355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Джон Норман » Тарнсмены гора (трилогия) » Текст книги (страница 1)
Тарнсмены гора (трилогия)
  • Текст добавлен: 17 сентября 2016, 23:15

Текст книги "Тарнсмены гора (трилогия)"


Автор книги: Джон Норман



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 36 страниц)

ВОИНЫ ГОРА

 1. ПРИГОРШНЯ ЗЕМЛИ

Меня зовут Тэрл Кэбот – так в пятнадцатом веке сократили прозвище "Кэбото", хотя, насколько мне известно, никакого отношения к венецианскому путешественнику, водрузившему в Новом Свете стяг Генриха VII, я не имею. Это объясняется многими причинами, в числе которых – тот факт, что мои предки были простыми бристольскими торговцами, бледнолицыми и огненно-рыжими. И все же это совпадение – пусть только географическое – осталось в родовой памяти как вызов сухости и рациональности жизни, измеряемой количеством проданной одежды. И мне уже хочется думать, что был уже в Бристоле один Кэбот, наблюдавший за тем, как его итальянский тезка бросает якорь ранним утром 2 мая 1497 года в бристольской гавани.

Что касается моего имени, то, смею вас уверить, оно доставило мне немало хлопот, особенно в детстве, послужив не менее важной причиной для демонстрации физической силы, чем раньше волосы. Скажем так – это не самое распространенное имя, по крайней мере, не в этом мире. Так назвал меня мой отец, который исчез, когда я был еще младенцем. Я считал его умершим, пока через двадцать лет после его исчезновения не получил странное послание от него. Моя мать, о которой он осведомлялся, умерла, когда мне было шесть лет – я как раз пошел в школу. Биографические данные всегда утомительны, и я скажу лишь, что воспитывала меня тетушка, которая снабдила ребенка всем, кроме материнской любви.

Довольно любопытно, что я поступил в Оксфорд, однако не стану упоминать на этих страницах имя моего колледжа. Учился я вполне прилично, не поражая успехами ни себя, ни своих наставников. Как и большинство молодых людей, я счел себя вполне образованным, когда смог процитировать одну-две фразы по-гречески и достаточно познакомился с основами философии и экономики, чтобы понять, что я вряд ли вполне соответствую этому миру, полному, согласно этим наукам, скрытыми связями. Тем не менее, я не примирился с мыслью кончить жизнь среди полок тетушкиного магазина, в пыльной атмосфере одежды и тканей.

Будучи начитанным и неглупым юношей, я предложил свои услуги нескольким небольшим американским колледжам в качестве преподавателя истории – английской истории, конечно. Правда, я несколько завысил свою ученую степень, а мои наставники были настолько добры, что в своих рекомендациях не стали разуверять их в этом. Мне кажется, эта ситуация (неофициально они дали мне понять это) развеселила моих учителей. Один из колледжей, которым я предложил свои услуги, пожалуй самый неразборчивый из них – это был небольшой мужской колледж в Нью-Хэмпшире – подписал соглашение, и вскоре я получил свое первое, и, думаю, последнее место в учебном мире.

Конечно, думал я, скоро все раскроется, но у меня будет работа по крайней мере на год и средства для оплаты проезда в Америку. И это удовлетворило бы меня, если бы не усложняющееся положение дел. Я стал понимать, что зачислен в колледж был в основном потому, что считался факультетской диковинкой. У меня не было публикаций, и, несомненно, на мое место было множество претендентов из американских университетов, намного превосходящих меня в науках, но не обладающих прелестным британским акцентом. Да, это повлечет немало приглашений на чай, коктейль или ужин.

Америка мне понравилась, но в первый семестр я был страшно занят, продираясь через множество текстов, пытаясь удержать превосходство или, по крайней мере, быть немного впереди остальных студентов по английской истории. Мне пришлось открыть, что звание англичанина не дает еще автоматически авторитета в этой области. К счастью, мой декан, специализирующийся в области экономической истории Америки, знал еще меньше меня, или же делал вид, что это так.

Сильно помогли рождественские каникулы. Я рассчитывал на это время, чтобы укрепить свои знания и обойти студентов. Но после всех контрольных, тестов, экзаменов меня обуяло дикое желание послать к черту Британскую Империю и уйти в поход – хотя бы до Белых Гор.

Я одолжил туристское снаряжение – рюкзак и спальный мешок у одного из немногих друзей, которых приобрел на факультете, тоже преподавателя, но только более плачевного предмета – физкультуры. Мы часто совершали совместные прогулки. Интересно, что он думает о том, где сейчас его снаряжение и сам Тэрл Кэбот? Конечно, администрация страшно недовольна тем, что приходится подыскивать преподавателя в середине года и строить догадки на мой счет. Но им никогда больше не увидеть Тэрла Кэбота в своих стенах.

Мой друг проводил меня до гор, и там мы расстались, договорившись встретиться на этом месте через три дня. Прежде всего я проверил свой компас, как бы предугадывая, что мне предстоит, и оставил шоссе.

Почти сразу я оказался среди первозданных лесов. Бристоль – плотно заселенный район, и я не был готов к столь внезапной встрече с дикой природой. Колледж был все-таки продуктом, если можно так выразиться, цивилизации. Я не испугался, зная, что идя в любом направлении, рано или поздно выйду на шоссе, и что здесь невозможно потеряться, по крайней мере надолго. Скорее, я был даже рад.

Я шагал не менее двух часов, прежде чем тяжесть рюкзака дала знать о себе. Перекусив, я углубился в горы.

К вечеру я остановился на скалистой площадке и принялся собирать топливо для костра. Отойдя немного от импровизированного лагеря, я остановился в испуге. Слева на земле лежало что-то светящееся, излучающее холодное голубое сияние.

Я бросил хворост и подошел к предмету – самому странному из виденных мной. Это была прямоугольная металлическая коробка, плоская, но не очень большая, такая, какие сейчас используют для писем. На ощупь она казалась горячей. Волосы встали у меня дыбом. На коробке старинными английскими буквами были написаны два слова – ТЭРЛ КЭБОТ.

Это явно было шуткой. Мой друг тайком пришел за мной. Я позвал его, смеясь. Однако никто мне не ответил. Я рванулся в лес, ломая ветки, приминая кусты, хотел найти его.

Но прошло пятнадцать минут, а поиски ничего не дали. Я ходил по кругу в центре которого лежала коробка. Наконец я решил, что, подбросив странный предмет, он дал мне найти его и пошел домой или к своему лагерю. Во всяком случае, он не находился в пределах слышимости, иначе бы откликнулся. В противном случае это было не красиво с его стороны.

Я вернулся к коробке и поднял ее. Она стала остывать. Я вернулся вместе с ней в лагерь и разжег костер. Несмотря на теплую одежду, я дрожал, сердце бешено колотилось. Я был напуган.

Поэтому, отложив коробку, я занялся приготовлением пищи, которое отвлекло меня от происшествия и успокоило. Только когда мясо было готово, я вернулся к необычному предмету.

Повертев его в руках при свете костра, я прикинул, что длиной он около 20 дюймов и 4 дюйма толщиной, весит примерно 4 унции. Свечение почти исчезло, но еще можно было видеть, что коробка голубого цвета. Она уже почти остыла. Сколько же она поджидала меня в лесу? Когда ее положили здесь?

Пока я размышлял над этим, свечение совсем пропало. В таком состоянии я бы ее не обнаружил. Коробка зажглась и потухла словно по желанию ее отправителя. Послание получено, сказал я себе, понимая, что шутка не слишком удачна.

Я пригляделся к буквам. Они были очень старые, но я слишком мало разбирался в этом, чтобы с уверенностью назвать дату. Что-то в них напоминало мне колониальный договор на одной из фотографий в моем учебнике. Наверное, семнадцатый век? Буквы казались врезанными в крышку, составляли с ней одно целое. Замка или защелки в ней не было. Я поцарапал ее ножом, но и это не помогло.

Чувствуя себя дураком я достал консервный нож и пытался продырявить крышку. Несмотря на легкость коробки, она сопротивлялась ножу с твердостью стальной болванки. Я взялся за нож обеими руками и налег изо всех сил. Лезвие ножа согнулось под прямым углом, на коробке же не осталось и царапины. Я осмотрел коробку более внимательно, ища способ открыть ее. На задней стороне был кружок, в котором находился отпечаток большого пальца. Я протер поверхность рукавом, но отпечаток не исчез. Отпечатки же моих пальцев исчезли немедленно. Этот отпечаток, как и буквы, казался частью металла.

Наконец я нажал пальцем на кружок, в котором находился отпечаток большого пальца, однако ничего не случилось. Устав от всего этого, я отложил коробку и вернулся к ужину. Поев, я разделся и залез в спальный мешок.

Лежа около угасающего костра, я глядел в исчерченное ветвями деревьев небо и на вздымающиеся горы. Долго я лежал так, чувствуя себя одиноким, но не совсем – как человек, затерянный в пустыне, чувствует себя единственным живым человеком на планете, и ближайшее к нему существо – его судьба и надежда – находятся вне нашего маленького мира, где-то в межзвездных просторах.

Эта мысль внезапно поразила меня, и я почему-то испугался, не знал, что делать. Коробка была совсем не жуткой. Где-то глубоко внутри я уже давно это чувствовал, с самого начала. Как бы во сне я вылез из своего мешка, собрал топливо, подбросил его в костер и взял коробку. Сидя в мешке, я подождал, пока разгорится огонь, а потом тщательно совместил свой большой палец с отпечатком на коробке. Она отозвалась на мое прикосновение, как я и ожидал и чего очень боялся. Очевидно, что только один человек мог открыть эту коробку – тот, чей отпечаток пальца соответствовал странному замку: тот кого звали Тэрл Кэбот. Коробка открылась с треском, напоминающим шорох целлофана.

Из коробки выпало кольцо из красного металла с простой литерой "К". Но я едва обратил на это внимание. Внутри коробки была надпись теми же самыми буквами, которыми было написано мое имя на крышке. Я посмотрел на число и похолодел, сжав в руках коробку: 3 февраля 1640 года. Сейчас же были шестидесятые годы двадцатого века – больше трехсот лет разницы. Самое странное, что в этот день тоже было 3 февраля. Подпись на днище была сделана уже не древними буквами, а в современной манере.

Эту подпись я уже видел несколько раз на письмах, которые хранила моя тетушка. Да я знал эту подпись, но не помнил ее владельца. Это была подпись моего отца, Мэтью Кэбота, исчезнувшего много лет назад.

В глазах у меня замельтешило, я не мог шевельнуться. Мир на мгновение померк, но мне удалось взять себя в руки, глубоко вздохнуть несколько раз, и холодный воздух, наполнивший легкие, вернул мне ощущение реальности. У меня в руках было письмо невероятной давности, отправленное более чем триста лет назад в горы Нью-Хэмпшира, написанное человеком, которому по обычному летоисчислению было не более пятидесяти лет – моим отцом.

Даже теперь я помню это письмо до последнего слова. Думаю, что я сохраню это короткое послание в глубинах своей памяти до тех пор, пока как говорится, не вернусь в Город Праха.

3-й день февраля года 1640 от рождения Господа нашего.

Мой сын, Тэрл Кэбот. Прости меня, ибо я лишен выбора, все решено. Поступай как знаешь, но судьба твоя уже предопределена и ее не избежать. Желаю здоровья тебе и твоей матери. Носи при себе кольцо из красного металла и, если можешь, принеси мне пригоршню нашей зеленой Земли.

P. S. Уничтожь это письмо. Так нужно. Любящий тебя Мэтью Кэбот.

Я читал и перечитывал письмо, оставаясь неестественно спокойным. Я понял, что я не болен, а если и был, то это было состояние проблеска мысли и понимания, не имеющее никакого отношения к физической слабости. Я положил письмо в рюкзак.

Я решил, что как только рассветет, я должен покинуть горы. Нет, это могло быть поздно. Безумие – карабкаться ночью по горам, но что мне оставалось? Я не знал сколько времени осталось у меня, но даже если всего несколько часов, то и тогда я еще мог достичь шоссе или хижины.

Я посмотрел на компас, вычисляя, где может быть шоссе. Это было нелегко в темноте. Где-то в сотне ярдов от меня прокричала сова. Может быть, кто-то следил за мной из леса? Какое неприятное ощущение! Я натянул ботинки и куртку, сложил мешок и уложил его в рюкзак, затоптал костер.

Когда огонь угас, я поднял кольцо. Оно было горячим, твердым, материальным куском реальности. Оно БЫЛО. Я положил его в карман и принялся за поиски дороги.

Глупо, конечно, шляться в такую темень – я легко мог сломать руки, ноги и даже шею. И все же, если бы между мной и лагерем лежала бы одна миля или две, я чувствовал бы себя в большей безопасности – не знаю от чего. Я мог бы подождать утра и идти при свете. Может быть, легче скрыть свой след днем. Сейчас самым важным было покинуть лагерь.

Я шел в полной темноте уже около двадцати минут, когда, к моему ужасу, рюкзак и скатка на спине загорелись голубым пламенем.

В одно мгновение я скинул их на землю, и в остолбенении смотрел на голубой огонь, пожирающий вещи. Такой огонь я видел лишь у ацетиленовой горелки. Было ясно, что загорелась коробка. Я содрогнулся, представив себе, что было бы, если бы я положил ее в карман.

Странно, что я не побежал сломя голову от огня, хотя он выдавал мое местонахождение. Я встал на колени около остатков рюкзака и мешка. Камни около них почернели. Не осталось ни следа коробки. Она совершенно исчезла. В воздухе стоял неприятный едкий запах, совершенно незнакомый мне.

Я на секунду подумал, что кольцо, лежащее у меня в кармане, тоже может взорваться, но почему-то отверг эту мысль. Мог быть какой-то смысл в уничтожении письма, но зачем же уничтожать кольцо? Кто бы это ни был, мой отец или нет, он не хотел причинить мне вреда, но, с другой стороны, землетрясение или наводнение тоже не хотели приносить вреда. Что я могу сказать о силах, которые действуют этой ночью, о силах, которые могут раздавить меня одним легким движением, как муравья, случайно попавшего под каблук?

Единственной связью с реальностью для меня оставался компас. Во время происшествия с рюкзаком, когда меня ослепил свет, и, к тому же, я повернулся, я потерял направление и нуждался в его помощи. При свете фонарика я взглянул на него – и сердце мое замерло: стрелка бешено вращалась вокруг своей оси, то в одну, то в другую сторону, как если бы законы природы в этом районе прекратили свое действие.

Впервые с тех пор, как я открыл коробку, я стал терять контроль над собой. Компас был моей единственной надеждой. Теперь все пошло к чертям. Раздался громкий звук – я думаю это был мой вопль ужаса, которого я никогда не перестану стыдиться.

Затем я побежал, как обезумевшее животное, бог весть в каком направлении. Сколько я бежал – не знаю, может быть несколько часов, а может несколько минут. Я спотыкался и падал, влетал в какие-то колючие кусты, расцарапавшие мне лицо, губы стали солеными от крови, это я помню, но яснее всего я помню ослепляющий, головоломный бег в темноте, бессмысленный и изнурительный. Я увидел во тьме чьи-то глаза и побежал в другую сторону, услышав за собой хлопанье крыльев и крик совы. Потом я вспугнул небольшое стадо оленей, очутившись в самой его середине, среди скачущих и лягающихся тел.

Появилась луна, залив горы своим холодным светом, белым на снегу на ветвях деревьев и на склонах, сверкающим на скалах. Я не мог больше бежать, упал на землю, ловя ртом воздух, и пытаясь понять, почему я побежал. Впервые в своей жизни я ощущал такой абсолютный, беспричинный страх, охвативший меня словно когтями древнего сказочного зверя. Я поддался ему всего лишь на мгновение, и он целиком завладел мной, как пловцом, захваченным быстрым потоком – сопротивляться было невозможно. Теперь я пошел. Я огляделся и обнаружил, что нахожусь у каменной площадки, где я расстилал спальный мешок. Вот и угли моего костра – я вернулся к лагерю! Уж не знаю, как это так получилось.

Лежа под лунным светом, я ощутил землю под собой, ощутил ее своим ноющим телом – и это было хорошо. Это значило, что я жив.

Я видел, как спускался корабль. Мгновение он казался падающей звездой, но внезапно она вспыхнула и превратилась в гигантский, толстый серебряный диск. В полной тишине он опустился на площадку, едва примяв снег. Я встал и тут же в корабле отварилась дверь. Я должен был войти. Слова отца возникли в моей памяти. "Судьба уже предопределена". Но перед входом в корабль я остановился на краю площадки, наклонился и набрал, как просил мой отец, пригоршню нашей зеленой Земли. Я почувствовал, что должен что-то взять с собой, хотя бы частичку своей земли, земли своего мира.

 2. ДВОЙНИК

Времени, проведенного мной на корабле я совершенно не помню. Проснулся я отдохнувшим, и открывая глаза ожидал увидеть свою комнату в колледже. Без всяких неприятных ощущений повернул голову – и оказалось, что я лежал на каком-то твердом плоском предмете в круглой комнате с низким – всего 7 футов – потолком. В ней было пять узких окон, не способных пропустить человека. Они напоминали мне бойницы средневекового замка. Сквозь них все же проникало достаточно света, чтобы разглядеть обстановку.

Слева от меня виднелся великолепный гобелен с охотничьей сценой, как я понял, где охотники с копьями, сидящие на странного вида животных, атаковали отвратительное чудовище, напоминающее борова, но только невероятных размеров по сравнению с фигурками людей. У него были четыре саблевидных клыка. Фон, растительность и выражение лиц охотников напоминали мне гобелены Возрождения, виденные мной во Флоренции.

Напротив гобелена – как я понял для украшения – висели круглый щит и перекрещенные копья. Щит был похож на древнегреческие щиты с ваз Лондонского музея. Символы на щите ничего не говорили мне – скорее всего это были монограммы владельца или выдумка мастера. Над щитом висело что-то вроде древнегреческого шлема гомеровского периода. В нем была Y-образная прорезь для глаз носа и рта. В оружии было какое-то первобытное достоинство. Вещи висели на стене, как знаменитое колониальное оружие над очагом, готовое в любой момент к отражению врага; они были отполированы и поблескивали в полумраке.

Кроме этих вещей, кресел и циновок в углу и двух каменных блоков в комнате ничего не было; стены и потолок выглядели мраморными. Двери я не видел. Я поднялся с каменного ложа и подошел к окну. Выглянув в него, я увидел солнце – земное солнце. Похоже, оно было немного больше, чем полагалось, но определить этого я не мог, однако был уверен, что это солнце. Небо, как и на Земле, было голубым. Сначала я так и решил, что передо мной Земля, а увеличение солнечного диска – лишь иллюзия.

Очевидно, что в атмосфере было достаточно кислорода, если я мог дышать. Да, это Земля. И все же я понимал, что это не моя планета. Здание, где я очутился, было лишь каплей в море таких же цилиндрических башен, соединенных друг с другом узкими цветными мостами.

Я не мог наклониться так, чтобы увидеть землю, лишь на горизонте были видны холмы, покрытые зеленой растительностью, но на таком расстоянии я не мог понять, трава это или нет. Удивленный всем этим, я вернулся к столу, и попытавшись сесть на него, ушиб о него ногу. Но затем я вспрыгнул на стол, затратив на это такое усилие, как если бы поднимался на одну ступеньку лестницы в общежитии колледжа. Само движение получилось совсем другим. Гравитация была меньше, чем должна была быть. Значит, эта планета меньше Земли, и, судя по величине Солнца, ближе к нему.

И одет я был по-иному. Охотничьи ботинки, меховая шапка и тяжелая одежда исчезли. Я был одет в нечто вроде красноватой туники с каким-то желтым поясом. Несмотря на все приключения в лесу, я был чист. Значит, меня вымыли. На пальце правой руки находилось красное кольцо с символом "К". Я был голоден. Сидя на столе, я попытался понять все это, что мне никак не удавалось. Как ребенок на огромном заводе или складе, я не мог понять, что за вещи меня окружают, что я испытываю.

Вдруг одна из панелей в стене убралась внутрь, и в комнату шагнул высокий рыжий мужчина лет сорока пяти, одетый так же, как и я. Я не знал, что и подумать. Этот человек на вид был землянином. Он улыбнулся, подошел ко мне, и, положив руки мне на плечи, сказал:

– Ты мой сын, Тэрл Кэбот.

– Да, я – Тэрл Кэбот, – сказал я.

– Я твой отец, – сказал он.

Мы обменялись рукопожатием, и этот привычный жест успокоил меня. Я был удивлен тем, что безоговорочно поверил тому, что этот человек не только землянин, но и мой пропавший отец.

– Как мать? – спросил он.

– Умерла уже много лет назад.

– Из всех них я любил ее больше всего, – сказал он, повернулся и отошел к стене, чтобы скрыть свое потрясение от этого известия. Я не хотел сочувствовать ему, но не смог сдержаться, за что разозлился на себя. Разве он не бросил меня и мою мать? И как просто сказал он "из всех них", кто бы они не были! Я не хотел знать этого.

Но, не смотря на все это, мне захотелось подойти к нему, взять его за руку, коснуться его. Я чувствовал родство с ним, с его горем. Глаза мои затуманились. Во мне поднялось что-то, какие-то болезненные воспоминания, до сих пор молчавшие – воспоминания о женщине, которую я едва помнил, ее красивое лицо, руки, успокаивающие проснувшегося среди ночи ребенка. И кроме ее лица я вспомнил еще одно.

– Отец, – сказал я.

Он выпрямился, пошел навстречу мне через комнату. Невозможно было сказать, плакал он или нет. В глазах его была горечь и печаль, и мои жесткие чувства смягчились. Глядя в них я с радостью понял, что есть хотя бы один человек, любящий меня.

– Сын мой, – сказал он.

Мы встретились на середине комнаты и обнялись. Я плакал, и он тоже, и мы не стыдились друг друга. Позднее я узнал, что и в этом мире сильные люди могут переживать, и что лицемерная хладнокровность тут, как и в моем мире, не в почете.

Наконец, мы разжали руки.

– Она будет последней, – сказал он. – Я не имел права позволять ей любить меня.

Я промолчал.

Он почувствовал мои мысли и сказал:

– Спасибо за подарок, Тэрл Кэбот.

Я удивился.

– Пригоршня земли, – сказал он – пригоршня моей родины.

Я кивнул, не желая отвечать ему.

Я хотел, чтобы он сам рассказал мне о тысячах неведомых мне вещей, раскрыл все тайны.

– Ты голоден, – сказал он.

– Я хочу знать, где я, и что я здесь делаю.

– Конечно, но сначала ты должен поесть. – Он улыбнулся. – Когда ты утолишь свой голод, я поговорю с тобой.

Он дважды хлопнул в ладоши, и панель снова отошла в сторону. К моему удивлению в комнату вошла девушка, немного моложе меня, с белокурыми волосами, в безрукавке из сшитых диагональю полос ткани и короткой – выше колен – юбке. Она была босиком. Когда ее глаза встретились с моими, я увидел, что они голубые. Единственным ее украшением была светлая металлическая полоска, которую она носила как воротник. Она вышла так же быстро, как и вошла.

– Ты можешь получить ее вечером, если захочешь, – сказал отец, едва обратив на нее внимание.

Я не совсем понял, что он имел в виду, но сказал "нет".

По настоянию отца, я стал поглощать пищу, не отрывая от нее глаз, едва чувствуя вкус еды, простой, но превосходной. Она напоминала дичь, а не мясо домашнего животного, и была поджарена на костре. Хлеб был еще теплым, фрукты – виноград и что-то еще – были свежими и холодными как горный снег. Вино тоже было великолепным. Позже я узнал, что оно называется ка-ла-на. Пока я ел и после еды, мой отец рассказывал мне:

– Мир этот называется Гор. На всех языках планеты это слово означает Домашний Камень. – Он остановился, заметив мое удивление. – Домашний Камень – повторил он. – Именно так. В селах этого мира каждая хижина возводилась вокруг плоского камня, помещенного в центре круглого цилиндра. На нем вырезался родовой знак и он назывался домашним камнем. Это был, вообще говоря, символ суверенности, и каждый крестьянин в своей хижине был суверенен.

– Позже, – продолжал отец. – Домашние Камни появились у деревень, а впоследствии и у городов. В деревне Домашний Камень помещался обычно на рынке, а в городе – на вершине самой высокой башни. Естественно, со временем он приобрел мистический символ и стал возбуждать те же чувства, что земляне испытывают при виде своего знамени.

Отец встал и зашагал по комнате. Глаза его странно блестели. Конечно, причиной было сказание о Домашнем Камне Гора, чьи корни затерялись в веках, которое говорило о том, что домашние камни должны стоять, ибо это дело чести, а честь уважается во всех законах.

– Эти камни, – продолжал отец, – различны по цвету и размерам, многие из них украшены сложной резьбой. Некоторые большие города имеют Домашние Камни небольшого размера, но невероятной древности, сохранившиеся с того времени, когда город был просто деревней или гордым замком.

Отец остановился возле узкого окна и взглянул на холмы.

Помолчав он заговорил снова:

– Место, где человек устанавливал Домашний Камень, по закону считалось его собственностью. Хорошие же земли защищались мечами сильнейших землевладельцев местности.

– Мечами? – спросил я.

– Да, – сказал отец, как будто в этом не было ничего невероятного, и улыбнулся: – Тебе еще много придется узнать о Горе. Существует, если можно так выразиться, иерархия Домашних Камней, и два воина, которые перережут друг другу глотку за клочок плодородной земли, будут сражаться бок о бок не на жизнь, а на смерть, в бою за Домашний Камень их деревни или города, где они живут.

Как-нибудь я покажу тебе свой собственный Домашний Камень. В нем есть пригоршня земли, которую я принес с собой, придя в этот мир, – давным-давно. – Он пристально посмотрел на меня. – Я сохраню и ту пригоршню, которую принес ты. Когда-нибудь она будет твоей, – глаза его затуманились. – Если ты сумеешь заслужить Домашний Камень.

Я встал, глядя на него.

Он отвернулся и как бы погрузился в мысли.

– Мечта каждого завоевателя или государственного деятеля – заполучить Главный Домашний Камень планеты, – помолчав, продолжил он, не глядя на меня. – Говорят, такой камень есть, но он хранится в священном месте и является источником силы Царствующих Жрецов.

– А кто это такие?

Отец тревожно взглянул на меня, будто он сказал больше, чем хотел. Мы оба замолчали.

– Да, – сказал он наконец. – Я должен рассказать тебе о Царствующих Жрецах. – Он улыбнулся. – Но позволь мне рассказать об этом в свое время, чтобы ты лучше понял. – Мы снова сели за стол и отец спокойно и обстоятельно рассказал мне всю историю.

Рассказывая, отец часто называл Гор двойником, позаимствовав название у пифагорийцев, первыми высказавших мнение о существовании такой планеты. Странно, что наше солнце на языке Гора называется Лар-Торвис, что означает Центральный Огонь, другое пифагорийское выражение, использовавшееся, правда, не для солнца, а для другой планеты. Чаще солнце называют Тор-ту-Гор, что означает Свет над Домашним Камнем. Позже я узнал, что существует секта, поклоняющаяся солнцу, но численность ее была незначительна по сравнению с теми, кто поклонялся Царствующим Жрецам, которые, кем бы они ни были, стяжали славу богов. В сущности, они стали наиболее древними божествами Гора, и во время опасности молитва, обращенная к ним, могла слететь с уст даже храбрейшего человека.

– Царствующие Жрецы бессмертны, – говорил отец, – по крайней мере, так думает большинство.

– И вы тоже? – спросил я.

– Не знаю. Может быть.

– Что это за люди?

– Скорее боги.

– Вы это серьезно?

– Да, – сказал он, – разве существо, обладающее бессмертием, безграничной силой и мудростью, нельзя назвать богом?

Я промолчал.

– Я лично считаю, – продолжал он, – что Царствующие Жрецы – это все же люди, такие же как и мы, или гуманоидные существа, обладающие наукой и технологией настолько далеко ушедшими от нашего уровня знаний, насколько двадцатый век ушел от средневековья.

Это предположение показалось мне разумным, ибо я с самого начала считал, что существуют силы и разум, настолько отличающиеся от того, что я знал, насколько мы отличаемся от инфузории.

Даже технология коробки с ее замком с отпечатком пальца, дезориентация моего компаса, корабль, прилетевший за мной и доставивший меня, лежащего в анабиозе, в этот странный мир, свидетельствуют о невероятном уровне цивилизации.

– Царствующие Жрецы, – сказал отец, – воздвигли священное место в Сардарских горах и дикую пустыню, закрывшую путь людям. Оно считается большинством людей табу. Никто еще не вернулся с этих гор, – глаза отца приняли странное выражение, как бы блуждая где-то вдали, видя то, что он предпочел бы забыть. – Идеалисты и мятежники разбивались о ледяные отроги гор. Чтобы достичь их, нужно идти пешком. Животные тут бесполезны. Некоторые бунтовщики и беглецы, пытавшиеся найти в них убежище, были найдены на равнине в виде кусков мяса, брошенных с невероятной высоты.

Я сжал металлический кубок. Вино всколыхнулось и мое отражение в нем раздробилось на тысячи осколков. Затем поверхность снова успокоилась.

– Иногда, – сказал отец, все еще с отсутствующим видом, – люди, которые достаточно пожили или стары, идут в горы, чтобы найти секрет бессмертия. Если они и находят его, то некому это подтвердить, ибо никто из них не вернулся в города Башен. Кое-кто думает, что такие люди со временем сами становятся Царствующими Жрецами. Я считаю, правда это или нет, – впрочем как и большинство легенд – что смерть – это ключ к секрету Царствующих Жрецов.

– Вы этого не знаете, – сказал я.

– Нет, – согласился он.

Отец рассказал мне несколько легенд о Царствующих Жрецах, и я понял, что до какой-то степени они верны, а именно, что Царствующие Жрецы могут разрушать и завладевать всем, что пожелают, и что они на самом деле божества этого мира. Считалось, что они знают обо всем, что происходит на планете, но не придают этому никакого значения. До отца доходили слухи, что они совершенствуются в своих горах, и, медитируя, не могут обращать внимания на беды и радости нашего мира, незначительного для них. Они были, иначе говоря, устранившимися богами, присутствующими, но отдаленными, не беспокоящимися о делах смертных по эту сторону гор. Это предположение о достижении святости показалось мне не слишком соответствующим судьбам тех, кто пытался проникнуть в горы. Мне трудно было понять какого-либо из этих теоретических святых, отрывающегося от своей медитации, чтобы сбросить непрошенных пришельцев на равнину.

– Есть только одна область, – сказал отец, – к которой Царствующие Жрецы испытывают наибольший интерес – это техника. Людей, живущих ниже гор, ограничивают избирательно. Например, военная техника ограничена настолько, что наиболее мощное наше оружие – самострел и копье. Далее, запрещены механические устройства передвижения, приборы связи, радары, сонары и прочая подобная техника, широко распространенная на нашей родной планете.

С другой стороны, ты узнаешь, что в освещении, строительстве, сельском хозяйстве и медицине, например, смертные, то есть люди, живущие ниже гор, достигли значительного прогресса. Ты удивишься, увидев, какие провалы есть в нашей технике – не смотря на Царствующих Жрецов. Тебе сразу придет в голову, что должен же был кто-нибудь на этой планете придумать такие вещи как винтовка и бронемашина.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю