Текст книги "Гвардеец Гора"

Автор книги: Джон Норман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)

– Посмотри сюда, рабыня, – приказал я ей.

– Да, господин.

– Тот человек во владениях Поликрата, – начал я.

– Да, господин.

– Ты отдалась ему?

– Не заставляй меня отвечать тебе на такой вопрос, пожалуйста, – попросила она.

– Посмотри мне в глаза, – велел я ей.

– Да, господин, – с отчаянием произнесла она.

– Говори.

– Да, господин, – ответила она. – Я отдалась ему.

– Полностью, – спросил я, – как униженная рабыня, которой ты являешься?

– Да, – призналась она. – Я отдалась ему полностью и как униженная рабыня, каковой и являюсь.

– Ты отдалась ему более полно и более по-рабски, чем мне?

– Нет, господин. – В ее глазах стояли слезы. – Вы двое – самые могущественные из господ, которые пользовались мной.

– Понимаю, – сказал я.

– Да, господин, – проговорила она.

– Как он выглядел? – спросил я.

– Я не знаю, господин, – ответила она. – В зале для празднования у Поликрата на нем была маска. Позже, в комнатах, когда он пользовался мной, мне завязали глаза.

– Понятно.

– Именно он первый полностью научил меня, что значит быть женщиной-рабыней.

– Ты благодарна ему?

– Да, господин, – подтвердила она.

– Целуй кнут, – приказал я.

Она взяла сложенный кольцами поводок маленькими руками и, опустив голову, покрыла его поцелуями. Потом она подняла на меня глаза, в которых были с тезы.

– Теперь, мой господин, – сказала она, – я поцеловала и твой кнут тоже.

– Может быть, когда-нибудь ты снова станешь собственностью того господина с празднеств Поликрата, – проговорил я.

– Нет, господин, – возразила она, – несомненно, у него есть высокородные и красивые горианские девушки, чтобы служить ему. Я только жалкая земная девушка-рабыня. Думаю, он уже забыл меня. Я была для него всего лишь новинкой и удовольствием на одну ночь.

– Понимаю, – откликнулся я.

– Он превратил меня в чувственную и покорную рабыню, а потом оставил меня.

– Ты ведь еще не видела своего хозяина, как ты мне говорила, – сказал я. – Может быть, этот самый человек он и есть.

– Нет, господин, – грустно улыбнулась она. – Я знаю такой тип мужчин. К сегодняшнему дню он бы уже много раз и полностью пользовался мной. Не один раз я уже ползла бы к нему, чтобы выполнять его прихоти.

– Ты любишь его?

– Да, господин, – всхлипнула она, – но я самая несчастная из рабынь!

– Почему же?

– Потому что я люблю двоих! – плакала она.

– И кто же второй?

Она с внезапным испугом посмотрела на меня. В ее глазах были слезы.

– Пожалуйста, не заставляй меня говорить, – попросила она.

– Отлично. – Я пожал плечами.

Из ближайшей двери вышел владелец дома. Он не обратил на нас внимания. Женщина была всего лишь заклейменная, раздетая рабыня, да к тому же простая монетная девушка. Безусловно, он видел немало подобных девушек и много других, которые, по его мнению, несомненно, заслуживали большего внимания. Он нес с собой маленькую лестницу. По ней он забрался к крошечной лампе на жире тарлариона и погасил ее. Тут же он вернулся в дом, прихватив с собой лестницу. Без сомнения, для него бывшая мисс Хендерсон была только еще одной маленькой, не имеющей значения, изящной девицей, попавшей в рабство.

Я отпустил поводок. Он упал между ее грудей, а потом на камни улицы.

– Поднимайся, – скомандовал я, – и надевай тунику.

Она посмотрела на меня с отчаянием.

– Команда должна повторяться? – поинтересовался я.

– Нет, господин, – проговорила она и поднялась на ноги, а длинный поводок упал перед ней.

Она подобрала свою тунику и набросила ее, но не завязала. Затем взглянула на меня.

– Ты отсылаешь меня прочь?

– Тебе пора возвращаться к твоему хозяину, – ответил я.

– Все так просто?

– Конечно.

Она упала передо мной на колени и опустила голову. Девушка сжала руками мою правую ногу и начала, рыдая, целовать мое колено. Я взял ее за волосы и поднял ее голову так, что ей пришлось посмотреть на меня.

– Господин, – всхлипнула она.

Я небрежно бросил еще одну монетку в ее коробку. Она с ужасом глядела на меня.

– Ты послушная? – спросил я, присев перед ней и перебросив поводок ей через плечо.

– Да, господин, – прошептала она.

Тогда я небрежно распахнул в стороны полы ее туники.

– Господин, – проговорила она.

– Ложись, – приказал я.

– Да, господин, – ответила она.

Затем она легла на камни передо мной, послушная, страдающая. Я откинул колокольчик и коробку для монет, и они стукнулись о камни с левой стороны ее шеи.

– Господин, – произнесла она.

Я овладел ею и крепко сжал в объятиях.

– Господин. – Она заплакала.

– Что случилось? – поинтересовался я.

– Ничего.

– Тебя надо будет бить кнутом?

– Нет, господин. – Она продолжала всхлипывать. И тут она выкрикнула: – Неужели я для тебя всего лишь монетная девушка?

– А кем же еще ты можешь быть? – удивился я.

– Никем, – все плакала она. – И ничем.

Тут она сильно ухватилась за меня, рыдая от отчаяния.

– Купи меня, – просила она, – купи меня! Оставь меня себе! Оставь меня! Я не хочу покидать тебя! Купи меня, господин, я умоляю тебя! Я буду хорошей рабыней для тебя! Я буду приносить тебе столько удовольствия, сколько могли бы тысячи девушек! Я хочу быть твоей рабыней! Я умоляю тебя, господин! Я умоляю тебя купить меня!

Закончив с ней, я поднялся на ноги. Она лежала потрясенная, рыдающая у моих ног. Я посмотрел на нее. Было приятно видеть ее такой.

Я одернул свою тунику. Потом пнул рыдающую рабыню.

– На колени, – приказал я.

– Да, господин, – ответила она и встала на колени.

– Поправь колокольчик и коробку для монет, – скомандовал я.

– Да, господин, – повиновалась она.

– А теперь завяжи свою тунику, – сказал я. – Скоро могут показаться свободные женщины. Мы не должны шокировать их.

– Да, господин…

Стоя на коленях, содрогаясь, с опущенной головой, она запахнула тунику и плотно подвязала ее.

Я услышал, как длинная горизонтальная ставня поднялась вверх, над прилавком. На улице открылся магазин. Это была лавка кожевенника.

Девушка в мучении смотрела на меня. Тогда я, дернув поводок, поднял ее на ноги. Ошейник уперся ей в подбородок. Я скрутил поводок и положил ей в руку.

– Крепко держи поводок, – велел я.

– Да, господин, – прошептала она.

Таким образом она сама поведет себя на поводке, отведя руку на шесть дюймов от кольца.

– Найди девушку, которая управляла твоим поводком минувшей ночью, – сказал я, – она ждет вверх по улице. Найди ее и попроси быстро вернуть тебя твоему хозяину.

– Да, господин, – шепнула она.

Я внимательно посмотрел на нее.

– Пожалуйста, господин, – взмолилась она, – пожалуйста!

Я указал на улицу.

– Да, господин, – произнесла она и, повернувшись, спотыкаясь и плача, звеня колокольчиком монетной девушки, позвякивая монетками в коробке на шее, пустилась вверх по улице.

18
КЛЯП И КАПЮШОН

Маленькая, изящная, темноволосая обнаженная рабыня стояла на коленях перед большим зеркалом, дрожа, пытаясь нанести крохотной кисточкой голубоватые тени на веки.

Я наблюдал за ней из-за темного занавеса, на котором по обе стороны были вышиты золотом затейливые, соединенные вместе наклонные буквы «Кеф», одна побольше и две поменьше.

– Я боюсь, – сказала девушка с маленькой кисточкой.

– Это правильно, – ответила ей девушка с длинным гибким хлыстом, стоящая за ее спиной, – потому что скоро тебя представят твоему господину.

– Он обращался со мной с такой жестокостью, – проговорила первая.

– С тобой обращались так, как ты этого заслуживала.

– Да, госпожа, – согласилась с ней та, что стояла на коленях.

Она была вполне красива при свете трех свисающих ламп на жире тарлариона, прикрепленных к высокой металлической стойке рядом с зеркалом. Она положила крошечную кисточку и маленькую круглую голубую коробочку, в которой были тени для век, на поднос с косметикой, стоящий на изразцах.

– Добавь еще теней, – предложила девушка с хлыстом.

– Госпожа! – запротестовала стоящая на коленях рабыня.

– Помни, что ты – рабыня, – напомнила ей девушка.

– Да, госпожа, – ответила та и снова взяла кисточку и крошечную коробочку.

Она нанесла тени более густо, вызывающе чувственно, в соответствующей ее положению манере. Девушка попыталась отказаться от помады, духов и прочих женских штучек, но кто будет считаться с желаниями рабыни. Спустя несколько мгновений она положила косметику на поднос и откинулась на пятки. Она изучала себя. Ее длинные темные волосы были уже причесаны старинным желтым мореным гребнем из рога кайлуака.

Она внимательно рассматривала себя в зеркале.

– Я – рабыня, – проговорила она.

– Да, – подтвердила девушка с хлыстом.

Она ударила им стоящую на коленях девушку.

– Не плачь, – предупредила она ее.

– Не буду, госпожа, – ответила стоящая на коленях.

– Ты разочарована?

– Нет, госпожа. Просто я не привыкла видеть себя такой.

Ее заставили сделать себя, накрасившись, откровенно сексуальной.

– Несомненно, ты предпочла бы, чтобы твой господин обращался с тобой на языке желания, а не на языке наказания, – проговорила госпожа.

– Конечно, но… – торопливо отозвалась девушка у зеркала.

– Не возражай, – предупредила девушка с хлыстом.

– Не смею, госпожа…

– Разве тебе не нравится видеть, как ты выглядишь?

– Я не знала, что могу так выглядеть, – объяснила рабыня.

– А как ты думаешь, ты выглядишь? – задала вопрос девушка с хлыстом.

– Чувственной и возбуждающей, – ответила стоящая на коленях.

– Да, – согласилась ее собеседница.

– Как смог бы мужчина воспринимать меня иначе чем рабыню в таком виде?

– Но ты и есть рабыня, – пояснила наставница. – Ты сомневаешься в этом?

– Нет, госпожа.

– И хорошенькая рабыня.

– Да, госпожа, – согласилась девушка.

– Посмотри в зеркало повнимательнее, – приказала та, что с хлыстом.

– Да, госпожа.

– Что ты видишь?

– Рабыню.

– Скажи: «Я – рабыня», – приказала девушка с хлыстом.

– Я – рабыня, – повторила стоящая на коленях девушка, внимательно разглядывая себя в зеркале.

– Не забывай этого!

– Не забуду, госпожа.

– Посмотри еще раз в зеркало, маленькая рабыня, – произнесла госпожа.

– Да, слушаюсь.

– Мужчины заставят эту девушку хорошенько служить им, не так ли?

– Да, госпожа.

– И это соответствует положению рабыни?

– Да, госпожа.

– И эта рабыня очень красива.

– Спасибо, госпожа, – сказала девушка.

– И тебе нравится быть ею? – поинтересовалась та, что с хлыстом.

– Да, госпожа. Мне нравится быть ею.

– Тогда в чем дело? – еще раз поинтересовалась наставница.

– Я боюсь, – ответила девушка перед зеркалом, дрожа. – Я боюсь быть представленной моему господину.

– Объяснимый для рабыни страх, – успокоила опытная подруга.

– Как он выглядит? Какой он человек? – спросила хорошенькая брюнетка.

– Скоро узнаешь, рабыня, – пообещала девушка с хлыстом.

– Но что, если он не найдет меня приятной? – со страхом спросила ее собеседница перед зеркалом.

– Ты – девушка-рабыня, – заметила госпожа. – Это твое дело заботиться, чтобы он нашел тебя приятной.

– Что мне делать? – взмолилась брюнетка, жалобно глядя на госпожу.

– Будь красивой и покорной, – посоветовала та ей.

Когда свет был зажжен, я смог хорошо разглядеть девушек сквозь занавес. Они же, из-за особенности освещения, не могли видеть меня, зато сами были как на ладони. Кстати, в горианских домах нередко встречается подобный занавес, особенно в комнатах, где содержатся рабыни. Это удобно для хозяина. Он всегда может незаметно наблюдать за девушками, узнавая о них новое и пользуясь полученной информацией для воспитания рабынь. Косметическая комната отделена от остального дома только занавесом. Желая застать рабыню врасплох, надсмотрщик или хозяин могут без лишних церемоний отбросить занавес в сторону.

Конечно, рабыни, как простые предметы собственности, не имеют права на уединение. К ним можно войти в любое время, когда пожелает хозяин. Горианскому хозяину не требуется на это разрешения рабыни, так же как человеку на Земле не требуется разрешения его собаки, чтобы войти в дом. Отсутствие права на уединение характерно для низкого положения рабыни. Оно проявляется в деталях настолько очевидных, что они принимаются как нечто само собой разумеющееся. Например, помещения для рабынь или альковы для рабынь почти всегда имеют решетку вместо непрозрачной двери, скажем, с отверстиями для осмотра, закрывающимися скользящими металлическими панелями. Открытие такой решетки предупреждает рабыню о присутствии тех, в чьей власти она находится.

Она знает, что выставлена на обозрение хозяев или доступна их взглядам, когда бы они ни захотели посмотреть на нее, в любое время, днем ли, ночью ли. На нее можно посмотреть, она знает, а иногда уверена, что это так и есть, даже во время сна. Это похоже на ситуацию с человеком на Земле и его собакой. Хозяин может смотреть на свою собаку, когда бы и как бы ему ни захотелось, даже тогда, когда животное, свернувшись калачиком, спит. Это его привилегия.

Между прочим, аналогия между собакой человека с Земли и рабыней горианского мужчины вполне близкая. Конечно, эта аналогия не идеальна. Например, гораздо более приятно иметь в собственности рабыню, чем собаку. Если быть полностью откровенным, девушка-рабыня – это восхитительный, ранимый, высоко чувствительный организм. Разумный хозяин обычно, если только она не приносит беспокойства, относится к рабыне нежно, с привязанностью. Если она хоть в малейшей степени не удовлетворяет его, она не должна ждать пощады, но, с другой стороны, если она послушна и нежна, ее жизнь, вероятно, становится радостью, почти несравнимой с жизнью невротичной, мужеподобной, эгоистичной женщины с Земли.

Девушка-рабыня, подвергнутая мужскому господству, преданная служению и любви, заклейменная и в ошейнике, прислуживающая на коленях, при исходно оздоровленной цивилизации, устанавливающей ее положение с неоспоримой ясностью, является, по сути, первобытной женщиной, биологической женщиной, избранной женщиной, женщиной на своем месте в природе, состоявшейся женщиной. Рабыни осознают свое уникальное положение. Этому способствует культурная среда, дающая им право быть по природе самими собой. На Горе никто не подвергнет их злобной критике за то, что они слушаются своего женского естества. Если у рабыни хороший хозяин, она счастлива и спокойна. Ошейник, в сущности, вернул женщинам самих себя. Они стали подлинными женщинами. И безусловно, горианские мужчины не дадут им становиться кем-то другим.

– Я должна предстать перед господином одетая? – спросила девушка, стоящая на коленях.

– По крайней мере вначале, – ответила девушка с хлыстом.

– Понимаю, – сказала собеседница.

– Встань, – приказала ей госпожа.

Девушка поднялась быстро и грациозно. Надсмотрщица подошла к большому сундуку у стены, повесила свой хлыст на крючок и открыла сундук.

– Когда твой господин захочет, чтобы ты вошла к нему, – сказала она, – тебя оповестят звуком гонга.

– Да, госпожа, – сказала маленькая изящная рабыня.

Ей не было дано разрешение повернуться.

Девушка, выступающая в роли надсмотрщицы, вынула из сундука и встряхнула тонкий, крошечный, прозрачный кусочек приятного желтого шелка. Это был такой вид наряда, который обычно надевают только самые сладострастные рабыни-танцовщицы, извивающиеся перед сильными, грубыми мужчинами в самых низкопробных тавернах на Горе. Известно, что свободные женщины падают в обморок при одном виде такой ткани или едва дотронувшись до нее. Во многих городах считается преступлением допускать прикосновение такой ткани к телу свободной женщины. Она слишком возбуждающая и чувственная.

Девушка перед зеркалом вздрогнула – наряд был поднесен и надет на нее. Девушка рассматривала себя в зеркале. Она криво улыбнулась.

– Это и есть «одежда», – спросила она, – в которой я впервые предстану перед своим господином?

– Да, – подтвердила другая.

– В нем кажешься более обнаженной, чем когда на тебе действительно ничего нет, – заметила девушка у зеркала.

– В присутствии твоего господина, – сказала надсмотрщица, – ты будешь благодарна даже за эти несколько клочков.

– Да, госпожа, – проговорила рабыня.

– Потрогай их, – сурово приказала старшая девушка.

Брюнетка сжала ткань, облегающую ее тело, между пальцев. Я увидел, как она задрожала.

– Это рефлекс рабыни, – насмешливо заметила надсмотрщица.

– Она такая возбуждающая, – призналась девушка перед зеркалом.

– Пришло время, когда тебя должны вызвать ударом в гонг.

– Когда этот наряд снимут с меня, – спросила маленькая рабыня, – меня будут бить кнутом?

– Это будет решать господин, не так ли? – ответила вопросом вторая девушка.

– Да, госпожа, – сказала изящная, маленькая, восхитительная брюнетка.

Девушка, которая действовала как надсмотрщица очаровательной рабыни, снова направилась к сундуку и достала оттуда колокольчики, чувственно и нестройно зазвеневшие. Колокольчики были перед зеркалом надеты на рабыню: на лодыжки, запястья – и наконец, ошейник с колокольчиками был застегнут вокруг шеи.

– Вот теперь я готова предстать перед своим господином, – проговорила изящная брюнетка.

– Да, – согласилась надсмотрщица.

– Когда меня призовут к нему? – спросила рабыня.

– Когда прозвучит гонг.

– Но когда прозвучит гонг? – в отчаянии воскликнула брюнетка.

– Когда господин захочет, – объяснила госпожа, – а до тех пор ты будешь ждать, как и подобает рабыне.

– Да, госпожа, – горестно прошептала маленькая красотка.

Когда она двигалась, раздавался чувственный нестройный звон колокольчиков. Я подавил стремление, почти переполнившее меня, отбросить занавес и, представ перед ней, схватить и бросить ее прямо на изразцы туалетной комнаты и там упоительно овладеть ею как рабыней. Но я сдержался. Я подавил свои порывы, но не так, как на Земле, с нездоровым чувством неясного, скрытого разочарования, но скорее так, как принято на Горе, чтобы позже более полно и сладостно они были удовлетворены. «Будь голодным перед пиршеством», – так говорят горианцы.

– Теперь ты встанешь на колени, опустив голову и широко разведя колени, чтобы ожидать, когда твой господин потребует тебя к себе, – сказала надсмотрщица, взяв хлыст.

– Да, госпожа, – послушно ответила изящная брюнетка.

Молча я покинул свое место за занавесом. Я уйду из дома и в таверне, где подают пагу, куплю себе ужин. Я вернусь позже, после ужина, ранним вечером, никуда не торопясь.

* * *

Я сидел на большом стуле, на широком, покрытом ковром возвышении, к которому вели три ступени, в доме, предоставленном мне другом, гражданином Виктории, несколько дней назад. На мне была маска, похожая на ту, что я носил, когда впервые получил доступ во владения Поликрата, выдавая себя за агента Рагнара Воскджара, хранителя топаза. Я хорошо помнил пиршество, на которое меня пригласили. Рабыни во владении, как я припоминал, из них многие когда-то свободные женщины, были вполне красивы. Я хорошо запомнил одну из них, в стальном ошейнике, маленькую, изящную брюнетку, которая встала тогда передо мной на колени, подняв в руках чашу с фруктами для моего удовольствия, одновременно, конечно, по желанию пиратов, показывая себя, чтобы я рассмотрел и оценил ее. Позже ее прислали в мою комнату.

Я отлично поразвлекся с маленькой красавицей. В ту ночь, как я догадался, она в действительности до конца познала значение своего ошейника. Когда она входила в комнату, она была женщиной, обращенной в рабство. Когда я покидал комнату, она осознавала себя рабыней. Она жалобно просила меня купить ее и взять с собой, чтобы принадлежать мне. Позже во владении, будучи пленником, я узнал, что она в душе осталась предана тому суровому, не назвавшему себя господину, который так жестоко обошелся с ней, что ее любовь, беспомощная любовь измученной, отдающейся рабыни, принадлежала ему. Должно быть, она сравнивала смелость и величие неизвестного горианского господина с робостью и слабостью мужчин Земли, одним из которых, в ее тогдашнем представлении, был я.

И вот наконец прошлой ночью, на грубых камнях улицы Извивающейся Рабыни, я, держа ее в руках, в ошейнике монетной девушки с цепью, колокольчиком и коробкой для монет, научил, и хорошо научил, рабыню должному уважению к тому, кто всего лишь заявил свои права на господство и кто когда-то был мужчиной с Земли. К рассвету она выучила этот урок хорошо. Мы соотносились друг с другом не в извращенных категориях бесполых существ, идентичных один другому, а соответственно с законом природы. Она была женщиной и рабыней, а я – мужчиной и господином. Когда Я, закончив развлекаться с ней, отослал ее, ее терзали противоречия. Она любила, как ей казалось, двоих. Одного, того, которому она служила во владениях Поликрата, того, кто высокомерно обошелся с ней, как обычно обходятся горианские мужчины с рабынями земного происхождения. И другого, того, которому она служила на камнях улицы Извивающейся Рабыни, того, кто обращался с ней как с несомненной и низкой рабыней, которая когда-то, возможно, была девушкой с Земли.

Я нагнулся и с крючка на раме гонга взял тонкую палочку. Эта палочка заканчивалась округлой головкой, обернутой мехом. Я один раз сильно ударил в гонг, положил палочку на место и откинулся на стуле.

Прежде чем смолк звук гонга, я услышал из глубины дома приближающиеся переливы колокольчиков рабыни.

В конце длинной комнаты был отброшен занавес, и я увидел на пороге ее, с колокольчиками на лодыжках, почти утопающую босыми ногами в густом ковре, ведущем к возвышению.

Она казалась ошеломленной, оглушенной. Как она была хороша в этом кусочке желтого легкого шелка!

Другая девушка, которая служила при ней в качестве надсмотрщицы, уже достала свой хлыст и толкнула ее вперед.

Робко, как будто не решаясь поверить в происходящее, девушка в желтом легком шелке приблизилась к возвышению.

Казалось, она не может отвести глаз от маски, которая была на мне.

Наконец она остановилась у основания возвышения, дрожа, позванивая колокольчиками, глядя на меня.

– Рабыня, господин, – объявила девушка с хлыстом, стоящая позади нее.

Девушка в желтом тонком шелке немедленно упала на колени и опустила голову на ковер у основания возвышения.

Я жестом отпустил девушку с хлыстом. Она улыбнулась и исчезла. Я тоже улыбнулся. Лола хорошо справилась с ролью воспитательницы рабыни. Именно Лола, конечно, была надсмотрщицей монетной девушки, когда я, как Джейсон из Виктории, как бы случайно встретил ее на улице Извивающейся Рабыни, Я был доволен Лолой. Она хорошо послужила мне. Я мог бы вознаградить ее, отдав подходящему хозяину.

Я щелкнул пальцами, и девушка, стоящая на коленях перед возвышением, подняла голову. Она украдкой огляделась и поняла, что осталась со мной наедине. Она взглянула на меня.

– Это ты, мой господин? – прошептала она. – Это правда ты, мой господин?

Я не ответил ей.

– Если мне не позволено говорить, – произнесла она, – каким-нибудь малейшим жестом или движением предупреди меня, чтобы я молчала. Я не хочу показаться неприятной даже в самой малой степени.

Я движением пальцев указал ей, чтобы она сняла тонкий шелк. Она выполнила приказ, бросив желтую тряпицу за спину.

– Ты завоевал мое сердце во владениях Поликрата, – сказала она. – С тех пор я – твоя. Никогда я не мечтала, что моя судьба сложится так удачно и ты хотя бы вспомнишь обо мне, не говоря уж о том, чтобы удостоиться чести быть приведенной в твой дом. Спасибо тебе, мой господин! Я так тебе благодарна!

Я посмотрел на нее сверху вниз.

– Я только надеюсь, что ты найдешь меня способной доставить удовольствие, – продолжала она. – Я буду стараться быть хорошей рабыней для тебя.

Я улыбнулся.

– Конечно, я должна быть такой, я знаю, – говорила она, – ведь я твоя рабыня. Я не дурочка, господин. Но дело не только в этом. Не только в том, что я боюсь что меня отдадут на съедение твоим животным или забьют кнутом и замучают, если я не доставлю удовольствия. Нет, все гораздо серьезнее.

Когда она посмотрела на меня, в ее глазах появились слезы.

– Ты видишь, мой господин, – сказала она, – твоя земная девушка-рабыня любит тебя.

Она опустила голову.

– Она любит тебя с той ночи во владениях Поликрата. Таким образом, она, мой господин, твоя рабыня куда в большем смысле, чем ты мог бы представить.

Малышка подняла голову.

– Заставил ли ты меня полюбить тебя той ночью, или ты просто такой, что я не могла удержаться от любви к тебе? Это не имеет значения, потому что я любила тебя тогда, люблю тебя сейчас со всей беззащитностью любви рабыни к своему господину. Ты – мой господин, и я – твоя рабыня, и я люблю тебя.

Она смахнула Слезы с глаз, размазывая тушь, которой были накрашены ее ресницы, оставив темное пятно на щеке.

– Я люблю тебя, мой господин, – заключила она.

Я посмотрел на нее. Мне было приятно слышать, как бывшая мисс Хендерсон признается в любви мне, переодетому в наряд ее горианского господина.

– Я не прошу, чтобы ты любил меня хоть немножко, мой господин, – продолжала она, – потому что я – ничто, рабыня. Я хорошо знаю, и меня не надо учить тому, что я собственность. Я знаю, что я просто предмет твоей собственности, – она опустила голову, – так же как кусок ткани, которым ты владеешь, или шнурки на твоих сандалиях, так же и я – твоя собственность. И для тебя я, без сомнения, представляю меньшую ценность, чем детеныш слина. Поэтому я не прошу, и я не настолько дерзкая и смелая, чтобы просить или умолять, чтобы ты хоть немного думал обо мне. Нет, мой господин, Я только твоя рабыня.

Она снова подняла голову. В ее глазах были слезы.

– Но знай, мой господин, – произнесла она, – что моя любовь, какой бы она ни была нежеланной, бесполезной, каковой и является, без сомнения, любовь рабыни, она – твоя.

Я коснулся своей щеки под маской и посмотрел на девушку. В ответ она дотронулась пальцами до лица и коснулась щеки под левым глазом. Она увидела на пальцах пятно от размазанной косметики. Она испуганно взглянула на меня, потом потерла щеку, затем, опустив голову, вытерла пальцы о правое бедро.

Из-за кресла я достал горианский кнут для рабынь из пяти прядей. Я бросил его на ковер перед ней. Она взглянула на кнут, а потом, испуганно, на меня.

– Меня следует наказать кнутом, мой господин? – спросила она.

Я жестом показал, что она должна вернуть мне кнут, и положил руки на подлокотники кресла. Кнут следует вернуть в установленной форме нагой рабыни.

– Да, мой господин, – шепнула она.

Она упала вперед на руки и колени, зазвонив колокольчиками, и нагнула голову вниз. Она взяла рукоятку кнута, в диаметре дюйм с четвертью или дюйм с половиной, осторожно сжав зубами, и посмотрела на меня.

Рукоятка кнута заставила ее широко открыть рот. Я щелкнул пальцами. Опустив голову, на четвереньках, под тихое позвякивание колокольчиков на запястьях, лодыжках и ошейнике, она медленно поднялась на три широкие ступени покрытого ковром возвышения. И вот она уже была передо мной, на четвереньках, очаровательная, послушная рабыня, бывшая мисс Хендерсон, она стояла перед креслом, на котором полулежал я. Девушка подняла голову и, вытянув свою хрупкую шею в плотном ошейнике, осторожно положила кнут в мою руку, Я взял кнут, и она испуганно посмотрела на меня. Будут ли теперь ее бить кнутом? Решение, конечно, принимал я. Я скрутил петли кнута вокруг рукояти и протянул ей. Внезапно, с благодарностью, со слезами на глазах, рыдая и почти задыхаясь, едва дыша, от облегчения, стоя на коленях передо мной, она покрыла поцелуями кнут, символ мужественности и власти над ней. Моей власти.

– Я целую твой кнут, мой господин, – благодарно произнесла она, продолжая целовать петли и рукоятку. – Я покоряюсь тебе тысячу раз! Спасибо, что ты не стал бить меня кнутом! Я твоя рабыня, и я люблю тебя!

Она радостно посмотрела на меня.

– Я люблю тебя, мой господин! Я люблю тебя!

Затем, стоя на коленях передо мной, она с нежностью положила свою левую щеку на мое правое бедро.

– Я люблю тебя. Я люблю тебя, мой господин! Командуй мной, я горю желанием служить тебе. Я буду делать все, что ты пожелаешь.

Я улыбнулся про себя. Конечно, она станет делать все. Она – собственность. Такие должны делать все, и превосходно, не колеблясь, по малейшему желанию своего господина. Они – рабыни. И все-таки мне было приятно слышать, как бывшая мисс Хендерсон по собственной воле умоляет меня дать ей возможность доставить мне удовольствие. Это было вознаграждение, которое редкие мужчины на Земле, как я полагал, получали от своих женщин. Но редкие мужчины с Земли получали такую блестящую возможность увидеть своих любимых женщин с освобожденной горианскими мужчинами сексуальностью, возвращающимися к своему первобытному состоянию биологической женщины, ползущей на коленях, в ошейнике к ногам своего господина. Женщина на своем месте в природе великолепна и чувственна. Будучи не на своем месте, она превращается в человека с отклонениями, в урода.

– Господин не отдал мне приказ, – проговорила девушка, прижимаясь щекой к моему правому бедру.

Я повесил кнут на ручку кресла.

– Я очень надеюсь, что не вызываю его недовольства, – прошептала она. – Может быть, он отдаст мне команду позже. Я надеюсь, что он бережет меня для собственного удовольствия, а не для удовлетворения кого-то другого. – Она испуганно посмотрела на меня и продолжала: – Я хорошо помню мощь твоего желания и силу твоих рук еще со владений Поликрата. Даже в те дни, что ты обладал мной, ты не один раз использовал меня. Я верю, что не потеряла своего обаяния для тебя. Я надеюсь, что ты оставляешь меня именно для себя, а не для кого-то другого. Я знаю, мое желание ничего не значит, но именно тебе я хотела бы принадлежать, а не кому-то другому. Оставь меня себе, я молю тебя. Я буду бороться, чтобы быть достойной твоего решения.

Я перегнулся через кресло и взял с бронзового подноса на ковре маленький кожаный мешочек. В нем находились крошечные кусочки мяса, остатки того, что я сэкономил за ужином. Один за другим я скормил эти кусочки рабыне.

– Господин кормит свою рабыню, – сказала девушка. – Это дает мне надежду, что он не полностью разочаровался во мне.

Когда я закончил кормить ее, я осторожно отер ей рот ее волосами, стараясь не испортить помаду, которая покрывала очаровательные полные губы. Помада была темно-красной. Она возбуждала чувственность при поцелуях, специально задуманная, чтобы усилить возбуждение и вожделение у хозяев. Некоторые девушки боятся употреблять такую помаду. Они знают, как она увеличивает их очарование и выдает в них рабынь. Они хорошо понимают ее предназначение и редко пребывают в сомнениях относительно ее эффекта. Если у них первоначально и возникают сомнения в ее действенности, то они быстро рассеиваются. В тот самый момент, когда они извиваются, надушенные, обнаженные и в ошейнике, в руках сильных мужчин и помада безжалостно исчезает с их губ во время поцелуев. Но все-таки это не просто губная помада, а имидж и антураж рабыни. Возможно, само положение рабыни усиливает ее сексуальность, приводя мужчин в исступление.