Текст книги "Бисмарк: Биография"
Автор книги: Джонатан Стейнберг
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 44 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]
...
«Будь добр, сходи ко мне домой и собери служебные бумаги для Бюлова… Прости меня, если я досаждаю тебе своей просьбой, но ты же сманил меня в Потсдам и должен за это отвечать»111.
В августе 1844 года Бисмарк писал университетскому товарищу Шарлаху:
...
«Последние пять лет я жил один в деревне и с некоторым успехом улучшал свои финансовые дела. Но мне невыносима эта одинокая сельская, юнкерская жизнь, и я стою перед выбором: отдаться государственной службе или отправиться в дальнее путешествие. Пока же я подал прошение на должность в провинциальном правительстве, проработал шесть недель и понял, что и люди, и занятия такие же нудные и неинтересные, как и везде. Сейчас я нахожусь в отпуске и плыву по течению жизни без руля и без ветрил, и мне совершенно безразлично, на какой берег меня выбросит волна»112.
4 октября 1844 года Бисмарк съездил в Циммерхаузен на свадьбу Марии фон Тадден-Триглафф и Морица фон Бланкенбурга. Это была во всех отношениях запоминающаяся поездка. Мориц давно хотел познакомить Отто с «маленьким Гансом» фон Клейст-Ретцовом. 3 сентября 1844 года Ганс Клейст-Ретцов сдал с отличием третий, и последний, экзамен по юриспруденции и появился на свадьбе в приподнятом настроении. Мориц, знакомя Отто и Ганса, предупредил обоих о том, что один из них глуховат, и, разговаривая, они кричали до тех пор, пока новобрачный, сжалившись, не признался в своей дурацкой шутке. Герман фон Петерсдорф, биограф «маленького Ганса», написал потом: «Этот розыгрыш, положивший начало дружбе, сыгравшей в его жизни немаловажную роль, оказался пророческим. Придет день, когда они на самом деле не будут понимать друг друга»113. Свадьба закончилась трагически. Семья заказала фейерверк, он вышел из-под контроля и спалил значительную часть деревни Циммерхаузен114. Плохое предзнаменование.
Ганс фон Клейст-Ретцов действительно стал Бисмарку по-настоящему близким другом после Мотли и Кейзерлинга. Ганс родился в родовом поместье Киков 25 ноября 1814 года. Семья Клейст-Ретцов была самой влиятельной в уезде Бельгард, владея и в 1907 году пятой частью всех поместий в этих местах115. В детстве он хотел стать миссионером, и гонения королевскими властями старых лютеран лишь укрепили его в этом желании. В отличие от померанских друзей Бисмарка Ганс оставался правоверным ортодоксальным лютеранином116. В четырнадцать лет он поступил в земскую школу «Пфорта», самую престижную классическую гимназию Пруссии, которая, подобно школе «Ругби» доктора Томаса Арнольда, управлялась двенадцатью студенческими Inspektoren– инспекторами. Только в школе «Ругби» их называли Praeposters, старшими учениками, следящими за порядком. Там у него был друг Эрнст Ранке, младший брат выдающегося историка Леопольда фон Ранке. Гансу всегда претила профессия военного человека. По свидетельству биографа Петерсдорфа, его ужасала перспектива «бездушного существования на плацу», и он всячески уклонялся от службы, принесшей отцу «столько горьких слез»117. Неудивительно: в Семилетней войне Фридриха Великого в 1756–1763 годах участвовали 116 представителей рода фон Клейст, тридцать из них погибли в бою или от ран и болезней118. В мае 1835 года Ганса приняли в Берлинский университет, где он проучился три семестра, живя с Эрнстом Ранке119, который впоследствии вспоминал, что его однокашник каждое утро, едва проснувшись, читал Новый Завет на греческом языке. В декабре 1836 года Клейст поступил в Гёттинген и там, поднимаясь каждое утро в четыре часа, штудировал Библию (позднее он безуспешно пытался пристрастить к Библии и Бисмарка). До встречи с Бисмарком Ганс уже три года прослужил референдарием в высшем гражданском суде во Франкфурте-на-Одере под началом Эрнста Людвига фон Герлаха, которым он восхищался, но не боготворил. В 1845 году его избрали ландратом, главой сельского района, округи размерами двадцать квадратных миль и с населением 31 тысяча человек, центром которой была единственная большая деревня Бельгард, где насчитывалось 3327 жителей120. Неженатый Ганс тоже осваивал образ жизни сельского сквайра.
В апреле 1845 года Бисмарк плакался в письме сестре Мальвине, к тому времени вышедшей замуж за Оскара фон Арнима-Крёхельндорфа:
...
«К сожалению, я могу поделиться с тобой лишь крестьянскими жалобами: мучают ночные заморозки, больные коровы, плохие дороги и семена рапса, дохнут ягнята, голодают овцы, не хватает соломы, кормов, денег, картофеля и навоза… Я должен, черт возьми, жениться. Это стало для меня абсолютно ясно. Я чувствую себя одиноким и покинутым. А сырая весенняя погода навевает на меня тоску, грусть и жажду любви»121.
Бисмарк после замужества Марии снова начал ездить в Циммерхаузен, что, судя по всему, доставляло радость и ей. В мае 1845 года она писала подруге Элизабет фон Миттельштедт:
...
«Отто стал близок мне, как никогда прежде. Мы протянули друг другу руки, и я думаю, что это не случайный порыв. Ты не понимаешь, как много я вижу за его холодной элегантностью. Тебе может показаться смешным, что я потянулась к этой дружбе, но она занимает меня последние дни так сильно, что я не в силах больше молчать. Возможно, так выражается ощущение личной свободы, и потому столь притягательна дружба с померанским сфинксом, этим олицетворением дикой природы и заносчивости»122.
В июле 1845 года Мария фон Тадден сообщала Иоганне фон Путткамер о коллективном чтении «Ромео и Джульетты» с участием Бисмарка:
...
«Ты не поверишь. Адемар (кодовое имя Бисмарка) читал текст моего возлюбленного. Я не думаю, что это была уловка нашего хозяина. Просто так вышло… Я должна была выразить столько правдивых чувств, и я забыла о том, что некоторые особенно пикантные места, которые могли привести меня в смущение, мы заблаговременно – и по настоянию Морица – решили исключить»123.
Марии фон Тадден-Триглафф, исполнявшей роль Джульетты, было двадцать три года, а «Ромео» Бисмарку – тридцать. Она была красива, умна и глубоко набожна. Ей еще не встречался человек, подобный Бисмарку. И это неудивительно. Таких людей вообще не существовало. Ее письма ясно указывают на то, что Мария и Отто действительно любили друг друга. Лишь борьба за его душу – христианская миссия – позволяла Морицу фон Бланкенбургу, его другу и ее мужу, сносить их очевидное сближение. А как к этому относилась Иоганна фон Путткамер? Нам остается лишь догадываться.
Спустя несколько месяцев после чтения пьесы Шекспира заболел Фердинанд фон Бисмарк, и Отто поспешил к отцу в Шёнхаузен. Судя по письму сестре, отправленному в сентябре 1845 года, у отца что-то закупорило горло, и его кормили через трубки:
...
«Способ приема пищи, описанный мною, настолько искусственный и ненадежный, что не оставляет нам никаких надежд на выздоровление, если только не случится какое-то чудо и он начнет глотать еду естественным путем… Старику было бы тяжело прожить последние недели в одиночестве, не видя рядом ни одной родной души».
22 ноября 1845 года Фердинанд фон Бисмарк скончался124. Отто пришлось перебираться в Шёнхаузен заниматься поместьем отца, а в Книпхоф переехал Бернхард. Отношения с Марией не прекращались. В апреле 1846 года Бисмарк послал ей пространное письмо, составленное в рифмах, кипу книг со стихами и яблоки из собственного сада. Я позволю себе привести первые три куплета из его длинной, изящной и иронической поэмы:
Am letzten Dienstag sagten Sie,
Es fehlte mir an Poesie
Damit Sie nun doch klar ersehen
Wie sehr Sie mich da misverstehen
So schreibe ich Ihnen, Frau Marie,
In Versen, gleich des Morgens frh.125
Во вторник прошлый вы говорили:
Меня-де лиризмом обделили.
Но вам докажут эти строки,
Как вы от истины далеки.
Мои стихи, что шлю я вам,
Свежи, как росы по утрам [12] .
Прошло несколько недель, и Бисмарк отправил ей очередное письмо:
...
Дорогая фрау Мария!
Перед тем как послать письмо, я получил из Шёнхаузена тюк зеленой фасоли, которую я всю не смогу одолеть. Прошу отнестись к ней не как к жертвоприношению, которое я отобрал у молоха, поселившегося во мне. Я шлю вам также немного майорана и давно обещанного настоящего шёнхаузенского хлеба, а еще вторую часть Ленау [13] и кое-что Бека. Больше мне добавить нечего. Сейчас все мои мысли поглощены дренажем и осушением болот. Будьте здоровы и передавайте поклон всем, кому посчитаете нужным126.
Через четыре месяца – 10 ноября 1846 года – Мария фон Тадден-Бланкенбург умерла. Ей было двадцать четыре года. Ее смерть потрясла Бисмарка сильнее, чем уход из жизни отца и матери. Он писал сестре с болью:
...
«Если что-то и могло побудить меня к скорому отъезду из Померании, то только это ужасное событие. Впервые я потерял близкого человека, со смертью которого в моей судьбе образовалась мучительная, невосполнимая пустота… Ощущение пустоты, осознание того, что я больше не увижу и не услышу ее, ставшую мне не просто близкой, но и необходимой, столь неожиданно и ново для меня, что я до сих пор не могу поверить в реальность произошедшего. Родственники уповают на судьбу. Они надеются, что смерть всего лишь недолгая разлука, после которой рано или поздно последует радостное воссоединение»127.
После похорон Бисмарк, Ганс Клейст-Ретцов и Мориц остались втроем. Об этом скорбном вечере Мориц вспоминал и через сорок лет. «Помнишь, – писал он Гансу фон Клейсту-Ретцову, – за окнами завывал ледяной северо-восточный ветер, а мы трое, ты, Отто и я, сидели на табуретах, вытянув ноги к пылающему камину?»128
Смерть Марии заставила Бисмарка принять сразу два важных решения. 18 ноября, менее чем через неделю после ее кончины, он подписал контракт на сдачу в аренду Книпхофа герру Клугу, снимавшему прежде Панзин. Затем он надумал жениться на подруге Марии – Иоганне фон Путткамер. 21 декабря 1846 года Бисмарк в знаменитом Werbebrief, сватовском письме, посланном Генриху фон Путткамеру, попросил руки его дочери. Немало бумаги исписали биографы в попытках истолковать смысл этого послания. Стал ли Бисмарк истинным христианином, пиетистом, и оказало ли это какое-то влияние на его нещадный стиль властвования? Вопросы, безусловно, интересные, но гораздо интереснее – и менее освещено – то, почему сама Иоганна захотела выйти за него замуж. Она должна была знать и даже видеть собственными глазами увлечение Бисмарка подругой. Кроме того, Иоганна не обладала ни привлекательной наружностью, ни интеллектом Марии. Бисмарк никогда не послал бы ей философские книги.
Иоганна фон Путткамер родилась в семейном поместье Рейнфельд, располагавшемся в самом дальнем краю Померании, рядом с польской границей, 11 апреля 1824 года; так что ей был двадцать один год, когда она познакомилась с Бисмарком через подругу Марию. Ее семья даже среди пиетистов Померании прославилась своими суровыми и строгими нравами. Старший брат Иоганны умер в детстве, и она росла единственным ребенком в семье. На сохранившихся портретах она изображена с вытянутым лицом, заканчивающимся выпирающим подбородком. Она была дочерью сельского помещика, жила в отдаленном имении самого далекого района провинции и практически ничего не знала об остальном мире.
Трудно сказать, известно ли это было Иоганне, но в декабре 1846 года Бисмарк писал ее отцу:
...
«В первых же строках я выражаю суть моего письма: прошу у вас самое дорогое, что вы можете дать мне, – руки вашей дочери… Пока же я могу лишь рассказать со всей чистосердечностью о себе… и своем отношении к христианству. В раннем возрасте я отдалился от родительского дома и с той поры никогда не чувствовал в полной мере привязанность к домашнему очагу. Мое образование определялось стремлением к тому, чтобы приобрести позитивные знания и развить в себе понимание мира. Получив нерегулярное и несовершенное религиозное воспитание, в шестнадцать лет я был крещен Шлейермахером, и я не придерживался никакой другой веры, кроме голого деизма, в котором вскоре появились пантеистические тенденции… Не имея над собой никакого контроля, помимо общепринятых социальных ограничений, я окунулся в мир, совращаясь или совращая сам и попав в плохую компанию…»
Бисмарк утверждал в письме, что «чувство одиночества, появившееся после смерти матери», привело его в Книпхоф, где в нем «заговорил внутренний голос». Благодаря знакомству с Морицем фон Бланкенбургом он вошел в круг семейства Триглафф, пробудившего в нем совесть и стыд:
...
«В этом окружении я скоро почувствовал себя как дома. С Морицем и его женой, которая была мне как сестра, я нашел успокоение, какого не испытывал никогда прежде, семью и дом…
Я горько раскаивался в своем прошлом… Вести о смерти в Кардемине нашего дорогого друга впервые побудили меня на молитву, чего я раньше никогда не делал, и вызвали у меня слезы, которых я не проливал с детства. Бог не услышал моей молитвы, но Он и не отверг ее. Ибо я не утерял способности молиться, и во мне возникло осознание необходимости если не в покое, то в любви, которого у меня прежде тоже не было… Не знаю, как вы отнесетесь к такой резкой перемене душевного состояния, произошедшей всего лишь два месяца назад…»
Бисмарк просил лишь позволения приехать в Рейнфельд и лично посвататься к дочери Генриха фон Путткамера129.
Зная о существовании такого письма, я ожидал увидеть в нем свидетельство «заново родившегося» христианина. В послании, на мой взгляд, нет никаких указаний на этот счет. Бисмарк очень неясно выражает свое действительное душевное состояние и отношение к Богу. Поэтому нам трудно судить о том, почему все-таки герр фон Путткамер дал свое согласие. Вскоре после наступления нового, 1847 года он послал Бисмарку положительный ответ, попросив, правда, будущего зятя дать твердые гарантии следования канонам христианской жизни. Бисмарк ответил 4 января:
...
«Вы, достопочтенный герр фон Путткамер, спрашиваете меня: предпринял ли я какие-то конкретные шаги? В подтверждение я могу лишь сказать, что со всей решительностью намерен жить в согласии со всеми и в приобщении к святости, без которой не увидишь Господа. Не мне судить, так ли надежны мои действия, как мне бы того хотелось. Я вижу себя хромым и без Божьей помощи буду лишь и дальше спотыкаться».
Бисмарк не смог приехать сразу же, задерживали обязанности начальника плотины: Эльба угрожала выйти из берегов. «Впервые в жизни я жаждал сильных морозов», – писал он Путткамеру130.
12 января 1847 года Отто Леопольд Эдуард фон Бисмарк-Шёнхаузен обручился с Иоганной Фридерикой Шарлоттой Доротеей Элеонорой фон Путткамер. В тот же день он отправил сестре Мальвине фон Арним записку: «Все в порядке»131.
Когда Бисмарк обручался, уже назревала гроза революции 1848 года, в которой Бисмарк дебютировал в роли политика. Пока же Бисмарк был поглощен неотложными брачными делами и забросал Иоганну письмами, пространными, душевными, с цитатами из английских поэтов Байрона, Мура, обращаясь к ней и по-английски, и по-итальянски, и по-французски – «Dearest», «Giovanna mia», «Jeanne la m chante», если она не отвечала, и заверяя «en proie des motions violentes» [14] . Именно в этот период он написал пространное послание о матери и отце, которое я цитировал ранее.
Его письма полны мягкого юмора и иронии, как, например, это мартовское послание Иоганне о вековом господстве консерватизма в доме его предков, в одних и тех же комнатах появлявшихся на свет и умиравших, и сохраняющимся, как свидетельствуют картины на стенах и церковные книги, «со времен закованных в латы рыцарей, князей Тридцатилетней войны с длинными локонами и изогнутыми бородками, джентльменов восемнадцатого века, важно расхаживавших по залам на красных каблуках, и всадников с «конскими хвостами» на голове вплоть до эпохи тщедушного молодого человека, примостившегося у ваших ног»132.
В таком же стиле через месяц Бисмарк описал сестре свое житье с обретенными родственниками:
...
«Что касается лично меня, то я чувствую себя достаточно неплохо, если не считать головную боль, которую мне доставляет теща, потчующая меня ежечасно крепким рейнским вином, поскольку искренне убеждена в том, что я взращен на этих напитках и мне необходимо выпить для бодрости духа за день кварту или две. В целом же я пребываю в тех условиях комфорта, которого у меня не было много лет, и живу одним днем с беззаботностью студента»133.
Однако уже 8 мая 1847 года он сообщал своей невесте совсем иные новости:
...
«Родная, единственная и любимая Хуанита, моя лучшая половинка (на английском языке), не знаю, какие еще нежные слова я могу написать тебе, чтобы ты меня простила. Не стану заставлять тебя гадать, чтобы ты не заподозрила худшее, просто скажу, что меня избрали в ландтаг… Один из наших депутатов, Браухич, заболел и не может участвовать в заседаниях… Поскольку среди шести депутатских мест первая позиция освободилась, то сословия Магдебурга должны были передвинуть вторую позицию на первую и заполнить шестое место. Однако они неожиданно избрали меня на первую позицию, хотя я новый человек в графстве и даже не запасной депутат»134.
Родился новый Бисмарк – политик. С этого момента и до самой смерти в 1894 году Иоганне придется переносить и долгие отлучки, и нервные срывы, и невероятную занятость делами мужа, наконец нашедшего свое настоящее призвание. Нарушив избирательные правила, сословия Магдебурга дали дорогу карьере величайшего государственного деятеля XIX столетия, а Иоганна фон Путткамер лишилась полноценного внимания мужа еще до того, как они формально обвенчались.
Какой же была Иоганна? Фридрих фон Гольштейн, впервые увидевший ее в посольстве, приехав в Санкт-Петербург в 1861 году, писал в мемуарах:
...
«Ее единственной привлекательной чертой были изумительные темные глаза. У нее также были темные волосы, что указывало на славянское происхождение семейства Путткамер. Она была полностью лишена женского очарования, не придавала никакого значения одежде и жила только интересами семьи. Свой музыкальный талант она использовала в основном для того, чтобы доставлять удовольствие самой себе, хотя Бисмарк любил послушать, как она исполняет классические произведения, например, Бетховена. В обществе ее манера говорить и поведение не всегда были подобающими, но двигалась она со спокойным достоинством, не позволявшим ей выглядеть дурно воспитанной или неуверенной в себе. Муж давал ей полную свободу. Я никогда не видел, чтобы он упрекал ее в чем-либо»135.
Через пару лет свое впечатление об Иоганне записала баронесса Хильдегард Гуго фон Шпитцемберг (рожденная 20 января 1843 года). Ей было двадцать лет, и она еще не была замужем за Карлом фон Шпитцембергом, когда вместе с отцом, бывшим премьер-министром королевства Вюртемберг бароном Фридрихом Карлом Готтлобом Варнбюлером фон унд цу Хеммингеном (1809–1889) нанесла визит новому прусскому министру-президенту в июне 1863 года. Она пометила в дневнике:
...
«Вернувшись, мы обнаружили приглашение на чай. Мы набросили на себя наши лучшие одеяния и поехали на Вильгельмштрассе, 76. Фрау фон Бисмарк, женщина чуть более сорока лет, темноволосая, с темно-карими глазами, встретила нас любезно. Благодаря ее простоте и доверительности мы скоро чувствовали себя как дома. Позднее пришел ее муж, высокий, красивый мужчина с волевым, почти дерзким выражением лица. Они устраивали что-то вроде дня открытых дверей…»136
На следующий день они снова были у Бисмарков, и Хильдегард записала:
...
«Все в доме просто, естественно и изящно, мне очень понравилось. После обеда отец и Бисмарк увлеклись политической дискуссией, обсуждая что-то с явным интересом»137.
Теперь самое время рассказать немного о любительнице вести дневниковые записи. Хильдегард Шпитцемберг, Freifrau, то есть «баронесса», принадлежала к тому типу людей, которые отличаются наблюдательностью и желанием фиксировать свои наблюдения. Она была умна, начитанна, эмоциональна и вовсе не походила на пруссачку. Хильдегард вела дневник каждодневно с десяти лет и до самой смерти в 1914 году, наступившей, когда ей исполнился семьдесят один год. Из нее получился прекрасный летописец: настырный, внимательный и проницательный. Ее муж, посланник Вюртемберга в Берлине барон Карл Гуго фон Шпитцемберг, за которого она вышла замуж 18 сентября 1864 года, имел дом на Вильгельмштрассе рядом с Бисмарками. Поскольку Хильдегард блистала и молодостью, и красотой, и умом, то Бисмарк нашел в ней привлекательную и интересную собеседницу. Толковая красавица любила записывать все, что видела и слышала, и неудивительно, что ее дневники послужили для меня важнейшим источником информации о Бисмарке. Когда в ноябре 1887 года князь и княгиня Бисмарк отправились на прием ко двору короля, Хильдегард Шпитцемберг пометила: «16 ноября. У Б. выезд ко двору – великое событие. Очень хочется увидеть, какое старье дражайшая леди вытащит из своего гардероба и с радостью напялит на себя»138.
Баронесса Шпитцемберг бывала у Бисмарков регулярно и нередко за столом оказывалась по правую руку от хозяина. Бисмарк уделял ей такое повышенное внимание, что в марте 1870 года она отметила в дневнике:
...
«Граф Бисмарк обходителен со мной более обыкновенного и при каждой возможности старается увидеть меня. Что за этим – какой-то практический замысел или сугубо личный интерес?»139
Вероятно, и то и другое: и «замысел», и «сугубо личный интерес». Бисмарк проигрывал с «Хильгахен» такой же сценарий запретной и невозможной любви, как и с Марией. Красивая и умная женщина, похожая на мать, недоступна, и для того чтобы покончить с одиночеством, ему ничего не оставалось, кроме как ограничиться более простым вариантом решения проблемы. Аналогичная ситуация повторится в середине шестидесятых годов в отношениях с княгиней Екатериной Орловой, чистых и искренних, но наверняка тяжело переносившихся Иоганной. В 1888 году Бисмарк с необычайной откровенностью разговорился с Хильдегард о своих взаимоотношениях с женой и дочерью, о чем тоже имеется запись в ее дневниках:
...
«Когда я заметила, что у императрицы никогда не было властелина, который бы поучил ее уму-разуму, князь сказал: «С женой это иногда может получиться, с дочерью разговаривать – целое искусство. Мы с Марией не раз ссорились. При всем ее интеллекте, у нее очень узкий круг интересов: муж, дети, она думает только о них и практически ни о ком больше, не говоря уже о человечестве. К тому же она ленива, и это тоже проблема». В ответ я выразила удивление: если даже дочь не разделяет его интересы, то она по крайней мере его любит, что совершенно очевидно. «Такая же история и с женой, – продолжал князь. – Хотя в этом есть и положительные стороны. Дома я живу в другом мире». Можно долго говорить о возможности реального духовного родства между супругами или между родителями и детьми. Что касается князя, то он выразил свое мнение на этот счет, сказав со смехом в ответ на тост Лендорфа: “Да, она – моя самая лучшая жена, какую я когда-либо имел”»140.
Проницательная баронесса с присущей ей интуицией, благодаря которой она и стала выдающейся мемуаристкой, разглядела изъян в отношениях Бисмарка с женой. Хильдегард уверена в возможности «реального духовного родства между супругами или между родителями и детьми», чего князь был лишен. Без сомнения, Иоганну он любил. Об этом свидетельствуют его письма. Однако, как признавался Бисмарк баронессе Шпитцемберг, Иоганна не могла быть ему ни интеллектуальным, ни политическим, ни творческим соратником: сближала их в какой-то степени разве только музыка. Она не могла играть и роль «светской дамы», которой в полной мере была баронесса Хильдегард Гуго фон Шпитцемберг, дочь сиятельного вельможи, премьер-министра королевства и супруга другого знатного вельможи, истинных аристократов. В июне 1885 года баронесса Шпитцемберг расчищала письменный стол: «Просматривая приглашения, полученные за прошлую зиму, прежде чем порвать их и выкинуть, я подсчитала, что с ноября меня 41 раз приглашали на званые обеды и 53 раза – на званые вечера»141. Простая арифметика показывает, что баронессе за 197 дней прислали 94 приглашения, иными словами, она в продолжение шести с половиной месяцев через день выезжала на светские приемы, не считая менее важные встречи, не требовавшие официальных письменных приглашений. Леди из высшего общества вела образ жизни, незнакомый Иоганне. В какой-то момент Бисмарки просто-напросто перестали выходить в свет. Как отмечал Гольштейн, Иоганна не хотела участвовать в светских играх и приспосабливаться к ним. Отплачивала ли она таким манером Бисмарку за то, что он женился на ней рикошетом?
Когда Иоганна умерла 27 ноября 1894 года, Хильдегард Шпитцемберг вдруг обнаружила, что ее больше не приглашают «к Бисмаркам». Стало очевидным, что именно Иоганна вызывала ее для исполнения той роли, играть которую ей самой было не дано: одарять Бисмарка необходимой для него дозой женской красоты и интеллекта. 1 апреля 1895 года, в день восьмидесятилетия Бисмарка, баронесса, впервые не получив приглашение, поняла, что после смерти Иоганны она лишилась доступа в дом Бисмарков:
...
«С уходом из жизни княгини я потеряла человека, благодаря которому мои желания и права хоть чего-то стоили. Мария полностью устранилась, сыновья, даже когда Бисмарки были рядом, меня избегали. Если бы я была мужчиной, то поселилась бы где-нибудь во Фридрихсру и наслаждалась бы всем от А до Я»142.
Общение с великим человеком было необходимо баронессе и в личном, и в интеллектуальном плане. Оно обеспечивало ей контакт с миром высокой политики, наполняло смыслом и интересами ее собственное существование и предоставляло материал для дневников. Бисмарк находился в центре государственной власти в Германской империи, и его благосклонность поднимала престиж Шпитцембергов в обществе, все еще устроенном на принципах аристократической иерархии. Когда Иоганна умерла, этот контакт исчез. Постаревшему Бисмарку баронесса была больше не нужна, и она больше его не видела.
Весной 1847 года сословия Магдебурга избрали депутатом тридцатидвухлетнего сельского помещика, известного своим буйным поведением и безответственными, вызывающими высказываниями. Но он обладал тем качеством, которого не имел никто и среди его сверстников, и среди выходцев из той же социальной среды: необычайно сильной и притягательной индивидуальностью. Эта его гигантская, уникальная самость и повлияла на выборщиков. У него не было ни опыта, ни поручителей, ни соответствующей квалификации. Но он был Бисмарком. И этого оказалось достаточно.
4. Бисмарк заявляет о себе, 1847–1851
Бисмарк вошел в политику благодаря своему статусу землевладельца и влиятельным соседям. 19 декабря 1846 года прусский министр юстиции выпустил директиву, предписывавшую подготовить предложения по реформе традиционной системы патримониального правосудия, при которой юнкеры-помещики сами выносили решения, выступая в роли и судей и присяжных. Как всегда, усмотрев в этом угрозу своим наследственным помещичьим интересам, Бисмарк начал действовать. Вместе с влиятельным соседом Эрнстом фон Бюловом-Куммеровом (1775–1851)1 он представил план, получивший название Регенвальдской программы реформ. Они, видимо, хотели упредить кайзера, которого могли склонить к тому, чтобы поддержать «всякого рода нападки на патримониальное право». Бисмарк и его сосед предложили создать окружные патримониальные суды с председателем и по меньшей мере двумя судьями. Они будут заседать в деревнях на регулярной основе2. Бисмарк развил бурную деятельность: 7 января 1847 года созвал собрание коллег-землевладельцев своего округа, 3 марта выступил на сейме графства, а 20 марта – перед Магдебургской дворянской ассамблеей. 8 марта у него состоялся «продолжительный, несколько часов, разговор с Людвигом фон Герлахом, восхитившим его своими талантами»3. Сейм поручил Бисмарку подготовить меморандум, уполномочив его и встретиться с министром в Берлине для выяснения позиции правительства по этой проблеме.
26 марта 1847 года Бисмарк послал Людвигу фон Герлаху собственный план реформирования сословного правосудия (без соавторства с Бюловом-Куммеровом), предложив заменить индивидуальные помещичьи суды окружными судами, с тем чтобы землевладельцы избирали окружного судью по той же схеме, по которой провинциальные собрания избирают ландрата или своего представителя. Герлах написал на полях:
...
«Со временем осуществимо, в зависимости от степени единомыслия, пока же односторонне. Большинство сословных судей и большинство влиятельных защитников патримониального правосудия воспримут план как предложение упразднить существующую систему»4.
Политическая деятельность доставляла Бисмарку огромное удовольствие. «Идеи во мне бурлят и бьют через край», – писал он Иоганне5. Бисмарк наконец нашел свое призвание в жизни. Он стал – и всегда оставался – блистательным парламентским политиком, обладавшим силой убеждения и магнетизмом. Он много разъезжал, общался с избирателями, готовил проекты резолюций и в конце концов заставил их принять предложения о реформах, которые, по замечанию Герлаха, означали «упразднение» традиционного патримониального суда. Тогда Людвиг фон Герлах впервые столкнулся с природным дарованием, которое они с братом Леопольдом выпустили на волю, сразу же утеряв над ним контроль.
Когда Бисмарк 8 мая 1847 года сообщал Иоганне об избрании депутатом Соединенного ландтага, он представил дело так, как будто это случилось без его участия. Магдебургские сословия, писал он, «избрали меня на первую позицию, хотя я и новый человек в провинции и даже не запасной депутат»6. В действительности все обстояло иначе. Кампания, которую вел Бисмарк за принятие предложений о реформе патримониальных судов, сделала его известным не только в провинции, но и за ее пределами.
3 апреля 1847 года король Фридрих Вильгельм IV пригласил весь депутатский корпус восьми провинциальных парламентов Пруссии собраться на Соединенный ландтаг в Берлине. Он спланировал его как средневековое, феодальное, романтическое мероприятие, ничем не напоминающее французское национальное собрание и не приемлющее принцип «один человек – один голос». Фридрих Вильгельм IV относился к «государству как к произведению высочайшего искусства… и намеревался допускать в свой храм только те духовные силы и тех людей, которые всецело признают его королевское величество»7. Представительство должно быть основано лишь на Stnde, то есть на сословиях. Лорды или господа формируют верхнюю курию, а дворяне, города и сельские общины – нижнюю курию. Король не собирался также признавать обещание своего предшественника, сделанное еще в 1815 году относительно надлежащей конституции и парламентской ассамблеи для королевства и за двадцать пять лет так и не выполненное Фридрихом Вильгельмом III. Функции его новой ассамблеи должны были сводиться лишь к утверждению новых налогов8. Феодальные оковы, по выражению Кристофера Кларка, сохранялись и вступали в противоречие с реалиями. Провинциальные парламенты появились в 1823 году:
