Текст книги "Бисмарк: Биография"
Автор книги: Джонатан Стейнберг
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 44 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]
Работая над биографией Бисмарка, я не мог не обратить внимание на то, что все его угрозы об уходе в отставку, длительные отлучки из Берлина, болезни и ипохондрия были частью тактических приемов в достижении своих целей. Теперь я отчетливо понимаю, что психологический треугольник со «слабым» императором и «сильной» императрицей создавал ему непреходящую боль, словно вся его политическая судьба нуждалась в том, чтобы израненный психический мускул постоянно корежился и выкручивался на грани переносимости. Когда в 1884 году появился доктор Эрнст Швенингер, из-за обжорства, физического недомогания и хронической бессонницы Бисмарк чуть ли не умирал. Швенингер исцелял «железного канцлера» самым простым способом: обернул теплыми влажными полотенцами и держал его за руку, пока тот не засыпал. Не напоминало ли это теплоту любящей матери?
В 1816 году семья Бисмарк перебралась в померанское поместье Книпхоф, доставшееся Фердинанду в наследство от дальнего родственника, о чем мы уже упоминали. Имение было большое, но деревня захудалая и находилась к тому же далеко от Берлина. В двадцатых годах Фердинанд отказался от выращивания зерна и перешел на животноводство. Бисмарк всегда предпочитал леса Померании зерновым полям Шёнхаузена31. Маленькому Бисмарку полюбился Книпхоф, о чем он позднее в 1864 году говорил фон Койделю на пути в Лейпциг:
...
«До шести лет я всегда был на свежем воздухе или в стойлах. Старый пастух однажды предупредил меня, чтобы я не залезал под коров. Корова может наступить на тебя, сказал он. Корова жует и ничего не замечает. Я потом часто вспоминал об этом, когда видел, как люди без раздумий и колебаний сминают друг друга»32.
В шесть лет он пошел в школу Пламана, проучившись в ней тоже шесть лет. Мы располагаем самым первым письменным свидетельством дарования Бисмарка, датированным 27 апреля 1821 года. Я не могу воспроизвести оригинальную орфографию, но и одной прозы достаточно для того, чтобы сделать соответствующие выводы. Не каждый шестилетний ребенок способен написать такие строки:
...
«Дорогая матушка, я благополучно добрался до места, оценки выставлены. Надеюсь, вы будете довольны. У нас новый прыгун, он умеет выполнять трюки верхом на лошади и на ногах. Шлю вам привет и пожелания доброго здравия, такого же, в каком вы были, когда мы уезжали от вас. Ваш любящий сын Отто»33.
Еще один пример ранней прозы Бисмарка сохранился с Пасхи 1825 года, и он показывает, как далеко ученик продвинулся в письменности:
...
«Дорогая матушка!
Я в полном здравии. Теперь нас будут переводить в другие классы. Меня перевели во второй класс по арифметике, естественной истории, географии, немецкому языку, пению, правописанию, рисованию и гимнастике. Пришлите нам поскорее барабан для сбора урожая. Строгий учитель ушел от нас, и к нам пришел другой учитель по имени Кайзер. Ушел из школы и один ученик. Нам начали преподавать новый курс. Господин и госпожа Пламан чувствуют себя хорошо. Будьте здоровы, пишите и передавайте всем привет от вашего преданного сына Отто»34.
В 1827 году в жизни Бисмарка произошли перемены. В возрасте двенадцати лет он поступил в гимназию Фридриха Вильгельма в Берлине. В период между 1830 и 1832 годами Отто перешел в гимназию Серого монастыря, там же, в Берлине. Трудно сказать, почему он сменил место дальнейшей учебы. На некоторые размышления наводит запись, сделанная в его последней школьной аттестации под рубрикой «прилежание»: «Некоторая распущенность, школьной посещаемости недоставало постоянства и регулярности»35. Они с братом жили в семейном городском доме на Берендштрассе, 53: зимой с родителями, а летом – одни под присмотром домработницы и домашнего учителя.
Летом 1829 года братья разделились, и письмо, отправленное четырнадцатилетним Отто Бернхарду из Книпхофа, по живости стиля и тональности свидетельствует о том, что состоялся дебют одного из лучших мастеров пера XIX века:
...
«Во вторник у нас было многолюдно. Пришли его превосходительство президент округи, банкир Румшюттель (он ничего не говорил, а только пил), полковник Эйнхарт. Маленькая Мальвина, младшая сестра, становится очень привлекательной, говорит по-немецки и по-французски, не замечая, как это происходит… Она помнит тебя и все время спрашивала: «Беннат тоже придет?» Она очень обрадовалась, увидев меня. Они перестраивают винокурню, строят новый дом с погребами, старую конюшню переделывают в жилье. Поденщики переходят в овечий загон, где они уже и живут.
У Карла будет дом. У меня было ужасно много работы. В Циммерхаузене я подстрелил утку»36.
Летом следующего года Отто описал Бернхарду комическое происшествие, случившееся в Книпхофе:
...
«В пятницу из местной тюрьмы сбежали трое предприимчивых парней: поджигатель, разбойник и вор. Вся округа наполнилась патрулями, жандармами и ополченцами. Люди встревожились, опасаясь за свои жизни. Вечером отряд из двадцати пяти ополченцев, вооруженных чем попало, мушкетами, пистолетами, вилами, косами и камнями, отправился ловить зверюг. На всех перекрестках у Цампеля стояли дозоры. А наших вояк сковал страх. Надо объединиться, призывали они. Но другой отряд с перепугу ничего не ответил. В результате один из них куда-то испарился, а другой – засел в кустах»37.
Естественно, «предприимчивых парней» так и не поймали.
15 апреля 1832 года Бисмарк получил abitur, аттестат зрелости, сертификат об окончании средней школы, дававший право на поступление в университет. 10 мая 1832 года его приняли в Гёттингенский университет на курс «права и государственного управления»38. Гёттингенский университет Георга Августа был основан в 1734 году Георгом II, курфюрстом Ганновера и королем Великобритании и быстро превратился в центр «английского Просвещения» на континенте. На первый взгляд он не очень подходил для юнкеров вроде Отто фон Бисмарка, однако у него имелись и другие привлекательные преимущества. Как отметила Маргарет Лавиния Андерсон, «Гёттинген отличался преобладанием среди студентов аристократии, на променадах всегда прогуливались романтические герои в щегольских бархатных сюртуках, с кольцами и шпорами, длинными локонами и усами и непременно с парой отменных бульдогов»39.
Возможно, именно это обстоятельство привлекло Бисмарка, хотя у Джона Лотропа Мотли, высокородного американца из Бостона, приехавшего специально для учебы в Гёттингене, сложилось совсем другое мнение об университете. В 1832 году он писал домой в Бостон:
...
«Во всех смыслах не стоит оставаться слишком долго в Гёттингене. Большинство профессоров, прославивших университет, умерли или деградировали, а сам город невыносимо скучен»40.
Мотли родился в один день с Бисмарком, но был на год старше его. Подобно своему приятелю, он происходил из того же социального класса, в котором все знают другу друга. Он переписывался с Оливером Уэнделлом Холмсом, знал Эмерсона и Торо и благодаря своим связям стал вначале американским посланником в Вене, а потом в Лондоне, не имея для этого никакой дипломатической подготовки. Способный лингвист, Мотли в совершенстве владел немецким языком, учил голландский язык и написал монументальный многотомный труд по истории Голландской республики, принесший ему известность еще при жизни. В двадцатых – тридцатых годах среди знатных американцев и англичан вошло в моду несколько лет поучиться в германских университетах, развивавших нестандартное мышление. Уильям Уэвелл, математик и философ, долгое время возглавлявший Тринити-колледж Кембриджа, заинтересовался Naturwissenschaft(естественными науками) и новым типом германского университета и пытался внедрить нечто подобное в своем учебном заведении. Литтон Стрэчи в труде «Выдающиеся викторианцы» описывал трактарианца, преподобного Эдварда Пьюзи, друга Ньюмена и Кибла, как человека состоятельного и эрудированного, профессора и каноника Крайст-Черча, «по слухам, бывавшего в Германии»41. Стрэчи намекал здесь на контраст между степенными оксфордскими клерикалами двадцатых – тридцатых годов XIX века с заносчивыми молодыми людьми вроде Пьюзи, «бывавшего в Германии» и вернувшегося с новыми концепциями теологии и критики Библии.
Мотли не очень волновали проблемы церкви. Помимо исторических исследований, он написал роман о жизни в германском университете. «Американ нэшонал байографи онлайн» посвятил ему несколько строк: «Первый роман Мотли «Надежда Мортона», по сути, историческое повествование, вышел в свет в 1839 году, и то незначительное внимание, которое уделили ему критики, было откровенно негативным. Автору инкриминировали неумение выстраивать сюжетную линию, убогий стиль и бесцветность образов». Конечно, у романа Мотли есть свои недостатки, но он ценен прежде всего тем, что в нем главную роль играет наш герой Отто фон Бисмарк, выведенный в образе Отто фон Рабенмарка. Благодаря американцу мы располагаем описанием и личности студента Бисмарка, и места его учебы.
Мотли познакомился с семнадцатилетним первокурсником во время « eine Bierreise», «пивного тура», цель которого состояла в том, чтобы «напиться» в наибольшем числе немецких городов. Мотли-Мортон так описывал Рабенмарка-Бисмарка:
...
«Рабенмарк считался «лисом» (прозвище первокурсников), только еще начинающим состязаться со студентами-ветеранами в выпивке. В то время ему не было и семнадцати лет, но в смысле зрелости характера, да и во всем другом он выглядел неизмеримо взрослее сверстников… Он был строен, достаточно высок, хотя фигура его еще не совсем возмужала. Одевался он по самой последней студенческой моде. На нем был невообразимый сюртук без ворота и пуговиц, лишенный какого-либо определенного цвета и формы, широченные брюки и сапоги с железными каблуками и угрожающими шпорами. Он носил рубашку без воротника и галстука, и его волосы свисали за уши на шею. Первые наметки усов, тоже без определенного цвета, завершали облик его лица. Непременным атрибутом экипировки была и сабля на поясе. Он прибавлял к своему имени приставку «фон», поскольку происходил из богемской семьи, удостоившейся баронского титула еще до Карла Великого, носил на указательном пальце огромное кольцо с печаткой, на которой был изображен геральдический знак. Таким я узнал Отто фон Рабенмарка, который в иной, более благоприятной среде мог бы сделать себе имя и добиться известности. Он был наделен талантами и качествами не по годам»42.
Уже тогда юный Бисмарк выделялся своей незаурядностью. Спустя некоторое время Мотли повстречался с прототипом Бисмарка на улице Гёттингена. Вначале он описывает улицу, на которой изо всех окон высовывались головы и плечи студентов: «На них были безвкусные смокинги-кепи и разноцветные домашние халаты, а из ртов торчали длинные трубки и кисточки»43.
Рабенмарк прогуливался на улице с собакой Ариель: оба – в нелепых одеяниях. Когда четверо студентов, стоявших поблизости, расхохотались, фон Рабенмарк вызвал троих на дуэль, а четвертого, оскорбившего собаку, заставил по-собачьи прыгать через палку. Затем они отправились в комнаты Бисмарка. Мортон обращает внимание на простую меблировку, пол «без ковра и засыпанный песком». Одну из стен украшали силуэты:
...
«Особый и непременный элемент обстановки в комнате немецкого студента – профили друзей, обычно в четыре или пять дюймов, выполненные из черной бумаги на белом фоне и вставленные в квадратные рамки из черного дерева. Приятелей у Рабенмарка, похоже, было немало. На стене насчитывалось по меньшей мере около ста силуэтов, располагавшихся рядами с уменьшением каждого ряда на одну рамку, так что на верху пирамиды оставался один профиль – «старшего» друга из померанского клуба… Другую стену украшали « schlgers », дуэльные шпаги, укрепленные крест-накрест44.
«Здесь, – сказал Рабенмарк, войдя в комнату, расстегнув пояс и сбросив пистолеты и schlger на пол, – можно на время забыть о буффонаде и вести себя нормально. Утомительное это дело – renommiring (завоевывание репутации, или реноме. – Дж. С .). Я – лис. Когда три месяца назад я пришел в университет, у меня не было ни одного знакомого. Я решил во что бы то ни стало вступить в Landsmannschaft (дуэльное общество. – Дж. С .) [7] , хотя у меня было очень мало шансов для успеха. Однако я добился своего и стал уважаемым членом корпорации. Каким образом, вы думаете, мне удалось сделать это?»
«Полагаю, что вы подружились с президентом или старшим, как вы его называете, и другими магнатами клуба», – ответил я.
«Вовсе нет. Напротив, я публично оскорбил их самым наглым образом. После того как я разбил нос старшему, рассек губу другому старшекурснику и наградил менее суровыми знаками внимания еще несколько человек, весь клуб, восхитившись моей храбростью и желая заручиться поддержкой такого доблестного драчуна, проголосовал за меня… Я намерен возглавлять моих товарищей здесь и возглавлять их в загробной жизни. Вы видите, что я человек рациональный и вовсе не похож на тех дурных фигляров, которых вы встретили на улице полчаса тому назад. Думаю, что только таким путем можно добиться превосходства. Придя в университет, я сразу же решил взять верх над своими соперниками, а все они экстравагантные, эксцентричные и жестокие. Я должен был стать в десять раз экстравагантнее, эксцентричнее и жестче…» Тогда Рабенмарку было восемнадцать с половиной лет»45.
Эрих Маркс, опубликовавший в 1915 году первую обстоятельную биографию Бисмарка и использовавший интервью современников с реальным Бисмарком, – один из немногих историков, читавших роман Мотли. Он отметил: «В гёттингенском студенте Рабенмарке очень точно обрисован Бисмарк, его повадки, облик, разговорная манера»46. Маркс тоже пишет об увлечении Бисмарка поединками: буян за три семестра участвовал в двадцати пяти дуэлях47. Однако историк упускает одно важное обстоятельство, касающееся романа «Надежда Мортона». Маркса прежде всего интересует Бисмарк, а не Мотли. Но в романе мы видим две выдающиеся личности: одна из них вдохновила, а другая – написала биографическую новеллу о гёттингенском студенте. Восемнадцатилетний Бисмарк уже обладал особой аурой. Мотли дает нам абсолютно верные детали, отражающие особенности натуры Бисмарка. Во-первых, как пишет историк-новеллист, «в смысле зрелости характера, да и во всем другом он выглядел неизмеримо взрослее сверстников». А во-вторых, уже словами самого Бисмарка, Мотли показывает его прирожденное стремление к лидерству: «Я намерен возглавлять моих товарищей здесь и возглавлять их в загробной жизни… Я человек рациональный… Думаю, что только таким путем можно добиться превосходства». С юных лет Бисмарку была свойственна тяга к властвованию и господству над другими людьми. Позднее во всей своей политической деятельности он компромиссам обычно предпочитал конфликт, словно конфликт обладал особым свойством расчищать и прояснять разделительные линии между друзьями и врагами и служил более эффективным средством для определения характера собственных действий.
В Гёттингене Бисмарк часто конфликтовал с начальством. В XIX веке в Гёттингенском университете, как и в Кембридже, действовали собственные суды и существовала практика Karzerstrafe– заключения в университетскую тюрьму непослушных студентов, изловленных Pedells[8] (в Кембридже они есть и сейчас, и их называют «бульдогами»)48. Бисмарк, естественно, не мог избежать наказания. Как это случилось, нам неизвестно, но весной 1833 года он писал ректору Гёттингена:
...
«Ваша светлость великодушно отложили Karzerstrafe , заключение в карцер, наложенное на меня, до моего возвращения после празднеств дня Архангела Михаила. Однако повторное заболевание, окончание которого невозможно предвидеть, заставляет меня оставаться в Берлине и здесь продолжить занятия, так как дальняя дорога еще больше ослабит мой и без того обессиленный организм. В этой связи покорнейше прошу вашу светлость разрешить мне отбыть срок наказания здесь, а не в Гёттингене. Покорнейший слуга вашей светлости Отто фон Бисмарк, студ. юр.»49.
Некоторое представление о настроениях и планах студента Бисмарка дают его письма «собрату» (по дуэльному сообществу «Померания») Густаву Шарлаху (1811–1881). В первом письме он сетует на стандартные студенческие материальные затруднения:
...
«Выдержал несколько неприятных разговоров со стариком. Он напрочь отказывается оплачивать мои долги. Это делает из меня мизантропа… Нехватка денег не такая острая, поскольку мне предоставлен большой кредит, но в результате мне приходится вести неряшливый образ жизни. Я выгляжу больным и бледным, что старик, конечно же, отнесет на счет недостатка средств, когда я приеду домой к Рождеству. Я устрою сцену, скажу ему, что скорее стану магометанином, лишь бы не голодать, и тогда все мои проблемы разрешатся»50.
В следующий раз Бисмарк образно и с юмором описывает Шарлаху, в кого он превратится, если пойдет служить не в государственную бюрократию, а поедет домой управлять одним из поместий отца. Когда лет через десять Шарлах навестит его, то увидит перед собой «откормленного офицера Landwehr(ландвера, ополчения. – Дж. С.), усатого, ненавидящего и поносящего на чем свет стоит французов и евреев, бьющего самым нещадным образом своих собак и слуг и терроризируемого женой. Я буду носить кожаные штаны, ездить, подвергаясь осмеянию, на рынок в Штеттин, а когда ко мне обратятся со словами «герр барон», я расправлю усы и сброшу с цены пару долларов. В день рождения короля я напьюсь и буду орать «Виват!»; вообще по каждому поводу буду восторгаться, давать честное слово, говорить «мое почтение!» и «какая превосходная лошадь!». Короче, я буду безумно счастлив в своем семейном сельском мирке car tel est mon plaisir(приносящем мне радость)»51.
В этой зарисовке Бисмарк создал выразительный портрет типичного сельского юнкера-помещика, проявив незаурядные литературные способности, чем, собственно, письмо и обратило на себя внимание. Автору тогда только что исполнилось девятнадцать лет. Когда Бисмарк всерьез занялся политикой, Германия потеряла выдающегося прозаика. В третьем письме Шарлаху, составленном в начале мая 1834 года, Бисмарк делится своими планами. Он намеревается сдать государственные экзамены и поменять соискание почетной степени доктора права на королевскую службу, то есть стать Referendar, референдарием [9] при Берлинском муниципальном суде:
...
«Я планирую прослужить здесь год, затем перейду в провинциальное правительство в Ахене, после двух лет сдам экзамены на дипломата и отдамся в руки судьбы, которая пошлет меня куда-нибудь, мне совершенно безразлично – куда, в Петербург или Рио-де-Жанейро… Увы, и в этом письме ты не можешь не заметить моей давней привычки слишком много говорить о себе. Сделай мне одолжение, следуй моему примеру и нисколько не тревожься о том, что тебя могут уличить в тщеславии»52.
Примерно в это же время случайная встреча изменила его жизненные планы. Летом 1834 года Бисмарк познакомился с лейтенантом Альбрехтом фон Рооном, блестящим военным офицером, выпускником престижной (Прусской военной) академии. Генеральный штаб, еще в двадцатые годы развернувший свою деятельность в полную силу, разработал масштабный проект по съемке и картографированию всей территории Прусского королевства: эта практика продолжалась вплоть до Второй мировой войны. (В университетской библиотеке Кембриджа хранится полный комплект карт вермахта, состоящий из тысяч листов, настолько детальных, что по ним можно намечать действия взводов и даже отделений.) В топографическом отделе генштаба служили талантливые молодые офицеры, в силу своей бедности неспособные платить за лошадей и снаряжение и потому не получившие назначения в полки. По иронии судьбы два генерала – Мольтке и Роон, маршировавшие по обе стороны от Бисмарка во время парадного шествия по Унтер-ден-Линден в июне 1871 года по случаю победы над Францией и объединения Германии, несколько лет своей жизни посвятили топографии. Как отметил Арден Бухольц, и Роон, и Мольтке участвовали в топографическом проекте, когда генштаб возглавлял барон Карл фон Мюффлинг.
Ни Роон, ни его жена Анна не имели состояния, и даже в начале пятидесятых годов он вел образ жизни простого командира полка. Как писал сын, «они существовали на его обычное жалованье»53. Летом 1834 года лейтенант фон Роон занимался топографическими съемками в полях и лесах Померании. Он попросил племянника Морица фон Бланкенбурга помочь ему и привести с собой друга. Мориц привел своего лучшего друга девятнадцатилетнего Отто фон Бисмарка. Молодые люди помогали фон Роону утром, а после обеда отправлялись на охоту54. Юный Бисмарк, так поразивший Мотли, очевидно, произвел впечатление и на офицера, который был на двенадцать лет старше (он впоследствии и сделал Бисмарка министром-президентом Пруссии). Как это часто случалось в юнкерской Пруссии, их сроднили и семейные связи, и «служба» в армии.
По причинам не совсем ясным (Маркс полагает, что, поскольку Бисмарк проболел весь последний семестр в Гёттингене, то ему казалось целесообразным переместиться поближе к дому)55 Бисмарк перебрался в Берлин, где провел зиму 1833/34 года, переоформив каким-то образом зачисление из Гёттингена в Берлинский университет. К нему присоединился Мотли, а затем и Александр фон Кейзерлинг. Энгельберг называет Мотли и Кейзерлинга «родственными душами» Бисмарка56. Лотар Галль более категоричен: «Американец был одним из немногих людей, которых Бисмарк считал своими настоящими друзьями». Мотли же познакомил Бисмарка с произведениями Байрона, Гёте, Шекспира, немецким романтическим искусством57. Правда, из этого ничего путного не получилось. По мнению Пфланце, Бисмарк никогда не проявлял серьезного интереса к культурному пробуждению, превратившему Германию в 1770–1830 годах в интеллектуальную столицу мира. Он считает, что на Бисмарка не оказали существенного влияния ни классические науки, ни немецкий идеализм, ни новый историзм, ни романтизм, ни эра великих немецких композиторов58. Бисмарк был равнодушен и к Гегелю, и к Шопенгауэру. Его не интересовали ни левые, ни правые гегельянцы. Похоже, ему были безразличны Шеллинг, Фихте и большинство романтических поэтов. Исключение составлял Фридрих Шиллер. Он, безусловно, нравился Бисмарку, а еще больше военным деятелям вроде Роона, Мантойфеля и Врангеля, хотя оставлял совершенно равнодушным холодного Мольтке.
Шиллер, конечно, импонировал Бисмарку, но все же он больше любил лирических поэтов с настроением. Баронесса Шпитцемберг записала в дневнике в декабре 1884 года после встречи с Бисмарком:
...
«После обеда он закурил и стал перелистывать томик Шамиссо. Во всех его резиденциях лежат книги Шамиссо, Уланда, Гейне и Рюккерта. “Когда я раздражен и измотан, мне необходимо почитать немецких поэтов-песенников. Они взбадривают меня”»59.
В мае 1835 года Бисмарк успешно сдал первые экзамены для поступления на службу в министерство юстиции. В июле он писал Шарлаху:
...
«Я только что вернулся из деревни, где провел несколько недель, и сразу же окунулся в рутину раскрывания и наказания преступлений, совершенных берлинцами. Я несу большую ответственность перед государством, которая заключается в том, что мне приходится выполнять чисто механические функции, многообещающие вначале и вполне сносные, пока для тебя они еще внове. Теперь, когда мои красивые пальцы скрючиваются от непрестанного движения пером, я чувствую непреодолимое желание послужить на благо отечества где-нибудь в другом месте»60.
Весной 1836 года Бисмарк взял отпуск для подготовки ко второй экзаменационной сессии и уехал в Шёнхаузен. Свое пребывание в поместье он описывает в обычной ехидной манере:
...
«Вот уже четыре недели я торчу в этом старом, отвратительном помещичьем доме с готическими арками и стенами четырехметровой толщины, в окружении тридцати комнат, две из которых украшены великолепными камчатными гобеленами, о цвете коих можно догадаться лишь по нитям сохранившихся тканей, среди полчища крыс и каминов, в которых завывает ветер. Здесь, в «старинном замке моих предков», все, буквально все вызывает тоску и хандру. Рядом расположена прекрасная древняя церковь. Моя комната одной стороной выходит окнами на церковный двор, а другой – на старый сад, заросший тисами и липами. Единственной живой душой в этом полуразвалившемся царстве является ваш дружище, которого кормит и обхаживает иссохшая старая служанка, подруга детства моего шестидесятипятилетнего отца. Я готовлюсь к экзаменам, слушаю пение соловьев, тренируюсь в стрельбе, читаю Вольтера и Спинозу, которых обнаружил в чудесных переплетах из свиной кожи в домашней библиотеке»61.
Этот образчик прозы Бисмарка нуждается в комментарии. Бисмарк называет усадьбу Шёнхаузен «старинным замком предков». В действительности, судя по имеющимся изображениям, у дома имелся типичный средневековый флигель с крутой крышей и маленькими окнами. Рядом возвышалась трехэтажная громадина, характерная для конца XVII – начала XVIII века с двумя плоскими пилястрами, поднимавшимися от земли к крыше, простой черепичной крыше, без фронтона и симпатичной барочной арки над входом. Дюжина поместий имела такие дома, и темные помещики, собрав хороший урожай, естественно, стремились обрасти «благородными флигелями». В романтическом воображении Бисмарка «старинный замок» превратился в «развалины», печальный призрак угасающей аристократии, и в них сидит байроновский молодой человек, которого иногда посещает высохшая, как мумия, старая ведьма.
Здесь, в одной психологической инсценировке смешались и самообожание, и наслаждение от словотворчества, и удовольствие от осознания своего аристократического происхождения. В письме нет и намека на «разжиревшего юнкера», перед нами – новый вариант самовыражения и самопоклонения Бисмарка. «Старинный замок» – символ его статуса, принадлежности к иерархическому аристократическому обществу. Поместье дало ему имя. Он зовется Бисмарком-Шёнхаузеном, что отличает его от других представителей рода, обладателей иных поместий. В нем есть что-то от Айвенго Вальтера Скотта. С именем Бисмарка связана целая эпоха в истории Германии. Он сделал это имя историческим своей незаурядной индивидуальностью и дарованиями, среди которых не последнее место занимали литературные способности.
Бисмарку наскучило трудиться на благо муниципальных судов, он решил поставить крест на профессии юриста и сдавать экзамены не по праву, а для дипломатической службы. Однако в данном случае требовалось разрешение министра иностранных дел, которым тогда был Жан Пьер Фредерик Ансийон, бывший наставник юного кронпринца Фридриха Вильгельма IV. Именно благодаря этому обстоятельству он и возвысился до ранга главного дипломата Прусского королевства. Тем не менее и сам Ансийон был человеком высокообразованным и приходился родственником Фридриху Генцу по материнской линии. То, что писал Мотли об Австрии шестидесятых годов XIX века, в еще большей мере характеризовало прусское общество: «Все они связаны родственными узами. Это одна сплоченная семья – и из трех, и из трехсот человек»62. Ансийон был невысокого мнения и о юнкерстве, и о молодом Бисмарке, посоветовав ему подыскать себе подходящее занятие в отечестве, к примеру, на таможне. Бисмарк обратился за помощью к старшему брату и добился благодаря ему поддержки графа Арнима-Бойценбурга, главы администрации Ахена в прусской Рейнской области63. Ходатайства благодетелей не подействовали. Бисмарку пришлось вновь проявить интерес к внутренней государственной службе, и для этого ему надо было сдать вторые экзамены по праву, правда, теперь не в скучном Берлине, а в Ахене, где властвовал его патрон.
Ахен, называвшийся также Экс-ла-Шапеллем, предоставлял гораздо больше возможностей для ищущего молодого человека. Самый западный город Германии был в свое время столицей империи Карла Великого и сохранил множество древних монументов и романтических руин. Он же славился источниками минеральных вод. Ахен и сегодня рекламирует себя как «город с самыми горячими источниками к северу от Альп» – с температурой воды от 45 до 75 градусов по Цельсию. Эти источники и вдохновили Карла Великого на то, чтобы избрать Ахен в качестве политической столицы своей империи: «Darumb er dann zu Aach sich geren nidergelassen, und von dess warmen Bad daselbst wegen Wohnung gehabt» («Потому он и обосновался в Ахене, где горячие источники давали тепло и для жилья»)64.
Занимательная история, источники и живописное местоположение притягивали туристов и не могли не привлечь Бисмарка, красивого, стройного, высокого, шесть футов четыре дюйма, двадцатидвухлетнего молодого человека, прекрасного лингвиста, говорившего на неплохом английском языке и невероятно, поразительно обаятельного. В июле 1836 года Бисмарк сдал экзамены, с отличием, на занятие должности в системе государственного управления и принес соответствующую присягу государственного служащего65.
Время, проведенное в Ахене, чуть более года, оказалось суматошным и дорогостоящим. Бисмарк манкировал службой, часто прогуливал и дважды (по меньшей мере) влюблялся. В июне 1836 года он писал Бернхарду о поездке с группой англичан:
...
«Поездка доставила мне большое удовольствие, но стоила кучу денег… Если дома не сжалятся и не пришлют воздаяния, то не знаю, как я выйду из этого положения. Жить здесь без денег невозможно»66.
Энгельберг, опубликовавший двухтомную биографию Бисмарка в Германской Демократической Республике за пять лет до Галля, использовал десять писем Бисмарка, относящихся к периоду между 30 июня 1836 и 19 июля 1837 года и не вошедших в «Полное собрание». В них герой германского объединения предстает в менее привлекательном виде. Прежде всего бросается в глаза то, как он нещадно эксплуатировал своего патрона графа Адольфа Генриха фон Арнима-Бойценбурга. Граф родился в Берлине 10 апреля 1803 года, и его возвышение в администрации Пруссии было стремительным. В возрасте тридцати лет он уже стал Regierungsprsident(президентом – губернатором провинции), заняв пост, означавший вершину в карьере прусского чиновника, а в тридцать три года возглавил администрацию Ахена. Позднее граф вошел в правительство и какое-то время был премьер-министром – в смутный период революции 1848 года67. Как мы увидим дальше, к 1864 году у него появились «сомнения» в отношении политики своего клиента. В 1836 году граф еще был очень покладистым. Он благоволил Бисмарку, позволял ему менять занятия с учетом его «желания встать на путь дипломатической карьеры», чего были лишены другие стажеры68. Этот «путь», как мы помним, ему преградил министр иностранных дел Ансийон.
