Текст книги "Шоколадник (ЛП)"

Автор книги: Джонатан Батчер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

ДВАДЦАТЬ ДВА ГОДА НАЗАД

Десятилетнему мальчику кажется, что он во сне, когда он идёт по траве, зигзагообразно удаляясь от только что обрушившейся дыры в садовом сарае. С тяжёлыми плечами и дрожащий, он шагает сквозь ночь к дому.

Он видел, как Креб мутировал в монстра, существо, сделанное из живых экскрементов, и теперь ничто не будет прежним. За эти годы Коричневая игра раскрыла ему некоторые странные и опасные вещи о его брате, но ничего такого подобного, как сегодня ночью, он не видел.

Он тянется к кухонной двери и останавливается, обвивая пальцами ручку.

Коричневая игра.

Может ли он…

Нет, он не может снова сыграть в Коричневую игру, в последний раз. Даже если бы он захотел, экскременты его брата, вероятно, уже потеряли свой блеск. Это не сработает.

Но когда он выходит из тёмного сада обратно в ослепительно яркую кухню, он замирает от хорошо знакомого запаха дома; дерьмо полосами размазано по плитке на полу и подоконнику.

Оно тусклое, но всё ещё светится.

Вероятно, скоро здесь будет полиция. Что они подумают, если придут к нему домой и обнаружат, что он занимается Коричневой игрой с мамой или папой? Во всяком случае, это, вероятно, работает только с животными.

Он избегает наступать на стекло, приближаясь к кухонному ящику рядом с духовкой. Он дребезжит, когда мальчик открывает его и достаёт десертную ложку.

В дверном проёме кухни он смотрит в сторону дальнего конца коридора, где его родители лежат мёртвые вместе, в дерьме и обезображенные.

– Мы делали это, когда ты был на работе, папа, и пока ты спала, мама, – рассказывает он трупам своих родителей. – Кр…

Он начинает говорить «Креб», но затем вспоминает, что его брат сказал ему о произнесении его имени, и что сделать это трижды было бы похоже на то, чтобы призвать его. Его брат был раздавлен под землёй, но, чтобы быть в безопасности и уверенности, маленький мальчик сопротивляется произнесению этого слова.

– Мой брат посоветовал мне выйти на улицу и найти игрушку для Коричневой игры.

Ложкой он соскребает с подоконника большую аккуратную порцию «особого коричневого» шоколада; не обычный материал, а светящийся, который его брат выпускал только во время Коричневой игры.

Маленький мальчик продолжает.

– Когда мой брат сказал «игрушка», он имел в виду животное. Я стрелял в них из пистолета с резиновыми пульками. Птицы. Мыши. Крысы. Парочка кошек. Обычно, когда я впервые стрелял в них, они поднимали настоящий переполох, но к тому времени, когда в них было выпущено несколько дробинок, они уже достаточно были слабы, чтобы поймать их. Маленькие иногда уже были мертвы. Но это не имело большого значения.

Измученный, в глубине души зная, что то, что он собирается сделать, было плохим, он бредёт по коридору. Во время ходьбы он смотрит на свои грязные ноги, а не на спутанные тела своих родителей у подножия лестницы.

– Мой брат заставлял меня тянуть его за шейный ремешок, а потом какал им прямо в рот. Если он промахивался, мы мазали животным губы «особым коричневым». В других случаях он… помещал животных внутрь себя и позволял мне смотреть, как они выползают.

Обнажённая мама мальчика и папа в пижаме находятся прямо там, где он их оставил, его папа растянулся под его распростёртой мамой. Кишки его мамы теперь лежат между её раздвинутыми ногами, как мёртвый осьминог, но её увечья ничто по сравнению с отцовскими. Серебряная цепочка на запястье папы стала его единственным отличительным признаком, потому что его лицо остаётся застывшей массой телесных отходов – не светящейся – а его выдавленные глаза скатились по щекам. Из-за этого, а также из-за отрубленного пениса его отца, мальчик предпочёл бы не приближаться к папе.

Он принимает решение.

Он проведёт Коричневую игру с мамой.

– Итак, после того, как мой брат помещал «особый коричневый» светящийся шоколад в пасти животных, они изменялись, – продолжает он. – Если они были живы, иногда они сходили с ума, начинали кричать и сопротивляться. Другие сразу видоизменялись. У них вырастали лишние лапы, но сделанные из дерьма. Или их рот и уши выплёвывали шоколадные фонтаны. Или их рвало, или они разрывались на части, или их тела растягивались до очень-очень большой длины. Мой брат говорил, что это было забавно.

Иногда маленький мальчик тоже смеялся, но он этого не рассказал.

Он стоит над своей мамой, с её рассыпанными кишками, обнажённой грудью и закрытыми глазами. Собравшись с духом, он наклоняется и касается её подбородка. Он чувствует, что она холодная, и когда он прижимает свои пальцы к её губам, её челюсть отвисает, а мёртвый язык выпадает на её щёку. Стараясь не вдыхать аромат фосфоресцирующих фекалий, он суёт ей в рот сложенную на ложке какашку, подталкивает её подбородок к ложке из серебра и вытаскивает её обратно. Её верхняя губа захватывает коричневый груз ложки, и она кажется чистой, как будто мама была жива и облизала её.

Маленький мальчик сглатывает, но в горле у него пересыхает и сдавливает.

– Если животные были уже мертвы, они просыпались, – он поднимается на ноги, чуть не плача. – Надеюсь, ты тоже проснёшься. Я пока не хочу, чтобы ты уходила. Я хочу, чтобы ты сказала мне, что делать, – он фыркает носом. – Я хочу свою семью.

Он наблюдает за её окровавленным трупом. Тот не двигается.

Снаружи проносятся фары автомобилей, проникая в окно входной двери.

Никаких синих огней. Никаких сирен.

Возможно, женщина, с которой он разговаривал из службы экстренной помощи, подумала, что он шутит?

Может, никто не придёт на помощь?

Может быть…

У его мамы сжимается горло.

Слёзы на глазах у маленького мальчика.

Мёртвое тело жуёт, пищевод работает, когда светящееся дерьмо спускается по её горлу.

Его мама смотрит на него, и он задыхается, смесь радости и ужасной душной печали. Он хочет её поприветствовать, но не может говорить.

Когда она криво улыбается, её зубы покрыты налётом экскрементов.

– Джеймс…

– Мамочка, – удаётся произнести ему.

Она тянется к нему, и он берёт её холодную руку, помогая ей сесть. Она смотрит на него налитыми кровью глазами и спрашивает:

– Где твой брат?

Это не то, что мальчик ожидал услышать, но он отвечает:

– Думаю, его больше нет. На него обвалилась дыра в сарае.

– Ты видел дыру? – его мать откашливает влажный коричневый кусок, который прилипает к её подбородку. – Но он не ушёл, – она хмурится, когда замечает, что её открытая пищеварительная система лежит у неё на коленях. – Что случилось?

– Он причинил тебе боль, мама.

– Ты не должен его винить, – когда его мама плачет, капли тёмные и густые. Ядро коричневой сладкой кукурузы выходит из одного слёзного канала и падает в её кишки. – Креб не знает другого.

– Не называй его имени, мама.

– Всё, что он когда-либо знал, видел и кем был… это грязь.

Мальчик вытирает лицо рукавом пижамы.

– Он сказал, что… всё превращается в дерьмо.

– Не ругайся, милый, – говорит мама странным, глубоким голосом. – Мы пытались не допустить, чтобы всем нам стало плохо. Мы хотели уберечь его от ямы и от людей, которые не понимали. Вот почему мы держали его в его комнате. Они бы его забрали. У них было бы…

Одним движением его обнажённая мать поднимается на ноги и кричит. Её запутанный кишечник выскальзывает из порезанного живота и падает на лицо его мёртвого отца.

Хотя мальчик никогда не знает, сколько продлится Коричневая игра, похоже, что этот короткий сеанс почти закончен: как у животных, которые были до его матери, её кожа портится, а поры вымывают коричневый пот.

Она снова вскрикивает и делает шаг к мальчику, её лицо искажается в злобной усмешке.

– Мам, – бормочет он.

Её болезненный крик заглушает слова, и она хватает воздух между ними. Мальчик пятится, наблюдая, как неуклюжий беспорядок, в котором когда-то была его мать, стал одичалым и неуравновешенным.

Из неё вырывается пердёж. Она резко останавливается. Глаза её выпучиваются от боли, затем снова сужаются, чтобы сосредоточиться на сыне.

– Позаботься о своём брате, – рычит она. – Либо так, либо попробуй его вкусный «особый коричневый» шоколад.

Резкий стаккато ветра дует из её нижних областей, и она падает, опускаясь на перила. Между её ягодицами появляется что-то грязно-белое, на волне ректальной крови, которая заливает стену позади неё. С ужасным трескучим звуком её анус разрывается, как будто он сделан из бумаги, и весь её таз вырывается из него, всё ещё прикрепленный к бедренным костям и позвоночнику.

Соскользнув с перил и опустившись на четвереньки, она уставилась на мальчика, выражение её лица сменилось с дискомфорта на широко раскрытые глаза удовольствия.

– Он хочет, чтобы ты позвал его, сынок. Он хочет, чтобы ты позва-а-ал его-о-о…

Она плюхается боком на пол, и её ноги подгибаются к животу. Часть изогнутого позвоночника выходит из её ягодиц, за ним следует половина длины одной бедренной кости, затем другой. Она дрожит и корчится, выделяя собственный скелет.

Мальчик не может отвернуться, даже когда она анально рождает вывернутый живот. Её грудная клетка сжимается, и её груди опускаются к её бёдрам. Они выходят из её задницы в виде мешочков жира, приклеенных к листу выпавшей кожи. Раздавленный ксилофон её грудной клетки следует за ними, ударяясь об пол с глухим стуком.

Теперь, когда её голова находится среди сморщенных рубцов её брюшных органов, всего в нескольких дюймах над кровавой сеткой её лобковых волос, её глаза медленно двигаются, чтобы встретиться с глазами Джеймса. Измождённым бульканьем она предупреждает:

– Не… бросай… свою семью.

Примерно пинта наполненного дерьмом кровавого фонтана выходит из её заднего прохода, уступая место узловатым костям шеи. Наконец, она проводит весь свой череп подбородком вперёд через собственный сфинктер, который, тем не менее, остаётся связанным с её трупом. То, что осталось от неё, похоже на вывернутую наизнанку свинью: две голые розовые ноги и стёртая задница, тянущаяся за пропитанными кровью кусками её испорченной анатомии.

Это последний взгляд маленького мальчика на свою мать, который вскоре будет подавлен, но навсегда останется в его памяти.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Табби и остальные сидят в гостиной, пока Джеймс заканчивает свой рассказ. Он поведал им всю историю той ужасной ночи, вплоть до смерти матери.

Мистер и миссис Холден вместе на диване. Гигантская злоумышленница Изабелла выпрямилась в кресле, а Джеймс и Табби сидят рядом друг с другом на стульях с прямыми спинками, которые они вытащили из обеденного стола. Райан – вонючий неподвижный груз на коленях Табби. Табби хочет погладить дрожащее плечо Джеймса, но одной рукой она держит Райана на месте, а другой сжимает небольшой тесак.

Джеймс не рыдает; судя по оскалившимся зубам, воспоминания взбесили его. Она оттягивает руку и кладет её на бедро Райана, говоря себе, что холодная кожа её сына – не очень хороший знак.

После того, как Райан согласился на то, чтобы его связали бельевой верёвкой, и после того, как ему отказали в так называемом «шоколаде», желание бороться улетучилось из его тела. Всё ещё вымазанный в экскрементах, он теперь откидывается на спину, прижавшись к Табби. Ножевое ранение в его спине каким-то образом перестало кровоточить, и какая-то странная выпуклость, торчащая изо рта их маленького сына, с тех пор втянулась.

Если бы не его ограничения и отвратительный запах, Табби могла бы убедить себя, что с ним всё в порядке. Он не был погружён в недра мёртвого человека; как он мог там быть? Он просто испачкался, играя в саду. Она задаётся вопросом, так ли относилась к Кребу мать Джеймса, когда держала его взаперти в спальне: отрицая, защищая и, возможно, даже с нежностью, несмотря на её отвращение?

Миссис Холден прочищает горло. Она расстегнула верхние пуговицы своей шифоновой рубашки и продолжает проводить рукой по остриженным волосам.

– Я должна извиниться перед тобой, Джеймс.

Джеймс закрывает рычащие губы.

– Что?

– Я никогда не верила тебе, – уточняет женщина постарше. – О твоём брате. Конечно, нет. Я просто встала на сторону психотерапевтов, которые все предположили, что ты придумал Кр… своего брата… чтобы облегчить чувство вины. Но теперь, увидев того человека… – она указывает на потолок, над которым теперь мёртвый второй злоумышленник Маклоу. – … и Райана, – она смотрит на своего приёмного внука, лежащего на коленях Табби. Её лицо морщится, как будто она вот-вот заплачет, но голос остаётся ровным. – Мне очень жаль.

Увидеть смелые, бурные слёзы свекрови могло быть так же шокирующим для Табби, как и сверхъестественные события, свидетелем которых она стала всего полчаса назад, поэтому она не удивлена, когда миссис Холден снова выпрямляет лицо вместо того, чтобы заплакать.

Рядом с миссис Холден мистер Холден медленно поглаживает усы слева направо.

– Мне нужно было просить тебя довериться мне после того, как мы залили бетоном эту дыру, Джеймс. Я бы хотел, чтобы ты тогда чувствовал себя так, будто можешь мне всё рассказать.

Миссис Холден усмехается.

– Я знала, что нам следовало продать этот проклятый дом.

– Это место, где он находится? – комната поворачивается к Изабелле, которая возится со своим пистолетом, вставляя и вынимая обойму. – Если вы знаете, где находится человек, убивший моего Маклоу, тогда я хочу туда пойти.

– Не знаю, – говорит Джеймс. – Но я думаю, что, позвав его, я дал ему силу или разрешение, он может делать всё, что, чёрт возьми, он хочет. На самом деле, я думаю, он может быть где угодно, – он бросает взгляд в зал на каждого из них. – Я всё испортил.

Тихим голосом Табби спрашивает:

– Что мы можем сделать с Райаном?

Джеймс смотрит на своего сына, сидящего на коленях у Табби.

– Табби, думаю, его больше нет.

Она обнимает сына более надёжно, чем верёвка, которой его связали, и стонет.

– Нет, нет, нет…

Райан шевелится в её объятиях. Он поворачивает голову к Табби, открывает рот и отрыгивает.

От его грязной пасти Табби отшатнулась.

Райан хихикает.

– Мама, твой шоколад лучше мужского, – говорит он ей, словно делая ей комплимент.

На секунду ей хочется сбросить его с колен и разбить его череп о стену, или врезать нож в его грязную шею, но момент проходит.

В голосе Джеймса отсутствуют эмоции, когда он говорит.

– Мой брат и я никогда не проводили Коричневую игру ни с кем, кроме животных и мамы – но всё заканчивалось одинаково. Тогда они изменялись. Тогда они деградировали. Тогда они переставали существовать.

– Всё превращается в дерьмо, – говорит Табби. – Это то, что сказал твой брат, и это то, что ты говоришь.

Голова Джеймса опускается.

– Как ты думаешь, что он хочет, сынок? – спрашивает мистер Холден.

Джеймс пожимает плечами.

– Может, месть? В конце концов, я убил его.

Райан напрягается у Табби на коленях. Табби чувствует себя так, как будто она держит шимпанзе: маленького, худого, но с мускулами, достаточно сильными, чтобы разорвать её на части.

– Мамочка, я хочу шоколада.

– А теперь послушай меня, – говорит Табби извивающемуся мальчику с его лакированной грязью, верёвками и невероятно заживающей ножевой раной. – Если ты не перестанешь так говорить, я завяжу тебе рот. Тебе это не понравится, правда?

Райан поворачивает голову и шипит. Тёмные брызги чего-то, о чём она предпочла бы не думать, покрывают её лицо.

– Смотри, чтобы не попало в рот, – настойчиво говорит Джеймс.

– Может, мне уже всё равно! – рявкает Табби. Она делает пару глубоких вдохов. – Твой брат сказал, что семья должна держаться вместе. Семья – это самое главное в жизни. Что насчёт всего этого? Что это обозначает?

– Вероятно, он так сказал, потому что мои мама и папа тоже всегда так говорили. Как девиз или что-то в этом роде.

Мистер Холден говорит:

– Как ты думаешь, он хочет, чтобы вы снова были вместе? Так сказать, воссоединение семьи?

– Может быть.

– Почему сейчас? – спрашивает Табби. – Почему двадцать два года спустя?

Джеймс смеётся сухо.

– Его идея шутки: сходить по-большому, сделать дело номер два. Номер два.

– Но может быть, это ещё не всё, – размышляет мистер Холден. – Может, он просто ждал, когда у тебя будет собственная семья?

В комнате наступает тишина, прерываемая только звуком того, как Изабелла отпускает обойму пистолета и ставит её на место.

К Табби приходит идея.

– Что, если бы мы затащили Райана в яму?

– Что? – ошеломлённо спрашивает Джеймс.

– Вот куда он пошёл после того, как ты причинил ему боль, чтобы восстановить силы или вылечиться, – говорит Табби. – И вот где он хотел, чтобы ты оставался с ним, когда ты спускался под сарай в саду. В особенном месте.

Джеймс борется со своими словами.

– Я не знаю. Он может быть где угодно.

– Но что, если он хочет, чтобы мы были там? – говорит Табби. – Если всё, что ты сказал, правда, может быть, мы сможем исцелить Райана? Может, даже вернуть его к старому «я»?

Джеймс вздрагивает, качая головой.

– Он убьёт нас всех.

– Зачем ему это делать, если он хочет, чтобы мы снова были вместе?

– Я не знаю, – Джеймс грызёт ноготь среднего пальца. – Нам нужно очень тщательно об этом подумать.

– Нет, мы не будем, – говорит Изабелла, поглаживая пистолет. – Ты собираешься отвезти меня туда, сейчас же.

Миссис Холден какое-то время сидела задумчиво. Когда она говорит, её голос звучит одновременно и рассерженно, и возмущённо.

– Это смешно. Монстры в спальне. Ребёнок-убийца. А как насчёт этой хулиганки? – она указывает пальцем на Изабеллу. – Тебе должно быть стыдно, женщина. Это был хороший дом, пока ты не пришла, вальсируя, как будто ты владелица этого места.

– Дорогая, пожалуйста, – говорит мистер Холден.

– Не называй меня дорогой. Это правда. Может, ничего этого не случилось бы, если бы она оставила эту семью в покое? – она холодно смотрит на Изабеллу и тычет пальцем в потолок. – Этот преступник заслужил всё, что с ним случилось, и мы должны пойти в полицию, чтобы разобраться в этом беспорядке.

Изабелла поднимается на ноги.

– Даже не говори о моём Маклоу, – произносит она, сжимая свободную руку в кулак.

Мистер Холден вскочил на ноги и встал перед сидящей женой, его скорость выдавала его хилый возраст.

– Не смей прикасаться к ней, чёрт возьми.

– Тебя даже не должно быть здесь! – миссис Холден кричит на Изабеллу, выглядывая из-за спины мужа. – Это семейное дело!

В комнату входит новый приглушённый голос:

– Да что ты знаешь о «семье»?

Тело миссис Холден трясётся, и Табби слышит шум, будто что-то тяжёлое тащат по мокрому гравию.

Брызги цвета красного дерева вырываются из губ миссис Холден, касаясь спины мистера Холдена. Она встаёт со своего места, но не пользуется ногами. Кажется, она парит в воздухе.

Поднимаясь, Табби защищает Райана. Джеймс опрокидывает свой стул, отступает и прижимается к стене.

Миссис Холден не плывёт: её поднимают. Рука прорвалась сквозь подушку дивана под ней и по локоть вошла под её строгую бежевую юбку. Рука выдвигается дальше от сиденья, уступая место неряшливой, зубчатой шевелюре. Эта мохнатая изгородь венчает нестареющее лицо с кувыркающимися глазами и ухмылкой с открытым ртом, набитым слишком длинными зубами.

Не то чтобы Креб прятался в диване, а как будто он там материализовался. Он поднимается с мебели, подняв одну руку вверх, погружаясь в кишечный тракт миссис Холден. Кровь капает на его и без того грязную футболку, и Креб с нахмуренным сосредоточенным лицом поднимает руку, пока не оказывается, что миссис Холден сидит у него на плече. Её ноги болтаются в воздухе, руки безвольны, а глаза уже пусты. У неё даже не было времени закричать.

Мистер Холден, разинув рот, поворачивает полукруг к своей жене и её убийце. Его руки трясутся на пухлом животе, он меньше хочет бороться с этим чудовищем, чем Изабелла.

Её голова почти касается потолка, шея миссис Холден резко дёрнулась. Её челюсть открывается, и Табби видит что-то белое внутри, выброшенное из её горла: руку Креба.

По-прежнему по пояс в подушках дивана, Креб хрипит и пронзительно говорит:

– Как тебе, муженёк? – он хлопает ртом миссис Холден, словно оживляет куклу. – Хочешь приятного коричневого поцелуя?

Наблюдая за этим, Табби снова испытывает ощущение столкновения со зверем, способным уничтожить её одним ударом, но на этот раз она полна решимости дать отпор.

Креб снова хлопает челюстью миссис Холден.

– Как насчёт ещё одной вкусняшки, прежде чем мы уйдём? Ещё раз попробовать мою старую сухую «киску»? – он хватает худощавое обвисшее лицо мистера Холдена свободной рукой и говорит уже своим голосом, пуская слюни. – У вас двоих не могло быть настоящей семьи, потому что пизда твоей жены была испорченной, не так ли? Итак, вы взяли моего брата и вырастили его, как будто он был вашим. Что ж, спасибо вам большое, но имеют значение только кровные узы! Только кровные узы и шоколад!

Миссис Холден остаётся на плече Креба, и Креб, как сумасшедший актёр кривляется и ставит мистера Холдена на колени. Он наклоняется перед ним, так что ширинка его потрёпанных джинсов находится всего в нескольких дюймах от лица пожилого мужчины.

– Продолжай. Смотри в пустоту.

Табби наконец реагирует: она отпускает Райана и идёт вперёд, держа тесак рядом с собой. Она замахивается, и Креб улыбается, когда металл вонзается в его щёку. Из рубленой раны на его челюсть рвёт коричневый цвет. Табби пытается вытащить тесак обратно, но он застрял там, и когда вращающиеся глаза Креба сосредотачиваются на её глазах, она в ужасе пятится.

С ножом всё ещё в лице, Креб выходит из подушки дивана. Он шевелит бёдрами, помогая джинсам спуститься до щиколоток, обнажая деформированную задницу. Его истощённые ягодицы покрыты пятнами и воспалёнными нарывами, но пещера между ними шокирует Табби больше всего.

Пурпурный анус Креба размером с кофейную кружку и окружён зазубренными краями.

Изабелла стреляет из пистолета, и пуля попадает Кребу в живот.

Единственная реакция Креба – затащить мистера Холдена лицом в свой проклятый анус. Отверстие расширяется, чтобы вместить голову парализованного пожилого мужчины. Его зубы доходят до подбородка, и сфинктер Креба, напрягая мышцы, врезается в горло старика, с одним хрустом обезглавив его. Череп мистера Холдена исчезает в Кребе, и его тело опрокидывается.

– Креб, стой! – Джеймс кричит от стены позади Табби.

Его слова вызывают у Креба больше реакции, чем нож Табби или пуля Изабеллы.

Когда Креб поворачивается к Джеймсу, тесак падает с его щеки.

– О, ты назвал меня по имени сейчас, через столько лет? – он поднимается в положение стоя, стряхивая тело миссис Холден со своей руки на пол. – Теперь ты будешь повторять его снова и снова.

– Чего ты хочешь? – требует Джеймс.

– Я хочу свою семью, конечно. Я хочу, чтобы вы все вернулись домой.

– В тот дом?

– В дыру, дорогой брат, к которой мы принадлежим.

– А что, если мы этого не сделаем?

– Вам лучше это сделать, – жуткая ухмылка расплывается по лицу Креба. Он театрально оглядывает комнату. – Разве у вас не должно быть ещё одной?

Эти слова ударили Табби как ножом ей в живот.

«Хейли».

До сих пор не было момента даже подумать о ней.

Креб опускается на колени и тянется пальцами к культи шеи мистера Холдена. Его рука, кажется, вторгается в тело пожилого мужчины и исчезает, как только она касается его пищевода.

Изабелла выходит вперёд и приставляет пистолет к голове Креба.

– Я убью тебя за то, что ты сделал с Маклоу!

Креб хмурится.

– Может, тебе тоже стоит спуститься в дыру, милая? Мы могли бы повеселиться с этой штукой у тебя между ног. Свободной рукой он берёт Изабеллу за промежность. – Я думаю, тебе там может понравиться. К тому же, со всем этим протеином, который ты ешь, готов поспорить, твой шоколад восхитителен.

Отвернувшись от Табби, Изабелла стоит неподвижно, но Табби кажется, что она слышит её плач.

Креб облизывает губы и, как червяк, скользит всем телом мистеру Холдену в шею.