут небо озарилось зарницей, но грома слышно не было.

Он сел на кровати и закурил. После вспышки спички тьма казалась еще гуще.

«Что меня разбудило? – подумал он. – Словно я чего-то жду. Но чего? Дождя? Он все собирается и никак не пойдет. Может, так и не соберется. Хотя воздух замер, как перед бурей».

Который был час? Чувствуя, что больше не уснуть, он швырнул окурок в дверь, оделся и зашагал к веранде.

Проходя мимо места, где Джой бросила таз и закричала, он подумал:

«И что на бабу нашло? Я хотел помочь, а она стала вырываться, словно ее насилуют. Вот и знай, что у такой в голове!»

Он снял фонарь, висевший на гвозде у двери, зажег его и зашагал по тропе, уходившей в долину. Ему не давала покоя река. Прожив на ее берегах всю жизнь, он полюбил ее как старого друга, но знал, на что она бывает способна.

Фонарь отбрасывал длинные мятущиеся тени на стволы больших дубов. Вдруг возле самых ног он заметил стремительное движение – огромная гремучая змея с ромбами на спине, на блестящей шелковистой чешуе уползала повыше от реки. Подняв сухой сук, он огрел змею по голове и отбросил далеко в сторону. Плохой знак: в долине гремучих змей немного, и если они поползли на холмы, значит, вода прибывает.

Да, вода преградила ему путь гораздо раньше, чем он добрался до берега. Выйдя на старую дорогу, ведущую к броду, он обнаружил, что местами та уже залита грязной водой. Дальше он шлепал босиком по грязи. Вода едва доходила до щиколоток, но река где-то уже вышла из берегов.

Возле брода он поднял фонарь над головой. В узком круге света по бурой воде плыл всякий мусор: трава, ветки, гнилые коряги. Потом показалась толстая свая от моста, которая лениво покачивалась на волнах разлива.

«Совсем как тогда, – подумал он, – когда Свэл ушел из дому. Дожди кончились, но вода все прибывала. И когда опять пошел дождь, вода тут же хлынула на поля.

Еще фут – и она дойдет до дамбы, которую мы построили. Тогда нам пришлось брать у дорожников бульдозер. Но ничего, если понадобится, я справлюсь и лопатой».

Так думал он, глядя на реку.