Текст книги "Моя первая белая клиентка[ Смерть в Панама-Сити. Моя первая белая клиентка. Змея]"

Автор книги: Джордж Кокс

Соавторы: Чарльз Уильямс,Пьер Немур
сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 31 страниц)

* * *

Я подождал минутку, пока зал суда успокоился. Я знал, что, выходя из этого здания, должен буду поглядывать направо и налево. Однако я должен был шагать дальше.

– Ваша честь, уважаемые присяжные заседатели! Я отлично понимаю, что форма, в какой я даю показания, отличается от принятой в суде. Однако я выбрал ее сознательно и только для того, чтобы лучше объяснить это дело. И когда я говорю, что полиция при расследовании руководствовалась политическими мотивами, это вовсе не инсинуации. Совсем наоборот: я утверждаю это, так как имею соответствующие доказательства! Всем вам известна последняя воля Арнольда Эбинджера, выраженная в его завещании. Но его страховой агент, свидетель Гибсон, показал под присягой, что Арнольд Эбинджер намеревался изменить страховой полис. Почему? Потому, что открыл, что жена изменяет ему! Он знал с кем. К несчастью для него, жена и ее любовник были отлично обо всем информированы. Они знали о его поездке в Рино, о его свидании с Гибсоном… Арнольд Эбинджер выдвинул свою кандидатуру на пост мэра. Он имел шанс быть избранным и возглавить администрацию этого города, включая полицию. Для любовника Джейнис в этом таилась немалая опасность. В любую минуту миссис Эбинджер могла остаться без гроша, а ее любовник мог оказаться без работы, на улице. И тогда они хладнокровно и продуманно совершили убийство. В их распоряжении было очень мало времени, не более одного дня, так как восьмого октября Эбинджер должен был встретиться со своим страховым агентом, чтобы аннулировать страховой полис, оформленный на имя его жены, а девятого или десятого октября намеревался вылететь в Рино, чтобы начать бракоразводный процесс…

Странное чувство испытываешь, когда что-то говоришь людям, внимание которых предельно сконцентрировано. К счастью для меня, потому что я чувствовал, что могу хватить через край, судья Корнуоллис прервал меня.

– Мистер Бенсон, – сказал он, – ваш рассказ… он очень захватывающий, но временами ему не хватает ясности. Вы утверждаете, что миссис Эбинджер могла остаться без денег, а убийцу вышвырнули бы с работы. Почему?

Я улыбнулся. В самом деле, я забыл об этой детали.

– Ваша честь, я готов это объяснить. В самом начале этого дела мистер Форти и я размышляли над тем, что склонило Арнольда Эбинджера баллотироваться на пост мэра города. Мистер Форти сказал тогда, что люди часто выставляют свои кандидатуры, чтобы обрести что-то, но не менее часто и против кого-то. И это было очень верное замечание. Арнольд Эбинджер хотел стать мэром Спрингвилла, чтобы добраться до шкуры другого.

– До чьей шкуры? – спросил судья.

– Любовника своей жены, – ответил я и умолк. А потом заговорил снова: – Само убийство не представляло уже никаких проблем, но будущий убийца искал лицо, на плечи которого можно было бы свалить вину. «Черные пантеры» показались ему наилучшим решением этой задачи. Он напечатал на машинке, которая должна была пойти на слом, письмо, хорошо известное суду, а свою любовницу послал ко мне. Я должен был обеспечить ей алиби. Миссис Эбинджер ловко дала мне понять, что это письмо не единственное – ему предшествовали письма аналогичного содержания. Перед тем как отправиться ко мне, она, по всей вероятности, впустила своего любовника в сад через боковую калитку. Убийца, укрывшись в кустах неподалеку от бассейна, ждал Эбинджера, который возвращался домой между восемнадцатью и девятнадцатью часами. Он услышал по ту сторону ограды шум автомобильного мотора. Возможно, что он даже видел Майкла Доулейна и Дебби Саймонс, разговаривающих с Эбинджером. Разговор был очень короткий. Арнольд Эбинджер отпер калитку своим ключом и вошел на территорию виллы. В тот момент, когда он проходил мимо бассейна, убийца ударом рукоятки пистолета лишил его сознания. Затем он вытащил из кармана жертвы ключ от калитки, бросил потерявшего сознание Эбинджера в бассейн и покинул виллу.

Судья Корнуоллис потер подбородок.

– До этого места я вполне согласен с вами, мистер Бенсон. Но почему на вас напали в тот вечер?

Судя по легкому шуму, пробежавшему по залу, этот вопрос интересовал не только судью.

– О, это был очень хитрый план, – ответил я. – Письмо, подписанное «Черными пантерами», само по себе было отличной идеей, но вокруг него следовало создать определенную декорацию. Именно поэтому миссис Эбинджер пришла ко мне. Это драматизировало ситуацию. Подчеркивало… черный характер этого дела. Убийца знал меня. Он знал, что перед тем, как принять окончательное решение, я наверняка попрошу время на размышления. Однако в его планы отнюдь не входило, чтобы я действительно взялся за это расследование, и он решил напугать меня и заставить отказать миссис Эбинджер. Поэтому меня и избили. Убийца знал, что я заинтересуюсь Арнольдом Эбинджером, и решил мне помешать. Увы, к несчастью для него, разница во времени между телефонным звонком псевдо-Эбинджера Скинни Домбсу и временем убийства дала мне пищу для размышлений. Скинни Домбс говорил по телефону в восемнадцать часов сорок пять минут седьмого октября. Эбинджер тогда уже был мертв. На следующий день, после того как тело было обнаружено, Джейнис Эбинджер с приличествующей обстоятельствам скорбью отдала письмо шерифу О’Мэлли и лейтенанту Трэнту. С этим документом немедленно ознакомили прессу, которая начала призывать громы небесные на головы «Черных пантер». Суд знает последствия этой инициативы – драму по ту сторону реки. Убитая девушка, десятки раненых. Сотни арестов и пожар, который начал распространяться по всей стране. Спустя два дня городские власти охватила паника. Приехавшие на погребение Арнольда Эбинджера губернатор, сенатор и другие высокопоставленные лица набросились на мэра и полицию. И тогда убийца испугался. Он осознал катастрофические последствия своего плана. К счастью, была еще та пара молодых людей, которые остановили Эбинджера, когда тот возвращался домой. Нужен был предлог, чтобы арестовать этих ребят. Лейтенант Трэнт тщательно обшарил район, где жил Эбинджер, чтобы найти свидетеля, видевшего этих молодых людей. Ему повезло. Садовник Самьюэл Бриггс видел их. Не в день убийства, а до того. И к тому же два раза. Арестованные Майкл Доулейн и Дебби Саймонс признались в том, что старались встретиться с Эбинджером. У них не было никаких причин скрывать этот факт. Однако одной этой улики оказалось достаточно, чтобы они предстали перед судом.

За столом прокурора царили паника и замешательство. А вот судья Корнуоллис слушал с раскрытым ртом, с трудом сдерживая распиравшее его любопытство. Это было куда интереснее телепередач!

– Итак, мистер Бенсон, – сказал он, – виновным является…

– Лейтенант Трэнт, ваша честь! Он много месяцев был любовником Джейнис Эбинджер. Адвокат Форти представит в распоряжение суда официальное заключение эксперта, подтверждающее идентичность этой пишущей машинки с той, на которой отстучали письмо, обвиняющее «Черных пантер». Из актов инвентаризации городского управления следует, что машинка эта находилась в отделе расследования убийств. Трэнт воспользовался ею в последний момент, когда машинки отдавали на слом. К сожалению, ему не повезло… Машинки купил старьевщик. Со дня смерти Эбинджера Трэнт каждую ночь проводил на вилле вдовы. Он входил через боковую калитку, используя ключ своей жертвы. Я следил за ним еще вчера. К сожалению, он не сможет это подтвердить, так как покинул зал суда в тот момент, когда понял, к каким выводам я пришел. В данную минуту он имеет час преимущества перед судом. Именно поэтому защита отказалась от вопросов и предложила, чтобы я давал показания в форме рассказа. Мы хотели ускорить разбирательство.

* * *

Я мог бы еще немало рассказать, но судья Корнуоллис прервал заседание суда. Прокурор Митчелл и его помощники исчезли. Мне кажется, что за это время его мнение о школьном приятеле несколько изменилось.

Газетная братия сходила с ума. Я был окружен чуть ли не сотней репортеров, которые старались перекричать друг друга, задавая вопросы и фотографируя меня со всех сторон. Двое полицейских, приставленных к Майклу Доулейну и Дебби Саймонс, стояли неподвижно, как два колышка. Они явно не знали, что им делать со своими узниками. Молодые люди, пьяные от счастья, бросились друг другу в объятия.

Я закурил сигарету и коснулся плеча Тима.

– Ну что ж, кажется, мы выиграли, – шепнул я ему.

– Твое счастье, что Трэнт поддался панике, потому что если бы тебе пришлось представить доказательства…

– Это ясно! У меня были только мои собственные показания; однако не забывай, что я частный детектив и имею официальную лицензию, так что мои показания имеют определенный вес! Три ночи я следил за этой пташкой, ошивающейся в доме Джейнис…

К нам приблизился пастор Борден.

– Приход церкви Святых последнего дня счастлив, что содействовал триумфу истины! – заявил он торжественно.

Я подумал, что для методиста пастор Борден имеет слишком много от иезуита. И вдруг почувствовал себя ужасно измотанным. Ведь я так много работал в течение этих десяти дней и жил в таком напряжении. Сейчас я мечтал только об одном: оказаться вместе с Луизой в одном из тех маленьких ресторанчиков, в которых нам случалось подкрепляться, когда мы кончали работу слишком поздно.

Мы вышли из зала суда. По пути мне пришлось дать бесчисленное множество интервью. Для меня это была фантастическая реклама. Видимо, в течение ближайших лет работы у меня будет выше головы.

Наконец все успокоилось. Я взял под руку мою очаровательную секретаршу и направился к машине. Возле тротуара стоял полицейский автомобиль. Рация была включена, и я услышал: «Внимание! Все полицейские машины…»

– Как вы считаете, шеф, он быстро окажется в их руках? – спросила Луиза и подняла на меня свои великолепные черные глаза.

Это была прекраснейшая девушка на свете.

– Не знаю, – ответил я. – Ведь ему известны все входы и выходы…

Луиза улыбнулась.

– Может, сыграем в тотализатор, кто выиграет?

Мы подошли к моему «форду». Я сел за руль, а Луиза заняла место справа от меня. Я обнял ее и осторожно поцеловал в губы.

– Вот мой выигрыш, – сказал я.

Чарльз Уильямс
Змея
(Пер. с англ. И. Тополь)

1

– Восемьдесят восемь, восемьдесят девять, девяносто, – считала про себя Джой, склонив голову и проводя расческой по золотому водопаду волос.

«Зачем? – спрашивала она себя. – Господи Боже, зачем я здесь?»

В распахнутую дверь видна была часть раскаленного солнцем двора и сосны на краю его.

«Господи Боже, – думала она, – как меня занесло в такое болото? Для чего мне причесываться? Будь я лысой, что бы от этого изменилось?»

– Девяносто два, девяноста три…

«А как этот скот хохотал мне в лицо… Я тогда едва не взорвалась! Мне хотелось умереть… Или убить его…»

Она сидела за кухонным столом, прислонив маленькое зеркальце к банке с вареньем. Вот уже больше часа она все смотрелась в зеркало и расчесывала свои роскошные золотые волосы. Зеркало было для нее источником силы и убежищем от давно терзавшего страха.

Родилась она в штате Луизиана, было ей двадцать восемь лет, только зеркало позволяло думать, что не дашь ей и двадцати пяти. На ферме она жила уже больше трех недель, и даже ночи не приносили ей покоя.

Все три года после свадьбы со Свэлом О’Нили она не видела никого из его родных. А приехав сюда, заявила, что эти трудные дни пережить им надо сообща. И действительно тогда так думала.

«Бедный Свэл, как ужасно с ним поступили», – говорила она Кэсу, его отцу, стараясь забыть издевательский хохот, которым муж встретил ее слова, что у нее больше нет ни гроша.

Ей и так было тошно при мысли о том, что ей уже двадцать восемь, что красота ее скоро увянет и не за горами жуткая старость. Издевательский смех мужа развеял ее последние надежды, она сломалась, в панике собрала последние доллары и помчалась на автобусе в Ривервью, где обитало семейство О’Нили. Куда же еще ей было ехать на шесть долларов?

Джесси О’Нили, неотрывно наблюдавшая за ней, перевела взгляд в окно. Палящее солнце висело прямо над фермой. По двору ковылял их большой охотничий пес Мехико, и тень под ним была похожа на чернильную лужу.

«Посмотрю, как там бобы, да поставлю хлеб в печь, – подумала Джесси, – вот-вот с поля вернутся».

Отойдя, она заглянула в кастрюлю с бобами, сунула в печь маисовые лепешки и легко выпрямилась. Лицо ее разгорелось от жара, простенькое платье открывало колени. Цыпки на загорелых босых ногах еще более подчеркивали свежесть кожи. Заметив, что на нее смотрит Джой, улыбнулась в ответ. Та ведь так красива и так ласкова с ней, простой девчонкой, которой всего пятнадцать и которая даже не мечтала о тех краях, что Джой довелось повидать…

Джесси стала накрывать на стол.

«Она просто ангел, – лениво думала Джой, продолжая расчесывать волосы. – Такая прелесть – и такие мерзавцы братья! Чего в жизни не бывает! Ну и дерьмо же мой Свэл! А я-то едва не расхныкалась, когда он тогда заржал… И совершенно зря. Я ничуть не подурнела, достаточно глянуть в зеркало, чтобы в этом убедиться…

А Митч все время смотрит на меня так зло, словно я ему мешаю. Показала бы я ему, кто чего стоит, только не поймет…»

На холме террасами шли полоски обработанной земли. Невзрачные хлопковые кусты не поднялись и до колена – из-за проливных дождей их одолели сорняки. Зато ниже, где земля была получше, темно-зеленый ковер достигал деревьев над рекой.

Утро выдалось теплым и ясным, но из-за вчерашнего дождя воздух все равно был полон удушливой влагой, а с запада опять надвигались тяжелые тучи.

Один из работавших на склоне мужчин остановил мула, вынул плитку жевательного табака, обернулся и взглянул вдаль. Он был сед, кожа лица загрубела и стала похожа на древесную кору, рубаха вылиняла и заскорузла от пота.

Кэс О’Нили уже разменял шестой десяток, и прожитые годы не прошли для него даром. В выцветших голубых глазах застыло выражение неизлечимой ограниченности и готовности услужить. Таким взглядом смотрят старые дворняги, которые всю жизнь получают одни пинки, но надеются, что когда-то их приласкают.

Когда-то вся эта земля была его, но после смерти жены вот уже полтора десятка лет он продавал надел за наделом, пока не остался лишь дом и пара гектаров леса вдоль реки. Последние годы он уже сам подряжался обрабатывать свои прежние земли, оставляя половину урожая новым хозяевам.

Не пьянство и не карты были тому виной, а лень и беспечность. И еще страсть к приобретению старых машин. Их набралось уже семь штук, ни одна не на ходу, они просто увязли в песке возле дома, делая двор похожим на свалку.

Опершись на ручки плуга, он стал ждать Митча, который погонял своего мула выше по склону.

«Парень – зверь, – подумал Кэс. – Божий день для него слишком короток. Такой и мула загонит. Да и меня бы свел в могилу, вздумай я с ним тягаться!»

Митчу исполнилось двадцать три. Маленькие глаза, как кусочки кремня, глубоко засели в костлявом лице, обожженном солнцем. Только на висках после недавней стрижки оставались белые пятна.

– Ни к чему надрываться, Митч, – проскрипел Кэс. – Говорю тебе – земля слишком сырая. Только сорняки с места на место перетаскивать. Ты еще за стол не успеешь сесть, как они опять пустят корни.

Митч встряхнул вырванный пук травы, чтобы ссыпалась земля.

– Если ночью дождя не будет, глядишь, половина и засохнет, – упрямо возразил он. – Что-то же надо делать, сами они не пропадут.

«Без толку спорить, – подумал Кэс, – все равно не убедишь. Такого упрямца поискать. Ладно, пора распрягать и возвращаться. Джесси уже на стол накрывает… если только Джой ее не заболтала».

Вздохнув, он огорченно покачал головой. Да, бывают минуты, когда хочется послать все к черту…

Распрягли. Кэс влез на мула, Митч зашагал рядом.

– Если дождь не даст вечером поработать, схожу к Джеймисонам, может, по радио было что насчет Свэла, – заговорил Кэс. Сидел он на муле боком, свесив ноги на сторону. Поскольку Митч промолчал, Кэс добавил:

– Дожили! Чтобы узнать новости о собственной семье, приходится ходить к соседям!

«Опять он про радио, – подумал Митч. – Вбил себе в голову – и все!»

И так дела у них шли ни к черту, а тут еще эти болтуны Джеймисоны повадились каждый день заявляться: мол, по радио только и речь что про Свэла. То, что говорили о нем, не должно было вроде радовать Кэса, но старик, похоже, смотрел на вещи иначе.

«Отец слушает все это с таким видом, словно речь идет не о парне по кличке О’Нили Бешеный Пес, а о большой шишке».

Кэс интересовался мельчайшими подробностями и по вечерам пересказывал их в городе зевакам у здания суда.

Но теперь все кончилось, теперь о Свэле ничего не услышишь, имей хоть полдюжины приемников. Когда тебя засадили за решетку, ты больше ни к чему ни чертовым сплетникам, ни газетчикам. И не будет дела лет двадцать – тридцать, пока не выпустят (если только за примерное поведение). Или пока не убьют.

2

В кухне было душно. Над долиной разносились раскаты грома и грохот грузовиков по мосту.

Они сели за стол: Кэс в торце, Митч и Джой – лицом друг к другу. Джесси у плиты накладывала на тарелки бобы, Кэс повернулся к Джой:

– Никого из Джеймисонов не видели?

– Нет, не приходили.

– Значит, про Свэла ничего нового, – вздохнул Кэс. – Эх, узнать бы хоть что-то…

– Он нам напишет, как только сможет, – вмешалась Джесси, – я уверена!

Кэс отмахнулся.

– Да я не про письмо. Письма идут долго. Да и не станет он нам писать. Вот будь у нас, как у Джеймисонов, радио…

Джой, покосившись на Митча, который жевал, уставившись в тарелку, рискнула заговорить, улыбнувшись Кэсу:

– А я как раз сегодня утром об этом думала! Думала, как было б здорово, будь у нас радио! То есть, если бы у вас было радио… Я-то не в счет. Но все равно, радио – это здорово! Я просто не могу без него с тех пор, как обзавелась первым приемником. Получила в подарок на конкурсе красоты. Помните, я рассказывала, как победила на конкурсе красоты у себя дома, едва мне исполнилось шестнадцать, и мне дали целую кучу призов и подарков. Я все их продала, но приемник оставила, так он мне понравился. Ну, конечно, я тогда была куда красивее…

И она хихикнула, словно боясь, что кто-то не согласится.

– Сейчас у меня уже смелости не хватило бы выйти на конкурс.

Митч не поднимал глаз.

«Муж получил пожизненный срок, а ей хоть бы что», – подумал он.

А Кэс думал только про радио и не желал отвлекаться на всякую ерунду, поэтому промолчал.

«Да, папаша у них самый твердолобый», – подумала Джой.

– Ты могла бы выиграть любой конкурс, – горячо возразила Джесси, отвернувшись от плиты. – Правда, папа?

– Да-да, конечно, – рассеянно промямлил Кэс.

«Раз она уже выиграла приемник, пусть попробует, может, и для нас добудет», – подумал он. Только вот ничего не слышал он о конкурсах красоты за последнее время.

Джой глотнула воды, как всегда изящно оттопырив мизинец, и с любезной улыбкой осведомилась:

– Вы действительно собираетесь купить приемник?

Кэс откашлялся и постарался прикрыть лысину последней прядью рыжевато-седых волос.

– Все надеюсь… Второпях такое не делается, деньги нынче трудно достаются.

– Но если получится, будет так здорово!

– А платить чем будем? – неожиданно вмешался Митч.

«Земли и так уже не осталось, – зло подумал он, – все ушло на эти чертовы машины…»

– Можно купить в «Сирс энд Робак», – не сдавался Кэс. – За пять долларов – приемник с батарейками и всем прочим.

– У тебя есть пять долларов? – сухо осведомился Митч.

– Ну, сейчас нет. Но не такие уж это деньги…

Митч вонзил свои кремневые глазки в Джой.

– Если они есть у вас, держитесь за них покрепче.

– Спасибо, – холодно отрезала она, – но я в советах не нуждаюсь.

«Господи, до чего я дошла! – подумала она. – Он так смотрит на меня, словно знает, что у меня не то что пяти долларов – одного и то нет. Какой-то несчастный фермер, у самого всю жизнь ни гроша в кармане – и так смотрит! А ведь мой первый муж был не из последних в скаковом мире! Посмотрела бы я на его рожу, узнай он, сколько люди на скачках заколачивают».

– Я не думала, что пять долларов – такая крупная сумма, – продолжала она, но Митч уже не слушал. За окном в мертвой тишине надвигалась гроза. Теперь было ясно, что сегодня и завтра о работе в поле и речи быть не может. Уже две недели им не удавалось поработать хотя бы три дня подряд, и он понимал, что весь урожай может пропасть.

– Я вот думаю про нашего пса, – заговорил Кэс. – Совсем он стал ни к черту, на охоту ходить некогда, да и стар уже. Спит только да жрет – один убыток. А знаю я одного парня из Пайнхилла, зовут его Брюс Келлоуэй, сын старика Элдриджа Келлоуэя, так тот помешан на охотничьих собаках. И если я решу избавиться от Мехико, он запросто даст за него долларов пятнадцать…

– Но папа, – торопливо возразила Джесси, – ведь это пес Свэла. И Мехико он очень любил.

– Послушай, детка, ты же знаешь, что Свэл вернется не скоро, а там ему не до собаки. Он лет пять уже его не видел и наверняка давно забыл.

– Папа, но это пес Свэла…

– Ну ладно, ладно, я не буду спешить, – примирительно проворчал старик, косясь на Митча, – только я думаю, Свэл не отказал бы старику отцу в таком пустяке.

Митч, отодвинув стул, встал, не произнеся ни слова. Все в замешательстве уставились на него, а он повернулся и широкими шагами вышел.

Солнце уже скрылось. Темные тучи то и дело пронизывали молнии. От реки на ферму надвигалась стена дождя. Митч торопливо пересек двор и скрылся в сарае, служившем ему жильем. Прежде там коптили мясо и до сих пор сохранился запах сала и дыма. На земляной пол перед кроватью Митч набросал досок, чтобы было где раздеться. Одежда висела на вбитых в стену гвоздях. У кровати стоял пустой ящик, на котором лежали папиросная бумага и коробка табаку «Принц Альберт» – по вечерам он много курил.

Ночевал он тут с тех пор, как приехала Джой. Она заявилась как-то под вечер с чемоданом из искусственной кожи в руке, в туфлях на высоких каблуках и объявила, что она – жена Свэла. В доме кроме большой гостиной, где спал Кэс, была всего одна спальня, которую теперь занимали Джой с Джесси. До ее приезда там жил Митч, а Джесси ночевала на раскладушке в гостиной рядом с Кэсом.

Задержавшись на пороге, Митч следил, как струи дождя заливают двор. Потом сел, свернул папиросу и чиркнул спичкой.

«Еще день пропал, – подумал он. – А нам теперь еще и приемник понадобился… Что он все способен продать, я знал, но про собаку как-то даже не думал. Интересно, а где он возьмет денег, когда те действительно очень понадобятся, а собака уже тю-тю? Решит продать дом? Или Джесси? Мужчина, который начал терять характер, похож на дырявую плотину, через которую уходит вода: чем больше вытекает, тем шире дыра, пока ничего не останется. И так уже стараешься в городе не появляться, люди за спиной перешептываются: как это О’Нили сводят концы с концами, если собственную землю для других обрабатывают? Неудивительно, что Свэл плохо кончил…

А тут еще эта Джой на нашу голову, разгуливает почти нагишом и вертит задницей перед ребятами Джеймисонов. Теперь пойдут сплетни: только Свэла посадили, как она уже строит глазки первым встречным… Ладно, это ее дело, но в нашем доме и при Джесси я этого не допущу».

С отвращением швырнув сигарету в дверь, Митч встал. Не сидеть же весь вечер, глядя на дождь…

Он разулся, подвернул штанины и снял с гвоздя свой старый армейский плащ. Нахлобучив потрепанную соломенную шляпу, зашагал по тропе в глубь долины.

В такую грозу река могла выйти из берегов. Лет шесть или семь назад она едва не смыла их нижнее поле – десять гектаров хлопка сразу. Спасти его удалось только благодаря плотине, которую построили они со Свэлом. Те день и ночь все еще оставались в его памяти. Это было всего за несколько месяцев до того, как Свэл ушел из дому, подравшись с Кэсом.

Босыми мозолистыми ногами он шагал по скользкой тропе, дождь стучал по старой шляпе, поля которой свисали перед глазами.

Беспокоясь все больше, Митч спустился к реке, миновал заводи, где они со Свэлом когда-то ловили рыбу, вспомнил толстых рыбин, которые сами цеплялись на крючки… Сколько всего произошло с тех пор… Когда же человек сбивается с пути и что превращает юношескую вспыльчивость в холодную жестокость преступника?

Отойдя от реки, он направился к полю, смахивая на ожившее пугало. Он совсем забыл о дожде и теперь в бессильной злобе взирал на заросший сорняками хлопок. Сорняки он терпеть не мог – они казались ему воплощением лени.