Текст книги "Йоханнес Кабал, Некромант (ЛП)"

Автор книги: Джонатан Л. Ховард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)

исчезнет навеки. Говорят, души бессмертны. Ещё чего! Они погибли навсегда. Их принесли в жертву

идеальному порядку. – Он обвёл взглядом заведение, его отвращение было чуть ли не осязаемым. —

Привели как ягнят на заклание.

Барроу поставил чашку.

– Почему вы так сильно ненавидите смерть?

Кабал вроде хотел что-то сказать, но не стал.

– Я не питаю ненависти к смерти. Это же не человек. Зловещего скелета с косой не

существует. Я по возможности избегаю ненавидеть то, что абстрактно, это пустая трата сил.

– Минуту назад казалось иначе. Вы говорили как человек, которые убил бы смерть, если бы

мог.

Кабал взглянул на карманные часы.

– Терпеть не могу пустые траты. Вот и всё.

– Нет, не всё, – сказал Барроу и сразу понял, что переступил черту.

Кабал встал и разгладил пальто.

– Хорошего дня, мистер Барроу, – холодным официальным тоном произнёс он. – Приятно

было поболтать, но у меня остались дела на ярмарке. Так что прошу меня простить.

Он развернулся и ушёл.

Барроу покачал головой. У него возникло сильнейшее чувство, что Кабалу действительно было

нужно чьё-то прощение, но явно не его. В своё время Барроу встречал всяких людей, но никто и

близко не был похож на Йоханнеса Кабала, и он начинал думать, что до сих пор судьба была добра к

нему. Он бросил деньги на стол и вышел вслед за Кабалом.

На улице он увидел как Кабал решительно шагает в сторону станции. Он обдумывал, не

последовать ли ему за ним, но его прервал крик: "Папа!". Он повернулся и увидел свою дочь, Леони

– она выходила из магазина скобяных товаров. Ему не составило труда догадаться, что она покупала

петли к сараю, на которые он вчера жаловался со словами "Когда-нибудь надо будет заняться". Для

Леони "когда-нибудь" обычно наступает на следующий день, за исключением случаев, когда это

происходит сегодня же.

Радостно улыбаясь, она подошла, и к Барроу, который в ходе недавней беседы получил

неожиданный укол экзистенциального страха, вернулась уверенность в том, что он живёт не зря.

Однако, как ни странно, что-то – будто одна маленькая, но непроницаемо тёмная тучка на лике

солнца – омрачало знакомое чувство счастья, что вызывала в нём Леони. Он медленно повернул

голову в сторону Кабала.

Тот неподвижно стоял на дальней стороне городской лужайки, уставившись на него.

Напряжённая, немигающая прямота его взгляда нервировала Барроу.

Однажды он один на один столкнулся с бешеной собакой. Он понимал, что его смерть будет

медленной и мучительной, стоит этому животному укусить его хоть раз. Их разделяло каких-то

десять футов. Они смотрели друг на друга всё то время, пока Барроу медленно, на ощупь открыл,

перезарядил и закрыл свою двустволку. Собака продолжала смотреть на него, а он поднёс оружие к

плечу и аккуратно прицелился. От ощущения, которое он тогда испытал, ужасного ощущения, когда

безумие воспалённого, хаотичного разума собаки передаётся ему через её взгляд, будто взгляд

василиска, он до сих пор просыпался ни свет ни заря в холодном поту. Сейчас, когда Кабал стоял

перед ним, не двигаясь, глядя на него, сверля его взглядом, Барроу вспомнил это ощущение и

невольно поёжился.

Осознание, что Кабал смотрит вовсе не на него, вывело его из оцепенения. Осознание, что

Кабал смотрит на Леони, ни с того ни с сего смутило его. Будучи не в силах делать какие бы то ни

было заключения, он положился на условный рефлекс. Возможно, к несчастью, в этот момент он был

склонен к вежливости.

Взяв Леони за руку, Барроу подошёл туда, где Кабал, по всей видимости, врос в землю.

– Мистер Кабал, – сказал он. Кабал не отводил глаз от лица Леони. – Я хотел бы

представить вам свою дочь, Леони.

– Вы владелец ярмарки! – сказала Леони, узнав имя. – Я так их обожаю!

– Мистер Кабал был очень добр и дал нам билеты, – сказал Барроу, похлопывая по карману, в

котором они лежали.

– Спасибо, мистер Кабал, – сказала Леони. – Я и правда обожаю ярмарки. Хотя к нам разве

что небольшие бродячие балаганы заезжают. Крупным профессиональным бизнесом это не назовёшь.

Жду не дождусь вечера.

Кабал пристально смотрел на неё. Плавно, будто по собственной воле, его рука потянулась к

нагрудному карману, достала очки, встряхнула их, чтобы открыть, и надела. Едва увидев мир сквозь

дымчатые стёкла, он стряхнул с себя паралич воли.

– Спасибо, мисс Барроу. Я... мы весьма польщены интересом с вашей стороны.

Говорил он медленно, со странной интонацией, как будто думал о чём-то другом.

Барроу внимательно за ним наблюдал. Леони выглядела прекрасно. Даже если откинуть

отеческую гордость, это было ясно как день. Уж не влюбился ли в неё Кабал? Мысль о том, что в

зловещем мистере Кабале можно найти романтическую жилку не укладывалась в голове и была ему

отвратительна, тем более, раз объектом внимания стала его дочь.

– Сколько вы здесь пробудете? – спросила Леони.

– Здесь, – глухо повторил Кабал, – сегодня наш последний вечер.

– А куда потом отправитесь?

– Потом конец сезона, – сказал Кабал.

В том, как он это сказал, чувствовалась некоторая обречённость, что наводило на размышления.

Барроу сомневался, что Кабал допустил это намерено.

Леони заговорила снова.

– Значит, нам никак нельзя упускать свой шанс. Можете быть уверены, мистер Кабал, мы

будет там сегодня вечером.

Барроу улыбнулся, но улыбка даже не коснулась его глаз. Его отвлекло то, что он вдруг с

уверенностью понял: происходит нечто, что придётся ему не по душе. Барроу почувствовал свой

знаменитый привкус, на этот раз он отдавал выброшенным на берег китом. Он искренне жалел, что

представил этому человеку Леони. Он искренне жалел, что взял билеты. Он искренне жалел, что ему

придётся огорчить Леони, заставив сегодня вечером остаться дома.

* * *

– Но почему?

Это началось уже позже, когда они пошли домой, попрощавшись с Кабалом и ещё раз заверив

его, что они обязательно придут сегодня на ярмарку. Барроу только что вскользь упомянул, что

предпочёл бы, чтобы она всё же не ходила, тщетно надеясь, что Леони согласится с его пожеланием.

Не тут-то было. Разговор превращался в одну из нечастых, а потому ещё более неприятных, ссор.

– Здесь никогда ничего дурного не случается, – сказала она.

Она казалась задетой, как будто он просил её остаться исключительно назло.

– Что-то дурное есть в этом Кабале. Как и во всей его ярмарке. Там что-то творится. Нечто

противоестественное.

– Ты ведь знаешь почему так, – сказала Леони, будто он нарочно притворялся глупым. – Это

всё некромант Руфус Малефикар. Он пытается разрушить ярмарку Кабала. Мы это знаем.

– Малефикар мёртв, – отметил Барроу.

– Он же некромант. В этом весь смысл. Продолжение жизни после смерти. Нужно было сжечь

его, а они этого не сделали. Вот он и вернулся.

– Ты и правда в это веришь?

Продолжение жизни после смерти. При этих словах в голове у Барроу промелькнула одна идея.

Из хаоса неупорядоченных данных начали формироваться шестерёнки отчётливой мысли.

– Мы же читали в газете. Это случилось в Мёрсло. Братья Кабалы там герои. Они ничего не

выдумывают.

Она пожала плечами и покачала головой – вот же упёрся! Она переняла это у матери. Всякий

раз, когда она так делала, сердце Барроу словно пронзали ножом. Он сморгнул боль утраты и

попытался выстроить свои аргументы. Те не выстраивались, так и оставаясь непослушной толпой.

– Слушай, я не собираюсь ничего доказывать. Ты не пойдёшь и всё.

– Что?

Она не могла поверить, что он мог быть таким непреклонным. Разумеется, решающим доводом

было то, что она взрослая женщина и если решила пойти, то он никак не сможет её остановить.

Впрочем, в ту минуту ей было куда важнее понять, почему он вообще пытается это сделать.

– С каких пор перестали выслушивать мнения обеих сторон?

– Ну хорошо, давай выслушаем твоё.

– А что моё? Я хочу пойти на ярмарку, вот и всё. Там весело. Я бы не отказалась повеселиться.

А вот твоё мнение мне не ясно.

– Я уже тебе говорил...

– Ты сказал мне, что тебе не нравится мистер Кабал. Ладно. Хоть я и считаю, что ты ведёшь

себя глупо, но если ты настаиваешь, буду его избегать. Я не ради увлекательной беседы с ним туда

иду.

Она увидела, как отец подавил улыбку. Кабал всё время отвечал односложно, когда она с ним

разговаривала.

– Я просто хочу прокатиться на Поезде-призраке, побросать шары в прибитые кокосы и

чуточку развлечься. Что в этом плохого?

– Ничего плохого, просто...

Она посмотрела на отца и почувствовала что её гнев немного остыл. В конце концов, он готов

умереть за неё и они оба это знали.

– Что может случиться?

Барроу вздохнул. В этом-то и была основная проблема.

– Не знаю, – признал он, – ума не приложу. Может и ничего. Но, но... – он взял её руки в

свои, – ...что-то может. Попытайся понять. Когда я ещё работал в полиции... Нет! Выслушай меня!

При упоминании о его старой работе Леони закатила глаза. Удостоверившись, что она его

слушает, Барроу продолжил.

– Когда я ещё работал в полиции, я сталкивался со всякими людьми. С преступниками, в

девяти случаях из десяти, всё было понятно. Они забывают о том, что такое мораль. Я имею в виду,

настоящая мораль. Такая штука, которая позволяет нам ладить друг с другом. Они могут имитировать

её, как хамелеоны имитируют цвет листьев, но это и всё. Имитация. Они забыли, что значит думать

как все остальные, и всё понимают неправильно. Это проявляется в мелочах, но можно научиться их

распознавать. Мелкие ошибки. Всё, что они делают, всё, что говорят – испещрено и отравлено

ошибками.

Леони обеспокоенно посмотрела на него. Он не мог понять, это его слова её взволновали или

его душевное состояние.

– То есть ты намекаешь, что Йоханнес Кабал – преступник? – спросила она.

– Нет, совсем нет, не в обычном смысле. Я даже думаю, что он высоконравственный человек.

Но, полагаю, что он не пользуется той же моралью, что и все. Думаю...

Вот оно. Его воображение не оставляло ему выбора, а из-за тысячи ленивых журналистов и

политиков с искренними глазами единственное слово, которым он мог воспользоваться, давно

приобрело комично-пафосный смысл.

– Думаю... Йоханнес Кабал... это зло.

Леони с недоверием на него посмотрела. Зло. Это слово потеряло свою силу из-за чрезмерно

частого употребления. Теперь для несведущих оно означало нечто невразумительное. Барроу

хотелось объяснить, насколько комплексное это понятие, этот язык страдания, который он выучил на

бесчисленных местах преступлений и в стольких комнатах для допроса. У серийного убийцы и

серийного грабителя гораздо больше общего, нежели каждому из них хотелось бы признавать:

потребности, которые нужно утолить до следующего раза, потребности, которые приводят к

страданиям других людей, и то, как легко они находят оправдания. "А нечего было дверь не

закрывать". "А зачем было в этот переулок поворачивать?" "Никто не просил так одеваться". Барроу

слышал всё это, и каждый раз чувствовал кислый запах пропащего человека. А вот Кабал – личность

совершенно другого порядка. В порочности его духа – Барроу был уверен, что распознал её – есть

какое-то благородство. Но есть и что-то ещё. Если бы можно было просто дать этому название, Кабал

стал бы гораздо понятнее. Зло, судя по его опыту до сегодняшнего дня, всегда эгоистично. Это всего-

навсего развитие наиболее бестолкового детского поведения на игровой площадке: "Это моё, потому

что я так сказал. Это моё, потому что я это взял". Оно затем проявляется в вопросах собственности,

секса, жизни вообще. Но не в случае Кабала. Барроу мысленно перебирал слова, которыми можно

было бы объяснить Леони, что он имеет в виду. Кабал – зло, но какое? Неестественное?

Отрешённое? Бесстрастное? Равнодушное? Бескорыстное?

Бескорыстное? Как зло вообще может быть бескорыстным?

– Это противоречит самой его природе, – сказал Барроу, размышляя вслух.

– Зло, значит?

Леони очень удивило это слово. Оно было не из тех, что её отец часто употреблял. Она и

припомнить не могла, чтобы он когда-нибудь его использовал.

– Ты серьёзно?

– Я не хочу, чтобы ты ходила на ярмарку. Вот что серьёзно. – Он крепче сжал её руки. – Я

боюсь за тебя. Я боюсь за каждого, кто войдёт в её ворота.

– Ты и правда не шутишь. – Она слегка кивнула, и доверие к нему растопило между ними

лёд. – Я не пойду.

Когда она ушла, Барроу залез в карман, достал билеты и внимательно посмотрел на них.

– Ты, – сказал он одному из них, – в тебе больше нет необходимости.

Он бросил кусочек картона в огонь.

– А ты, – сказал он выжившему, – проведёшь меня сегодня на ярмарку. Там посмотрим.

Он подошёл к окну, чтобы перечитать надпись на билете.

Так как Барроу повернулся спиной к огню, он не увидел, как выброшенный билет взлетел вверх

в дымоход. Будто по волшебству он не сгорел. Более того, пока он пробирался вверх по трубе, даже

подпалины на нём исчезли. Преодолев три четверти пути по дымовой трубе, он сделал сложный

поворот и направился к одному из каминов верхнего этажа. Леони сидела возле окна, глядя вдаль

через поля, в том направлении, где по идее должна была раскинуться ярмарка. Незамеченным пересёк

он комнату и приземлился на столе. Оказавшись на хорошем, видном месте, он принялся выглядеть

заманчиво.

ГЛАВА 13

в которой Ярмарка Раздора открывает свои врата в последний раз, а дела идут хуже некуда

Остаток дня Кабал провёл в попытках оградить свой разум от разных мыслей. О поражении в

пари, о проклятии.

И о Леони Барроу.

Сначала он поработал над фокусами. Трюк с исчезновением карты, который он применил,

чтобы убрать лишний билет, предложенный Барроу, технически был выполнен правильно, но в плане

артистизма никуда не годился. Так не пойдёт. Он сел перед зеркалом с колодой карт и начал усердно

и методично работать над их исчезновением, пока карманы и рукава не заполнились до отказа. Затем

он их вытряхнул и начал всё заново. Потом ещё раз. И ещё. После чего, разнообразия ради,

потренировался делать так, чтобы карты исчезали и тут же появлялись. Пиковая дама мелькнула у

него в руке и тут же испарилась. В отражении он внимательно следил за движением пальцев. Он

специально повернул зеркало так, чтобы видеть только руки. Видеть своё лицо у него не было

никакого желания.

Когда карты начали сминаться и становиться гнутыми как тосканская черепица, он обратился к

другим предметам, лежавшим на столе. Авторучки, карандаши и линейка по очереди загадочно

исчезли, затем триумфально появились вновь. Он был доволен тем, как ловко заставил исчезнуть

протокол с признанием той женщины из полицейского участка.

Вспомнив о нём, Кабал достал документ из кармана вместе с подписанным контрактом и начал

их рассматривать. Ниа – так её звали. Он сомневался, встречался ли ему раньше кто-нибудь по

имени Ниа. Имя было приятным на слух и он, на секунду прервав мысли, представил, как оно звучит

у него в голове. Затем он достал маленький ключик из кармана своего жилета, открыл ящик стола и

положил её контракт под стопку других. Наверху оставался единственный чистый бланк. Во что бы

то ни стало, нужно сделать так, чтобы его подписали до полуночи. Кабал положил коробку назад,

тщательно запер ящик и снова взял признание. Он пробежался по нему глазами и был в душе удивлён,

насколько оно близко к истине, при том, что рассудок у девушки помутился. Документ исчез у него в

руках ещё несколько раз, после чего он разорвал его в клочья и скормил печке в углу.

Он откинулся на спинку стула и постучал пальцами по столу. Ещё пара часов до захода солнца.

Чем бы заняться? Хорст обещал довести до ума план работ по приведению ярмарки в более

приемлемый вид для тяжёлого на подъём населения этого города, однако, по всей видимости, к своим

бумагам он так и не притрагивался. Кабал вспомнил вчерашний разговор с Хорстом и почувствовал

необъяснимое беспокойство. Хорст говорил о чём-то важном. О том, что явно имело для него

значение, но Йоханнес думал о другом и не уловил о чём именно. Остаётся надеяться, что это не

слишком важно.

В поисках занятия, на которое можно отвлечься, он окинул взглядом кабинет, заметил свою

широкую тетрадь и взял её в руки. Каллиопа играла какое-то произведение, причудливую,

спотыкающуюся мелодию, которая вместе с тем казалась смутно знакомой.

Может, если записать её на бумаге, получиться вспомнить, где он её слышал. Не будучи

человеком, склонным растрачиваться понапрасну, он, тем не менее, со спокойным сердцем взял

карандаш и линейку, аккуратно расчертил станы и начал записывать ноты.

Время шло в тишине, без конца нарушаемой только хрустом точилки для карандашей – Кабал

ненавидел работать тупым инструментом. Снаружи рабочие воплощали недоделанные планы Хорста

в полнейшем молчании. Им не нужно было даже дышать, разве что иногда вздохнуть для вида.

"Палата физиологических уродств" стала "Пристанищем для людей с генетическими недугами", а тон

вывески сменился с "Испытайте ужас..." на "Пополните ваши знания...". "Зал мучений: пытки всех

времён!" превратился в "Людскую бесчеловечность: галерея совести", а "Монстры! Монстры!

Монстры!" – в "Неизвестную природу: чудеса криптозоологии". Сам Кабал начал ловить себя на

интересе к тем зрелищам, мимо которых ходил целый год.

Кабал закончил запись и взглянул на дело своих рук. В мелодии не было ничего знакомого. Не

помог даже лёгкий наклон головы ни на тот, ни на этот бок. Затем, следуя внезапной догадке, он

расчертил ещё несколько станов и записал ту же мелодию снова, на этот раз в обратном порядке. Она

выглядела чересчур жизнерадостной, совершенно не подходила этому месту, и всё же Кабал её не

узнавал. Он попробовал насвистывать произведение и убедился, что слышал его раньше. Тем

временем солнце уже висело над самым горизонтом.

* * *

Барроу сидел у себя в саду, смотрел, как гаснет день, и невзначай спрашивал себя, доживёт ли

он до утра. Сегодня вечером ему придётся пойти в балаган и попытаться найти то подлое и недоброе

нечто, которое не давало ему покоя. Ему не хотелось это делать, совсем не хотелось, ни капельки, он

просто чувствовал, что обязан это сделать. Более того, он чувствовал, что просто обязан как-то

воспрепятствовать этому. Жаль, что не к кому обратиться за помощью. С другой стороны, у него

было очень странное чувство, что если он кому-то сообщит, что братья Кабалы – Йоханнес в

особенности – не просто владельцы балагана, но, по сути вещей, средоточия зла, на которых должны

найтись сияющие рыцари креста, например, он сам, то, скорее всего, ещё до рассвета его лишат

подтяжек и шнурков, и ос ним будет разговаривать добрый психиатр.

Ему вспомнилось то, что он сказал Леони. Он боялся за неё, боялся как никогда раньше. Он

боялся и за себя. "Это просто страх, – подумал он, – страх не может ранить. Какой-нибудь придурок

с топором – вот о чём стоит побеспокоиться". Он попытался представить, как Кабал нападает на него

с топором, с ножом, с ломом, – и улыбнулся. Мистер Кабал, с его-то холодным умом, ведёт себя по-

бандитски? И правда смешно. Затем он вспомнил мёртвый, застывший взгляд Кабала, когда тот

увидел Леони, – и ему сразу стало не до смеха. Через поля до него долетели звуки балаганной

каллиопы: противные, издевательские ноты. Барроу понял, что музыка заиграла в тот самый момент,

когда зашло солнце. Он этому ничуть не удивился.

* * *

Не обращая внимания на каллиопу, Кабал продолжал насвистывать мелодию задом наперёд. Да

как же она называется?

– Я рад, что ты так думаешь, – сказал у него за спиной Хорст.

Кабал обернулся, свист замер у него на губах.

– О чём это ты?

– Ты насвистываешь "Счастье вновь пришло в наш дом" из фильма "В погоне за радугой". У

тебя какое-то извращённое чувство юмора. – Хорст надел пальто и цилиндр. – Прощу прощения, но

мне не слишком нравится здешняя обстановка.

Дверь открылась и закрылась, а Йоханнес Кабал снова остался один, во всех смыслах этого

слова.

Он с недоверием посмотрел на свои станы. Наклонился и поставил палец на первую ноту.

– Сча-астье вновь при-ишло в наш дом, – тихо пропел он, ведя пальцем от ноты к ноте.

Да, Хорст абсолютно прав. В порыве внезапного отвращения он вырвал страницы с мелодией и

швырнул в корзину.

– Очень смешно. Обхохочешься.

Надев пальто и шляпу, он вышел искать Хорста. Где-то слышался чей-то смех.

Своим широким шагом Хорст расхаживал между палатками, павильонами и аттракционами,

намеренно не обращая внимания на рабочих, что подходили к нему за разъяснениями некоторых

пунктов в недописанных им планах. Йоханнесу не составило труда его отыскать; он просто пошёл по

следу из недовольных людей с поникшими клочками бумаги в руках. Кабал нагнал Хорста у

"Египетских тайн", где его умудрилась задержать Клеопатра. Подойдя ближе, он услышал, как та

распинается.

– Что это тогда, а? – завопила она, размахивая листом бумаги у Хорста под носом.

– Твой новый сценарий, – с несвойственным ему раздражением сказал Хорст. – Выучи его.

Сейчас же.

– Со старым чё не так было?

Она сменила пластинку, и её голос зазвучал чувственно и медоточиво.

– "Имя мне", – эти слова она прошептала, и с многозначительным видом продолжила, —

"Клеопатра, царица Египта, владычица Нила. Идём со мной, и познаешь ты удовольствия... и ужасы

древнего мира".

Меньше чем за секунду из знойной соблазнительницы она обратилась в торговку рыбой из

района Биллинсгейт.

– Во как! Чё не так было, а? В смысле, обалденный же был текст. А теперь ты мне эту дрянь

всучил?! – Она замахала листом бумаги у него перед лицом. – Что за чушь про династии какие-то?

Людям про такое неинтересно. Им про оргии подавай, про убийства, да про то, как мозги через

ноздрю вытаскивают.

Хорст никогда не был груб с женщинами. К несчастью для Клеопатры, она мало того что

определённо не была женщиной, но даже технически не могла считаться человеком.

– Заткнись, – холодно прошипел Хорст. Он заговорил прямо как брат. – Просто заткнись.

Пробьёт полночь, и ты обратишься в кучку пепла, как и весь этот бродячий ночной кошмар, так что

до твоего мнения мне нет никакого дела. Ты учишь сценарий, который я тебе дал и исполняешь его в

точности. Зайду сюда позже и увижу, что старый исполняешь или что нарочно коверкаешь новый, и

до полуночи не протянешь. Поняла меня?

Клеопатра моргнула.

– Хорошо, – тоненьким голоском сказала она.

– Хорст, – окликнул брата Кабал и подошёл к нему, – что на тебя нашло?

Клеопатра с ужасом посмотрела на них обоих.

– Свободна, – сказал Кабал, и она убежала в свой павильон, как испуганный кролик с

размалёванной мордой.

– Что на меня нашло? – Хорст взглянул на тёмное небо. Когда он снова посмотрел вниз, его

лицо выражало откровенную неприязнь. – С чего бы начать?

Мозг Кабала быстро заработал, стараясь определить событие, которое могло вызвать столь

резкое ухудшение отношений.

– Это из-за вчерашней девушки, да? Той, что с ребёнком?

– Да, из-за девушки. Той, что с ребёнком. Что ты с ней сделал? Какой грязный трюк ты

провернул?

– Я выполнил её желание. Вот и всё.

– И за это она продала свою душу.

– Нет. Не за это. Она продала душу, чтобы я забрал то желание назад. Она хотела, чтобы

ребёнок умер, Хорст. Она не ангел.

Хорст покачал пальцем у Кабала перед лицом.

– Нет, вовсе она этого не хотела. С ума сойти, Йоханнес, да ей всего-то нужно было чуть-чуть

помочь. Разве не понимаешь? Чуть-чуть помочь. Няня ей нужна была, а не план убийства.

– Мне. Плевать. Что. Ей. Было. Нужно, – сказал Кабал, чувствуя, что заводится. – Она была

готова расписаться за то, что получила. Это самое главное.

– Это самое главное? Вовсе нет, ни в коем случае. Она – личность, живой человек, из плоти и

крови. А не очередное имя на одном из твоих контрактов. Ты испортил ей жизнь, ты в курсе? Знание

о том, что её ждёт, будет висеть над ней до самой смерти.

– Что-то я не припомню, чтобы ты такой шум поднимал из-за...

– Повнимательнее, Йоханнес! Разница в том, что она не совершила ничего плохого, пока её на

это не подтолкнул ты. Ты! Вот наконец ты и стал тем, кем и должен был быть всё это время.

Шестое чувство Кабала запоздало начало трепыхаться. У него возникло едва уловимое

ощущение, что кто-то его дурачит, дурачил весь последний год, и что от этого кого-то ощутимо несёт

серой.

– Что ты имеешь в виду? – осторожно спросил он.

– Какой же ты болван, – сказал Хорст. – В этом-то и заключался смысл всей этой затеи. Я

полагал, ты давным-давно до этого додумался. Старому Бесу там внизу дела нет до кучки душ,

которые он и так бы получил. Ему нужно было заставить забрать чью-нибудь душу тебя. Развратить

её. Та история с Билли Батлером была разыграна для того, чтобы ты отчаялся, чтобы забыл, что где-то

внутри, – голос Хорста надломился, – живёт хороший человек. Мой младший брат, Йоханнес.

Теперь всё кончено. Ты больше не пытаешься одолеть дьявола. Ты делаешь за него работу. Ты мне

больше не брат. Я не могу... не буду тебе больше помогать.

Хорст развернулся и пошёл прочь.

– Хорст? – сказал Кабал тихим, неверящим голосом.

Хорст справился с чувствами и уходил всё дальше.

– Ты нужен мне, Хорст. Один я не справлюсь. Я почти у цели. Хорст!

Его брат ничуть не сбавил шаг. Кабал и в лучшие времена не отличался особой сдержанностью,

и сейчас он чувствовал, что готов взорваться. На этот раз, однако, всё происходило иначе. Было кое-

что ещё: волна беспричинной жестокости поднялась по груди и нашла выражение на языке слабым

привкусом аниса.

– Ты будешь помогать мне, Хорст, – сказал он, его голос окреп, – или останешься таким

навсегда.

Хорст остановился. Некоторое время он неподвижно стоял, а затем повернулся.

– Что, – тихо произнёс он, – ты только что сказал?

"У тебя есть власть над ним", – сказал себе Кабал, хотя часть его засомневалась, не управляет

ли кто-то другой его мыслями. – "Как он смеет так с тобой разговаривать?!"

– Я сказал, что ты будешь делать, что говорят, или останешься паразитом до конца времён.

Хорсту понадобилось некоторое время, чтобы обдумать эти слова. Он направился прямо на

брата, пока они не стали нос к носу, и сказал:

– Да пошёл ты, Йоханнес!

Внезапно подул ветерок – это воздух устремился в ту часть пространства, которую до этого

заполнял собой Хорст. Кабал, моргая, смотрел по сторонам. Он был один одинёшенек.

"Кому он вообще нужен?" – произнёс тихий голосок где-то внутри. – "Мозг операции – ты.

Принимайся за дело. Осталась одна последняя душа. Хорст лишь тормозил тебя своими дурацкимии

угрызениями совести. Теперь тебе ни к чему осторожничать и искать того, кто не прочь отдать душу.

Теперь ты можешь сам найти подходящего кандидата и забрать её".

* * *

Фрэнк Барроу на удивление незаметно крался в тени за вывесками. Он не знал, что именно

ищет, но был твёрдо уверен, что это не лежит у всех на виду. Перед этим он подошёл к турникетам,

отдал свой пригласительный билет, отметил, что такой же был почти у каждого, кто стоял в очереди,

и, с хмурым лицом человека, который ждёт, когда его уже начнут развлекать, прошёл на территорию

ярмарки. Он остановился у проулка между "Путешествием по лабиринтам парапсихологии" ("Поезд-

призрак") и "Разумом социопата" ("Комната страха", по самую крышу забитая восковыми фигурами

знаменитых убийц) [4] и разыграл целый спектакль, показывая, что заводит часы. Выбрав момент,

когда на него никто не смотрел, он исчез в тени. Он стряхнул пыль со своих давних навыков

маскировки и наблюдал за всем, что попадалось ему на глаза. Ему попались братья Кабалы, которые о

чём-то спорили, но он не смог подобраться достаточно близко, чтобы понять, о чём именно. Однако,

вот что странно: в какой-то момент он был уверен, что Хорст вот-вот ударит Йоханнеса по лицу;

Барроу моргнул – и Йоханнес вдруг оказался один. Он не знал, куда мог деться Хорст, и Йоханнес,

судя по тому, как он оглядывался по сторонам, тоже. После чего Йоханнес Кабал призадумался, и на

его лице начала расплываться очень неприятная улыбка, как быстро растущая меланома. Это тоже

было странно и само по себе, и вообще, потому что Кабал по какой-то причине стал выглядеть совсем

иначе, почти как другой человек. Затем, с внезапной целеустремлённостью, вселившей в Барроу

тревогу, Кабал прошагал на главную улицу балагана.

Теперь Барроу перемещался неслышно, вдали от чужих глаз, но то, что он видел, служило

поводом для беспокойства. За свою жизнь он провёл много времени в местах, где идёт тяжёлая

физическая работа и привык к их ритму и нюансам. Здесь же ничего подобного не было. В городе,

зайдя в пивную, он спросил хозяина, что за люди их рабочие? Тот только пожал плечами – он

понятия не имел. К нему ни один не заходил. Барроу решил, что это в высшей степени ненормально.

Если только Кабалы не нанимали в свой балаган одних квакеров, мусульман и всяких прочих

трезвенников, он не знал, как это объяснить. Разве что, как дико это не звучит, они попросту ничего

не пьют. Доверившись чутью, он заодно зашёл в продуктовую лавку и задал там пару вопросов. Да,

ярмарка закупала продукты, но далеко не в том количестве, какое могло потребоваться для такого

большого числа сотрудников.

– Они сидят на голодном пайке, – с жалостью сказал торговец. – Тем, что они купили, и

двадцатерых не прокормить.

Взглянув на двоих крепышей, стоявших около колеса обозрения, он нашёл мысль, что здесь

кто-то голодает, очень сомнительной. Он смотрел, как они улыбались и махали толпе проходящих

мимо подростков. Затем произошла ещё одна любопытная вещь.

Едва толпа пропала из виду, рабочие неподвижно застыли. Барроу решил, что они что-то

увидели, и прикрыл глаза от яркого, разящего света гирлянд, но смотреть было не на что, и через

секунду он понял, что они и не смотрели никуда. Там не было ничего и никого. Не для кого

притворяться, не перед кем изображать живых людей.

Барроу мог бы дождаться кого-нибудь ещё, чтобы проверить свою гипотезу. Он мог бы

походить мимо них, обойти вокруг и посмотреть, как они будут реагировать на его перемещения. Мог

бы, но не стал. Эта затея вызывала у него не больше охоты, чем мысль прополоскать горло

очистителем для унитазов. По своему обширному опыту он знал, что "от греха подальше" – чудесное

место, пребывать в котором полезно, и хотел сохранить право на его аренду так долго, насколько это

в человеческих силах. Метания в разные стороны перед парой огромного роста существ, у которых

есть руки и ноги, и которые правдоподобно изображают из себя людей, могут быть истолкованы как

провокация. “Поспешишь – людей насмешишь” – таков был неофициальный девиз служащих

полиции, во времена, когда у него ещё было удостоверение. А если эти люди выглядят так, будто

запросто откусят тебе голову и выплюнут назад шею, это крайне полезный совет.

Вместо этого он снова скрылся во тьме, чтобы собрать больше информации. Он не мог строить

предположения без фактов. Уж если Фрэнк Барроу выстраивает версию преступления, то и