Текст книги "Гвардеец Гора"

Автор книги: Джон Норман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 20 страниц)

– Можно мне приблизиться к господину? – спросила она.

– Да, – ответил я.

Она подошла и встала совсем близко от меня, так близко, как рабыня может стоять рядом с хозяином. Ее близость была почти неодолимой. Я оттолкнул ее. Она внимательно смотрела на меня, с приятным удивлением наблюдая, как я пристально изучаю ее обнаженную красоту. Она знала, что она – моя собственность.

– Несомненно, сейчас я должна быть раскована, – сказала она, – чтобы я могла приступить к своим домашним заботам, уборке со стола и прочему. Но, возможно, не по этой причине мой господин заковал меня так крепко. Возможно, у него были другие планы на мой счет. Я знаю, что у него нет нужды раскрывать свои намерения относительно меня, но, естественно, мне любопытно.

– Любопытство не идет рабыне, – заметил я.

– Разумеется, господин, – ответила она, – но ты должен понимать, что в определенных ситуациях, когда женщина оказывается обнаженной и закованной в цепи перед мужчиной, ей простительно интересоваться своей судьбой.

– Я думаю, пришло время бросить тебя в твою конуру, – сказал я. – Там ты можешь поразмышлять о своем уме.

Я сердито схватил ее за руку и потащил, упирающуюся, к ее конуре.

– Нет, господин! – кричала она. – Пожалуйста, нет!

В секунды я втолкнул ее в низкую цементную конуру со стальными решетками. Она встала на колени на одеяло на цементном полу. Руки ее по-прежнему были скованы за спиной. Она посмотрела вперед, в то время как стальная решетка ворот опустилась перед ней. Я видел тень от прутьев на ее лице и теле. Она прижала лицо и свои прелести к решетке.

– Пожалуйста, господин, – молила она, – не запирай меня в конуру!

– Почему? – спросил я.

Она пристально смотрела на меня сквозь решетку, прижав к ней лицо. Она была на коленях. Девушка не может стоять в конуре. Низкий потолок, около четырех футов, не позволяет этого. Она слегка отодвинулась от решетки.

– Конура холодная, – сказала она.

Я отвернулся.

– Господин, – крикнула она, – пожалуйста, не уходи!

Я повернулся к ней.

– Я буду стараться быть хорошей рабыней, – проговорила она, – робкой, послушной, любящей и покорной.

Я снова отвернулся от нее.

– Господин, – закричала она, – разреши мне попросить того, чего я хочу!

Я обернулся.

– Разреши мне просить на животе того, что я хочу! – сказала она, прижав лицо к решетке, со слезами на глазах.

Я подошел к воротам конуры и отпер их, поднял решетку и отступил назад. Тогда рабыня на животе выползла из конуры. Я отступил на пять шагов назад, чтобы она была вынуждена следовать за мной. Она легла передо мной ничком, подчиняясь.

– Ты хотела говорить? – спросил я ее.

Она подняла голову.

– Я молю о твоем прикосновении, господин, – проговорила она.

Я посмотрел на нее. Области эрогенных зон на теле женщины весьма обширны. На самом деле при сексуальном возбуждении все ее тело может стать чувствительным и, так сказать, сексуально уязвимым и легковоспламеняющимся. Ее сексуальным ответом может стать весь ее выгибающийся, отдающийся, переполненный чувствами организм. Когда женщина отдается, все в ней отдается. Ее ответ, конечно, гораздо больше, чем грубая физиологическая реакция. Он составляет психофизиологический экстаз, рапсодию полной отдачи и ощущение своей принадлежности мужчине. Ее сексуальный ответ, таким образом, гораздо более глубокий, чем упрощенная реакция на физические раздражители. И возможно, таким образом, женщина-рабыня, осознавая себя рабыней и собственностью, достигает сексуальных высот и глубин, недоступных ее невежественным сестрам, холодным и подверженным запретам, самодовольным в их гордости и свободе. Девушка-рабыня в сущности является воплощением подлинной женственности, символом ее истинной природы. Именно здесь, на ее собственном месте и в ее мире, и только здесь, она может обрести биологическую судьбу, она может найти полное женское удовлетворение. Свободная, она порабощена, узница запретов, неискренности и условностей; порабощенная, она свободна, открыта для глубочайшего самоудовлетворения своей натуры. Свободная, она порабощена; порабощенная, она свободна. Таков парадокс ошейника.

– Я единственная женщина в доме, господин, – сказала рабыня.

Я молчал.

– Не запирай мои нежности от себя сегодня вечером в конуру, – молила она. – Позволь им быть рядом с тобой.

– У тебя есть сексуальные потребности? – спросил я.

– Да, господин.

– Ты хочешь, чтобы они были удовлетворены? – снова спросил я.

– Да, господин, – ответила она.

– Ты признаешь себя скромной и страстной рабыней?

– Да, господин, – согласилась она. – Я скромная и страстная рабыня.

– Та, которая готова угодить своему господину? – задал я следующий вопрос.

– Да, господин.

Я посмотрел на нее, лежащую на животе, со скованными цепью руками. Страсти женщины-рабыни являются тайной для многих свободных женщин, которые, невозбужденные и сексуально инертные, никогда не бывшие в ошейнике и не принадлежащие никому, даже не могут понять их. Для большинства свободных женщин, конечно, страсти женщины-рабыни не столько тайна, сколько предмет зависти и ярости. Они чувствуют, что эти страсти, глубокие и драгоценные, делающие рабыню такой беспомощной и уязвимой, стоят выше всего, чем они владеют. Иногда, возможно, крутясь на своей кровати ночью в разочаровании, свободная женщина может неясно осознавать, что значит быть возбужденной рабыней, женщиной, полностью находящейся во власти мужчин, такой драгоценной и привлекательной для них. Свободная женщина сжимает кулаки и стонет. Рабыня может кинуться к ногам мужчин и молить разрешить ей удовлетворить свои потребности, в то время как свободная женщина этого не может.

– Господин, господин, – бормотала маленькая рабыня, лежащая передо мной.

Я посмотрел вниз. Ее страсти разгорелись. На это повлияли, несомненно, само ее состояние и мужчины. Она была рабыней.

– Не запирай меня в конуру, господин, – просила она. – Дай мне спать у твоего кольца для рабынь.

Я улыбнулся. Девушка, которую я знал на Земле, моя безымянная рабыня на Горе, умоляла позволить ей спать у моего кольца для рабынь.

– Прикуй меня за шею у ножки твоей кровати, мой господин, – молила она, – как ты мог бы приковать девицу или слиниху. Тебе даже не нужно трогать меня. Мне будет достаточно, если мне просто позволят лежать рядом с тобой.

– На ноги, – скомандовал я.

Она быстро поднялась и встала передо мной. Я посмотрел на нее, и она почтительно нагнула голову.

– Вот теперь ты становишься угождающей, – сообщил я ей.

– Спасибо, господин, – прошептала она.

– Раздень меня!

– Но я закована! – воскликнула она, пытаясь безуспешно разъединить руки.

Я улыбнулся.

– Прости меня, господин, – засмеялась она. – Я – такая глупая рабыня!

Затем она опустилась на колени передо мной и зубами развязала шнурки сандалий и сняла их с моих ног. Потом она встала и, нагнувшись, с беспомощно скованными за спиной руками, кусала и тащила узел на шнурке, подпоясывающем мою тунику. Когда она освободила узел, она зашла мне за спину, сначала за левое плечо, а затем за правое, и при помощи маленьких прекрасных зубов стащила тунику с моего тела.

– Ох! – тихо сказала она. – Господин красивый.

– Я не могу быть красивым, – довольно раздраженно возразил я. – Я – мужчина. Я могу быть приятной внешности, возможно, интересным, но я не могу быть красивым. Но даже и это, я подозреваю, было бы слишком спорно.

– Для меня, – сказала она, – ты стройный, сильный и красивый.

Я сердито посмотрел на нее.

– И ты владеешь мной, – улыбнулась она.

– Хоть это, по крайней мере, неоспоримо, – заметил я.

– Мне идти за господином в спальню, – спросила она, – или он желает, чтобы я шла перед ним?

– Я понесу тебя, – сказал я.

– Как господин желает, – выдохнула она.

Я дотронулся руками до нее.

– О! – сказала она.

Я потер пальцы и понюхал их.

– Рабыням тоже, кажется, – проговорил я, – иногда трудно спрятать свои желания.

– Да, господин, – засмеялась она. – О! – воскликнула она. – Ты собираешься нести меня так, вниз головой перед собою?

– Да, – ответил я, – и пока я буду медленно подниматься по лестнице, ты будешь удовлетворять меня;

– Да, господин, – засмеялась она.

Наверху лестницы я остановился, вздрогнул и закричал от удовольствия.

– Может быть, мне стоило бы вставить кляп господину? – лукаво спросила она.

Я внес ее на плече в спальню и бросил к подножию кровати, под кольцо для рабынь.

21
КОЛЬЦО ДЛЯ РАБЫНИ. ЦЕЛОВАНИЕ КНУТА
ЧЕРНОЕ ВИНО. ЭКСТАЗ

Какой маленькой и податливой и какой красивой она была, лежа в моих руках на мехах любви, у подножия кровати, в мягком свете лампы.

На ее горле, поверх тонкого опознавательного ошейника, был надет тяжелый, толстый железный ошейник с замком, с массивной цепью, ведущей к прочному кольцу для рабынь, около восьми дюймов шириной, вделанному в пол около ножек кровати.

– Я так счастлива, мой господин, – говорила она. – Я так счастлива.

Первый раз я овладел ею на полу спальни, пока она все еще была закована в цепи. Потом я освободил ее от оков.

Я заставил ее расправить меха любви и зажечь лампу восторга. Затем я велел ей встать на колени у ножек кровати и приковал ее за шею к кольцу для рабынь. Я дал ей поцеловать кнут и снова овладел ею.

Перед этим она лежала на спине на мехах, крича от радости, чувствуя тяжелый ошейник на своем горле и вес цепи, которая приковала ее к кольцу для рабынь.

– Я не могу сдвинуть его, – говорила она, пытаясь оторвать ошейник от себя.

– Нет, не можешь, – соглашался я.

– Цепь такая тяжелая! – мурлыкала она.

– Она будет хорошо держать тебя, – отвечал я ей.

Девушка поднялась на руки и на колени. Она дотянулась и прикоснулась к кольцу для рабынь правой рукой, потом подползла к нему и поцеловала его. После этого она обернулась ко мне, стоя на четвереньках, со свисающей с ошейника цепью.

– Мне нравится быть прикованной к твоему кольцу для рабынь, – призналась она.

Я подтянул ее к себе и швырнул на спину.

– Да, господин, – прошептала она, с готовностью разбрасывая ноги врозь.

– Я так счастлива, – шептала она, лежа в моих объятиях. – Я никогда не мечтала быть такой счастливой.

Я снова поднес кнут к ее рту. Нежно, мягко прижимая его к губам, она покрыла его поцелуями.

– Ты наслаждаешься, целуя кнут, не так ли? – спросил я.

– Да, господин, – согласилась она.

– Ты знаешь, что его удар может сделать с твоей нежной плотью, верно? – продолжал я.

– Да, господин, – улыбнулась она.

– И все-таки ты с любовью целуешь его, – сказал я.

– Да, мой господин.

– Почему? – поинтересовался я.

– Я не знаю, – проговорила она. – Возможно, это простой символ моей уязвимой женственности, твоей мужественности, который делает меня такой податливой рабыней. Возможно, это символ твоего господства надо мною.

– Тебе кажется, что ты целуешь символ?

– Возможно, на каком-то уровне это так, – начала она, – но я чувствую несколько по-другому. Видишь ли, это настоящий кнут, который может быть применен ко мне. Мне кажется, что я действительно целую кнут, твой кнут. Сам по себе кнут не символ. Он настоящий кнут. Конечно, он может иметь символическое значение.

– Целование кнута для тебя, – сказал я, – очевидно, является богатым сексуальным и эмоциональным событием.

– Да, господин, – согласилась она. – И даже если бы ты был ненавистным хозяином, для нас, рабынь, это всегда такое событие.

– Даже если хозяин ненавистный? – уточнил я.

– Да, – пояснила она. – Мы можем ненавидеть вставать перед ним на колени и целовать его кнут, но мы бываем возбуждены, когда он заставляет нас делать это. Кнут показывает нам, что мы – женщины. Хозяин, будучи мужчиной, не может до конца понять, что значит для женщины стоять на коленях обнаженной перед мужчиной и быть принуждаемой целовать его кнут. Уверяю тебя, это очень важное событие! Она начинает чувствовать каждый уголок своего тела. На самом деле после целования кнута очень трудно продолжать ненавидеть мужчину, даже если он желает, чтобы так было, наслаждаясь, возможно, унижением и приручением женщины, которая ненавидит его. Рабыни против своей воли начинают думать, что могли бы лучше служить и угождать хозяину.

– Понимаю, – ответил я.

– Все женщины хотят принадлежать мужчине достаточно сильному, способному заставить женщину поцеловать его кнут, – продолжала она. – Какая женщина захочет быть собственностью мужчины другого сорта?

Я ничего не сказал.

– Ты будешь силен со мной, не так ли? – спросила она. – Ты будешь непреклонно заставлять меня исполнять твои желания и прихоти в качестве твоей рабыни, не так ли?

– Да, – пообещал я.

– Тогда я целую твой кнут, – сказала она, – и люблю его.

– Тебе нравится быть рабыней? – спросил я.

– Я рабыня, – ответила она, – и я люблю свою судьбу.

– Ты знаешь, что ты не можешь поменять свое мнение на этот счет, – проговорил я, – и что для тебя нет спасения на Горе.

– Я хорошо знаю это, господин, – ответила она. – В этом мире даже закон, поскольку я рабыня, отдает меня в полную власть тебе.

– В полную власть любого господина, – уточнил я, – кому ты можешь по закону принадлежать.

– Да, господин, – вздрогнула она. – Но вся моя надежда на то, что ты будешь добр ко мне.

– Я посмотрю, будешь ли ты хорошо служить, – сказал я.

– Я буду служить хорошо, – уверила она. – Я думаю, ты обнаружишь, что девушка, которую ты знал на Земле, теперь закованная в ошейник на Горе, сможет показать тебе чудеса службы.

– Покажи это сейчас.

– Немедленно и любым способом, как господин пожелает, – ответила она.

* * *

Она лежала на животе, опершись на локти, рядом со мной. Я лежал на спине, глядя на потолок.

– Несколько ошейников сегодня были сняты, – сказала она, – ошейники Ширли, Лолы и Пегги.

– Чтобы вскорости быть замененными на другие, – заметил я.

– Мой ошейник не был снят, – проговорила она, – ты оставил меня.

– Да.

– Я думаю, что нравлюсь тебе… Ты бы мог отвести меня на рынок и продать. Ты легко мог бы сделать это. Ты – горианский господин. Но ты так не сделал. Я думаю, что, возможно, я нравлюсь тебе.

– Возможно, – ответил я.

– Это не будет подвергать опасности наши отношения, как ты думаешь? – спросила она.

– Не думаю, – отозвался я.

– Ты богатый, не правда ли? – продолжала спрашивать она.

– По горианским меркам, думаю, да, – ответил я.

– Ты мог бы купить много девушек? – снова спросила она.

– Да, – подтвердил я.

– Но я единственная девушка в доме, – многозначительно сказала она.

– В данный момент, – согласился я.

– О! – произнесла она.

Я рассматривал ее, улыбаясь.

– Я постараюсь быть такой, что ты не испытаешь ни нужды, ни желания иметь других, – сказала она.

– Ты думаешь, что сможешь выполнять работу и обеспечивать любовь и службу нескольких рабынь, безымянная рабыня? – спросил я.

– Да, господин, – горячо ответила она, – да, тысячу раз да!

– Я дам тебе возможность доказать это.

– Я больше ни о чем не прошу.

– Тебе нужно обучение, – сказал я.

– Обучи меня! – воскликнула она. – Обучи меня, без жалости, жестко, по твоим стандартам и к твоему удовольствию.

– Я так и сделаю, – спокойно ответил я.

– Да, господин, – сказала она, дрожа.

* * *

Я держал ее в своих руках, глядя ей в глаза. Она с любовью смотрела на меня.

– Мне не нужно ни о чем беспокоиться в течение пяти дней, – сообщил я ей. – Я думаю, это дает нам время познакомиться поближе.

– Мне казалось, что мы уже довольно хорошо знакомы, господин, – улыбнулась она, – и близко.

– Я даже не знаю твоего имени, – заметил я.

– Ты еще не дал мне имени, – рассмеялась она.

– Я хочу знать миллионы вещей о тебе, – проговорил я.

– Я твоя закованная в цепи рабыня, – сказала она. – Что еще тебе надо знать?

– Все, – сказал я.

– Способности моего языка и пальцев? – спросила она.

– Все, – повторил я, – даже твои мельчайшие движения и самые простые вещи.

– Ты хочешь владеть всей мной, не так ли? – снова спросила она.

– Я и так владею всей тобой, – ответил я. – Только теперь мне становится любопытно узнать, чем я владею.

– Ты желаешь исследовать природу твоей собственности? – спросила она.

– Да, – подтвердил я.

– Я – девушка и рабыня, и я люблю тебя, – сказала она.

Я поцеловал ее.

– Я могу сообщить тебе мои размеры, – продолжала она, – и размер моего ошейника, и размеры моих браслетов для запястий и лодыжек, которые будут мне впору. Меня заставили запомнить эти вещи перед моей первой продажей.

– Я испытываю искушение увлечься тобой, – произнес я.

– Рабыней? – спросила она.

– Несомненно, – сказал я, – мысль, конечно, глупая.

Она внезапно вытянула губы и поцеловала меня сильно и нежно, довольно бестолково, почти в отчаянии.

– Я почти таю от любви к тебе, мой господин, – проговорила она. – Я знаю, что моя воля ничего не значит, но я прошу овладеть мной.

Тогда я снова, на этот раз нежно и не спеша, овладел ею.

* * *

Я посмотрел на спящую девушку, свернувшуюся на мехах любви, такую маленькую и соблазнительную, в тяжелом ошейнике, прикованную к кольцу для рабынь.

В комнату просачивался свет утра, пробиваясь сквозь ставни. Снаружи было тепло и ярко. Мы допоздна спали. Я спускался вниз за едой. Я мог слышать птиц в саду.

Я толкнул ее в бок.

– Просыпайся!

– Ой! – сказала она, гремя цепью.

– Поза! – приказал я.

Она быстро приняла позу угождающей рабыни на мехах любви, подняв голову вверх, с прямой спиной, сидя на пятках, руки на бедрах.

– Ты ударил меня, – сказала она.

Я надел на нее наручники, заведя руки за спину, ударом свалив ее на бок на меха любви. Она посмотрела на меня с мехов, широко открыв глаза, с окровавленным ртом. Затем снова приняла позу угождающей рабыни.

– Прошлая ночь, – проговорила она, – ничего не значила? Конечно, ты любишь меня.

– Молчи, рабыня, – приказал я.

Я поднял кнут.

– Меня накажут кнутом? – спросила она.

– Если мне захочется, – ответил я.

– Да, господин, – сказала она.

Я протянул ей кнут со сложенными кистями. Она поцеловала его, содрогнувшись, и я положил его на Кровать.

Я пододвинул к ней бронзовый горшок. Дойдя до конца своей цепи, она могла достать его.

– Оправься, – велел я ей, – лицом ко мне.

– Да, господин, – сказала она и, пятясь к горшку и присев над ним, сделала свои дела.

Я наслаждался, что заставил ее совершить этот простой, обыденный акт в моем присутствии.

– Я – рабыня, не так ли?

– Да, – ответил я.

Затем я отодвинул горшок в сторону и дал ей миску воды и тряпку, чтобы она могла освежиться. Когда она сделала это, я убрал миску и тряпку в сторону. Тогда она снова встала на колени в позу угождающей рабыни. Тяжелая цепь свисала у нее между грудей.

– Доброе утро, – сказал я ей.

– Доброе утро, господин!

Я покормил ее с рук фруктами, которые принес из кухни.

– Ты ударил меня, – проговорила она.

– Есть возражения? – поинтересовался я.

– Нет, господин, – ответила она. – Ты можешь делать со мной что пожелаешь.

Я протянул ей финик, и она нагнулась вперед, вытягивая закованную в цепь шею, пытаясь достать его, но я отодвинул руку. Тогда она снова встала на колени, выпрямив спину. Получит она финик или нет, зависело от меня. Потом я положил его ей в рот.

– Мой господин кормит меня, – прошептала она. – Рабыня благодарна.

Я поставил неглубокую фарфоровую тарелку с водой на пол и указал на нее.

Она попила из нее, опираясь на руки и колени, лакая как слиниха.

– Мой господин поит меня, – сказала она, стоя на четвереньках и глядя на меня. – Рабыня благодарна.

В такой простой горианской манере, кормлением с рук и подачей воды на пол, без разрешения использовать руки, я продемонстрировал ей, что ее еда и питье, такие естественные вещи, все – под моим контролем.

– Теперь ты можешь сесть, прислонившись к ножке кровати, – разрешил ей я.

– Да, господин, – сказала она.

Я присоединился к ней. Затем мы поели, беря с подноса финики, и кусочки ларма, и пирожные. Мы завтракали и болтали.

Приятно завтракать в постели, так сказать, с обнаженной молодой дамой, особенно если она прикована цепью за шею к твоему кольцу для рабынь.

Мы болтали о многих вещах, включая нашу прошлую жизнь на Земле и наши впечатления об университете. Она была говорлива и оживленна.

– У меня есть сюрприз, – сказал я ей.

Я принес из кухни сосуд с черным вином, с подогретым сахаром и чашками с ложками. Я также принес маленькую миску с сухим молоком боска. Сливки у нас закончились накануне, и, так или иначе, они бы не сохранились до утра. Если бы я захотел сливок, мне бы пришлось идти на рынок. Кстати, в моем доме, как в большинстве горианских домов, нет сундука со льдом. На Горе мало холодильников. Обычно пища сохраняется либо в сушеном виде, либо засоленной. Некоторые холодильники, конечно, все же существуют. Лед нарубается с прудов зимой и затем сохраняется в ледниках, под опилками. Можно сходить в ледник или заказать доставку льда в специальных вагонах. Большинство горианцев, конечно, не могут себе позволить роскошь использовать лед летом.

Девушка приготовилась прислуживать мне.

– Я полагаю, господин предпочитает черное вино «вторая рабыня», – проговорила она.

– Да, – сказал я.

Я наблюдал за тем, как она наливает напиток. Она делала это так аккуратно, почтительно, стараясь не пролить ни капли. Я заметил, как выступают ее груди. Как прекрасно, когда тебе прислуживает красивая женщина.

– Здесь две чашки, – прошептала она.

– Одна для тебя.

– Черное вино дорого.

– Налей себе, – велел я.

– Даже несмотря на то что я – рабыня? – спросила она.

– Да!

– Я рабыня высокого ранга? – задала она вопрос.

– Ты желаешь, чтобы я откинул твою голову назад, запустив руку в волосы, почти ломая тебе спину, и воткнул горлышко сосуда между зубов, наливая его, как есть черным и обжигающим, прямо в горло? – поинтересовался я.

– Нет, господин! – воскликнула она.

– У тебя красивое клеймо, – заметил я.

– Спасибо, господин, – сказала она.

– Ты не рабыня высокого ранга, – продолжал я. – Ты низкая рабыня. Ты самая низкая из низких рабынь.

– Да, господин!

– И не забывай об этом, – добавил я.

– Слушаюсь, господин.

– Теперь налей себе чашку вина, – приказал я.

– Да, господин, – послушалась она. – Можно, я разбавлю свой напиток?

– Да, – разрешил я.

Я смотрел, как она смешивает большую порцию сухого молока боска и два кусочка сахара в чашке. Затем она поставила маленькую круглую металлическую чашку на поднос.

– Почему ты не пьешь? – спросил я.

– Девушка не пьет раньше хозяина.

– Я вижу, что ты не совсем глупая.

– Спасибо, господин, – отозвалась она.

Я отхлебнул черного вина. Тогда она тоже поднесла свою чашку к губам.

– Ты можешь пить, рабыня, – сказал я.

Тогда она, опустив голову, держа маленькую чашку за две крохотные ручки, сделала маленький глоток.

Мы пили черное вино в молчании, прихлебывая его и глядя друг на друга.

Как она была красива, и я владел ею!

– Мне очень нравится принадлежать тебе, господин, – шепнула она.

– Заканчивай с вином, – откликнулся я.

– Да, господин, – сказала она.

Я поставил свою чашку на поднос.

Я рассматривал ее, начиная с ее маленьких ног, лодыжек и икр; ее красивые бедра, ее прелестный живот, ее талию и прекрасные груди, ее плечи, и руки, и ладони, ее белую шею, обмотанную цепью, ее очаровательные губы, ее чувственные и аккуратные черты, ее глубокие, волнующие глаза и прекрасные, здоровые темные волосы, каскадом спускающиеся на плечи, ни разу не стриженные, наверное, с тех пор, как ее привезли на Гор.

Она робко поставила свою чашку на поднос.

– Господин желает меня, – сказала она.

Я отодвинул поднос в сторону, достаточно далеко от мехов. Она присела у дальнего угла большой кровати. Я видел, что она была испугана.

– Ты иногда боишься желаний твоего господина? – спросил я.

– Иногда, – согласилась она. – Твоих глаз.

– Что такого ты видишь в моих глазах?

– Горианское вожделение, – объяснила она, – и я, закованная рабыня, ощущаю себя беспомощным сосудом, в который оно изольется.

Я щелкнул пальцами. Она, хотя и напуганная, должна прийти ко мне в руки.

Я перебросил цепь назад через ее плечо и обнял ее. Она слегка попыталась отпрянуть, испуганная.

– Как ты можешь чувствовать такое желание к той, которая является просто рабыней? – спросила она.

– Как мог кто-то испытывать такое желание, – засмеялся я, – к той, которая не была рабыней?

Она вздрогнула. Было приятно чувствовать, как трепещет она в моих руках.

– Безусловно, – проговорил я, – ты всего лишь безымянная рабыня.

– Господин уже подобрал мне имя?

– Вниз! – приказал я. – На руки и на колени на меха, голова дотрагивается до мехов!

Быстро и испуганно она выполнила приказ. Я шлепнул ее.

– Ой! – вскрикнула она.

– Я могу подумать об имени для тебя, – обратился я к ней.

– Пожалуйста, нет, господин! – кричала она.

Я положил свою руку на нее. Она поежилась.

– Кажется, ты хорошо информирована насчет желаний господ, – сказал я. – Я уверен, что ты так же хорошо знаешь желания рабынь.

Она тихонько заплакала.

– Я могу подумать о другом имени для тебя, – проговорил я.

– Пожалуйста, нет, господин, – сказала она.

– Но тогда зачем бы я стал так откровенно сообщать о темпераменте своей маленькой рабыни? – спросил я.

Она всхлипывала.

– Я могу назвать тебя любым именем, как ты знаешь, – сказал я.

– Да, господин!

– Сейчас на четвереньки, руки выпрямить, голову вверх! – приказал я.

Она немедленно приняла эту позу.

– Пожалуйста, не подвергай меня рабству четвероногого животного, господин, – просила она.

– Я сделаю это и буду держать тебя так, если захочу, – сообщил я ей.

– Да, господин, – ответила она.

– Возможно, я стал бы звать тебя Принцесса или Трикси, – сказал я.

Я употребил английский, произнося эти имена, так как в горианском нет точного эквивалента для них.

– Господин может делать как пожелает, – проговорила она.

– Но такие имена, возможно, лучше оставить для нашего секс-спорта, – размышлял я. – К тому же они будут мало понятны нашим горианским друзьям.

Я обошел вокруг нее.

– Из тебя выйдет чудесный пудель, – сообщил я.

Я употребил английское слово «пудель», конечно, так как такое животное неизвестно на Горе.

– Спасибо, господин, – сказала она.

– Ты бы могла быть интересной в роли пуделя, – продолжал я.

– Несомненно, я буду служить для господина разными способами, – согласилась она.

– И будешь! – сказал я.

– Да, господин, – ответила она.

Тогда я взял ее за волосы и крутанул так, что она легла на бок. Я присел рядом с ней.

– Но, в общем, – заговорил я, – я думаю, я буду содержать тебя как порабощенную женскую особь, потому что именно ею ты и являешься.

– Да, господин, – сказала она, сморщившись.

– Я мог бы дать тебе имя горианской девушки, – продолжал я, – но, поскольку ты земного происхождения и низкая рабыня, кажется более подходящим, чтобы тебе было дано имя земной девушки.

Затем я повалил ее на спину, раскинул ее ноги и овладел ею.

– Ох! – всхлипнула она тихо.

– Ты горячая рабыня, – заметил я.

– Ты собираешься назвать меня, занимаясь со мной любовью, не так ли? – в ответ спросила она.

– Возможно, – ответил я.

– И ты дашь мне имя земной девушки, не правда ли?

– Возможно.

– Даже зная, что такое имя сделает с моим рабством, превращая его в рабство земной девушки на Горе?

– Конечно, – подтвердил я.

– Жестокий господин, – произнесла она.

– Мне очень нравятся имена земных девушек для рабынь, – признался я.

– И так же горианцам, грубиянам, – добавила она.

– Земные девушки обычно ценятся на Горе как самые желанные рабыни, – сказал я.

– По крайней мере, среди самых низших и самых беспомощных, – проговорила она.

– Верно, – согласился я.

– Я скажу тебе по секрету, господин, – сказала она. – Такая рабыня, как я, не жаждет носить никакого иного имени.

– Я знаю.

Она вцепилась в меня. Я видел, что она на грани оргазма.

– Не двигайся совсем, рабыня, – велел я ей.

– Пожалуйста, господин, – проговорила она.

– Нет.

– Да, господин.

– Существует много прекрасных имен земных девушек, – заметил я.

– Пожалуйста, господин, – произнесла она.

– Филлис – очаровательное имя, – продолжал я.

– Назови меня, – просила она. – Назови меня!

– Трейси и Стефани – тоже, – говорил я, – прелестные имена.

– Любое, – сказала она хрипло, – любое! Назови меня, я прошу тебя. Я не могу терпеть! Я должна любить! Я умоляю об имени!

Я почувствовал, как ее ногти впились в мое тело. Ее глаза были безумными.

– Назови меня, мой господин, – шептала она, умоляя, – назови меня, назови меня, пожалуйста, назови меня!

– Очень хорошо, – сказал я и начал двигаться внутри нее.

Она немедленно вцепилась в меня и содрогнулась. Она посмотрела на меня неистово. Затем беспомощно откинула голову назад.

– Я называю тебя Беверли, – произнес я.

– Я – Беверли! – закричала она. – Я – Беверли!

И тут, в считанные мгновения, она уже рыдала и хваталась за меня.

– Я – Беверли! – всхлипывала она. – Я – Беверли!

Затем, спустя какое-то время, все еще прижимаясь ко мне, она лежала, дрожа, в моих руках.

– Я – Беверли, – прошептала она.

Потом, спустя еще несколько мгновений, она откинулась на мехах, отвернувшись от меня, вытянув колени.

– Мой господин назвал меня, – проговорила она. – Я – Беверли.

Я встал и посмотрел на нее сверху вниз. Она перекатилась на спину и подняла на меня глаза.

– Как твое имя? – спросил я.

– Беверли!

– Я не думаю, что ты забудешь свое имя, – проговорил я.

– Нет, господин, – улыбнулась она.

– Не забывай также, – сказал я, – что ты носишь его сейчас как простое имя рабыни.

– Да, господин, – согласилась она, – я не забуду.

Она знала, что у рабыни не больше прав на имя, чем у тарска, или слина, или любого другого вида домашних животных. Беверли перевернулась на живот и начала целовать мои ноги. Затем она поднялась на колени, продолжая целовать мои ноги, и стала осыпать поцелуями лодыжки и икры.

– Я люблю тебя, господин, – шептала она.

Когда она подняла голову, со слезами на глазах, она казалась испуганной, встревоженной. Она положила ладонь на мою левую руку.

– Господин, – сказала Беверли, – прости меня! Я причинила боль господину!

На моих руках была кровь от ее ногтей, на левом плече остался след от укуса.

– Это ничего, – успокоил я ее.

Она поднялась на ноги, целуя раны.

– Меня следует наказать, господин? – спросила она.

– Нет, – ответил я.

Хозяева обычно снисходительны к неконтролируемым судорогам своих женщин-рабынь.

– Спасибо, господин, – сказала она.

Я взял ее за плечи. Она была такой красивой!

– Наверное, меня нужно отвязать от кольца для рабынь, – проговорила она, – чтобы я могла приступить к своей работе.

– Ой! – вскрикнула она, грубо отброшенная мною на меха. Беверли смотрела на меня испуганно.

– Это я решаю, – сказал я, – не ты!

– Да, господин.

– Ты слышишь?

– Да, господин!

– Кто слышит? – прозвучал мой следующий вопрос.

– Беверли! – откликнулась она.

– Кого слышит Беверли? – снова спросил я.

– Беверли слышит господина, – прозвучал ее ответ.