Текст книги "Победители чудовищ"

Автор книги: Джонатан Страуд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 24 страниц)

Глава 16

Свейну не нравилось, как выглядит его Дом: всего несколько жалких домишек среди полей.

– Надо бы построить что-то поприличнее, – сказал Свейн.

Он велел своим людям приволочь из леса сосновых стволов, а с горы – камней, но когда начали строить чертог, дело не заладилось. Стены все время рушились.

Жила у Тощего озера одна старуха, про нее говорили, что она ведьма. Большинство людей сторонились ее, но Свейн с ней неплохо ладил. Он отправился к ней, чтобы спросить про стены.

– Нетрудно сказать, – ответила старуха. – Нужен кто-то, кто будет сторожить основание дома.

– И кто это должен быть?

– Молодой, сильный, красивый. Кто-то в этом роде.

Свейн вернулся домой и выбрал из числа пленников, взятых во время набегов, одного юношу.

Юношу убили и похоронили в основании дома и тогда смогли построить чертог, высокий и надежный.

В течение нескольких мгновений Халли и Ауд не могли двинуться с места. Двое мужчин, отделенные от них всего несколькими футами пространства и не такими уж толстыми досками, вошли в сарай. Шарканье ног по земляному полу, другие невнятные звуки говорили о том, что люди внизу деловито разошлись в разные стороны.

Сейчас они проверят бывшие стойла, переворошат кучи старого сена, если такие найдутся. Много времени на это не потребуется.

А потом полезут наверх по лестнице…

Халли лихорадочно озирался вокруг. Несколько охапок невыбранного сена, потолочные балки, оплетенные паутиной…

Пусто. Голо. Деваться некуда.

Если только…

Он схватил Ауд за рукав, мимоходом удивившись, какая тонкая у нее рука; когда девочка подняла голову, он указал в дальний угол сеновала, где на полу лежал рваный овал солнечного света.

Дыра в крыше.

Ее лицо ничем не показало, что она его поняла, но, видимо, все-таки поняла, потому что сразу бросилась в ту сторону стремительными и в то же время абсолютно бесшумными шагами. Халли, последовавший за ней, обнаружил, что не может перемещаться так же проворно, не создавая шума. Он долго и мучительно преодолевал каждую балку, боясь в любую секунду услышать за спиной крик «Стой!».

Ауд уже ждала его в дальнем углу. На лице у нее отражалось нетерпение. Стараясь не обращать на это внимания, Халли протиснулся в дыру, как сегодня утром. Он окинул взглядом поля, убедился, что поблизости никого нет, и, хватаясь за соломенные края, полез наверх.

Крыша была выстелена толстыми снопами. Изначально снопы были туго перевязаны, но теперь растрепались, потому что соломенные жгуты прогнили. Крыша оказалась довольно крутая и совсем неподалеку обрывалась в пустоту. Внизу виднелась груда строительного камня, какие-то бревна и колючие кусты.

Халли, пыхтя, выползал наружу, пока не уперся коленями в край дыры. Он пытался нащупать, за что уцепиться, но, к его ужасу, солома рассыпалась, в руках у него оставались большие пучки.

Отчаянный шепот снизу:

– Не тяни ты, ради Арне! Шевели задом!

Халли извернулся, ухватился за солому выше дыры, справа от нее, и вылез на крышу. Нащупал опору пальцами ног – теперь он мог не бояться упасть вниз.

Издалека, с первого этажа сеновала, послышался голос. Что говорят, было не слышно.

Ауд полезла в дыру. Халли протянул ей руку.

Она ухватила его за руку, и внезапно ее лицо исказилось от ужаса. Это было никак не связано с его рукой: она беззвучно произнесла что-то, и в тот же миг Халли вспомнил, что они забыли.

Они оставили мешки!

Прежде чем Халли успел что-нибудь предпринять, она выдернула у него свою руку и исчезла из виду.

Халли выругался про себя и, держась за солому, вытянул шею и заглянул в дыру.

Ауд неслась по сеновалу мимо лестницы. Верх лестницы дрожал. Кто-то поднимался по ступенькам.

Ауд стремительными шагами пролетела мимо люка. Подхватила мешок Халли, подбежала к тому месту, где лежал ее мешок, раскрытый и пустой. Она схватила его одной рукой, повернулась, чтобы бежать обратно, потом наклонилась и принялась что-то стряхивать с соломы.

Халли смотрел на нее, не веря своим глазам. Да что ж она делает-то?! Но тут он вспомнил свое пиршество: небось крошек натряс…

Лестница дрожала все сильнее. Ауд подняла голову.

Халли яростно замахал ей рукой. «Иди сюда!!!»

Ауд перестала стряхивать крошки и, не разгибаясь, помчалась вперед, перемахивая через балки. И все это совершенно беззвучно.

Она в мгновение ока снова очутилась у дыры, сунула мешки в руку Халли, ухватилась за соломенные края дыры, задрала ногу, сунула ее в дыру и с размаху вытолкнула себя наружу, на крышу. Она проделала это куда быстрее, чем Халли, и толчок был довольно сильный. К тому же она не успела нащупать опору.

Вылетев наружу, она попыталась за что-нибудь ухватиться, потеряла равновесие – и полетела вниз.

Халли протянул руку, ухватил ее за пролетающую мимо косу и развернул так, что она упала на него. Ее руки вцепились в его тунику; пальцы нащупали пояс Свейна. Ауд уперлась ногами в крышу и повисла на Халли, держась за пояс, а Халли держал ее за косу.

Кто-то спрыгнул с лестницы на пол сеновала.

Заскрипели доски, зашуршало сено под ногами. Раздался кашель, потом гулкий удар – видимо, человек ударился головой о балку – и отборная брань. Шаги приблизились, затем отдалились. Наверху, на коньке крыши, ворковали на осеннем солнышке голуби с розовыми грудками. Ауд слегка покачивалась из стороны в сторону. Халли не двигался. Его пальцы, вцепившиеся в солому, сделались скользкими от пота.

Обыск был не слишком долгим и тщательным, но для Халли это была целая вечность – вечность, наполненная зловещей тишиной и внезапным звуком шагов, которые раздавались как будто под самой дырой. Рука ныла, плечо дрожало. Он изо всех сил закусил нижнюю губу.

Наконец-то: шаги на лестнице. Голоса вдалеке. Цокот копыт на дороге по другую сторону сеновала.

Халли, старавшийся не дышать, наконец вздохнул полной грудью. Ауд подтянулась и уцепилась за солому рядом с ним. Некоторое время они лежали молча.

– Еще бы чуть-чуть, и все! – наконец выговорил Халли.

– Ага! – Она улыбнулась. – Халли!

– Чего?

– Уже все, можешь отпустить мою косу.

Они вернулись на сеновал, почувствовали себя в безопасности – и вот тут на Халли накатило. Ноги у него тряслись, сердце колотилось как бешеное; опустившись на пол, он потирал ладонями лицо.

Ауд же, напротив, пережитое только взбодрило. Она и раньше была взбудоражена, но теперь ей просто не сиделось на месте. Она расхаживала туда-сюда, размахивала руками, пинала сено на полу и вслух рассуждала об их чудесном спасении.

– Все, – говорила она, – теперь ты в безопасности. Никто сюда больше не сунется. Обычно сюда никто не ходит. Чтоб ему провалиться, моему папочке! Нет, ты слышал, а? «Да, конечно, великий Хорд, я сделаю все, как вы прикажете! Я и своих собственных людей перевешаю, если вы мне велите! Ищите где хотите, топчите наши поля, заглядывайте в любой уголок нашего Дома!» Тьфу! Удивительно еще, как он не надел на себя седло с уздой и не предложил Хорду прокатиться! Ненавижу своего папашу! Не-на-ви-жу!

Халли, внезапно почувствовавший себя ужасно усталым, только плечами пожал.

– Ну, может, ему просто деваться некуда. Они же все-таки его соседи. Он знает, какие они могущественные. Что, если он просто не может им отказать?

– Ага, как же! – уничтожающе фыркнула Ауд. – Вот мама моя с Хордом бы цацкаться не стала! Стоило бы ему сделать что-нибудь не так, она бы его живо выставила поганой метлой!.. – Она зашла за распорку, и ее голоса стало не слышно. – Посмотрела бы я, как он стал бы тогда важничать!

– Похоже, хорошая женщина была твоя мама, – сказал Халли.

– Она была из Дома Кетиля. Там народ прямой и грубый.

– Я смотрю, ты в маму пошла.

– Ну уж не в папочку, это точно! Мы друг друга изрядно недолюбливаем.

Она на миг помрачнела.

– На самом деле он не скрывает, что собирается выдать меня замуж, и чем быстрее, тем лучше. При каждом удобном случае принимается расхваливать меня, словно телку на ярмарке. Ну ладно, хватит болтать о всякой чепухе.

Она снова улыбнулась.

– Слушай, Халли, мы ведь действительно спаслись чудом! А все благодаря тебе, это ты придумал вылезти на крышу. Я бы сама ни за что не решилась! Теперь я понимаю, как ты сумел выжить во время всех этих приключений.

Халли невесело усмехнулся.

– Выжить-то я выжил. Но так ничего и не добился. Зачем было это все? Бродира не вернуть, а я пришел к тому, с чего начал. Нет, даже хуже: ведь теперь мне, видимо, придется вернуться в свой Дом, а там меня ждут побои и унижения. Свейн знает, что со мной родители сделают, когда я появлюсь дома.

Ауд плюхнулась на сено рядом с ним.

– Ты вернешься домой?

– Ну а что мне остается? Бродить по долине как бездомному? Мне никто не будет рад. Я достаточно повидал долину и знаю это наверняка. Со мной будут обходиться как с бродягой или вором. К тому же я ведь действительно приворовывал у людей в половине Домов отсюда и до ущелья. Эйрикссоны наверняка особенно будут рады встретить человека, который убил их купца…

Он вздохнул.

– Нет, надо возвращаться домой.

– Ну, по крайней мере, тебе не надо будет вступать в выгодный брак в угоду папеньке, – с горечью заметила Ауд. – Ты младший сын, тебе это не грозит. А меня окрутят с каким-нибудь олухом, который сумеет преумножить благосостояние нашего Дома, и сидеть мне с ним потом до конца жизни на Сиденьях Закона, разбирая дела о том, кто у кого спер овцу, кто у кого сглазил поросенка и сколько кур они должны отдать в качестве возмещения. Чудесная, насыщенная жизнь! Тетушка меня уже полгода обучает всем этим законам, и я готова ее придушить, такая это скучища!

– Извини, но это все же лучше, чем судьба, которая ждет меня, – возразил Халли. – Тебе светят Сиденья Закона. А мне достанется уединенная усадьба в горах, где придется всю жизнь вкалывать на брата, как простому арендатору.

– Да ладно тебе! Не так уж это и плохо.

– Думаешь? А знаешь, как называется эта усадьба? Дальние Болотищи! Последний ее обитатель помер от водянки. Правда, волки там не водятся, но это только потому, что они тонут в болоте.

Ауд рассмеялась коротким, лающим смехом. Халли тоже расхохотался – в первый раз за несколько недель.

– Я тебе не очень больно сделал? – спросил он. – Ну, когда за волосы поймал?

– Ах, тогда! Ужас как больно. Кстати, спасибо, что поймал.

– Здорово ты мешки успела утащить!

– Ну да, а то бы нам конец. Кстати, а что у тебя в мешке? Он такой легкий!

– Да считай что ничего. Поддельный троввский коготь, которым купец пытался меня убить.

– Знаешь, Халли, – сказала Ауд, – я поняла, что ты не такой, как все, еще в тот день, когда мы впервые встретились у тебя в Доме. Когда ты подсунул Рагнару эту бочку с испорченным пивом… Ты совсем ничего не боишься, да?

Халли нахмурился.

– Ну, не так, как мои родители – или как твой отец… Но нет, я многого боюсь. Просто когда мне страшно, я становлюсь таким… злым и сердитым и пытаюсь дать сдачи. Это трудно описать.

– Ну чего там описывать, дурачок? – улыбнулась Ауд. – Это же и называется «храбрость»!

– Нет… – Он нахмурился еще сильнее. – Нет. Я ведь рассказывал тебе, что случилось, когда я добрался до Олава. Это был решающий момент – и я потерпел поражение!

Ауд закатила глаза и застонала.

– Ох, ну вот, опять ты!.. Твоя ошибка, Халли Свейнссон, в том, что ты не к тому стремишься. По дороге сюда ты совершил тысячу подвигов, но они были не такие, как ты рассчитывал. Ты все ждал, когда тебе подвернется меч, чтобы сражаться с изгоями и чудовищами и под конец срубить голову Олаву. Но ничего такого не случилось – и теперь ты разочарован. Но ты напрасно разочаровываешься, Халли, потому что все это чушь. Такое бывает только в байках. Это не настоящие подвиги.

Халли озадаченно уставился на нее.

– В байках? Ты это уже говорила… Ты имеешь в виду легенды про героев?

– Про героев, про троввов – все эти байки, которые сковывают нас, Халли. Мы пляшем под дудку этих легенд, они указывают нам, как себя вести и что делать. Легенды дают нам имена, создают наши личности, указывают нам, где жить и кого ненавидеть. Они управляют всем.

– Так ты не веришь в них?

– Нет. А ты?

– Ну, нет, я хотел сказать…

Он потер нос, огляделся вокруг.

– То есть ты думаешь, что героев вообще не было на свете? Или что они не сражались с троввами? А как насчет Битвы на Скале? Ты вообще ни во что из этого не веришь?

– О, ну, может, что-нибудь из этого и правда. Наверное, на свете действительно жили люди по имени Арне, Свейн, Хакон и остальные, в этом я не сомневаюсь. Наверное, их кости и по сей день лежат в курганах, если не сгнили, конечно. Но в то, что они действительно совершили все, о чем говорится в легендах, – в это я не верю.

– Но…

– Ну подумай сам, Халли! – сказала она. – Подумай, как эти истории переплетаются и противоречат друг другу, подумай, как по-разному рассказывают их в разных местах. Подумай обо всех подвигах, что приписывают героям. Возьмем, скажем, Арне, драгоценного Основателя нашего Дома. Он мог швыряться валунами размером с хлев и перепрыгивать через реки в разгар половодья. Как-то раз он вскарабкался навстречу водопаду, держа в одной руке младенца, хотя зачем он это сделал, я что-то запамятовала…

– Ну, может быть, за много лет в эти истории и вкрались какие-то преувеличения, – начал Халли, – но…

– Что там еще? Он со связанными за спиной руками сражался с десятком противников, хотя чем именно он дрался в таком разе, я даже и представить не решаюсь. Ах да, еще он спустился под гору и убил троввского короля, а потом отправился домой завтракать.

– Не завтракать, а ужинать, – возразил Халли. – И мне кажется, что на самом деле это все-таки сделал Свейн.

– Да не делал он этого, Халли! – возопила Ауд. – Ни Свейн, ни Арне, никто этого не делал! Уж кому это знать, как не тебе? Кем ты пытался быть весь этот месяц? Ну? Ты пытался быть как Свейн, верно? Ну и как, получилось? Много валунов ты своротил? Много рек перепрыгнул? Сколько разбойничьих голов ты принесешь домой в плетеной сумочке?

– В плетеной сумочке? – нахмурился Халли. – Как-то по-девчачьи звучит. А кто это сделал? Арне?

Ауд слегка покраснела.

– Да нет, по-моему, это был Гест или еще кто-то из мелких, неважно. Не о том речь. Ты ведь отправился в этот поход потому, что верил во все эти бабкины сказки и хотел стать героем одной из них. Верно?

– Не бабкины, а дядины.

– Да какая разница! Ну, признайся честно?

– Ну-у…

– Ты, конечно, малость перегнул палку, но ведь ты не один такой! Все помешаны на этих историях. Вспомни, как Бродир с Хордом обменивались оскорблениями на пиру – а все началось с героев! Сказать что-нибудь неучтивое про чьего-то Основателя – все равно что дать пощечину. Стыд и срам. И знаешь, что самое противное? Ведь на самом деле изначально все эти истории – о правилах, о том, что все должны сидеть на месте и не высовываться.

Говоря это, Ауд поднялась на ноги и стала кругами расхаживать по сеновалу, аккуратно переступая через балки, ловко подныривая под опоры и стропила, не обращая внимания на паутину, цеплявшуюся к ее волосам, и грязь и пыль, пристававшую к платью. Она говорила, говорила, говорила, лицо ее сияло, глаза ярко блестели в чердачной темноте. Халли поймал себя на том, что пялится на девочку, разинув рот.

– С тобой все в порядке? – спросила она вдруг, остановившись, зацепившись рукой за столб и качнувшись вперед. Коса у нее растрепалась, и волосы падали ей на плечи.

– А? Да. Я просто хотел сказать… не знаю, что я хотел сказать.

– Хуже всего эти курганы, – продолжала Ауд. – И весь этот бред про троввов. Мы впитываем страх перед ними с молоком матери. Но никто никогда их не видел. Никто никогда их не слышал. Никто…

– Ну, ведь потому никто и не ходит через границу.

– Вот именно! Все боятся. Потому что герои установили границы, и все их старые правила по-прежнему действительны. А ведь там, за границей, отличные луга! И неизвестно, что там еще есть. Когда я сижу у кургана моей матери, меня это так злит! Дому Арне эта лишняя земля очень пригодилась бы, и Дому Свейна, думаю, тоже. Но нет. Не ходи туда, тебя тровв съест! Герои установили правила, и все тут.

– Знаешь, что мне не нравится в этих курганах? – сказал Халли, наблюдая, как она кружит по дальнему концу сеновала. – Вид у них неприятный. Они так нависают над тобой, как будто нарочно застят солнце.

– Да! Они вроде как защищают нас, но ощущение такое, будто все наоборот. И то, как их видно отовсюду. Они как будто стерегут нас, чтобы мы не вырвались на свободу.

– Но ведь так было не всегда, – продолжал Халли. – Герои ходили туда, в горы. И первопоселенцы тоже, разумеется. Ведь откуда-то они пришли сюда, в долину? Откуда? Как они перебрались через горы? Каким было то место, откуда они пришли? Я об этом часто думаю. Они вошли в долину вблизи Дома Свейна – по крайней мере, так рассказывают у нас. У вас, наверное, говорят, что это было вблизи Дома Арне.

Ауд обернулась, и Халли почувствовал, что она пристально смотрит на него, хотя лицо ее сейчас было скрыто в тени.

– Нет, – медленно ответила она. – У нас, в Доме Арне, такого не говорят. А что, вблизи Дома Свейна есть дорога или что-то вроде того?

– Не знаю. Надо будет у Катлы спросить. – Халли вздохнул. – Если она вообще согласится со мной разговаривать после всего, что я натворил. Если кто-то из них согласится со мной разговаривать.

– Ну, ты ведь будешь не совсем один. Не забывай, я на зиму приеду к вам, чтобы избежать зимней трясучки. Папочка ведь не хочет, чтобы я померла до того, как он успеет благополучно выдать меня замуж…

Она замолчала, как будто задумалась о чем-то постороннем. И остановилась на месте – чуть ли не в первый раз за все время разговора.

– Я на самом деле не знаю, что я думаю насчет троввов, – начал Халли. – В них действительно не все верят. Хорд Хаконссон, например, не верит. Я слышал, как он сам говорил об этом Рагнару. Но что меня бесит – это то, что никто не смеет нарушить старые предписания. Никто не мешает наковать мечей и организовать поход… ты чего?

Ауд приближалась к нему из глубины сеновала, и глаза у нее сияли. Халли на всякий случай вжался поглубже в сено.

– Ты чего?

– Придумала!

Она широко улыбалась, так, будто Халли уже согласился на то, что она собиралась сказать. Это внушало тревогу, но в то же время мальчик почувствовал себя польщенным.

– Я придумала! Так и сделаем.

– Как именно – «так»? – осторожно осведомился он.

– Халли! – сказала она, присаживаясь рядом с ним. – Ты ведь хотел совершить что-нибудь достойное героев, верно? Ну так вот, ты можешь совершить настоящий подвиг, и я с тобой! Я говорю, что троввов нет и никогда не было, и ты тоже так думаешь, хотя тебе и неохота в этом признаваться. Так давай пойдем и посмотрим, а? Этой зимой, когда улягутся метели, мы пересечем границу. Проверим, много ли правды в этих историях. Мы минуем курганы и найдем дорогу, ведущую за горы. Ту, по которой пришли поселенцы.

Она взглянула на его лицо и рассмеялась.

– Ну как ты не понимаешь? Это же все решает! Тогда мы сможем забыть и про Дальние Болотищи, и про папочкины планы насчет свадьбы. Мы просто уйдем отсюда. От всех правил и ограничений и от влияния таких, как Хорд. Мы пересечем границу и оставим долину навсегда. Мы с тобой, ты и я. Ну, что ты на это скажешь?

Глава 17

Теперь в Доме Свейна был великолепный новый чертог, но каждую ночь троввы приходили и принюхивались у дверей. Это злило Свейна. Он принялся строить оборонительные стены вокруг всей усадьбы. Он подгонял своих людей, они выбивались из сил, но прошел год, а работа не была сделана и наполовину.

– Так не пойдет, – сказал Свейн. – Нужно раздобыть побольше рабочих рук.

Долиной к северу от реки владел герой Рюрик. Свейн счел, что у Рюрика более чем достаточно крепких людей. Свейн взял дубинку, веревку, отправился к реке и нырнул в нее. Он переплыл поток, отряхнулся, пошел к ближайшей усадьбе и постучал в дверь. Оттуда выглянули четверо мужчин.

– Мне нужны работники, чтобы строить стену, – сказал Свейн. – Вы мне подходите. Идите сюда, обсудим условия.

Крестьяне набросились на него, размахивая мечами, однако Свейн оглушил их ударом дубинки, связал, переплыл с ними реку и приставил их к работе.

Он добыл таким образом два десятка людей, и вскоре стены были готовы.

Прошло три дня. На утро третьего дня до Ульвара Арнессона дошел слух, что Хаконссоны прекратили поиски в его землях и возвращаются к себе в Дом. Их дозоры, что стерегли большую дорогу, ведущую через долину, также были сняты. Говорили, что Хорд Хаконссон возвращался домой мрачнее тучи, что не многие из его людей осмеливаются приближаться к нему и что в его присутствии разговаривают не иначе как шепотом.

Когда стемнело, люди из Дома Арне собрались в чертоге за вечерней трапезой. На дорогах и тропинках, ведущих к Дому, сделалось тихо, легли густые тени. Не было видно ни души. Внезапно в темном нутре старого сеновала послышался шорох. Кто-то выругался, хлопнул ладонью по конскому крупу. И из дверей сеновала выехал невысокий всадник в плаще с капюшоном, верхом на маленькой упитанной лошадке. Всадник долго смотрел на светящиеся окна, потом энергично тряхнул поводьями. Лошадка и ухом не повела – она все той же неторопливой трусцой пересекла дорогу и скрылась на тропке, ведущей в лес.

За время житья на сеновале Халли изрядно отъелся и окреп. Ауд каждый день приносила ему еду и воду для мытья; синяки и ссадины мало-помалу подживали. Ауд забрала и выбросила его старую одежду; теперь Халли был одет в серую саржевую тунику слуги, с полосой сливового цвета на рукаве, говорящей о том, что он принадлежит к Дому Арне. В нем было нелегко признать того оборванного беглеца, который явился сюда из земель Хакона.

Тем не менее вверх по долине он пробирался со всей должной осмотрительностью. Передвигался он в основном рано утром и поздно вечером, а время, когда на дороге было больше всего народу, пережидал где-нибудь в придорожном леске. В те ночи, когда на небе светила полная луна, он ехал не останавливаясь. Он старался избегать тех мест, где его лицо и фигура особенно запомнились, при необходимости пускался в объезд и припасы пополнял только в самых уединенных усадьбах. Осторожность принесла плоды. К своему собственному удивлению, Халли благополучно добрался до пустошей у подножия водопадов, и за все это время его не вымазали смолой, не обваляли в перьях, не попытались ни повесить, ни пристрелить, и вообще никто не обратил на него особого внимания.

Ни пешком, ни на кобылке, уведенной Ауд из загона, где держали старых, немало потрудившихся на своем веку лошадей, Халли не смог бы быстро преодолеть подъем по ущелью. На это ушло целых три дня. За это время навстречу мальчику попались несколько путников: трое торговцев шерстью из Дома Геста, ведущих караван навьюченных лошадей; гонец, торопящийся из Дома Рюрика в Дом Торда; и, наконец, у самых каменистых осыпей Отрога ему встретился молодой музыкант с арфой. Все они были достаточно любезны; никто не пытался напасть на него. Тем не менее Халли терзали тревожные воспоминания, особенно после того, как он миновал круглую полянку с кострищем посередине. Ночевать там он не решился – вместо этого остановился на ночь немного выше по ущелью, на узком каменном уступе, и лежал, слушая рев водопадов.

На рассвете он проснулся, обнаружил, что волосы и плащ у него сделались колючими от инея, взглянул на утесы на севере – и увидел над макушками самых высоких сосен ряд далеких курганов. Казалось, будто они нарочно выстроились и бросают ему вызов.

Предложение Ауд, хотя и из ряда вон выходящее, не встревожило его так, как могло бы встревожить прежде. На самом деле, когда прошло первоначальное изумление, Халли обнаружил, что возражений у него практически нет. Чем больше Ауд говорила об этом, тем разумнее казались ее предположения насчет троввов. Отчасти потому, что ее скептическое отношение к древним легендам напомнило ему о тех вопросах, которыми задавался он сам, отчасти потому, что лестные замечания Ауд помогли ему восстановить почти утраченную уверенность в себе. Отчасти потому, что она сидела так близко и глаза у нее сверкали в полумраке. Но прежде всего потому, что предложенная ею идея – конечно же, опасная и безрассудная – во многом заполнила ту головокружительную пустоту внутри, что образовалась в нем в результате всего пережитого. Ее решимость была заразительна, от совместного обсуждения планов кружилась голова. Мысль о том, чтобы исследовать запретные горы и, возможно, все-таки встретиться с троввами, заставляла его трепетать от предвкушения и чувствовать себя живым. А вот при мысли о возвращении домой он не испытывал ничего, кроме уныния.

Покинув Дом Свейна в поисках мести, он как-то не особо задумывался о том, что будет, когда он вернется. Но в глубине души он все-таки лелеял надежду, что его встретят как героя, совершившего великий подвиг. Теперь все это развеялось, как пыль на ветру: после разговора с Олавом Халли совершенно переродился. Все, что казалось нерушимым, рухнуло, и он теперь уже не доверял порыву, заставившему его пуститься в путь. Одно он знал твердо: он не ждет и не заслуживает признания за свои «подвиги». Никому в Доме не следует знать, где он побывал и что произошло. Он будет молчать, сочинит какую-нибудь байку, перенесет неизбежное наказание и вернется к нормальной жизни. По крайней мере, до тех пор, пока не приедет Ауд.

Выше водопадов стояла уже глубокая осень, приближалась зима. Деревья были одеты в алое и рыжее, на вершинах гор лежал снег. Погребальные холмы у дороги, как и в прошлый раз, окутывал туман. Халли, не оглядываясь по сторонам, подхлестнул свою лошадку.

В окнах хижины Снорри свет не горел, и когда Халли постучался в дверь, никто не ответил.

Наверное, старик был где-то в поле, обрезал свекольную ботву Арнкелевым ножом. Халли вздохнул. Еще один проступок, за который придется отвечать, когда он вернется домой.

Миновало чуть больше месяца с тех пор, как он покинул земли Свейна, однако знакомые поля казались теперь чужими. Халли не торопился, предоставив усталой лошади медленно брести вперед. На дороге не было ни души.

Когда он подъехал к Дому, уже стемнело. Северные ворота, как всегда, стояли открытыми. Халли, спешившись, завел лошадь в ворота и провел ее мимо хижин батраков на малый двор. Тут его кое-кто заметил: Халли видел, как Куги уставился на него из свинарника и как Бруси застыл у колодца. Он слышал, как его имя шелестит в проулках, разлетаясь по хижинам, где булькали над очагами горшки с похлебкой для ужина. Люди бросали свои вечерние дела и выбегали поглазеть, так что не успел он дойти до чертога, как уже весь Дом знал о его приезде, даже Гудрун-козопаска в своей крохотной лачужке за помойкой. Однако Халли не обращал внимания на всю эту суматоху. Он завел лошадь во двор, привязал ее, в последний раз вскинул на плечи свой мешок, поднялся на крыльцо и вошел в чертог, где уже зажгли вечерние огни.

Его семья сидела за столом. Старый Эйольв увидел его первым и вскрикнул, изумленно и испуганно. Потом к нему бросилась мать, за ней отец, и старая Катла, сидящая у огня, разразилась причитаниями, а брат с сестрой бесились и радовались одновременно, и все они столпились вокруг него, и безмолвие, в котором он пребывал всю дорогу, внезапно наполнилось шумом и говором, так что у Халли перехватило дыхание.

Весь Дом ликовал по поводу возвращения Халли, все люди до единого разделяли радость и облегчение его родных. Этих чувств хватило на первые пять минут; потом все усложнилось, потому что собравшиеся преисполнились гневом и негодованием.

После того как Катла рассказала об их последнем разговоре, было решено, что Халли, скорбя о смерти дяди, отправился на гору, возможно, затем, чтобы издали посмотреть на похороны. Когда он не вернулся, его отправились искать, обшарили все утесы и расселины вплоть до самой границы, и через несколько дней, когда никаких следов мальчика найдено не было, все были вынуждены скрепя сердце смириться с очевидным ответом: Халли, случайно или преднамеренно, ушел за курганы и больше они его никогда не увидят.

В Доме воцарилась глубокая скорбь. Воспоминания о Халли окутались теплой светлой дымкой: люди с грустью вспоминали, какой он был живой и энергичный, с умилением посмеивались над его выходками и, сидя вечерком за кружкой пива, рассуждали о том, какой достойный человек мог бы из него выйти. Теперь же, когда он внезапно объявился, несколько спавший с лица, но вполне живой и здоровый, светлая дымка развеялась в два счета и все наперебой принялись припоминать его многочисленные недостатки и неприятности, которые он причинял.

Мнение большинства людей Халли особо не заботило, однако негодование родных задело его куда сильнее, чем он рассчитывал. Он выложил им историю, сочиненную по пути домой, и умолк, терпеливо выслушивая их упреки.

– Ты отправился посмотреть долину? – гремел Арнкель. – Взял и отправился? Без разрешения?

– Ты побирался в Домах вниз по долине? – рвала на себе волосы Астрид. – Да ты понимаешь, какой позор ты навлек на свою семью?

– Ты, сын Свейна, отправился в люди в одежде простого слуги? – орал Лейв. – А когда она истрепалась в клочья, надел одежду слуги другого Дома? У тебя вообще гордость есть?

– Мы так плакали! – сдержанно говорила Гудню. – Мать с того дня ни разу не улыбнулась. Что ты на это скажешь, а, выродок?

На все эти вопросы Халли, когда ему давали возможность вставить слово, отвечал коротко и четко:

– Я тосковал по Бродиру. Я не мог больше тут оставаться.

Или:

– Я заботился о том, чтобы никто не узнал моего имени.

Или:

– Я считал, что недостоин носить цвета нашего Дома.

И наконец:

– Я понимаю, сколько горя вам причинил. Мне очень жаль. Но я же вернулся.

Расслышали ли его родственники хоть один из этих ответов, неизвестно; впрочем, даже если бы и расслышали, вряд ли кто-то счел бы их удовлетворительными. Этот допрос продолжался, с перерывами, в течение нескольких дней, по мере того, как его родные попеременно испытывали приливы облегчения и гнева. На Халли то орали, то обнимали его, то подчеркнуто игнорировали, то рыдали над ним – голова шла кругом. Арнкель его лупил – и не единожды, а каждый раз, как отец снова и снова осознавал всю гнусность его поведения, что случалось довольно часто.

Халли не пытался протестовать. Это было заслуженное наказание, и он это знал.

Больше всего его расстраивало поведение Катлы. В противоположность родным старая нянька помалкивала и держалась от него подальше.

– Ну же, Катла! Поговори со мной, а?

– Я целый месяц оплакивала малыша Халли. Он умер, его больше нет.

– Да нет же! Погляди, вот он я! Я вернулся…