Текст книги "Это твоя жизнь"

Автор книги: Джон О'Фаррелл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

– Да вы что?!

– Именно. Если мы пообещаем ливень, все, кто работает вне помещения, позвонят и скажутся больными, а все иностранные туристы отменят отпуска, поэтому манипуляторы с Даунинг-стрит держат нас в ежовых рукавицах, чтобы мы прогнозировали гораздо лучшую погоду, чем на самом деле.

– И знаете, меня это не удивляет, – ответил таксист. – Ничуть меня это не удивляет. – И он замотал головой, удрученный тем, что в наши времена манипулируют даже погодой.

– Но вы ведь не проболтаетесь, а? – спросил я, когда он остановил машину.

– Да ни в жисть! – соврал таксист.

Я заплатил ему за то, что он меня довез домой и узнал, пусть я немного и обиделся, что он перепутал меня с другим. Вряд ли обычного зрителя можно винить за подобную оплошность, не так уж я тщеславен, самолюбив и жаден. Просто не было у меня мелочи на чаевые, вот и все. Ну и скряга же этот метеоролог!

Угнетало, что люди обознавались чаще, чем мне хотелось. Меня путали с ведущим телеконкурса, диктором телемагазина, а как-то раз – с мужиком, чью физиономию показали в новостях: его разыскивали за серию вооруженных ограблений в Центральной Англии. Но кто меня никогда не путал с другими знаменитостями, это сами знаменитости. Те самые люди, которые на похоронах Билли Скривенса смотрели на меня как на пустое место, теперь наперебой приглашали на свои презентации и премьеры и прижимали меня к груди, как давно пропавшего друга.

Ничто не мотивирует звезду сильнее, чем увядание собственной славы. Важные персоны, которых я ни разу не встречал, зазывали меня на свои приемы, потому что им нужно было оживить свою славу, окружив себя новичками на этом балу знаменитостей. Я видел, что уверенности у этих людей не больше, чем у меня. Думаю, слава так ценна потому, что неосязаема. Купишь новый автомобиль, и вот он сверкает – неоспоримое физическое наличие. Его можно водить, парковать, а уходя, оглядываться на него сколько угодно. А слава незримо витает в воздухе – блуждающий огонек, что на шаг впереди тебя, и нет уверенности, останется он или ускользнет и станет светить кому-то другому. Поэтому знаменитости, которых я встречал, неизменно хотели стать еще более знаменитыми. Даже если они были лауреатами «Оскара» или кинозвездами первой величины, им хотелось большего; они не чувствовали, что уже достигли всего, за деревьями они не видели Голливуда. Избавит ли меня большая слава от чувства неуверенности? Может, проблема наркотика в том, что его всегда не хватает?

Или мои сомнения были иной природы, потому что моя популярность была дутой, являлась просто трюком? Каждый раз, надеясь стать настоящей звездой, я снова был вынужден лгать. Весь мой костюм держался на булавках. Если бы журнал «Хелло!» вдруг решил опубликовать обо мне статью, я бы ни за что не посмел показать им свой дом в Сифорде.

Жилище юмориста Джимми Конвея – это арендуемая квартира с одной спальней в графстве Суссекс. «Жить в прибрежном городке приятно потому, что утром я могу выглянуть из окна и увидеть необъятную гладь автомобильной стоянки за супермаркетом „Сэйфвей“,[57]57
  Сеть супермаркетов.


[Закрыть] – говорит Джимми, гордо демонстрируя нам пейзаж за пожелтевшим тюлем. Каждая комната полна для него воспоминаний. Огромное бурое пятно на потолке напоминает Джимми о том, как зазвонил телефон, когда он наполнял ванну. Большие современные радиаторы вызывают тоску по центральному отоплению, что было здесь когда-то. Древесно-стружечное покрытие, волной вздыбившееся по стенам ванной, Джимми лично выбирал в знаменитых распродажных рядах магазина „Сделай сам“. Уродливый палас в гостиной пестреет разными тонами бурого цвета, а его хаотичные текстильные узоры содержат все необычные оттенки, которые Джимми называет „сортирол“ и „обкурила“. Интерьер во всем доме тщательно продуман и отражает яркий образ жизни Джимми. Наряду с подушками черт-те где есть и газеты черт-те где, и штаны черт-те где, и коробки из-под пиццы черт-те где».

Все дома, которые вы видели в журналах «Хелло!» и «ОК!», выглядят довольно однообразно. Там всюду столики, на которые ничего нельзя класть, и подушечки, на которые боязно сесть. Думаю, это непременное условие, когда приходят фотографировать жилище звезды.

– Алло! Слушайте, нам тут надо кое-что уточнить. У вас есть здоровенные толстенные желтые занавески?

– Есть, конечно.

– Ну и отлично. Извините, что потревожили. Береженого бог бережет.

Мой дом для этого совершенно не годился, и все же, когда люди из «ОК!» наконец-то со мной созвонились и спросили, как насчет фоторепортажа, я не устоял. «Конечно, буду рад!» – ответил я. Ничего не смог с собой поделать, это же дико лестно, когда предлагают такое. Еще одна ступенька по лестнице шоу-бизнеса, еще одна медаль в войне с анонимностью. Я знал, что у меня нет жилья, которое можно показать, но внутренний голос прошептал: «Давай не будем бояться моста, пока мы на него не ступили». Зато другой голос завопил в панике: «Нет никакого моста, идиот! НЕТ НИКАКОГО МОСТА, моста через эту пропасть нет! Это просто шаг с обрыва навстречу смерти!»

Единственный выход – показать чужой дом. Если меня вызывают на допрос в полицию славы, то мой единственный шанс – дать фальшивый адрес. Я знал прекрасное место: моим родителям оставляли ключи от своей лондонской квартиры соседи-корейцы, часто уезжавшие за границу. Как-то раз я там побывал с мамой, когда она ходила поливать их цветочки. Мама вечно повторяет, что это идеальный дом. В самом деле, квартира смахивала на жилище звезды. В подсвеченных нишах аккуратно размещены дорогие безделушки, вокруг джакузи заботливо расставлены полные бутылки лосьонов и масла для ванны. У этих людей на каждой полочке стояло только по одному предмету! Рядом с такими изящными вещами не имели права соседствовать книги в потрепанных обложках, стопки видеокассет или треснутые коробки из-под лазерных дисков.

Почему бы этому дому не стать моим лондонским пристанищем в глазах широкой общественности? Вероятность того, что корейская чета купит журнал «ОК!», практически равна нулю. Операция будет совсем простая. Я назначу фотографу очень конкретное время, буду там его ждать, позволю сделать несколько снимков, а через полчаса отправлю восвояси. И порядок. А когда дело будет сделано, возможно, придется признаться во всем маме и папе и убедить их держать язык за зубами, зато вполне логично, что «один из лучших новых юмористов Великобритании» («Дейли телеграф»), «самая стремительно взлетающая звезда на небосклоне эстрады» (журнал «Досуг») имеет такую роскошную квартиру в Западном Лондоне.

Договоренность была достигнута, и тихим утром в среду я проник в чужую квартиру и ввел код, чтобы отключить сигнализацию. Приходя сюда с мамой, я чувствовал себя в полном ладу с законом, теперь же был нарушителем, вором, который намерен присвоить образ жизни корейской четы. Я достал из холодильника пакет молока, чтобы уверенно предложить гостю чашку чая, и выложил на кофейный столик пару свежих газет и потертую брошюрку «Морковь: как один корнеплод изменил мировую историю».

Потом сел на диван и откинулся на спинку. «Н-да, тут поначалу было три комнаты, но мой архитектор сделал из них просто чудо». Я скрестил ноги и задумчиво подпер подбородок рукой. «Н-да, помню, раньше в этом здании был старый часовой заводик, какая жалость, что в столице уже не осталось настоящего производства». Тут заверещал звонок, и я подскочил в ужасе.

– Эй, заходите же! – сказал я в домофон и, нажав кнопку, отпер входную дверь, после чего посмотрелся в зеркало. Небрежность, разношенные удобные вещи, над этим образом я сто лет работал.

Наверное, если бы я хоть немного подумал, то догадался бы, что профессиональный фотограф вряд ли явится с одним фотоаппаратом. Его прибытие напоминало высадку союзных войск на линии третьего фронта. Фотограф и его юный ассистент принялись затаскивать в дом металлические ящики, штативы, треноги, здоровенный белый зонтик, кабели, серебристый круглый отражатель, потом опять металлические ящики. Я испугался, что покуда они все это распакуют, месяц пролетит, владельцы квартиры вернутся из Нью-Йорка и увидят, как я развалился на их двуспальной кровати, а надо мной склонился большой волосатый детина с фотоаппаратом.

Детина представился Карлом, ассистент его даже не потрудился назваться. Почти тотчас мне показалось, будто Карл хочет проверить, действительно ли квартира моя.

– Простите, не возражаете, если я в туалет? – спросил он.

На таком меня не поймаешь.

– Прямо по коридору, вторая дверь налево! – уверенно заявил я.

– Усек! – крикнул он на ходу.

– Вот так-то, – гордо сказал я ассистенту. – Туалет там.

– И давно вы здесь обитаете? – приступил к допросу Карл по возвращении.

– Нет-нет, то есть да. В смысле, это просто лондонское пристанище. У меня еще домик в Суссексе.

Карл с помощником, видимо, знали какие-то свои анекдоты, которыми не собирались делиться, и все пытались сдержать смех.

– Классные картинки! – сказал Карл.

– Спасибо, – ответил я, и у ассистента вырвался очередной короткий смешок.

Я взглянул на картины и понял, что они совсем не классные, а жутко аляповатые.

– Э, вообще-то они не мои. Приятель попросил, нельзя ли их пока тут повесить. Это не в моем вкусе.

– А, ясно, – ухмыльнулся Карл. – Скажите, а этот фонтанчик с ангелочками вам на нервы не действует, весь день ведь журчит?

Тут ассистент закусил губу, стараясь подавить истерический смех. Я посмотрел на фонтан. Он был отвратителен. Собственно, хотя вся квартира была чистая, просторная и дорого обставлена, взглянув на нее их глазами, я понял, что в ней полно самых пошлых и вульгарных вещей, какие только можно представить. Удалившись на кухню налить им чаю, я слышал, как они показывали друг другу то одно, то другое и насмехались над моим диким безвкусием, о котором теперь узнает вся страна.

– Глянь-ка на эти кошмарные занавески, просто жуть берет!

– Тсс!.. Надо бы скромнее.

– Пардон.

– Да я не про тебя, я про занавески.

И они снова подавились смехом.

Вернувшись с чаем, я попытался объяснить, что недавно нанял дизайнера переделать интерьер, но что все это мне не нравится и я снова все поменяю.

– О, ну да, только не выкидывайте диван с зебровой обивкой, – сказал ассистент.

Карл хмыкнул, а я утешил себя тем, что они, по крайней мере, ничего не заподозрили. И тут зазвонил телефон.

Карл выжидающе взглянул на меня, а я мягко улыбнулся в ответ.

– Простите, вы не хотите ответить? – спросил он.

– Да пусть себе звонит, – отмахнулся я. Ваше время надо беречь.

– Ладно, чего там, мы тут займемся подготовкой, так что не обращайте на нас внимания.

– Хорошо. Хотя мне сейчас не до разговоров… Думаю, если что-то важное, перезвонят.

В этот миг включился автоответчик. Я замер в ужасе при мысли, что инструкции звонящему разнесутся по комнате и с головой выдадут мое мошенничество, но, по счастью, исходящее сообщение передавалось тихо, и я был спасен. А потом все мы прослушали громкое входящее сообщение.

– Аннйонг хашимикга, – зачастила звонившая по-корейски. – Канапсуммида. Олма имнигга Хал-гги хан-гук арадмддупта? – Она продолжала говорить, Карл поднял брови, а я стоял рядом, созерцательно кивал в такт речи и бормотал.

– Интересно… интересно…

Карл, похоже, собрался что-то сказать, но я торжественно поднял руку, дабы он не нарушал мою сосредоточенность.

– Аннйонг-и кйесейо!

Кореянка наконец замолчала, и я потряс головой, раздраженный сказанным.

– Что это за язык? Японский?

– Корейский.

– Вот это да! А вы по-корейски говорите?

– Ну, видите ли… Un petit peu.[58]58
  Чуть-чуть (фр.).


[Закрыть] Изъясняюсь. Они хотят, чтобы я поехал на гастроли в Сайгон.

– Во Вьетнам?

– Не в Сайгон, то есть, извините, а как это? В Сеул. Я их всегда путаю, и там и тут война была, верно? Я имею в виду, Корею и Вьетнам путаю, хотя его теперь уже переименовали, Сеул, так? Погодите, наоборот. Сеул по-прежнему называется Сеул, а Сайгон называют как-то иначе, да?

Из-за этого нервного трепа у меня сделался виноватый вид, поэтому я почувствовал, что должен развеять все сомнения.

– Лучше я с этим сразу разберусь, – объявил я, взял трубку, набрал номер и гневно отчитал говорящие часы лучшей импровизацией ориентальной белиберды, на какую только способен: – Нинг-дай сорнэ вайдонга ной нье дауи самсунг двинг ноэ синга хёндэ дэу ной Дэу! – И решительно положил трубку.

Фотограф с ассистентом во все глаза таращились на меня.

– У меня была «дэу», – зачем-то довел до моего сведения ассистент, – только я ее поменял на «хонду».

Фотографии вышли очень даже ничего. Интерьер был, конечно, ужасный, но я зато выигрышно смотрелся между портретом футболиста премьер-лиги и картиной какого-то безвестного современного импрессиониста. Где-то через час пришел репортер, расспросил меня о жизни и, как все писаки, которых я встречал, переврал мои слова, а что-то просто выдумал. Только на сей раз наглую ложь опубликовали, чтобы внушить, что я гораздо лучше, чем на самом деле. Мои слова передернули и переврали в мою пользу. Подтасовка, точнее, подтусовка. Надо бы на них пожаловаться в Комиссию по надзору за прессой.

Моя мать увидела статью и спросила, не купил ли я втихаря квартиру, принадлежащую корейской чете на их улице. Приглушенным голосом я объяснил, что осмелился сфотографироваться в чужом доме, чтобы собрать деньги на благотворительность, но этот секрет нельзя выдавать, иначе раненые морские птицы не получат наличных. Мама пришла в восторг и обещала никому ни словечка. Потом она поинтересовалась, что это за благотворительность и много ли я уже собрал, и как-то так получилось, что прямо на месте мне пришлось выписать чек и вручить ей, чтобы она его отослала.

Было трудно оценить, возвысил ли меня репортаж в «ОК!» над коллегами еще хоть немного, но приглашения и просьбы поучаствовать в мероприятиях участились. И я отвечал согласием на все. Что-то подсказывало мне, что мои каникулы на планете Слава не затянутся, и, пока я здесь, хотелось урвать побольше. Из-за этого я почти не виделся со старыми друзьями в Сифорде. Не нарочно. Просто дело в том, что всегда подворачивалось интересное приглашение или вечеринка, которую не хотелось пропустить. Я ведь прекрасно знал, что ждет меня на дне рождения Дэйва в «Красном льве», поскольку бывал на нем не раз, но как я мог отказаться от бесплатного билета на премьеру мюзикла по сюжету «Апокалипсис сегодня»? На сцену выкатили самый настоящий вертолет, а на вечеринке после премьеры подавали настоящие вьетнамские блюда.

Высидев все представление «Напалм!», я общался с другими звездами, из-за которых, видимо, мест не досталось тем, кто действительно работал над спектаклем. Когда-то я робко стоял рядом, надеясь, что мне кто-нибудь представится, теперь же группки беседующих магически расступались и знаменитые лица приветствовали меня с таким жаром, словно мы были европейцами, волей случая повстречавшимися в дебрях Африки. Разумеется, здесь была своя иерархия и знакомства с некоторыми мегазвездами следовало дожидаться. Не подойдешь же запросто к Роберту де Ниро со словами: «Привет, Боб, я Джимми Конвей. Может, помнишь рекламу банковских операций по мобильной связи? Честное слово, эти съемки иногда такая морока…» Однако для звезд, которые нервничали из-за того, что их карьера пошла на спад, или для тех, кто отставал от меня на несколько ступенек, Джимми Конвей Кстати-о-дисках был именно тот человек, в чьем обществе неплохо бы засветиться.

Я пил шампанское рядом с каким-то милягой в шарфе, и он накинулся на меня с таким энтузиазмом, что я почувствовал, как заливаюсь краской.

– О, Джимми, вот что я скажу, видел вас на гастролях пару месяцев назад, вы были просто чудо!

Не знаю, что и думать, когда слышу такое. Они что, совершенно утратили чувство реальности или настолько пропитаны блефом шоу-бизнеса, что врут почем зря каждому встречному?

– Большое спасибо. Рад, что понравилось.

– Да-да, просто обхохочешься. Думаю, слова «гений эстрады» не преувеличение.

Мне стало неловко. Я решил сменить тему.

– И где вы его видели? – раздался голос из-за моей спины. Майк Меллор, бритый юморист, которого оставили на второй год на курсах обаяния. Вырядился в футболку с его собственной физиономией.

– Дай бог памяти… Дело было давно, а все эти клубы такие одинаковые, верно? – сказал миляга в шарфе, которого, как выяснилось, звали Малкольм. – Зато помню, что он был жутко смешной. Этот рыбный номер просто классика, да? Классика эстрады всех времен и народов. Берите пример с великих, дружище!

– Это в Лондоне было? – настаивал Майк.

– Вроде бы. Может, где-то в Северном Лондоне? – Малкольм явно надеялся, что ему подскажут название эстрадного клуба.

– Не в кэмденском «Жонглере»? – пришел на помощь я.

– Во! В «Жонглере»! Именно! Великолепно, очень смешно. Я даже хотел потом подойти, но время, дружище, время…

– Да, хороший вышел тогда концерт.

– В «Жонглере» ты никогда не выступал, – с расстановкой произнес Меллор.

– Пардон? – промямлил я, хотя прекрасно его расслышал.

– В «Жонглере» ты никогда не выступал.

– Не выступал? Ну, не знаю, ведь Малкольм верно говорит, все эти клубы на одно лицо. Может, это «Жонглер», что в Баттерси?

– Там ты тоже не выступал. Моя жена работает в сети «Жонглер». Ты не играл ни в одном клубе и ни на одном концерте, где я бывал за последние пять лет.

Я замешкался, не зная, как защититься от столь уверенного обвинения. Но тут нашелся:

– Знаешь, я ведь тебя тоже не видел, Майк, но что это доказывает? Малкольму вот моя интермедия понравилась, правда, Малкольм?

– Очень смешно, вам нужно у него учиться, право слово.

– Извините, я должен вас познакомить. Малкольм, это Майк Меллор. Тоже юморист. Может, вы его видели. Майка номинировали на лучшего юмориста года. – Я тут же пожалел о столь откровенной провокации. Меллор мигом ощетинился.

– Неужели? Поздравляю. А с кем вы состязались?

– Да вот Джимми оказался лучшим новичком, – презрительно усмехнулся Майк, глядя на свои ботинки.

– Простите, не расслышал, дружище. С кем? – настаивал Малкольм.

– С ним вот, с Джимми, – буркнул Майк. – С Джимми Конвеем.

Похоже, Майк Меллор возненавидел меня с первого взгляда. За месяц до того он подошел ко мне на футбольном шоу и предупредил:

– Та твоя фраза в рекламе, насчет ушей мистера Спока, – ты ее забудь, потому что «Звездный путь» делаю я, это мой материал, ты вторгся на чужую территорию.

Я вздохнул и сказал:

– Оставьте меня, капитан Скотт! – и вряд ли он меня больше полюбил. – А что, разве Джин Родденберри[59]59
  Джин Родденберри (1921–1997) – американский писатель-фантаст, сценарист и продюсер, создатель «Звездного пути».


[Закрыть] отдал тебе эксклюзивные права шутить по поводу его персонажей?

– Нет, но это как если бы я сделал номер о рыбах. Просто нельзя воровать темы у других юмористов, это не принято на эстраде. Хотя откуда тебе знать, – уколол он.

– А если существо наполовину рыба, а наполовину бог Вулкан? Можно мне о нем шутить?

Он задумался, а потом ответил совершенно серьезно:

– Можно, если не про «Звездный путь». И если это существо значится в рыбном меню ресторана, тогда оно твое, я не претендую.

Майк Меллор всегда напоминал мне, что я шарлатан. Если бы в рекламных роликах меня показывали просто говорящим в телекамеру, я бы почувствовал, что знаменит законно, но поскольку меня показывали именно за работой, когда я делал то, чем зарабатывал «Джимми Конвей», то получалось сплошное вранье – мол, я один из ведущих юмористов. Я никогда не чувствовал себя в своей тарелке, находясь в одном зале с Майком Меллором. ОН ЗНАЛ. Я ощущал это всякий раз, когда он оказывался рядом. Я не понимал, откуда он знал, я просто чуял, что ОН ЗНАЛ. Мне стало известно, что он выспрашивал у других юмористов, не играл ли Джимми Конвей с ними в концертах. Я видел, как он беседует с одним продюсером, кивком указывая на меня. Майк Меллор активно копил на меня компромат, и я чувствовал, что моя страшная тайна вот-вот будет раскрыта.

И до меня начинало доходить, что если я намерен сохранить свой миф о знаменитом юмористе, то есть только один выход. Скоро выбора не останется, придется просто выйти и сделать это. Отдать себя на суд живой аудитории.

И такая перспектива меня ужасала. Но судьба уготовила это испытание раньше, чем я ожидал. На той же вечеринке присутствовала и Стелла Скривенс. Я как раз собирался с ней поговорить, но ждал, пока от нее отлипнут папарацци из таблоидов, потому что не хотелось потом полчаса оправдываться перед Нэнси.

– Привет, Джимми, – сказала она, лихо целуя меня под всполохи фотовспышек. – Хочу попросить тебя об одном одолжении.

Майк Меллор подслушивал, прячась за слоеным тортом.

– Я организую благотворительный гала-концерт в «Палладиуме», ведущие юмористы, музыканты и так далее, сбор средств на звездный мемориал в память о Билли. Ты не против выступить минут на десять?

– М-м, ну да, наверное, – заметался я. – Рад буду. Всего десять минут? Могу больше, если надо…

– Ну и отлично. Посмотрим, как у нас получится, мне еще надо заполнить пару дырок.

Я чувствовал сверлящий взгляд Майка.

– А как насчет Майка, например?

– Гм, вообще-то я уже план по юмористам выполнила, – смутилась Стелла.

– Не переживай, – сказал Меллор, глядя на меня в упор. – Я обязательно приду послушать тебя.

Вот так я и согласился выступить перед двумя тысячами зрителей. Мой сценический дебют должен был состояться на самом главном шоу года. Я напоминал себе человека, который все хвастался черным поясом по дзюдо, и вдруг на него напала свора жутких бандитов, а теперь все ждут, что он их расшвыряет одной левой. Мне сказали, что Би-би-си станет транслировать концерт в прямом эфире, а потом еще сляпает видеофильм. Все эти новости подавали как некий фантастический поворот, который небывало поспособствует благотворительности, а мне всего-то и захотелось, что сменить пол и стать монахиней в дебрях Парагвая.

Назначили дату. В середине сентября. Ровно через год после того, как я впервые притворился другом Билли Скривенса, и теперь я должен был по-настоящему пойти по его следам. В прямом эфире, в присутствии двух тысяч зрителей. Миллионы телезрителей в прямом эфире.

– Я смогу! – громко возвестил я у себя дома в Сифорде. – Я стану наконец-то настоящей звездой! – заявил я своей собаке. – Я буду просто чудо! Я добьюсь колоссального успеха, я уверен!

А собака засопела, и задышала, и склонила голову набок, и подумала: «Ну чего это он забился за кровать, в самый угол?»