Текст книги "Это твоя жизнь"

Автор книги: Джон О'Фаррелл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

Я позвонил в агентство, и одна из женщин, присутствовавших на завтраке, очень меня приободрила, заверив, что контракт «типовой». Она поинтересовалась, какой из разделов мне неясен, и это напомнило, как на уроке немецкого учительница допытывалась, что именно из домашнего чтения я не понял.

– Видите ли, не совсем ясно, о чем говорится, общий смысл.

– Какой именно параграф?

Я взглянул на лежащий передо мной контракт.

– Вот тут, скажем, написано: «Настоящим соглашением…»

– Да-да.

– …а в самом конце сказано: «Подписано от лица артиста». Так?

– Так.

– Вот отрывок между этими двумя фразами мне непонятен.

Тогда мне объяснили, что сумма в полмиллиона фунтов – оптимистический прогноз того, что я могу в принципе заработать, если рекламный ролик будут все крутить и крутить и снимут последующие ролики на ту же тему. Но все равно гонорар был много больше, чем я мог вообразить еще несколько месяцев назад. Самое странное во всем деле заключалось в том, что за съемки мне платили одну сумму – и вдвое больше сверх того, если обещаю не сниматься в чужой рекламе. Кто-то сказал, что звезды – новые короли, и вот мне сулили целое состояние за обещание не работать, и до меня начинало доходить, что конкретно имелось в виду. Я быстро проглядел контракт в последний раз и, убедившись, что не обязуюсь приобрести таймшер в Лансароте, поставил подпись.

В первый день съемок с утра пораньше меня из родительского дома забрал автомобиль. Очевидно, если бы я туда прибыл чуть позже, мы бы смогли отснять всего дублей этак сто двадцать семь, а не сто двадцать девять. Меня привезли в людную студию в промышленном районе на северо-западе Лондона. Внутри все напоминало огромный ангар, повсюду что-то приколачивали, вешали светильники, вращались камеры на штангах; все были заняты и знали, что делать. И центром всей этой суеты был я, Джимми Конвей, – «сердце» этого циклона.

У меня появилось ощущение, которое неизбежно, если все вокруг ведут себя так, будто ты и вправду жутко важная персона. Так и подмывает согласиться. Как большинство людей, я всю жизнь смотрел на все со своей колокольни, но теперь, похоже, окружающие признали правильность такой точки зрения. «Джимми, вы, наверное, хотите позавтракать?»; «Не беспокойтесь из-за этого шума, Джимми, сейчас мы это уладим»; «Ваша команда вчера здорово сыграла, Джимми!» Хотя дома я привык быть в центре внимания, но когда за каждым жестом следит одна собака колли, ощущение вовсе не такое приятное, как здесь. А раз целая толпа жаждет подчеркнуть, что ты не как все, перечить неловко. Если посыльный хочет знать, не принести ли тебе еще кофе, чувствуешь, что просто из вежливости надо согласиться. Конечно, можно вскочить и сказать: «А теперь давайте я вам принесу», но это только создаст замешательство с обеих сторон. Просто надо подыгрывать, исполняя отведенную тебе главную роль, как невеста в день свадьбы или как капитан круизного судна.

Посыльный, который принес мне кофе, сказал:

– Кстати, как ни удивительно, у нас с вами есть кое-что общее.

– В самом деле? – откликнулся я, стараясь припомнить его.

– Да-да, моя бывшая девушка училась в той же школе, что и вы, хотя и не одновременно с вами.

Наступила небольшая пауза, пока я искал подходящие слова.

– О да, просто удивительное совпадение.

– Анжела Маллери. Хотя вряд ли вы с ней знакомы. Она училась лет через десять после вас.

– А, ну да, меня оставляли на второй год только девять раз, так что мы с ней, видимо, разминулись.

Я знал, что его наняли угождать каждому моему капризу, но зачем же так оглушительно ржать?

До чего же глупо он пытался ко мне подъехать, думал я, когда парень оставил меня наедине с капуччино. У нас с ним есть что-то общее, видите ли, потому что его бывшая подружка училась в моей школе через десять лет после меня. И все же он об этом говорил с таким воодушевлением. «Джимми Конвей… Ну да, мы вместе работали, и он учился вместе с моей бывшей…»

Каждый искал предлог подойти и поговорить со мной. Ассистентка режиссера постучалась в гримерку, чтобы спросить, годится ли большая корзина с фруктами, и я ответил, что годится, но она принялась настаивать:

– Вы уверены? Если вам не нравится, мы поменяем.

Поэтому я постарался показать, что я самый обычный человек, и ни к чему столько шума.

– Собственно, я не привык ко всем этим экзотическим фруктам – киви, кумкваты и все такое. Нельзя ли обычное яблоко?

– Конечно, Джимми, никаких проблем. Сейчас я вам раздобуду яблоко, – нежно проворковала она.

Дверь в мою раздевалку захлопнулась, и я услышал, как она в ярости орет:

– Какой говнюк притащил в гримерную Джимми Конвея эту сраную корзину без единого яблока?

Ролик надо было снимать в маленьком обшарпанном эстрадном клубе, поэтому, ясное дело, чем ехать в маленький обшарпанный клуб, лучше ухнуть кучу денег, чтобы воссоздать его в студии. Выйдя на сцену, я буду держать микрофон в левой руке, а правой тайком набирать текст сообщения на мобильном телефоне. Впрочем, крупным планом снимали правую руку не мою, а Саймона – «модели по рукам». Нас представили, мы потрепались пару минут, и я все старался не пялиться на его руку. Все в норме, в общем-то. Рука как рука, но я бы за нее призов не давал. Я имею в виду, у меня на правой тоже не семь пальцев с бородавками или там прыщами. В одном ужастике, помню, зомби потрошил священника. Вот я и думаю теперь, то была поджелудочная железа актера или они сняли крупным планом профессиональную модель по поджелудочной железе? Не очень мне показался этот их Саймон. За обедом сидел в перчатках и здорово разозлился, что ему не оставили пудинга, а потом я слышал, как он шипит девушкам-официанткам: «Да вы хоть знаете, кто я такой?» Откуда же им знать, если он в перчатках?

По глубочайшем размышлении я наконец известил Пирса, что в моем репертуаре нет ничего, что я бы хотел использовать на телевидении, поэтому они посоветовались и решили нанять пару писателей – сочинить шутки, которые я скажу в рекламе. А потом было решено, что ради экономии времени они покажут только конец номера, без всяких интермедий, но публика будет хохотать, а телезрители дома пусть на слово верят, что это была суперклассная острота, а захотят понять, что к чему, – пускай идут в клуб. Поэтому мне пришлось без конца повторять сюрреалистические фразы: «Кстати, о гибких дисках!» (гогот) и еще «Вот потому уши у мистера Спока такие острые!»[55]55
  Мистер Спок – персонаж «Звездного пути», культового фантастического сериала, первые серии которого вышли на экраны в 1966 г. Со временем фильм породил вокруг себя целую индустрию развлечений (помимо сериала есть киноверсия, мультфильм, комиксы, компьютерные игры и т. д.). У безбородого мистера Спока, жителя планеты Вулкан, заостренные уши – в отличие от реального мистера Спока, бородатого Беджамина Спока, известного американского детского доктора. – Примеч. ред.


[Закрыть] (громкий смех и аплодисменты).

День начинался как один из самых интересных в моей жизни. Через несколько часов он стал одним из самых изнурительных. Как если бы мне сказали: «Джимми, мы предлагаем тебе заняться любовью с Мэрилин Монро в этом катере на гребне волны у гавайского побережья». А потом: «Отлично, а сможешь повторить сто двадцать раз?»

Ты смотришь, как в телевизоре кто-то что-то говорит, и тебе кажется – делать нечего, любой справится. А там весь пол был размечен – куда мне ставить ногу, произнося то или иное слово, да еще в каждом дубле надо было произносить это слово чуть иначе и не пялиться в объектив.

В первой попытке я произнес свою реплику за шестнадцать секунд, во второй – за пятнадцать, а Пирс попросил, чтобы было посередине. Поэтому я постарался произнести реплику точно за пятнадцать с половиной секунд, и еще через три дубля девушка с хронометром сообщила, что время идеальное, и я на миг ощутил себя просто молодцом.

– Стоп, Джимми, вы заступили за метку на десять сантиметров, так вы полностью вне фокуса.

Пара режиссеров тихо буркнули что-то друг другу, глядя в моем направлении. Хотя было ясно, что Пирс тут главный, все же имелись и другие начальники, которые давали мне указания, противоречащие уже полученным. Особенно изощрялись представители клиента: «А можно чуть быстрее, но без торопливости?»; «А можете произнести так, чтобы союз и звучал несколько комичнее?»

Хотя инструкции были невразумительные, мне их, по крайней мере, давали с величайшим почтением и осторожностью, словно я неразорвавшаяся бомба, которая может сдетонировать при малейшем повышении голоса или неуважительном тоне.

– Просто фантастика, Джимми. Но чтобы было еще гениальнее, не могли бы вы произнести слова именно в том порядке, как мы снимали пробный дубль?

Не могу представить другой профессии, где к тебе постоянно обращаются с таким подхалимажем. Ведь старшина на плацу не говорит новобранцам: «Это же просто супер, я так балдею, что вы все маршируете в одном направлении, но я просто готов умереть, чтобы увидеть, как вы шагаете ну хоть чуточку в ногу».

Они меня так баловали только потому, что я был звездой. Статистов, которых наняли на роль моих «зрителей», обрабатывали как беженцев в лагере. Второй ассистент режиссера вряд ли смог бы обращаться с ними грубее, если бы даже загонял их на места электрическим кнутом. Поскольку они якобы находились в маленьком эстрадном клубе, перед всеми поставили кружки пива. Было решено, что проще всего наполнять кружки настоящим пивом из банок, которое статисты должны были иногда прихлебывать, а уровень в кружках следовало поддерживать. По логике вещей, кто-нибудь должен был узреть в этом плане изъян. Я знаю, что все, кто работает в рекламном бизнесе, сидят на диете, не пьют и не курят, в отличие от простолюдинов. Но могли бы уж догадаться, что если группу низкооплачиваемых статистов на целый день посадить перед пивными кружками-самоналивайками, то через несколько часов они нажрутся до положения риз.

Прямо перед обедом я наконец-то идеально произнес свою реплику, интонация была правильной, на отметку на полу я наступил в нужный момент, и союз «и» прозвучал достаточно комично. Но тут один из статистов мощно и гортанно рыгнул, звук отрыжки разнесся по залу и погубил идеальный дубль.

– Упс, извиняйте! – хохотнул он, и все остальные захихикали.

Пирс принялся орать, но статист упал со стула и ржал, валяясь на полу.

– И сколько они выпили? – гневно спросил Пирс.

Девушка, отвечавшая за содержимое кружек, указала на целый контейнер пустых пивных банок.

– Ну, это еще куда ни шло, – вздохнул он.

Тогда она показала на два стеллажа, уставленных пустыми пивными банками.

– Спятить! Кто это придумал давать им настоящее пиво с градусом?

– Вы.

– Я? Ну не столько же!

– Мне просто велели поддерживать уровень в кружках без изменения.

– Да, но первые дубли они были трезвые, а теперь все надрались, это что – без изменения?

– Мне надо отлить, – прохрипел статист, валявшийся на полу.

Кое-кто вдруг запел. Другие, забыв о работе, пошатываясь, направились к стеллажу, чтобы угоститься еще одной баночкой оригинального.

– Крепкое! – завопил Пирс. – Невероятно! Почему бы в таком случае не дать им денатурату, а заодно и растворителя – запить! – орал он на фоне нестройного хора.

Наконец статистов выпроводили из зала, а Пирс бросился ко мне; он просто не верил своему счастью, поражаясь моему терпению.

– Честное слово, Джимми, я дико извиняюсь, – без конца повторял он.

– Да ладно, не беспокойтесь, – пожал я плечами, радуясь про себя, что нарушение графика съемок не на моей совести.

– Боже, в жизни не видел такого понимающего актера! Придется кое-что поменять. После обеда снимем крупный план руки. Руку Саймона в гримерную, пожалуйста! – велел он, и Саймон понес руку в гримерную.

Ролики были отсняты за два дня, как планировалось, и должны были выйти в конце месяца. Впервые я увидел их в восемь двадцать вечера во вторник. Не бог весть что, но я решил в это время переключить канал на ITV, просто посмотреть. И тут все в «Красном льве» как гаркнут:

– Отлично, Джимми, а можно опять переключить на футбол?!

Один показ погоды не делал. Но это как музыкальный хит: впервые слышишь по радио и почти не замечаешь, а услышишь второй раз – понравится припев. Потом запоминаешь какие-то слова, отметишь соло на саксе в середине и вдруг подпоешь, а там уже обнаруживаешь, что песня въелась под шкуру, и ты знаешь каждую ноту. Первый раз, когда вышла моя реклама, это было простое телевизионное выступление. Но накопительный эффект от многократного показа изменил все. Юморист Джимми Конвей повторял по телевидению одни и те же реплики, раз за разом, пока вся страна не заучила их наизусть. Это была реклама не банковских операций по мобильному телефону, это была реклама меня.

Совершенно незнакомые люди стали узнавать меня и с ходу принимались хохотать – я ведь такой прикольный. И хотя в ролик вошли лишь две фразы, публика буквально корчилась от смеха, глядя на мою физиономию: в подсознании людей выстраивалась ассоциация «этот парень – обхохочешься». Люди, с которыми я за долгие годы и двумя словами не обменялся, завидев меня издалека, расплывались от уха до уха и кивали, будто говоря: «Вот идет шутник, сейчас выдаст». Водилы грузовиков, заметив меня из кабины, орали: «Вот потому уши у мистера Спока такие острые!» – и гоготали как сумасшедшие, проносясь мимо. Окончательно я понял, до какой степени все изменилось, когда проходил мимо какой-то стройки и рабочие с лесов закричали:

– Как дела, Джимми!

– Давай, Джимми!

– Эй, кстати, о гибких дисках!

Блин! – подумал я. Наконец-то я по-настоящему знаменит. Или со мной заигрывает группа монтажников-педиков.

Наконец-то я стал кем-то. Вот уж действительно, смех – это я.

9

27, проезд Вязов

Восточный Гринстед

Западный Суссекс

Англия

Дорогой Джеймс,

Говорят, слава делает мужчину привлекательным. Чем ты знаменитее, тем более привлекательным находят тебя женщины. По этой логике они должны считать Папу Римского просто неотразимым. Хотя ему от этого мало толку. Вряд ли он может разъезжать в Папамобиле, подвозить красоток и предлагать им остановиться на часок в леске за Ватиканом. Папа – звезда, обреченная на безбрачие, то есть целибат. Для него нужно изобрести новый термин. Его можно называть «целомудрец», «целибатюшка», звезда, обреченная на целибат.

Для звезд большой соблазн – попытаться переспать с каждой роскошной красавицей, которая вешается на шею. Теперь, Джимми, тебе, наверное, приходится бороться с таким искушением ежедневно. Скажем, ты на вечеринке и красивая модель-блондинка схватит тебя за руку и повлечет в роскошную спальню, запрет дверь, сорвет с себя всю одежду и все-все покажет. А ты тогда должен вежливо объяснить, что, конечно, считаешь ее привлекательной физически и интеллектуально, но было бы неправильно вступать в половые отношения. Даже если она ужасно секси, с длинными волосами, и с ее плеч соскользнул черный шелковый бюстгальтер, и она хочет, чтобы ты его сорвал, потому что ей не терпится тебе отдаться прямо с ходу, и она даже тебе позволяет гладить грудь и все такое. Но ты должен твердо сказать, что, мол, извини, но неинтересно. Что у тебя нет ни малейшего намерения сжимать эти полные округлые груди с набухшими сосками, которые она тебе позволяет мять и играть ими сколько захочешь, даже когда она сядет на тебя сверху и вы как будто прямо по-настоящему, вверх-вниз, вверх-вниз, вверх-вниз.

О чем это я? Тут прошло немного времени, меня кое-что отвлекло, пришлось ненадолго прерваться. А, так вот, я имею в виду, что настоящая звезда не должна прыгать в постель с разными незнакомками, с которыми раньше не встречался. Эта шикарная модель может оказаться переодетой журналисткой из желтой прессы. Хотя как узнать, кем она переодета, если она совсем голая. Можно, однако, возразить, что это тоже своего рода маскировка, потому что зачем ей обнажаться, когда она в редакции газеты «Сан», если она, конечно, не из тех самых девушек с третьей страницы, но, по-моему, журналисток среди них не много. В общем, вот что я хочу сказать: могу поспорить, что она тебе не признается, что она репортер из желтой прессы, до тех пор, пока ты это не сделал, а после напишет про тебя всякие гадости, например, что ты в постели неопытный или что у тебя пенис маленький, и что тебя надолго не хватает, и всякую такую чушь, что вообще-то неважно и смешно, и вообще не все это правда.

Хорошо еще, что тебя не будут искушать всякие поклонницы, которые мечтают с тобой переспать, потому что у тебя будут такие полноценные и любящие отношения с красавицей женой. Я уж не стану тут предсказывать, что твоей женой будет Дженнифер Барретт, потому что она меня, кажется, даже и не замечает пока. Хотя я и договорился с Богом, что если три раза подряд попаду в самое яблочко мишени для дартса у себя в спальне, то она меня точно поцелует, она все равно даже и не подходит.

Но если это будет не Дженнифер, тогда кто-то еще красивее, а Дженнифер пусть вспоминает прошлое и кусает локти, что упустила свой шанс. Надо было разглядеть во мне напористого и преуспевающего человека, которым я стану. Вот именно, пожалуй, пойду начну задание по истории. Через неделю уже в школу.

Искренне свой,

Джимми

Восьмидесятые годы были ужасным временем, хотя вовсе не по тем причинам, о которых сняты все эти документальные фильмы. Там все акценты расставлены неверно. Там все о Фолклендской войне, забастовках шахтеров, безработице, ненасытных корпорациях и прочей политике, а в действительности самым актуальным вопросом восьмидесятых был другой: когда я наконец потеряю девственность?

Такова была самая насущная тема эпохи. Когда уже Джимми Конвей сделает это с девушкой? – вопрос, на который ни разу не ответили удовлетворительно ни политики, ни газеты. Зато каким важным событием это станет, когда наконец-то свершится! Миссис Тэтчер выйдет из дома № 10 по Даунинг-стрит, у которого уже собралась толпа репортеров и фотографов, прослышавших, что затевается нечто архиважное. Она приблизится к микрофону и представит министра, которому поручила сообщить эту дивную весть, а сама задержится у двери, дабы присутствовать при этом историческом заявлении.

– Я передаю микрофон Министру Свершившегося, он сообщит новость, которая, полагаю, вам понравится.

И тут Министр Свершившегося шагнет под вспышки и жужжание камер, стараясь выглядеть как государственный муж, но все его усилия сведутся к напыщенности.

– Сегодня вечером около двадцати трех часов мы получили следующее коммюнике: «Рады известить Ее Величество, что Джимми Конвей и Дженнифер Барретт только что совершили это в постели его родителей, уехавших на выходные к бабушке. Да будет известно, что отныне, с пятнадцатого августа 1983 года, Джимми Конвей более не является девственником. Боже, храни королеву!»

Это станет знаком для писак, которые примутся возбужденно выкрикивать:

– Господин Министр! Господин Министр? Есть ли у них планы заняться этим снова?

– Все ли школьные друзья Джимми знают, что он это совершил?

Однако затем вмешается миссис Тэтчер и оборвет репортеров:

– Просто радуйтесь этой вести и поздравьте Джимми Конвея и Дженнифер!

И оба они скроются за дверями дома № 10 по Даунинг-стрит, а телевизионные программы на всех четырех каналах будут прерваны экстренным выпуском новостей с повтором исторического заявления.

Но десятилетие подходило к концу, а вероятность подобной новости по-прежнему была невелика. Дженнифер Барретт уже не была непременным условием. Собственно, я не прочь был проделать это с любой женщиной. С нашей учительницей математики миссис Слоу, с Ким Уайлд,[56]56
  Ким Уайлд (р. 1960) – английская поп-певица, пик популярности которой пришелся на 80-е годы.


[Закрыть] Нэнси Рейган, матерью Терезой, тетей Джин… по-моему, особенно привередничать не приходилось. Казалось высшей несправедливостью, что на планете Земля два миллиарда людей женского пола, а я даже не прикоснулся к груди ни одной из них. Ведь в мире четыре миллиарда грудей – плюс-минус, конечно. Не могут же все они быть недоступны!

Впрочем, в итоге я все же лишился девственности – по прошествии нескольких кратких вечностей после вышеприведенного письма, но долгожданный золотой век регулярной половой активности так и не настал. Но едва я прославился, они все вдруг захотели. Дело дошло до того, что я получил письмо от матери троих детей Дженнифер Барретт, которая была дико рада за меня и призналась, что подростком я ей всегда очень даже нравился, но ей так и не хватило смелости что-то предпринять. Господи Иисусе! Зато теперь она созрела!

Да, все изменилось. Для особ противоположного пола я вдруг стал привлекательным и интересным, ибо они увидели меня по телевизору. Ну несерьезно же, право слово. Фальшиво и унизительно. Я имею в виду, ну кто из мужчин захочет войти в комнату и обнаружить, что привлекательные женщины заигрывают с ним просто потому, что его показывают по телевидению? Ответ: я.

Вот так я познакомился с Таней. Она была настолько поражена, попав в одну комнату с Джимми Конвеем, что все говорила, и краснела, и бормотала, что никогда не встречалась со знаменитостью. Мою рекламу она считала чудесной, меня самого очень смешным и чудесным, а раньше она меня слышала по радио (просто чудесно) и видела в номинации на Британские Мыльные Награды, а это так чудесно, а потом Таня добавила, что все бы отдала, лишь бы стать знаменитостью. Она пробовалась в программу «Идол поп-музыки», но решила, что там дискриминируют тех, кто не умеет петь. Потом она собиралась попасть на «Свидание вслепую», потому что думала, если ее там заметят, то у нее появится шанс устроиться диктором прогноза погоды, или ведущей в «Криминальную хронику», или еще куда-нибудь.

– А каково быть знаменитым? – спросила Таня с тоской.

Ее вопрос стал для меня итогом: наконец-то я достиг долгожданной цели. Теперь меня узнавали, куда бы я ни пришел. Официанты никогда не заставляли меня ждать. Охрана не просила предъявить документы, а бегом распахивала передо мной дверь. На этой неделе в «Сан» появилось фото: полногрудая певичка в компании принца Эндрю, его взгляд устремлен на ее декольте, внизу подпись: «Кстати, о гибких дисках!» Где бы я ни был, люди требовали, чтобы я произнес эти слова, а потом просто падали от смеха.

– В общем, захватывает, – сказал я Тане. – Знаете, сразу и интересно, и страшно, и бодрит.

– М-м… Скажите «Кстати, о гибких дисках!».

– Может, не надо…

– Надо! Иди сюда, Джанет, слушай, он сейчас скажет!

И на комнату пала тишина ожидания.

– Кстати, о гибких дисках! – крикнул я, и все покатились со смеху.

Было еще одно ощущение, которым я с Таней не поделился. Статус знаменитости не дал мне чувства удовлетворения. Качество моей жизни явно выросло, поскольку бытовые барьеры рухнули, деньги стали доступнее, и люди относились ко мне с уважением, но я по-прежнему чувствовал все ту же неопределенную пустоту. На сцене утреннего шоу, в котором я выступал, имелась помпезная лестница, ведущая к роскошной двери. Когда раньше я смотрел это шоу, мне ужасно хотелось узнать, что же там, за дверью. Впервые оказавшись на сцене, я тут же поднялся по бутафорской лестнице и открыл дверь. За ней ничего не было. Она открывалась в пустоту.

Но как и я раньше, Таня истово верила, что слава решает все проблемы. Она хотела знать, как попасть в шоу-бизнес, каковы разные другие знаменитости «в жизни», а я постарался ответить на все ее вопросы, словно это входило в мои обязанности. Мы проговорили целую вечность. Никаких задних мыслей с моей стороны. Я был любезен с ней на вечеринке, где мы познакомились, и в такси по дороге к ней домой.

Джозеф Кеннеди сказал, что «секс – это зуд, который надо чесать». Так как с моего последнего чесания прошли недели и недели, складываясь в месяцы, у меня зудело буквально все. Я покрылся невидимой сыпью с ног до головы. Я страдал воображаемой оспой и виртуальной экземой. Проснувшись в последний раз рядом с женщиной, я вынужден был извиниться за то, что храпел и лягался весь полет.

Когда я расплатился за такси, Таня тоже извинилась – за то, что ее дом не в модном районе, и я почувствовал, что между нами заключен некий негласный контракт, согласно которому мы оба обязались лечь в постель. «Я, Таня Кэллахан, настоящим обязуюсь осуществлять сексуальную активность, вплоть до полового акта, с Джимми Конвеем, в течение одной ночи, в обмен на право рассказать всем своим друзьям, что занималась этим с юмористом, знаете, ну этот, который „Кстати, о гибких дисках!“ Я обязуюсь не преследовать его, не вламываться в его дом и не закалывать его ножом за то, что он не отвечает мне с телеэкрана».

Таня была несомненно привлекательна: невысокая и худощавая, с загорелым животом, который выглядывал из-под майки, похоже, севшей от стирки. Таня налила мне вина, и мы с ней уселись на диван. И не успел я сделать глоток, как она наклонилась и припала к моим губам с такой энергичностью, будто мне срочно требовалось искусственное дыхание. Ее глаза были закрыты, зато мои обследовали квартиру незнакомки. На телевизоре стояли семейные фотокарточки. На одной из них Таня с сестрой улыбались рядом с Гуфи в парижском Диснейленде, но детей на фото не было. Все мы вступали в связи, о которых потом жалели, но неужели я смогу переспать с женщиной, которая ездит в Диснейленд без детей?. Книжные полки были забиты видеокассетами, искусственными цветами и мягкими игрушками, из которых я узнал только Снупи и Гарфилда.

Когда Таня полезла ко мне в штаны, я слегка подпрыгнул. Никогда раньше я не встречал такой прямой женщины, и хотя не буду отрицать, что неотвратимость секса разбудила хищную мужскую сторону моей натуры, другая ее сторона невольно осудила столь дурные манеры. Как правило, перед началом масштабных военных действий происходит некоторое дипломатическое напряжение, и лишь потом, после пары приграничных инцидентов и всевозможных провокаций, в наступление идет армия и начинается обстрел. А тут чистый Пирл-Харбор! Таня вовсе не собиралась говорить со мной намеками. М-м, вот она сжимает выпуклость в передней части моих брюк, к чему бы это? Видимо, это такой тонкий закодированный сигнал, но ведь его можно интерпретировать по-разному, верно?

– У тебя есть презерватив? – спросила Таня, на миг высвобождая мой онемевший язык.

Опять! Еще одна таинственная улика поможет угадать, как далеко эта девушка готова зайти на первом свидании. О, если б женщины были ну хоть чуточку прямее, а не вынуждали нас исполнять этот сложный танец, предпринимать все эти попытки выяснить, «хочет ли она»!

– Что, презерватив? Нету.

– Неважно. У меня есть, рядом с кроватью, – сказала она, снова прижав свое лицо к моему.

Кровать? Она уже о кровати. А может, там у нее мягких игрушек не меньше, чем на полках.

Презерватива у меня и правда с собой не было. Я отправился на вечеринку без намерений соблазнить кого-либо, воспользовавшись тем, что теперь меня узнавали всюду, куда бы я ни пошел. Кроме того, я уже не мог спокойно покупать презервативы, ведь мое лицо было всем знакомо. Интересно, где разживается контрацептивами принц Чарльз? Вряд ли он может зайти в аптеку, рассчитывая припрятать презервативы между расческой и зубной щеткой.

Думаю, к этому моменту предполагалось, что я стану играть с бретельками ее бюстгальтера или сжимать ее грудь в бирюзовых чашечках, потому что Таня вдруг остановилась.

– В чем дело?

– Ни в чем, а что такое? – ответил я, защищаясь.

– Похоже, что ты… ну, не очень расслаблен?

Разумеется, она была права, меня стесняло, что все обставлено так явно. Мой мозг колебался, решая, как же быть. Собственно, мозг-то как раз не колебался, просто другая часть тела требовала продолжения. Таня хотела со мной переспать, искренне считая меня знаменитостью, я же понимал, что ей попался не подлинный экземпляр, что я ее обманываю, хитростью заманиваю в постель, как если бы подпоил или наобещал девушке из кордебалета главную роль в мюзикле.

– Таня, извини, но я не думаю, что должен с тобой спать.

– Что? – спросила она с негодованием.

– Извини, просто это кажется неправильным, понимаешь, слишком быстро.

– Это потому что я никто, да?

– Нет, потому что я никто. Все это неправильно. Я не тот, за кого ты меня принимаешь. – Я встал. – Слушай, мы ведь только что познакомились. Может быть, для тебя это иначе, потому что ты сразу узнала мое лицо и почувствовала, что знаешь меня. А я твое лицо увидел впервые пару часов назад и ровным счетом ничего о тебе не знаю.

– Ага, – сказала она уныло. – Значит, все дело в том, что я не знаменита.

Шагая домой под моросящим дождем, я безуспешно пытался поймать такси и думал, что бы сделали на моем месте настоящие звезды. Во-первых, звезда не поехала бы к ней на квартиру. Опытный телевизионщик ни за что не рискнул бы ночевать в доме незнакомки. Вы только представьте. Посреди ночи, на цыпочках выходя из туалета в коротеньком женском халате, налетаешь в коридоре на пораженную соседку по квартире:

– Боже мой! Да это же тот, из «Антикварной лавки»! Какого хрена вам тут надо?

– Да вот, просто пытался спустить использованный презерватив в унитаз, а он никак не потонет.

– Ясно. Слушайте, короче, бабушка мне завещала кучу антикварных фарфоровых фигурок Как бы узнать, сколько они могут стоить?..

Наконец я поймал такси и упал на сиденье, все еще размышляя, правильно ли поступил. Наверное, настоящий кумир занялся бы любовью с поклонницей, а потом выкинул бы ее из головы. Может, мне не хватает этого беспощадного эгоистичного импульса, основного инстинкта, без которого не подняться на самый верх. А что, если попробовать эмулировать сексуальную психологию нынешних звезд шоу-бизнеса. Беда в том, что я не балдею, когда меня в кокаиновой отключке связывают проститутки-транссексуалки. Ладно, попробуем взглянуть на вечер как можно позитивнее. Таня считала меня «чудесным» и хотела со мной переспать, потому что я знаменит. Люди на вечеринке пихали друг друга локтями, кивая на меня; все хотели поговорить со мной. Наконец-то я достиг всего, о чем мечтал. Я был звездой, публика от меня в восторге. Пока мою голову озаряли самодовольные мысли, таксист протянул руку и скрутил стеклянный барьер между нами.

– Надеюсь, вы не возражаете, если я спрошу: вы ведь тот самый, с телевидения, да?

– Да, это я.

– Уверен, вам надоело, что люди вас постоянно узнают, правильно?

– Ну, я не очень против. В моем деле надо беспокоиться, когда тебя перестают узнавать, – сострил я.

– Это вы в точку! – хохотнул он. – Так почему же чертов прогноз погоды всегда полный бред?

– В смысле?..

– Вам же наверняка платят кучу бабок, чтобы вы говорили, будет дождь или нет, а вы ну хоть бы раз угадали.

И тут я сообразил, что действительно смахиваю на того диктора прогноза погоды, хотя на мне и нет бежевого плаща. Поскольку мы с таксистом только что согласились, как важно, чтобы меня узнавали, мне было неохота уточнять, что я не та знаменитость, за кого он меня принял.

– Ведь всякий раз, если вы обещаете солнце, я непременно напялю этот чертов плащ, понимаете! – продолжал он.

Меня это начало раздражать.

– По секрету скажу, мы нарочно погоду предсказываем неправильно, – заговорщицки прошептал я. – Нас правительство заставляет.