355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Джон Уиндем » Затерянные во времени (сборник) » Текст книги (страница 59)
Затерянные во времени (сборник)
  • Текст добавлен: 3 марта 2018, 08:30

Текст книги "Затерянные во времени (сборник)"


Автор книги: Джон Уиндем



сообщить о нарушении

Текущая страница: 59 (всего у книги 67 страниц)

Так было еще в пору индивидуализма. Теперь же они действуют совместно. Причем тут не просто механическое соединение усилий. Если бы каждый человек жил в одиночку – разве бы стали люди людьми?

И поэтому, если некая сила помогла паукам-индивидуалистам обрести средство ловли крылатых насекомых, она, вне сомнения, может привести группу совместно действующих пауков к созданию орудий для ловли рыбы, если в том возникнет необходимость. Меня тревожит – насколько могущественна эта сила и какие еще способности она может пробудить в них…

– Честно говоря, мне кажется, что вы сильно преувеличиваете значение того, что мы здесь видим. На мой взгляд, тут мутация, причем члены мутировавшей популяции получили неожиданно хорошие условия для развития и размножения. Исчерпав запасы пищи, они исчезнут. Известны, должно быть, сотни случаев в мировой истории, когда вид уничтожал сам себя, чрезмерно размножившись.

– Надеюсь, вы правы… – сказала она, однако без убежденности в голосе.

Мы снова принялись за работу. Следующие двадцать ярдов преодолевали не быстрее предыдущих. И вдруг совершенно неожиданно вышли на тропу и остановились, не веря своим глазам.

Тропа тянулась с востока на запад, пересекая нашу под прямым углом. К тому же этой тропой часто пользовались, и совсем недавно. Мы стояли и глядели на простирающийся перед нами отрезок, справа и слева исчезавший за поворотами.

– Робинзон Крузо и след человеческой ноги на песке, – пробормотала Камилла. – А ведь разве кто-то из детей не говорил, что…

Она не успела договорить, как кусты перед нами раздвинулись и оттуда показались два черных лица и два нацеленных на нас копья.

Секунду мы просто недоуменно глядели на них. Потом я крепко ухватил ручку мачете. Нацеленное на меня копье качнулось.

– Брось на Землю, – произнес голос.

Я помедлил и увидел, что копье качнулось снова.

И бросил мачете. Бросила и Камилла.

Сзади послышался шорох листьев под чьими-то ногами. К мачете протянулись темнокожие блестящие руки и убрали ножи с тропы. Эти руки легкими похлопываниями обыскали нас. Одна из них наткнулась на револьвер Чарлза в кармане Камиллы и забрала его себе. Наконечники копий оставались направленными на нас, но хватка на их древках несколько ослабела.

Обладатели копий вышли на тропу.

На обоих мужчинах были только набедренные повязки, на ногах – похожая на мокасины обувь, а на поясе – ремни, за которые были заткнуты мачете, кроме того на ремешках болтались еще два или три коротких копья. Больше всего бросался в глаза необычный блеск их кожи. От курчавой макушки до самых пяток они сияли, будто покрытые шеллаком. Средство, которым они натерлись, издавало сильный и резкий, хотя и не отталкивающий запах.

Один из них, не опуская копья, протянул вперед левую руку. Из-за наших спин сияющая коричневая рука подала ему револьвер. Мужчина отступил на шаг, вставил копье в ременную петлю и с удовлетворением стал разглядывать револьвер. Убедившись, что он полностью заряжен, мужчина снял его с предохранителя и, направив дуло на меня, качнул им вправо.

Возражать было бессмысленно. Мы повернули в указанную сторону и пошли по тропе, ведущей на восток.

За первым поворотом голос приказал нам остановиться, и мы повиновались. Рядом с тропой лежало четыре небольших тюка размером с мешок. Мне показалось, что они были изготовлены из сплетенных без зазоров пальмовых волокон.

Пока у нас за спиной о чем-то совещались, мы стояли и ждали. Вдруг я почувствовал, как Камилла, стоявшая слева и немного позади, толкнула меня локтем, а когда оглянулся, то увидел, что она уперлась взором в один из тюков. Я было удивился, но тут заметил, что тюк лежал не совсем неподвижно. Он как бы слегка пульсировал. Посмотрев на него еще немного, я уже почувствовал уверенность, что внутри тюка не прекращалось какое-то распиравшее его движение. Я бросил взгляд и на остальные тюки – было заметно, что внутри них что-то тоже слегка шевелится.

– Что?… – зашептал я, но тут спор позади нас закончился.

Нам быстро завели руки за спину и крепко, хотя и не до боли, связали в запястьях.

– Вперед, – скомандовал голос.

Когда мы двинулись, я оглянулся.

Один из островитян шел с револьвером в руке в паре шагов за нами. А остальные трое перекидывали тюки себе за спину; четвертый тюк оставался лежать на месте.

Я с горечью подумал, что наша встреча произошла абсолютно случайно, и нам просто не повезло, что островитяне проходили мимо, когда мы были поглощены работой. Они, вероятно, услышали треск ломающихся под ударами наших мачете ветвей и, сложив свой груз у тропы, решили выяснить в чем дело. Устроив несложную засаду и захватив нас, они теперь оставили одного для присмотра за пленниками и втроем продолжили свой путь на запад.

Неприятнее всего было то, что нас уводили в противоположном направлении, во владения пауков.

Примерно через четверть мили мы повстречали первую стаю. Наверно, она притаилась неподалеку от тропы, потому что выскочила из укрытия в нескольких ярдах впереди и устремилась к нам.

– Остановитесь, – приказал голос сзади.

Мы повиновались. Пауки ринулись вверх по нашим ногам. Как и прежде, не добежав до колен, они соскочили. Наш конвоир явно наблюдал за этой сценой, потому что я слышал, как он что-то буркнул про себя. Затем он сказал: «Вперед!» Но Камилла повернулась к нему.

– Сетка, – сказала она, мотнув головой в попытке скинуть ее с полей шляпы вниз.

Островитянин секунду непонимающе смотрел на нее, потом понял. Он подошел к ней и, по-прежнему держа пистолет в правой руке, левой освободил зацепившуюся за край сетку. Пока он это делал: я успел заметить, что пауки даже не пытались напасть на него. Они остановились в четырех-пяти дюймах от его ног и откатывались назад. Масло, которым он был натерт, явно действовало на пауков гораздо сильнее, чем наш инсектицид. Обернувшись ко мне, он опустил и мою сетку, свободно повисшую перед лицом. Потом мы пошли дальше.

Вскоре на нас кинулась новая стая, потом еще и еще. Затем они стали попадаться через каждые несколько ярдов. Два раза посыпались с нависших кустов. Будь мы без сеток, они уже обволокли бы нам лица своей массой; даже и теперь было несколько неприятных моментов, прежде чем они отцепились и спрыгнули.

Мы шли дальше, и я постепенно понял, что наша тропа, как и та, по которой мы пробивались с Камиллой, была старой и еще недавно заросшей. Я не мог воспользоваться компасом, чтобы сориентироваться, но решил, что она уклонялась примерно на несколько градусов севернее. Она была намного шире и просторнее, поэтому расчистить ее было проще.

Вскоре я начал замечать в кустах по обеим сторонам нити паутины.

Сначала они попадались нечасто, но очень скоро мы достигли местности, где они были уже сплетены в небольшие полотнища, похожие на гамаки неправильной формы, и перекидывались между ветвями одного куста или между соседними кустами. Эти гамаки встречались гроздьями; каждая гроздь, по-видимому, принадлежала группе пауков, которые сидели около своих ловушек, готовые в любой момент наброситься на попавшую туда добычу. В почти лишенной насекомых местности вероятность, что в их гамаках что-нибудь запутается, казалась ничтожной, да я и не видел, чтобы туда попалась хоть мошка. Однако пауки сидели, приготовившись терпеливо ждать.

Когда мы проходили поблизости и они замечали нас – видели или как-то по-другому реагировали на наши движения, то сразу же срывались с места и спешили к нам по веткам или по земле наперерез. Но чаще всего не успевали добежать.

Потом низко подвешенные паутинные гамаки стали попадаться реже. Их сменили более плотные и широкие, прикрепленные к ветвям деревьев в десяти-двенадцати футах над землей – здесь в гамачки поменьше и пониже и подавно ничего не могло попасть.

Наконец мы вступили в такие края, где эти большие гамаки уже не перекидывались больше между деревьями. Они свисали клочьями, которые слегка колыхались от движения воздуха. Казалось, весь лес обвесили шелковыми лохмотьями.

Камилла, шедшая впереди, остановилась и огляделась кругом.

– Жутко, – сказала она. – Лес, завешанный саванами.

В тишине леса ее голос прозвучал очень громко.

Мне пришло в голову, что призрачный вид окружающему отчасти придавал тусклый, рассеянный свет, и я посмотрел наверх. Неба видно не было.

Вершины деревьев исчезли в пропускающем свет беловатом тумане, и тут я понял, что мы, должно быть, находимся теперь под белой пеленой, которую наблюдали еще с берега.

Казалось, весь лес целиком покрыли тентом. Паутина непрерывным покрывалом соединяла вершины деревьев, и сами пауки тоже поднялись наверх.

На земле их не было, и довольно давно, как я теперь понял.

Кругом царила жутковатая тишина полностью покинутого места. Все существа, даже пауки, оставили здешние леса, где остались расти только травы, кусты и деревья. Никакого живого движения – лишь колыхание оборванных полотнищ паутины.

– Вперед, – снова подал голос сопровождающий.

Теперь местность начала подниматься, но еще примерно полмили вид леса вокруг не менялся.

Только однажды я уловил живое движение. Нашу тропу пересекла чья-то тень. Взглянув вверх, я увидел темное пятно, медленно скользящее по белому покрывалу – стая пауков промышляла добычу в своих горных владениях.

Неожиданно деревья кончились. Мы вышли на открытый холмистый склон, поросший густым стелющимся травянистым кустарником, доходившим нам до колен и похожим на вереск. На краю леса нам опять встретились стаи охотящихся пауков, а первые несколько футов кустарника густо обтягивала паутина, но дальше ее не было. Особенности ли почвы были тому причиной или какие-то свойства «вереска», или высота, или здесь паукам уже совсем ничего не попадалось – неизвестно, но как бы то ни было, вскоре они совсем перестали встречаться.

Мы продолжали взбираться по склону Мону, южной из двух вершин, пока не достигли края кратера. Там наш похититель позволил нам сесть и немного отдохнуть.

С этой точки был виден почти весь Танакуатуа, и нашему взору открылся самый захватывающий из виденных прежде и самый необычный вид. Все восточное побережье до той точки, где северная вершина заслоняла его от нас, было затянуто чуть сверкающим полотнищем паутины, которое простиралось на юг и языком выдавалось на север между горой и лагуной.

Создавалось впечатление, что паутина как бы вытекла с востока, обогнула гору, а теперь ее северный рукав покрыл уже около половины расстояния между горой и поселком. Там он обрывался. Полоса незатронутого пространства, отделяющего его от поселка, составляла примерно полторы мили в ширину, свободно от паутины было и все западное побережье. Как далеко она вдавалась с востока в северную часть мы не могли видеть, но было ясно, что покрывала она не меньше половины всего острова.

Похоже было, что паутинное покрывало натянули, а потом бросили на неровную поверхность, и оно вспучилось в тех местах, где с земли поднимались деревья, а складки его отблескивали на солнце. Покров не везде был сплошным. Местами, как оторванные от большого савана и разбросанные вокруг клочки материи, белели отдельные пятна, а за проливом, как бы желая показать, что вода – не преграда, на островке Хтнуати виднелось несколько небольших участков паутины.

Наш конвоир, сидевший рядом, заметил выражение наших изумленных глаз.

Он ухмыльнулся, но ничего не сказал.

В двух или трех местах, как и в предыдущие дни, к небу поднимались слаборазличимые парообразные колонны.

Камилла покачала головой и сказала: – Астрономическое число. Просто представить невозможно, сколько их тут.

Мы перевели взгляд на лежащий под нами кратер. Он оказался более широким и мелким, чем я предполагал; удивило и то, что трава и даже небольшие кусты росли на его внутренних склонах почти до самого дна. Там, окруженное кольцом голого камня, клокотало грязевое озерцо.

Вернее, я употребил привычное выражение, а это озерцо лениво вздувалось и спадало. Его поверхность неуверенно подрагивала, как на кадрах замедленной съемки, словно оно нехотя собиралось с силами для некоего действия. Порой оно начинало выдувать большой пузырь. На это время все остальное движение несколько затихало, как будто вся энергия уходила на выдувание пузыря. Куполообразный пузырь вызывал беспокойное ощущение.

Невозможно было следить за его ростом и не чувствовать, как внутри нарастает напряжение в ожидании взрыва. А когда пузырь лопался – это было очень невзрачно: негромкий усталый хлопок, и вокруг на несколько футов разлетающиеся брызги. После этого озерцо некоторое время колыхалось, а перед тем, как начать новый пузырь, оно для практики выдувало несколько мелких.

– Любопытно, – сказала Камилла. – Как и множество естественных процессов, это немного отталкивающее зрелище, но мне вдруг стало понятно, как такое явление может стать священным. Неискушенному уму оно вполне могло показаться живым или почти живым, хотя и иным по сравнению с другими живыми существами образом. Оно просто существует – можно себе представить, что оно вот так вздымается и опадает уже несколько столетий. Больше ничего не происходит, но все же внутри нарастает напряжение ожидания, как будто озерцо способно на большее и в любой момент может проявить себя по-иному.

Неудивительно, что люди испытывали склонность обожествлять их.

Мы посидели еще немного, наблюдая, как в грязи набухали пузыри, похожие на набиваемые едой животы каких-то мерзких существ, и хоть в нас вздымалось отвращение, все же завороженно ждали, пока они с хлюпаньем лопнут. Казалось, наш похититель тоже не может отвести глаз от пузырей. Но немного погодя он все-таки встал и движением руки с пистолетом велел подняться и нам.

Мы шли по кромке кратера до седловины, соединяющей его со второй вершиной. Тут мы повернули налево и пошли по гребню. По жесткой пружинящей траве идти было легко. В центре седловины из камней был сложен прямоугольный постамент примерно трех футов в высоту, по-видимому, намеренно расположенный под небольшим углом к гребню. Мы с интересом смотрели на него. Это было первое сооружение прежних обитателей острова, попавшееся нам на глаза со времени высадки, а вполне возможно, что оно было и единственным. Возведено оно было тщательно, а сверху накрыто двумя плоскими камнями.

– Уж не алтарь ли это? – предположила Камилла.

Когда мы поравнялись с постаментом, сомнения отпали. Сверху на нем была темная запекшаяся кровь.

Останавливаться и рассматривать его времени не было. Наш конвоир провел нас без задержки мимо.

В голову мне пришла малоприятная мысль. Я сначала не решался высказать ее, но потом обратился к Камилле: – Не кажется ли вам?…

Камилла оборвала меня. По-видимому, у нее раньше моего возникло такое предположение.

– Нет. Эта кровь тут уже неделю, не меньше. Кроме того, ее не так много. – И помолчав добавила: – Все же интересно, что они могли тут найти, чтобы принести в жертву?

Гребень кончился. Перед нами лежал склон, по которому надо было взбираться вверх около двух сотен ярдов. А там мы оказались на краю северного кратера.

Он явно бездействовал уже очень давно. На каменных осыпях, скатившихся со стен, осела почва. Сами стены подернулись растительным покровом, а дно густо поросло кустарником, над которым возвышалась рощица деревьев. Каменистая тропинка уступами вела к ней по стене кратера.

Мы дернулись от громкого крика охранника, гулко отозвавшегося от противоположной стены.

Скоро из-за деревьев показались два темнокожих человека и остановились у начала тропинки, глядя вверх.

Охранник прокричал что-то непонятное и получил не менее непонятный ответ. Заткнув за пояс пистолет, он достал оттуда мачете. Им он разрезал путы на наших руках, а потом подтолкнул нас к тропинке.

Это было великодушно с его стороны. Путь был крут, местами очень труден. Я вряд ли смог его преодолеть со связанными руками.

Спустившись, мы направились к тем двоим, что все еще ожидали нас.

Одного из них я узнал сразу. Он был самым старшим из набранных в Уияньи людей. По седине в курчавых волосах я его и отличил. Без этого в одной набедренной повязке, да еще с костяным украшением в носу теперь я не смог бы его узнать. На его груди желтой краской был нанесен узор, похожий на грубо выполненный геральдический герб. В центре располагалось грушевидное пятно. От него в разные стороны отходили восемь палочек с крючками на концах. Смысл рисунка был мне непонятен, пока я не заметил, что взгляд Камиллы застыл: устремленный на желтые линии. Потом она подняла глаза, в которых светился вопрос, на лицо мужчины. Тогда я снова присмотрелся к узору и вдруг сообразил, что это такое: передо мной было по-детски выполненное изображение паука…

7

Человек со знаком паука быстро глянул на нас, потом обратился с вопросом к нашему конвоиру. Сосредоточенно выслушал ответ, задал еще несколько вопросов и отдал распоряжение своему спутнику. Тот сделал шаг вперед и ухватился за мой рюкзак. Протестовать было бессмысленно. Я отдал его.

Они обнаружили пульверизатор, понюхали его, понимающе кивнули, отвинтили крышку резервуара и вылили содержимое на землю. Потом нашли запасную банку с инсектицидом и тоже вылили. Остальное их не заинтересовало. С пульверизатором из рюкзака Камиллы они расправились таким же образом и выбросили его.

Человек с рисунком на груди снова посмотрел на нас. Он подошел ближе, поднял мою руку, понюхал рукав и кивнул головой.

– Снимите одежду, – сказал он по-английски. – Вы тоже, – добавил он, глядя на Камиллу.

Когда мы в нерешительности замешкались, наш похититель угрожающе повел мачете. Ничего не оставалось, как повиноваться. Нам разрешили остаться в трусах. Оставили и обувь.

Третий мужчина связал нашу одежду в узел и понес к деревьям. Человек со знаком паука обернулся к нашему конвоиру и сказал что-то, протянув к нему руки. Тот несколько неохотно вынул из-за пояса револьвер, отдав его, махнул рукой на прощание и отправился в обратный путь вверх по тропинке.

Прежде чем водворить револьвер себе за пояс, человек со знаком удовлетворенно осмотрел его. Несколько мгновений он пристально глядел на нас, потом отвернулся и, ни слова не говоря, направился к деревьям, оставив нас одних.

Камилла села на землю.

– Вот так, – сказала она. – Очень просто. Очень действенно.

Прибавить к ее словам было нечего. Не было необходимости охранять нас. Без одежды, защищающей нас от пауков, мы не могли и пытаться вернуться тем путем, каким пришли сюда. Без мачете не было надежды пробиться на север и повернуть оттуда на запад в обход владений пауков, да и уверенности, что мы не наткнемся на них и там, тоже не было. Все, как и сказала Камилла, было очень просто.

Я опустился на землю рядом с ней, и так мы некоторое время сидели, молча обдумывая положение.

– Я этого не понимаю, – наконец тряхнула головой Камилла. – Они могли без труда убить нас. В лагере бы просто решили, что мы погибли от пауков.

Почему они так не сделали?

– И вообще, для чего им было убегать с корабля и оставаться здесь? – задал я встречный вопрос.

Мы опять помолчали.

– Для чего им надо было носить пауков в тех тюках? – тревожно спросила она.

– Если это были пауки. Содержимое тюков шевелилось, что там еще могло быть? – нетерпеливо ответила она.

Мы поразмыслили немного и об этом. Потом я махнул на все рукой и потянулся за рюкзаком, который по-прежнему лежал там, где его бросили. Там все, за исключением пульверизатора и инсектицида, осталось нетронутым: даже полевой бинокль не пробудил в наших похитителях алчности – утешение, правда, небольшое, потому что здесь, за стенами кратера, он был практически бесполезен. Там же лежало и то, что осталось от захваченной нами провизии. Я дал Камилле бутерброд и сам сжевал один. Потом мы разделили пополам плитку шоколада. Больше делать было нечего.

Солнце опустилось ниже. Наползла тень, отбрасываемая стеной кратера.

Мы решили насобирать под деревьями ветвей и листьев, чтобы соорудить себе ложе и хоть какое-то подобие укрытия на ночь. В результате получилось нечто весьма далекое от комфорта. Хотя мы набросали на ветки листьев, они все же выпирали, впиваясь в тело. Кроме того, тут не было пауков, но именно поэтому водились насекомые. Да и наши попытки укрыться листьями, вернее остаться под этим рассыпающимся покровом, оказались безуспешными.

Вскоре после наступления ночи двое островитян разожгли костер. Мы лежали и целый час смотрели сквозь ветки на отблески огня. Камилла беспокойно ворочалась. Вдруг она села, выпрямившись.

– К черту, – решительно сказала она. – Будь что будет, но я намерена согреться у костра.

– Нельзя этого делать, – возразил я. – Вас могут – то есть, я хочу сказать, что могут возникнуть неприятности.

Она поднялась с земли.

– Мне все равно, – заявила она. – Хуже, чем сейчас, уже вряд ли будет, – и она зашагала к костру.

Мне пришлось следовать за ней.

Оба островитянина сидели у костра, уставившись на огонь. Они не могли не слышать нашего приближения, но обратили на это не больше внимания, чем если бы нас не существовало вовсе. Камилла продолжала идти, не сворачивая.

Даже когда мы подошли совсем вплотную, островитяне не пошевелились, казалось, они не видят нас. Мы приблизились к костру с противоположной от них стороны. Камилла с уверенностью, которой я мог только позавидовать, сразу села и протянула ладони к огню. Я следом сделал то же самое, желая выглядеть столь же спокойным, как и она. Оба мужчины даже не двинулись.

Через несколько минут один из них наклонился вперед и помешал сучком что-то разогревавшееся в консервной банке. Когда он снова отклонился назад, я почувствовал, что человек со знаком паука, сидевший неподвижно, следит за нами глазами.

Я попытался разглядеть выражение его лица, но пляшущие блики костра и проткнутый костяной шпилькой нос довольно сильно затрудняли мою задачу.

Взгляд его глаз, сверкавших в отблесках пламени, был пристален и неподвижен. Я решил, что выражение их было скорее задумчивым, чем опасным.

Через томительно долгий промежуток времени, кончив присматриваться к нам, он без предисловий спросил: – Зачем пришли сюда?

Камилла снова протянула руки к огню.

– Чтобы согреться, – сказала она.

Не изменив выражения лица, он сказал: – Зачем пришли на Танакуатуа?

Камилла внимательно посмотрела на него.

– А вы почему здесь? Разве Танакуатуа для вас не табу? Для нас он не табу.

Мужчина нахмурил брови.

– Танакуатуа табу для всех – и мужчин, и женщин. Мы пришли, только чтобы помочь Сестричкам. Это дозволено. – Он нахмурился еще больше и продолжил: – Танакуатуа – наш остров, наш дом, наша земля.

Камилла мягко возразила: – Нам дали понять, что остров куплен Британским правительством, которое продало его нам.

– Танакуатуа отобрали у нас обманом, – начал он.

Камилла заинтересовалась.

– Как вас обманули? – спросила она.

Мужчина ответил не сразу. Он оценивающе посмотрел нам в глаза, как бы решая, стоит ли посвящать нас в эту историю. И решил все же рассказать.

Это было во времена Нокики – моего отца… – начал он. Рассказывал он на разговорном английском, а встречающиеся иногда не совсем правильные фразы и незнакомые обороты придавали его речи особую волнующую окраску.

Так, у костра, куда второй островитянин время от времени подбрасывал сучья, мы впервые услышали о Проклятии Нокики и его жертве. Повествование было, как и следовало ожидать, отмечено несколькими смещенными акцентами, но Наита – так звали рассказчика – вел его искренне и с большой эмоциональной силой. Сведения, которые нам удалось раздобыть позже, разнились от представшей тогда перед нами картины весьма незначительно, да и то лишь во второстепенных деталях – отличала их в основном точка зрения на происходившее.

История была длинная, но начав, Наита уже не отвлекался. Дважды соплеменник предлагал ему поесть сготовленного в банке блюда, но оба раза он отмахивался от еды, и тот, пожав плечами, снова ставил банку на угли. И только поведав нам все до конца, обрисовав отплытие четырех последних танакуатуан на каноэ с проклятого острова, он взял эту банку и начал есть.

Мы сидели молча и ждали, пока он доест, потом Камилла сказала: – Но ведь в таком случае, если вы сами не могли больше жить на Танакуатуа, вполне естественным и единственно разумным решением было бы продать остров.

Наита бросил на нее мрачный взгляд.

– Мы не продавали, Танакуатуа наш, – сердито сказал он и принялся объяснять дальше, что им выплатили пособие, возмещавшее убытки.

Правительство, которое выманило их с острова и, следовательно, было виновато в наложении проклятия, поступило только верно, предоставив им другой остров, где можно было жить, но из этого еще вовсе не следует, что они продали свой остров. Ни они сами, ни кто-либо другой не могли жить там – так зачем им продавать его, и как кому-нибудь вообще может придти в голову купить его? Он был бесполезен, поэтому любому здравомыслящему человеку ясно, что его никто не покупал. И хотя никакого прока в нем больше не было, он все же не перестал быть их родным островом. Завоевали остров они, и закрепились на нем, и освоили его они, там покоятся кости их предков. С жизнью в изгнании они мирились, пока не узнали, что правительство снова обмануло их, продав Танакуатуа, хотя не имело на то ни малейших прав.

Тут он так разгорячился и стал говорить так путано, что мы уже с трудом его понимали. Только позднее, путем терпеливых расспросов, мне удалось составить более или менее связную картину.

По всей видимости, новость о продаже Танакуатуа достигла Айму, где теперь жили танакуатуане, в виде слуха, но даже еще не подтвержденный, этот слух тут же пробудил сильные чувства. А после подтверждения в племени произошел раскол.

Кусаке, унаследовавший звание вождя от своего отца Татаке, был уязвлен, однако не давал настроениям управлять собой. Руководствуясь словами и примером отца, он усвоил себе качества, необходимые современному вождю. Он полностью осознавал, не в пример некоторым своим соплеменникам, что каковы бы ни были претерпеваемые ими притеснения, на них нельзя реагировать, как в прежние времена – современный мир неласков к романтически настроенным предводителям воинов. Легендарные герои принадлежали истории, которой можно гордиться, – однако, поступать подобно им, достойным почитания, не стоило. И задачей вождя в годину бедствий было сохранить племя от распада, чтобы было кому передавать легенды прошлого, когда судьба снова повернется к ним лицом. А пока вождю следовало быть в основном политиком, а не военачальником, воинам же его – прилежными работниками. Доблесть следовало скрыть за хитростью, благородную ярость смирить холодной решительностью. Огонь гордости и веры должен гореть в душах неугасимо, но снаружи его разумнее будет заслонить от чужих глаз как бы закопченным ламповым стеклом.

Собственные чувства Кусаке относительно продажи Танакуатуа были сложны, но как политику ситуация ему была совершенно ясна: Британское правительство не только лишило их родины, но и продало ее за гораздо большую сумму, чем уплатило им в качестве компенсации, прилично поживившись на этом; правительство повинно в мошенничестве, так как продало остров-табу покупателю, который никогда не сможет воспользоваться своим приобретением. Все это дело было вопиющим безобразием с разных точек зрения. Поразмыслив над этим, Кусаке остановился на двух планах – А и Б.

План А – обратиться в органы юстиции и получить юридическую консультацию.

Если же там ничего дельного не посоветуют, то приступить к выполнению плана Б, согласно которому следовало известить о случившемся тех членов оппозиции, чьими стараниями их перевезли из резервации на Айму, с тем, чтобы они подняли этот вопрос в парламенте.

Но, к сожалению, как ни трезв и правилен был подобный подход с политической точки зрения, он претил наиболее решительным из подданных Кусаке, и недовольные сплотились вокруг Наиты.

Наита – сын Нокики – в молодые годы как раз был одним из тех троих мужчин, кто оставался с Нокики на Танакуатуа до конца. Поэтому он пользовался должным уважением среди соплеменников и стал через некоторое время, унаследовав в этом отца, главным знахарем племени.

Отвращение, возбужденное в нем продажей острова, было так велико, что он пошел дальше вождя, заявив, что Танакуатуа никогда совсем и не был собственностью государства. Он утверждал, что компенсация была вовсе не уплатой за покупку, а откупом за нанесенный ущерб, так как именно государство было повинно в том, что над Танакуатуа теперь тяготило табу.

Кроме того, выступление Нокики в защиту родовых богов и его самопожертвование сделали остров хоть и запретной, но навсегда священной землей племени, а для людей клана Нокики – вдвойне священной.

И если принять все это во внимание, то предлагаемое Кусаке решение, которое, даже если требования островитян и удовлетворят, выразится лишь в малоутешительной денежной подачке, представало мелким и никчемным. Наита был поистине потрясен самой возможностью превращать честь и священные места предков в предмет сделки. Подобное оскорбление заставит души предков стенать от отчаяния в Стране Блаженных. Настало время действовать.

Танцующая-На-Волнах – женщина, почитаемая как та, что сплела Нокики погребальную циновку – придерживалась слегка иного мнения. Известно, говорила она, что теперь любого ступившего на землю Танакуатуа человека поразит ужасная смерть. Накаа выполнил просьбу Нокики. Поэтому нет надобности предпринимать какие-либо действия в этом направлении, как предлагает Наита. Теперь важно, настаивала она, показать насколько сильна и крепка их вера в Накаа; пришла пора отдать ему должное, выразить свое благоговение и почтение, искупить свои прегрешения, вину тех, кто поддался на соблазны бога белых; покаяться в недостатке веры, лишившем их сил, необходимых для защиты своего острова, что и послужило причиной того, что на него легло проклятие Нокики; и испросить справедливого возмездия для врагов.

В ответ на это Наита сказал, что оставлять исполнение возмездия одному Накаа – значит еще раз выказать себя робкими и нерешительными людьми. Если и дальше не вмешиваться в ход событий, пока пришельцы оскверняют своим присутствием священную землю и топчут могилы предков, то не надо удивляться, если придется перенести новые, еще большие испытания.

Теперь необходимо продемонстрировать действием веру в законы Накаа, свершить посвященные ему поступки, действовать не от своего имени, а от лица Накаа, чтобы вернуть себе благосклонность прежних богов и пробудить радость в душах предков.

Люди старые и средних лет придерживались либо стороны Кусаке, либо Танцующей-На-Волнах. Молодежь тоже разделилась во взглядах, но по-иному.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю