Текст книги "Йоханнес Кабал, Некромант (ЛП)"

Автор книги: Джонатан Л. Ховард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

вертепчиков, между делом читая названия:

– "Дом Синей Бороды", "Колодец и маятник", "Двор Ивана Грозного", "Спальня с

привидениями", "Тайбернское дерево" – Прямо Гран-Гиньоль, мистер Кабал, – сказал он

неодобрительно.

– Людям нравится, – ответил Кабал, – мистер Барроу.

Барроу подошёл к концу ряда, к автомату, накрытому брезентом, на нём висела табличка.

– Не работает? В чём дело?

– Не знаю. Что-то сломалось. Я в этом не разбираюсь.

– Мы бы хотели взглянуть, сэр, если вы не против, – сказал сержант.

– Думаю, не стоит. Даю слово, что автомата, подходящего под ваше описание, нет. Разве этого

не достаточно?

– Мы бы хотели посмотреть сами, сэр. Снимите, пожалуйста, брезент.

– Я и правда не думаю, что это хорошая идея.

– Может и так, сэр. Прошу прощения...

Сержант быстро развязал брезент и откинул его.

Автомат застрял на середине действа. На залитой лунным светом улице, по садовой дорожке

возле дома за офицером полиции гнался чей-то разгневанный муж. В окне верхнего этажа изображала

истошные крики женщина с неправдоподобно большой грудью. Примечательно, что форменные

штаны болтались у офицера вокруг лодыжек. Машина называлась "Изменила с полисменом".

Сержант покраснел. Маленький полицейский выглядел в точности как он сам, и сходство это не ушло

от внимания его констеблей. Хуже того, женщина была очень похожа на миссис Бленхайм с

Макстибл Стрит, муж которой часто работал в ночную смену.

– Что ж, думаю, на этом всё, – спешно сказал он, пытаясь снова накрыть автомат брезентом.

Тот, как будто по собственной воле, продолжал спадать. – Мы пойдём, сэр. Спасибо за содействие.

Вы были очень терпеливы.

– Не за что, сержант, – любезно сказал полицейскому Кабал, глядя, как тот уходит, подгоняя

ухмыляющихся подчинённых.

Кабал посмотрел им вслед и поправил очки.

– Интересное место, эта ваша ярмарка, мистер Кабал, – сказал Барроу у него за спиной.

– Спасибо, мистер Барроу, – поворачиваясь, ответил Кабал.

– Это вовсе не комплимент. Просто комментарий: интересное место. Взять хотя бы этот зал.

– Вот как? – Кабал поднял брови. – Чем же он интересен?

– Автоматы эти. – Барроу указал на вертепчики. – Ужас и смерть без конца. Тут мы

подходим к последней – той самой, в которой, по сведениям полиции, содержался рецепт яда – а

там чистой воды комедия. Странно, вы не находите? Ни к месту.

– Люди такое любят, – ответил Кабал. – Так мне сказали. Этот автомат был добавлен

позднее.

– Позднее так позднее. – Барроу пошёл к двери и задумчиво посмотрел на балаган. – Не

нравится мне ваша ярмарка, мистер Кабал. Она внушает мне отвращение.

– Мы не можем гарантировать, что угодим всем.

– Я не это имел в виду. Ещё на службе, во время расследования меня, как и любого другого,

посещали догадки. Иногда они были обоснованы, иногда нет. Но порой у меня возникало особое

ощущение – самый что ни на есть мерзкий вкус во рту. Противный, ни с чем не сравнимый вкус.

Сидел я однажды на допросе одного паренька, он проходил как возможный свидетель убийства.

Заметьте, всего лишь свидетель. Уважаемый человек, который, возможно, видел нечто полезное.

– И вы ощутили этот ваш волшебный мерзкий вкус?

– На полную катушку. Он и оказался нашим убийцей. Но тогда он даже подозреваемым не

был. Вот что важно. У меня не было причин его подозревать.

– Вы уверены, что взяли нужного человека, а не сфабриковали дело, потому что забыли

почистить зубы тем утром?

– Не думаю, что даже самый рьяный любитель теорий полицейского заговора поверит, что мы

подставили человека, закопав четыре тела у него за домом и разбив сверху сад камней.

– Сад камней? – Кабал представил себе эту картину. – И правда, на правдоподобную

историю не тянет. В таком случае, может, вы и были правы. Полагаю, говоря, что моя ярмарка

внушает вам отвращение, вы полагаетесь на этот необыкновенный криминалистический привкус?

– Дома я, пожалуй, выпью чашку очень крепкого чая. Надеюсь, это его перебьёт.

– Так и сделайте. Быть может, однажды, до суда будут допускать улики, основанные на

ощущениях. А пока, желаю вам хорошего дня. Я бы с радостью поспал пару часов, если это вообще

возможно.

– Хорошего дня, мистер Кабал, – сказал Барроу и направился в сторону города.

Кабал степенно зашагал к себе в кабинет, но едва Барроу скрылся из виду, бросился бежать.

Запыхавшись, он влетел в вагон, открыл ящик стола, взял из коробки верхний контракт и положил его

во внутренний нагрудный карман.

– Так она это сделала? – сказал Хорст.

Кабал подскочил.

– Я тебя там не видел, – сказал он, убирая коробку и аккуратно запирая ящик.

– Я не хотел, чтобы ты меня видел. Так она убила своего ребёнка?

– Да. Разве это не чудесно? – Он замолчал. – Не то, что она убила своего ребёнка, конечно

же.

– Нет. Не очевидно. Совершенно не очевидно. Полагаю, ты собираешься пойти к ней и

предложить выход из этого затруднительного положения?

– В этом и задумка, – сказал Кабал. Ему совсем не нравился тон брата.

Хорст долго сверлил его глазами. Посмотрел на часы.

– Солнце скоро взойдёт. К тому времени нам, существам ночи, надо быть у себя в логове.

Оставить день существам света.

– Хочешь, чтобы я почувствовал себя виноватым? Ничего не выйдет.

– Мой младший брат только что спланировал убийство ребёнка. Если после этого тебя не

мучает совесть, я уже ничего не смогу поделать. Вчера я предлагал тебе шанс всё искупить.

Ошибочка вышла, прости. Отец всегда говорил, что у меня не получается распознать безнадёжный

случай.

– Неужели? – Кабал надел пальто. – Как непохоже на отца за что-то тебя критиковать.

Хорст поднялся с того места, где сидел – на ящике с одеялами, и Кабал с трудом поборол

желание отшатнуться.

– Не будь лицемером. Будешь вспоминать о соперничестве между братьями, чтобы оправдать

каждый свой поступок? "О, не вините меня за преступления против человека, Бога и природы. Это всё

потому что мой брат такой идеальный." Да ни один суд присяжных не усомнится в твоей

невиновности.

Он улыбнулся и снова сел.

– Рассказать, что самое смешное? Год назад, когда ты пришёл за мной, я был рад тебя видеть.

В конце концов, за мной вернулся мой брат. Он не сразу удосужился это сделать, но лучше поздно,

чем никогда. Да, ты продал душу, а я стал чудовищем, но, помимо этого, всё как в старые добрые

времена.

– А теперь ты хочешь сказать, что ошибался?

– Я хочу сказать, что ошибался наполовину. Я ошибался насчёт того, кто из нас стал

чудовищем. Целый год я наблюдал за людьми, что подписывали эти контракты, и я молчал, потому

что, насколько я понимаю, они бы и так отправились в Ад, подпиши они клочок бумаги или нет.

Некоторые, может, были на границе, но не то чтобы за них стоило беспокоиться. А вот та девушка —

другое дело. Она никогда бы не сделала того, что сделала, если бы ты ей на это не намекнул. Она бы

справилась. Теперь она проклята, даже если не подпишет контракт. И это твоих рук дело. Не

сомневаюсь, у тебя есть, что ей предложить, если она согласится. Сделай одолжение, ладно?

– Одолжение?

– Сделай то, что намерен сделать, но оставь контракт здесь.

Кабал нахмурился.

– Но тогда он не засчитается.

Хорст положил подбородок на ладонь и посмотрел на брата. Он и не думал, что его брат может

быть таким непонятливым.

– В этом весь смысл, – пояснил он.

Кабал посмотрел на Хорста как на сумасшедшего.

– Тогда смысла в этом нет.

Нахлобучив шляпу, он ушёл, хлопнув за собой дверью.

Хорст очень долго смотрел на дверь, потом взглянул на песочные часы. Время почти

закончилось: в верхнем сосуде осталось несколько зёрен неизмеримо мелкого песка.

– Очень жаль, – тихо сказал он сам себе, – больше, чем ты можешь себе представить.

* * *

Кабал прибыл в полицейский участок и навёл справки. Он якобы был очень расстроен, что

несчастная женщина (в самый последний миг он ухитрился не сказать "душа") сделала нечто столь

ужасное в момент душевного потрясения. Выходит, посещение ярмарки неким образом дало,

абсолютно непреднамеренно, импульс её расстройству. Поэтому – так как принять ответственность

на себя он, естественно, не может – он от всей души хочет ей помочь всем тем, что в его силах.

Пришлось проявить настойчивость, чтобы его к ней допустили. Он был более чем уверен, что Хорст

прошёл бы без особого труда, а они бы ещё из кожи вон лезли, чтобы ему чашечку кофе сделать. В

конце концов, намекнув, что он должен оплатить её судебные расходы, ему позволили поговорить с

ней наедине.

– Что ж, приступим, – сказал он, усаживаясь за гладкий квадратный стол напротив неё. – Ну

и влипла же ты.

Девушка несчастно посмотрела на него красными от слёз глазами.

– Боюсь, за такое власти обойдутся с тобой очень жёстко. Возможно, это ты уже осознаёшь.

Она кивнула и опустила взгляд на колени, где она без конца дёргала и теребила платок.

– Тебе скажут, что на ярмарке нет автомата, похожего на тот, что ты якобы там видела.

Понимаешь?

Она не ответила.

– По-моему, он назывался "Материнское избавление".

Девушка перестала дёргаться и пристально на него посмотрела.

– Разумеется, она там была. Я избавился от неё, едва ты вышла. Стыдно признаться, это была

самая бессовестная ловушка из тех, что я был вынужден сделать. Да, вынужден. Видишь ли, я буду

очень тебе признателен, если ты подпишешь один документ. Сделаешь, и даю слово, я обращу вспять

то, что произошло. Если нет, – что ж, ты всё равно отправишься в Ад. Не подпишешь – муки

начнутся ещё до смерти, с пожизненного приговора. Я слышал, детоубийцам приходится не сладко.

Пока он говорил, его взгляд блуждал по комнате: решётка на окне, казённая зелёная краска на

стенах, рядом с дверью висит какое-то расписание. Затем, он посмотрел на неё, и подумал, что если

бы взглядом можно было убить, он был бы мёртв уже несколько секунд назад. Она впилась в него

глазами, слегка обнажив зубы, на лице – выражение неприкрытого, животного отвращения. Её голос

был таким тихим, что он едва смог понять.

– Некромант, – сказала она так, будто это худшее слово из всех, что она знала. В тот момент

так оно и было.

– Одними предположениями ничего не докажешь, – ответил он, доставая контракт. —

Хочешь вернуть себе прежнюю жизнь? Или мне уйти? Я человек занятой. Быстрое решение

приветствуется.

Она посмотрела на свёрнутый документ, как будто его чистая обратная сторона могла сказать

ей всё, что нужно было знать. Кабал расправил лист, повернул и подвинул к ней. Она уставилась в

контракт, но было ясно, что она не читает. Кабалу стало не по себе от ощущения, что она сейчас снова

начнёт плакать. Он вынул ручку и протянул ей.

– Подписывай. Сейчас же.

Она взяла ручку – её рука немного дрожала – и поставила подпись.

* * *

Кабал вышел навстречу новому дню. Последнему рабочему дню ярмарки. Ему нужна ещё одна

душа и у него есть все шансы на успех. "Но почему", – спрашивал он себя, – "я чувствую себя так

скверно?"

ГЛАВА 12

в которой Кабал узнаёт, что есть места, где замечательно жить, но куда лучше не ездить на прогулку

Кабал пощупал карман, в котором лежал только что подписанный контракт, чтобы

удостовериться, что он не исчез вследствие какого-нибудь злосчастного происшествия на квантовом

уровне. На месте. Он вздохнул; какая-то часть его всё-таки надеялась, что он исчезнет. Он устал,

устал сильнее, чем когда-либо на его памяти, а для человека, считающего сон злом, с которым

необходимо мириться, это означало очень сильно. Несмотря на это, его не тянуло прилечь. Значит, он

уже давно миновал то состояние, при котором легко засыпается. Кроме того, вдруг будут сниться

сны?

Он поправил на носу свои тёмно-синие очки и огляделся. Он находился в городе Пенлоу-на-

Турсе во второй раз, и то, что он видел, огорчало его. Полнейшая идиллия, именно такое место, в

какое нормальные люди мечтают переехать после выхода на пенсию, пока не обратятся за справкой в

свой пенсионный фонд и не получат в итоге загородный домик и психованного соседа-тубиста с

собакой и бейсбольной битой. В связи с этим возникал вопрос: куда переезжают пенлоуцы после

выхода на пенсию? Кабалу было всё равно. Это место необъяснимым образом беспокоило его.

Мимо пронёсся почтальон на велосипеде, улыбнулся, поздоровался и помчался дальше к

перекрёстку. Несмотря на то, что на дороге не было никого кроме него самого, почтальон

притормозил, глянул по сторонам и посигналил, прежде чем свернуть на главную дорогу. В этом

месте велосипедисты, включая почтальонов, соблюдают правила дорожного движения. Кабалу

пришлось повидать много странностей, из которых ходячие мертвецы были наименьшей. Он спасал

свою жизнь, убегая от хранителей Ключа Соломона, прятался от внимательного взгляда гаргульи Бок,

рассматривал – правда, осторожно, чтобы не заставить звучать – бронзовый свисток с жирной

надписью "QUIS EST ISTE QUI VENIT", выгравированной на нём. Однако, ничто не наполняло его

таким чувством скрытой опасности и тревоги, как этот вежливый и улыбчивый почтальон.

– Встретить бы ещё приветливого викария, и я точно в опасности.

Он обернулся и налетел на священника, деликатного, благообразного мужчину лет

шестидесяти-семидесяти.

– Прошу простить меня, сын мой. Я раздумывал о моей проповеди и...

Он не договорил и взглянул на Кабала поверх своих полукруглых очков.

– Да вы, должно быть, один из тех людей из бродячего балагана, смею заявить! Как

поживаете? Я очень рад знакомству с вами. Я викарий из церкви Святого Олава – это вон там.

Он указал в сторону маленькой приходской церкви, берущей за душу мастерством

архитектурного исполнения, на живописном, как с открытки, месте. Э

– Вы останетесь до воскресенья? Не хотели бы прийти на службу? Гостям у нас всегда хватит

места.

– Нет, боюсь, это не представится возможным.

– Конечно же, поедете дальше. В молодости меня такая разъезжая жизнь очень сильно

притягивала. А теперь, вот...

Он развёл руками и улыбнулся настолько ласково, что Кабал разрывался между двумя

порывами: ударить его или заключить в объятия.

– Да, мы уедем, – ответил Кабал, – но я бы всё равно не стал приходить. – Он улыбнулся.

– Я сатанист.

Викарий улыбнулся в ответ. Кабал ощутил необходимость глянуть на свою улыбку в зеркальце,

чтобы убедится, что она ещё производит тот устрашающий эффект, которого он добивался не один

год.

– Ничего себе, – сказал священник, к злости Кабала, не удивившись.

С тем же успехом можно было заявить о том, что предпочитаешь лето весне или питаешь

слабость к диетическому печенью.

– И как, счастливы?

Вместительный колчан с остроумными ответами неожиданно опустел. Кабал был готов почти к

любой реакции, кроме проявления сочувствия.

– Нет, – выдавил он наконец, – Не счастлив. Так получилось помимо моей воли. Это скорее

профессиональное. Намерен покончить с этим как можно скорее.

– Не стану оспаривать ваше решение. Видит Бог, не стану. Я не в силах его оспорить. Решение

ваше представляется мне очень мудрым. Что ж, надо идти. Доброго вам дня, сэр.

Кабал и не заметил, что жмёт священнику руку, благодарит за беспокойство и желает ему

приятного утра.

Кабал смотрел, как священник удаляется в направлении своей образцовой церкви, и был

уверен, что проповедь пройдёт остроумно, весело и интересно. Людям понравится ходить в церковь.

Он вдруг понял, что завидует им. Он остановился на этом ощущении, чтобы изучить. В чём же

проблема? Он уселся на удобно расположенную, не тронутую вандалами скамейку и принялся

приводить мысли в порядок. Он чуть ли не обрадовался, когда на другой конец скамейки села

маленькая девочка. Детей он терпеть не мог, поэтому был рад, что хотя бы в этом он всё ещё может

доверять своим ощущениям.

– Здрасьте, – сказала девочка, и улыбнулась ему щербатой улыбкой.

Кабал внезапно приуныл. Безумное желание найти женщину, где-нибудь осесть, завести пару

детей – по одному каждого пола – посетило его словно в кошмарном сне.

Поднявшись на ноги, он пробубнил нечто бессвязное насчёт разговоров с незнакомцами и

поспешил прочь. Нужно найти место потише, где он мог бы взять себя в руки. Короткая вылазка на

церковный двор закончилась спешным отступлением, так как его подошвы начали дымиться. Он и

забыл, как опасна освящённая земля в его бездушном состоянии. Ещё одно неудобство, от которого

он избавится тотчас же, как найдёт кого-нибудь. Ещё одного человека. То, что он забыл об опасности,

взволновало его: горящая обувь – опыт, который запоминается на всю жизнь. Однако, именно так и

случилось – он беспечно обо всём забыл, соблазнившись безмятежностью этого места. С каждой

минутой его плохое предчувствие усиливалось.

– Здравствуйте, мистер Кабал, – сказал Барроу, заметив его в конце короткого ряда

магазинчиков. – Позвольте заметить, у вас нездоровый вид.

– Не позволю, – сказал Кабал, словно из внутреннего источника черпая желчь. – Я

постоянно бледный. Я, – вдохновение ловко сделало пируэт в сторону, – склонен к бледности.

– Я заметил, – без упрёка ответил Барроу. – Я не о цвете лица. Я о том, как вы выглядите. У

вас растерянный вид.

Кабал подозрительно взглянул на него.

– А если и так? Что вам до этого?

Барроу улыбнулся. Кабала уже тошнило от того, что люди ему улыбаются. Его тошнило ещё

больше от желания ответить тем же.

– Это мой город, – сказал Барроу. – Мы здесь чувствуем себя ответственными за гостей.

– Да ну? Правда что ли?

Кабал подумал, что начинает говорить как старик: вроде бы и ворчит, а настоящей злобы не

испытывает. Его запал начинал гаснуть. Желание сбежать обратно на ярмарку, где он немедленно

окажется в скверном расположении духа, несомненно, посетило его, но было уравновешено, даже

перевешено, инерцией остаться в Пенлоу.

– У меня хорошие новости, – продолжил Барроу. – Я собирался на ярмарку зайти, подумал,

вам понравится, а вы здесь. Так что, вы избавили меня от лишней прогулки.

– У меня были дела, – сказал Кабал, одновременно думая: "С чего это я оправдываюсь?"

– Предложили девушке помощь с судебными расходами. Да, знаю. Очень мило с вашей

стороны. – Кабал побледнел. Барроу продолжил, – Я только что из полицейского участка. Сходил

туда, услышав новости от доктора Гринакра.

– Те самые хорошие новости.

– Да.

Кабал выжидающе на него посмотрел, но никаких уточнений не последовало.

– Какие же?

– Простите, – сказал Барроу, качая головой и улыбаясь своей треклятой улыбкой. – У меня

очень странное предчувствие, что вы и так уже знаете.

– Знаю что? – спросил Кабал, заранее зная ответ.

– Ребёнок оправился.

– Оправился от смерти? Любопытно. Дети такие живучие.

– Начнём с того, что доктор полагает, что ребёнок и не умирал, и что ядом оказался наркотик,

вызывающий кататоническую кому. Как вам такое?

– Ну надо же. А что с девушкой?

– Я не юрист, так что точно не знаю. Возможно, её привлекут к суду за покушение на

убийство.

– Вы сказали "возможно"?

– Да, когда я приехал, в полицейском участке было довольно суматошно. Её показания

потерялись.

– Неужели?

Кабал осторожно перевёл вес с одной ноги на другую. Ему не хотелось, чтобы контракт и ещё

один документ, который он унёс из участка, вдруг зашуршали друг о друга.

– Речь о показаниях, в которых она признаёт свою вину?

– Да. Странно это. Без показаний её не признают виновной, потому что теперь она всё

отрицает. И всё же, возможно, это маленькое приключение приведёт её в чувство. Она не злодейка,

просто не смогла справиться с ситуацией. Она чувствовала себя несчастной и держала всё в себе.

Теперь, когда люди знают об этом, ей помогут. В Пенлоу очень тесные отношения, —

многозначительно закончил он.

"Тесные, – подумал Кабал, – задохнуться можно".

Он заметил, что Барроу смотрит куда-то мимо него и проследил за его взглядом.

– Как правило, животных я люблю, – сказал Барроу, – но в воронах есть что-то пугающее.

Вороне, видимо, наскучило болтаться по ярмарке и она решила исследовать город. Она сидела

неподалёку, на стене, которая как-то сразу потускнела. Она посмотрела на них, сначала левым глазом,

потом правым. Затем, чтобы показать, что отличается от других ворон, снова посмотрела левым.

– Эй, ворона, лети сюда, – сказал Кабал.

С радостным криком "Кар!" птица вспорхнула со стены, и, хлопая крыльями с шумом большим,

чем орнитоптер, сделанный из складного зонтика, приземлилась ему на плечо, и самодовольно

огляделась.

Барроу был впечатлён.

– Никогда бы не подумал, что вы ладите с животными, мистер Кабал.

– Вовсе нет.

Он наклонил голову вбок, к вороне, которая только что хотела клюнуть его в ухо, но тут же

передумала.

– Есть два способа заставить животных подчиняться. Первый – с помощью доброты, но...

Он грозно посмотрел на ворону. Почти непреодолимое желание улететь вместе с его славными

блестящими очками внезапно испарилось. Вместо этого она попыталась выглядеть очаровательной,

безобидной вороной, которая не собирается воровать очки. Вышло так себе.

– ...есть и другой способ, – мрачно закончил Кабал.

– Жестокость? – неодобрительно спросил Барроу.

Кабал искренне удивился.

– Нет, – ответил он. – Угрозы.

– Я думал, угрозы – для трепачей и трусов.

– Да, когда имеете дело с людьми. Однако животные, кажется, воспринимают их как есть. —

Барроу удивлённо на него смотрел.

– Ну, или я так понял, – немного нерешительно закончил он.

– Ясно. Что ж, – Барроу посмотрел по сторонам, думая как бы сменить тему, – вам нравится

город, мистер Кабал?

– Нравится? – Кабал задумался. – Не уверен, что использовал бы слово "нравится". Вместе с

ярмаркой я побывал во многих городках и деревнях, и могу честно сказать, что это место —

уникально. Здесь так хорошо.

Он произнёс это как проклятие.

– Здесь и правда хорошо, – ответил Барроу, предпочтя не обращать внимания на тон Кабала.

Пробили часы церкви святого Олава; ворона, испугавшись, вспорхнула в воздух.

– Уже десять?

– Что? – Кабалу не верилось, что так быстро стало так поздно.

– Счастливые часов не наблюдают, а?

Не будь Кабал так ошарашен, он одарил бы его тяжёлым взглядом.

– Этого не может быть. Я только что пришёл сюда.

– Пивная ещё долго не откроется, но мы с вами можем посидеть в кафе, попить чая с

плюшками, – сказал Барроу.

Кабал с трудом мог вспомнить, когда в последний раз бывал в кафе, да он и не имел желания

изменять своему утончённому старосветскому вкусу.

И всё же, по выпавшей из его памяти причине он, ни разу не пикнув, позволил взять себя под

локоть и завести в церковную чайную.

Разговор с официанткой, заказ чая с плюшками и ещё кое-чего по вкусу пришлось взять на себя

Барроу. Платить, как он догадывался, тоже придётся ему. Не то, чтобы он считал Кабала

прижимистым по натуре, нет, просто нужно знать, для чего нужны деньги, чтобы разбираться, важны

они для вас или нет. Барроу сомневался, что Кабала вообще волнует этот вопрос.

Они хранили ненапряженное, но прохладное молчание. Наконец вернулась официантка,

поставила ни столик чайные приборы и побежала обратно в кухню рассказывать маме, что мистер

Барроу разговаривает с одним из чудаков из балагана.

Кабал снял свои синие солнцезащитные очки, аккуратно сложил и поместил в нагрудный

карман. Он выглядел очень уставшим.

– Ну... и как вам эта жизнь? – спросил Барроу.

– Эта жизнь? – тихо произнёс Кабал. – Как клуб дыма, уносимый бурей.

Повисла долгая пауза, в течение которой Барроу смотрел на Кабала, а Кабал – на горшочек с

кремом из взбитых сливок, так, как будто ждал, что с ним что-то произойдёт.

– Я имел в виду, – сказал Барроу, – как вам жизнь балаганщика?

Кабал начал было говорить: "С чего бы мне знать?", но у него получилось:

– С чего бы мне начать? Непросто. Очень непросто. Судьба... – он произнёс это слово резко,

как будто был с ним не в ладах, – ...постоянно подбрасывает то один сюрпризик, то другой.

Стараешься всегда быть готов...

Он посмотрел на Барроу, и тот удивился, что впервые в его взгляде совсем не было злости.

– Ожидать неожиданностей?

Кабал почти что улыбнулся.

– Избитое выражение и к тому же надуманное. Я сохраняю ясность ума и стараюсь оставаться

гибким. Но будущее остаётся загадкой вплоть до того момента, когда становится настоящим.

– Я заметил в вашем зале автомат, предсказывающий судьбу. Не помогает?

– Не особо. И никакие уговоры не действуют.

Он взглянул на репродукцию, изображающую сцену охоты девятнадцатого века и замолчал.

Барроу не был уверен, было ли только что сказанное шуткой. Он почему-то сомневался.

Кабал ни с того ни с сего сказал:

– Я против охоты.

Затем, ни говоря ни слова, бросил в свою чашку кусочек лимона и налил в неё "Ассам". После

чего, слегка удивив этим Барроу, проделал то же самое и с его чашкой. Ему, видимо, даже в голову не

пришло, что Барроу так чай не пьёт. Барроу счёл парадоксальным то, что Кабал был готов налить ему

чай, но не удосужился уточнить, с молоком тот любит или с лимоном. Раз уж это произошло, он

особо не возражал. Кабал сделал глоток.

– Как вам чай? – спросил Барроу.

– Очень вкусный, спасибо.

Кабал наблюдал, как несколько крошечных чаинок, проскочивших через ситечко, оседают на

дне чашки.

– В юности мне нравился Лапсан Соучун...

Он посмотрел Барроу прямо в глаза, и тот ожидал, что он добавит "теперь вы знаете мою тайну

и должны умереть". Вместо этого Кабал закончил так:

– ...не могу представить, почему. Сейчас я не выношу его запах.

Он поставил чашку и принялся густо намазывать булочку кремом.

Наблюдая за аккуратными, уверенными движениями рук Кабала, которые по-прежнему были в

чёрных лайковых перчатках, Барроу думал, что его действия напоминают действия хирурга. Не имея

заранее продуманной линии разговора, он начал развивать эту мысль:

– По вам не скажешь, что вы имеете отношение к ярмаркам, мистер Кабал.

Сливочный нож застыл в воздухе на пару мгновений, затем продолжил свою работу.

– Я в своей жизни встречал достаточно много разных людей и, думаю, научился судить о них

по внешнему виду.

– Я слышал, вы ушли в отставку, мистер Барроу, – сказал Кабал.

Он сделал необычное движение кистью руки, когда проводил ножом по кромке горшочка, и все

остатки крема удалились с него, как будто его начисто вымыли. Затем погрузил кончик ножа в джем,

зачерпнул небольшую порцию с клубничкой внутри и поместил на самую серединку булочки. Вышло

так точно, как будто сработала машина. Кабал повторил действие с ножом и положил его,

чистенький, на блюдечко. Он поднёс булочку к губам:

– Видимо, от старых привычек трудно избавится, – и осторожно надкусил.

Барроу проявил упорство.

– Вы очень серьёзный человек, мистер Кабал. Склонным к легкомыслию вы не кажетесь.

Играй я в игру, в которой угадывают профессию человека по внешности, и за тысячу лет не

додумался бы назвать вас владельцем ярмарки. Даже за десять тысяч.

– Тогда вам не стоит играть в неё на деньги. Но ради интереса...

– Вы доктор, – отрезал Барроу, предвидя вопрос.

– Стало быть, я произвёл на вас впечатление непревзойдённым врачебным тактом?

– Патологоанатом, если быть точным.

Кабал серьёзно на него посмотрел.

– По-вашему, я мог бы работать с мертвецами?

Барроу подлил себе чая.

– Не так уж сложно такое представить. Взгляните на себя. Расхаживаете с видом, будто вот-

вот покончите с собой, весь в чёрном, и, откровенно говоря, обаяния вам не достаёт. Даже директора

похоронных бюро должны уметь общаться с людьми. – Барроу улыбнулся. Кабал нет. – Самое

смешное, что по моему опыту, патологоанатомы зачастую приятные, весёлые люди. У них мерзкая

работа, но это всего лишь работа. Они забывают о ней, когда вечером идут домой. Другое дело вы. Я

не думаю, что вы оставляете свои дела на работе.

– Да, – сказал Кабал. – Я всегда беру работу на дом. Под кроватью у меня несколько

клоунов, а в платяном шкафу человек, который отрыжкой может воспроизвести гимны двенадцати

стран.

– Мы возвращаемся к главному вопросу: это и есть ваша работа?

– Конечно. Вместе с братом я управляю ярмаркой. Вы не могли её не заметить. Такая большая

штука неподалёку от железнодорожной станции.

Он допил свой чай и, с неприятным звоном, чашка опустилась на блюдце.

– Собственно, там мне и следует сейчас быть. Спасибо за чай, мистер Барроу. Было очень

приятно. Вы обязаны в ответ посетить ярмарку. Когда она не закрыта, для разнообразия. – Он достал

карточку из воздуха ("Выучи пару магических трюков, – сказал ему Хорст. – Людям такое

нравится") и дал её Барроу. – Пригласительный билет, любезность от владельцев.

Барроу кивнул и взял билет. Прочитав те несколько слов, что были на нём написаны, он

спросил:

– Можно мне ещё один? Моей дочери, Леони, нравятся ярмарки.

Кабал достал ещё два билета.

– Сами приходите, других приводите, – сказал он, не меняя интонации. – И жену вашу не

забудьте.

Барроу взял из руки Кабала один билет и убрал его вместе с первым.

– Я вдовец, мистер Кабал.

Кабал положил лишний билет в карман. Билет должен был исчезнуть, но у него было так мало

практики в этом фокусе, что для неопытного глаза всё выглядело так, будто он кладёт билет в карман.

– Мне жаль, – сказал он и, вроде бы, сказал искренне.

– Спасибо, – сказал Барроу.

Кабал некоторое время наполнял чашки, по-видимому, забыв о своём намерении уйти. И снова

он не спросил Барроу, как тот любит пить чай. Взяв щипчиками ломтики лимона с блюдца, он тихо

спросил:

– Скучаете по ней?

На Барроу он прие этом не смотрел.

– Каждый день, – ответил Барроу, подвигая к себе чашку. – Каждый день. Жизнь бывает

жестокой.

– Не жизнь забрала её у вас, – сказал Кабал, глядя прямо на него.

В его взгляде была ровная напряжённость, как у человека, который собрался с духом, чтобы

войти в комнату, где его ждёт нечто ужасное.

– Что тогда, судьба?

– Смерть. Смерть – вот ваш враг. Мой враг. Жизнь бывает жестокой, это правда. Смерть же

жестока всегда.

– Смерть приносит облегчение, – сказал Барроу.

Слушая Кабала, он испытывал ощущение, схожее с тем, что возникает, когда пытаешься

открыть китайскую шкатулку с секретом. И поломать голову над ней интересно, и что лежит внутри

узнать любопытно.

– Облегчение? – ядовито переспросил Кабал. – Да будь оно проклято, это облегчение.

Отговорка врачей на случай неудачи. "Зато теперь они обрели покой", "Они отправились в лучший

мир" – всё это ложь. Знаете, что нас там ждёт?

– Узнаю уже скоро, – сказал Барроу. – Но пока могу, буду наслаждаться жизнью.

Кабал наклонился вперёд.

– А я знаю уже сейчас, – сказал он, осторожность исчезла. – Одним местом управляет

скучающий, обиженный садист. В другом... Знаете, что такое духовное преображение? Это когда у

вас отбирают всё, чем вы когда-либо были, и обращают в столб света, на который и не взглянешь —

слишком яркий.

Он бессознательно теребил лежащие в нагрудном кармане очки.

– Самая что ни на есть однородная масса. Можете себе представить? Вот оно какое Небесное

Воинство: бесчисленные столбы света. Что там, что в Аду – души везде горят огнём. Ваша личность