Текст книги "Страна клыков и когтей"

Автор книги: Джон Маркс

Джон Маркс
Страна клыков и когтей

Тревору Нельсону

 
Давши обет и почтивши молитвами племя умерших,
Взял я барана с овцой и над самою ямой зарезал.
Черная кровь полилась. Покинувши недра Эреба,
К яме слетелися души людей, распрощавшихся с жизнью.
Женщины, юноши, старцы, немало видавшие горя,
Нежные девушки, горе познавшие только впервые,
Множество павших в жестоких сраженьях мужей, в нанесенных
Острыми копьями ранах, в пробитых кровавых доспехах.
Все это множество мертвых слетелось на кровь отовсюду
С криком чудовищным. Бледный объял меня ужас. Тотчас же
Я приказание бывшим со мною товарищам отдал,
Чтоб со скота, что лежал зарезанный гибельной медью,
Шкуры содрали, а туши сожгли, и молились бы жарко
Мощному богу Аиду и Персефоне ужасной.
 

Гомер. Одиссея, Песнь Одиннадцатая [1]1
  Перевод В. Вересаева.


[Закрыть]

Всем, кого это касается

В приятном предисловии к безрадостному документу хочу принести благодарность ряду лиц. Не сомневаюсь, что выражу мнение всего комитета, сказав, что моя благодарность Эдду Сэксби не знает пределов. Его непоколебимая уверенность поддерживала корпорацию «Омни» на протяжении самого тяжкого периода за все мои сорок лет в тележурналистике. Хотя десятки редакций теленовостей перестали существовать в прежнем виде, нам удалось пережить крах устаревшей концепции, который, слава Богу, подарил многим из нас летние домики, отпуска во Франции и образование нашим детям. Не без потерь, но мы удержались. Умело и вовремя произведенное Эдом преобразование основополагающих принципов и его поразительная деловая жилка в сочетании с предвидением будущего программы в эпоху, когда сама концепция «новостей» уже не отвечает традиционному определению, позволили нам выстоять, тогда как наши конкуренты один за другим пали под гнетом финансового давления, судебных исков и, в случае нашего главного соперника, почти необъяснимых ошибок менеджмента. Эд Сэксби заслуживает всяческой благодарности, и потому предлагаемый вам документ, составленный, согласно его пожеланиям, в духе доклада в Конгресс об атаке террористов 11 сентября 2001 года, посвящается ему.

Мой подход достаточно прост. Не отказываясь от въедливости и непредвзятости «Доклада о событиях 9-11», я избрал альтернативную стратегию. «Доклад о событиях 9-11» линейно излагает факты и потому в самом прямом смысле выступает наследником великих реалистических романов девятнадцатого века, являя собой толстовское повествование о национальном бедствии. В основе этого реализма – большой объем документального и изобразительного материала, даже в неточных деталях проливающего свет на самые темные моменты истории. Мне в подобной роскоши отказано. Хотя в нашем случае имеются документы (весьма тревожные) и хотя в некотором отношении я счел их подходящими для выстраивания хроники событий, пробелы в них весьма глубоки. Мне показалось, что много логичнее будет составить рассказ, так сказать, опираясь на обрывки достоверной информации, которые придадут ему атмосферу реальности. Я имею в виду отрывки из писем по электронной почте и дневниковые записи, а также стенограммы разговоров и важные меморандумы. Признаюсь, что ради возможно более полного освещения событий я опирался также на мои личные знания о местах и людях. В 1980-х годах я некоторое время работал продюсером в «Часе», где познакомился со многими участниками описываемой драмы, и, что важнее, у меня были деловые контакты с мисс Эвангелиной Харкер, которая около года выполняла обязанности моей личной ассистентки до того, как Остин Трота взял ее к себе ассистентом продюсера «Часа». В основу моей версии случившегося легли имеющиеся в моем распоряжении документы и личные знакомства.

Под конец предлагаю вам сделать собственные выводы относительно успеха моего предприятия. Но перед тем как вы прочтете настоящий документ (что я предлагаю сделать вам незамедлительно), я должен всецело извиниться, что принял одно последнее решение без предварительного согласования с соответствующими инстанциями. Мне очень и очень жаль, что приходится сопровождать документ сообщением о таком решении. Эд в особенности заслуживает лучшего. Но после долгих месяцев ужаса и горя я измучен. Думаю, вы поймете, что доклад я составил с тем, чтобы ни в коем случае не бросить тень на «Омни». Пожалуйста, не обращайтесь к моей семье ни за разъяснениями, ни с предложениями помощи. Обо всех земных нуждах я уже позаботился.

Искренне ваш

Джеймс О'Мейли

Старший вице-президент отдела кадров

Вещательная сеть «Омни Ньюс энд Энтертейнмент»

Книга I
КАТАЛИЗАТОР ПЕРЕМЕН

1

С чего начать мой отчет? Вероятно, уместна будет случайная отправная точка, чтобы разом окунуться в рассказ. Накануне моего отъезда в Восточную Европу Роберт сделал мне предложение. Мы поженимся в начале следующего лета. Венчание пройдет в церкви святого Игнатия Лойолы, прием – в ресторане «Вейв-хилл». Как только я вернусь, предстоит долгая кампания по организации праздника, чтобы он прошел как можно цивилизованнее. Нельзя оттолкнуть, разъярить или ущемить родных ни с той, ни с другой стороны. Затем проблема с числом гостей. Учитывая, что мест на приеме будет лишь сто пятьдесят, я уже приступила к неприятным переговорам по поводу списка приглашенных, исходя из принципа, унаследованного от мамы: неженатые и незамужние гостей на свадьбу не приводят. «Нет кольца, нет молодца», – как она говорит.

Предстоит обсудить музыку, угощение и клятвы. Роберт хочет стандартный джаз, я предпочла бы остинский оркестр «хонки-донки». Это одна из ситуаций, когда мое техасское воспитание выводит Роберта из себя, даже смущает. По большей части он держится противоположного мнения, красуясь моим более или менее экзотическим происхождением эдакой «нефтяной дочери». Угощение, разумеется, станет предметом разногласий. Будучи прославленным кондитером одного из лучших ресторанов города, Роберт уже выдвинул определенные требования к свадебному торту и проявляет кухонный деспотизм всякий раз, когда я заговариваю о меню. Он отверг какие-либо копчености, хотя я четко дала понять, что хочу, чтобы на репетиционный обед привезли грудинку и ребрышки из моего обожаемого «Барбекю» в центральном Техасе. И даже сейчас, в четырех тысячах миль от Нью-Йорк-сити, у меня голова идет кругом при мысли о том, сколько еще копий придется сломать до следующего июня. Его семья, самые неортодоксальные евреи, каких я только знаю, внезапно возмутились, услышав про венчание, а мои решительно неверующие родные зашептались о предварительном крещении. Но в свете нынешних обстоятельств мне следует думать о хорошем. Все замечательно. Даже великолепно.

Роберт застал меня врасплох. Мы сидели в «У румына Сэмми», куда ходили на первое свидание, и он попросил клавишника сыграть «Розу Сан-Антонио» для его дамы из Техаса. Клавишник вложил всю душу. Мы заказали рубленую печенку с подливой и жареные на сковороде стейки на длинной косточке – по виду такое мясо напоминает топор. В целом счастливый вышел обед, если не считать некоторой неловкости из-за подарка, который Роберт недавно привез мне из Амстердама. Скажу лишь, что это были несколько комплектов эротичного нижнего белья (ничего подобного я в жизни не видела и сама бы никогда не выбрала), включая хитроумную штуковину из материала, который обычно ассоциируется с верховой ездой. Я выразила легкое, но игривое удивление столь неожиданным поворотом событий, на что Роберт надулся и сказал, что пошлет все назад через Атлантику самолетом, и чтобы я выбросила это из головы, и что он совершил ужасную оплошность. Мне стало совестно. Больше мы к этому не возвращались.

За молочными коктейлями он спросил, беспокоюсь ли я из-за Румынии. Я ответила, что мне приснился тревожный кошмар, связанный с докладом Прайса Уотерхауса о Трансильвании. В моем сне перед глазами у меня бежали строчки, и все они гласили одно и то же: «ПРОПАВШИЕ БЕЗ ВЕСТИ В КРУПНЫХ ГОРОДАХ». Роберт предположил, что я слишком доверяю стереотипам, а я парировала, что понятия не имею, в какой стереотип укладывается Румыния. Словно по подсказке он достал голубую шкатулочку.

Я догадалась. Но… Неужели это правда? Открывала я ее с предвкушением. Блеснуло кольцо, а в нем – продолговатый бриллиант в двадцатичетырехкаратном белом золоте. Я дала ответ. Сэмми зашептал в микрофон: «Одна гойка, один жид, одна любовь». Все захлопали. Я всплакнула. Роберт заказал машину, и мы поехали ко мне, где я упаковала кое-какие вещи, включая самую безобидную из амстердамских штучек, а после – в отель «Мэритайм». Роберт меня знает. Я ничего не люблю больше, чем после душа завернуться в махровый халат, открыть бутылочку «Грей гуз» из мини-бара и посмотреть голливудский боевик. После трех лет на жалком окладе ассистента продюсера в «Часе» именно так я представляю себе верх разврата.

Семьдесят два часа спустя в понедельник я вылетела в Румынию. Из-за турбулентности я не спала в самолете. Как выяснилось позднее, на меня обрушился исключительный водопад напастей с багажом. Из пачки в шесть блокнотов половина в дороге исчезла. Ну кто станет красть из багажа блокноты? Все, кроме одной, шариковые ручки пересохли. Сколько я их ни трясла, сколько ни чиркала ими по всем доступным поверхностям, выходили лишь бесцветные отметины. Интернет-связь в бухарестском отеле работала, но модем на выданном мне лэптопе не включался. Я взяла с собой слишком мало тампонов. Следовало прихватить и собственную туалетную бумагу.

Кольцо служило мне утешением, но лучше бы оно осталось в Америке. В аэропорту и после, в вестибюле отеля, слонялись всякие сомнительные личности. Перед таможней я повернула кольцо камнем внутрь, чтобы бриллианта не было видно, но таможенник рассматривал мой палец так, будто я пыталась его обмануть. После я убрала кольцо в карман брюк. Роберт умолял оставить его дома, но я не послушалась. Вслух я бы в этом не призналась, но просто не нашла в себе сил с ним расстаться. Ничего не могла с собой поделать. Роберт очень бы такому удивился. Он считает, раз я выросла в богатой семье, кольцо не произведет на меня большого впечатления, но как же он ошибается! Этот камень означает, что теперь я принадлежу к чему-то большему, нежели только я, и я чувствую свою связь с поколениями далеких предков, чья кровь течет в моих жилах – венецианцев и дублинцев с материнской стороны и сложными судьбами в генеалогии отца. Две ветви его семьи столкнулись друг с другом в последнем противостоянии на земле Соединенных Штатов: исконные ее жители, индейское племя, из которого была родом его бабка, сражались с маршалами США, один из которых был предком его отца. И все-таки десятилетия спустя все они слились в одну семью, в одного человека, это примирение я вижу моем отце и думаю о том, какие старые и кровавые, но уже не болезненные семейные тайны привнесет в нашу общую генеалогию Роберт, и о наших будущих детях и о том, как однажды их дети будут вспоминать наши такие, казалось бы, непримечательные жизни. Если Роберт узнает про эти потаенные мысли, то, возможно, решит, что со мной не все ладно, поэтому я ими с ним не делюсь. Как говорит мой отец, «в самых важных вещах полезно думать своим умом».

2

Как передать мои первые впечатления от Румынии? А ведь собирать первые впечатления – моя работа. В обязанности ассистента продюсера самой успешной новостной программы в истории американского телевидения входит подыскивать подходящие для эфира сюжеты, оценивать их с точки зрения убедительности и развлекательности. Один мой коллега зовет меня «самураем нежареных сенсаций». Здравым смыслом я пользуюсь, как ножом, чтобы отделить потенциальный сюжет от мимолетного курьеза. История может быть чистейшей правдой, но если ее нельзя хорошо подать, истина не имеет значения. В данном случае от меня требуется встретиться с неким господином по имени Йон Торгу, румыном, который считается видной фигурой в мире восточноевропейской организованной преступности. Моя задача была троякой. Подтвердить его личность. Рассмотреть его заявления. Оценить его привлекательность. И крайне важно выяснить, говорит ли он по-английски – в моей программе ненавидят субтитры. Как в Америке вообще.

Мне надо многое предусмотреть. Если его история потянет на сюжет, мы скоро вернемся со съемочной группой. Мне нужно подыскать места съемок: понадобятся панорамы Румынии и характерные сценки, которые проиллюстрируют ключевые моменты о культуре, экономике, политике и прошлом страны. Дурнота от тяжелого перелета проходила, и я рассматривала открывающиеся из окна машины виды. Поначалу казалось, что эта автострада может находиться где угодно в Восточной Европе: привычные международные бренды («Кока-Кола», «Кэдбери», «Самсунг» и другие) раскинулись над некогда коммунистической страной колодой капиталистических карт; щиты и столбы заполонили множество строительных площадок, лишь недавно расчищенных и выглаженных бульдозерами. На шоссе реклама «Кока-Колы» – лошадь тянет повозку, и плакатная хохотушка в бикини занесла бутылку над бородачом с вожжами в руках, который смотрит на проезжающие машины с явным беспокойством. «Ключевой кадр, – подумала я. – Контраст старой и новой Румынии». Я пометила его в блокноте.

Около десяти утра, а воздух уже тяжелый от выхлопов. Водитель опустил окно и закурил. Шоссе из аэропорта перешло в аллею, прорезавшую густые липовые рощи, за деревьями мелькали старые виллы за желтыми стенами. Скользнула мимо колокольня с выбитыми стеклами, с купола поднялась стая жирных черных птиц. Вверх по стене ползла свастика-граффити. Женщина выбивала коврик о бордюр, и наша машина едва не задела ее бампером. Женщина заорала на водителя, тот выругался в ответ. Аллея влилась в круглую площадь, над которой высилась копия парижской Триумфальной арки – только эта была втрое больше оригинала, точь-в-точь гриб-мутант, разросшийся на жаре. В тени арки бродила стая исхудалых собак. Я сделала еще пометку: животных можно использовать как метафору разложения общества. Любая мысль требует иллюстрации. Говоришь «корова» – показываешь корову. Среди деревьев впереди блеснуло золото – позолоченные луковки куполов православной церкви, и мы въехали в очаровательный старинный район замысловатой лепнины и мансардных крыш. Когда-то Румыния считалась Парижем Востока, улицы пестрели дорогими бутиками, в которые входили красавицы. В съемочной группе у меня сплошь мужчины, они свой шанс не упустят, а у меня будет излишек метража с длинными ногами и высокими грудями. Но вскоре призраки красавиц прошлых времен растворились в строительной пыли у нас за спиной – мы пересекли загнанную в бетон реку и свернули в муравейник построенных диктатором многоквартирных домов. Еще квартал, мы миновали огромную и голую бетонную площадь, свернули за угол… и тут меня ожидал шок. Я села прямее. Мне показалось, после смены часовых поясов меня подводит зрение.

Он маячил впереди точно мираж, этот старый дворец диктатора, незавершенный на момент его смерти, гигантский мраморный куб, водруженный на естественный холм. Из-за размеров он казался неестественным, непрактичным. Я даже не взялась бы гадать, сколько там комнат, только нацарапала указания для будущей съемки. Надо будет подняться над ним. Придется нанять вертолет, черт побери. Сейчас во дворце заседало демократически избранное правительство Румынии, но само строение (каждая сторона той же высоты и ширины, что и три остальных) сводило на нет саму идею парламентов, партий и премьер-министров. Улица уперлась во дворец, и, развернувшись, такси въехало на изогнутую подъездную дорожку здания поменьше, но все равно массивного. Мне предстояло жить напротив дворца.

– Ваш отель, – объяснил мне молчавший всю дорогу шофер, прочтя в моих глазах тревогу. – Раньше тут было министерство обороны.

Швейцары в алой форме и золотых позументах забрали мои сумки и провели меня в мраморный вестибюль, вполне подошедший под самый большой на свете мавзолей. Потолок, терявшийся где-то в вышине четвертого этажа, поддерживали колонны диаметром с пляжные домики. За ними поднимались вверх две мраморные спиральные лестницы, уводя – как водопады – на второй и третий этажи, где журчала фортепьянная музыка и, предположительно, болтали гости. По вестибюлю металась небольшая армия перепуганных служителей, толкая и дергая людей и вещи. Впрочем, не меньше было и других: затянутые в темные костюмы, настороженные, они держали рации у рта, прижимали к уху наушники. Не успела я добраться до стойки портье, как ко мне подкралась, покачивая бедрами, девушка в красном платье с разрезом до бедра и протянула поднос с высокими бокалами: апельсиновый сок или шампанское от администрации отеля. До полудня было еще далеко, но я взяла шампанское. И подняла в тосте бокал.

Девушка была молоденькой, наверное, ей и двадцати нет. Мужчины в вестибюле провожали ее глазами, меня они тоже рассматривали. Я довольно высокая и в меру фигуристая. Один мой бойфренд как-то попытался сделать мне комплимент, сказав, что у меня тело богини-матери, меня эта идея обидела, ведь так называют хипушных девчонок, которые ходят без лифчиков в платьях мешком. Я не мать-земля, но формы у меня что надо, пусть одна я так говорю. У меня темные кудрявые волосы, которые я каждое утро выглаживаю феном, поэтому большинство моих знакомых даже не знают, что они вьются. Мои темно-карие глаза, которые мама в детстве сравнивала с шоколадными чипсами, обрамлены длинными ресницами, а припухшей верхней губы я когда-то смущалась. Все твердят, что мне следует попробовать выступать в эфире. Мол, камера меня любит. Но я камерам не доверяю. Не люблю чьих-то пристальных взглядов, будь то мужчина или объектив.

Девушка в красном горестно посмотрела на меня. Я отдала ей пустой бокал. Слава Богу, подумалось мне, я тут ненадолго.

Весь день я проспала, а вечером позвонила моему боссу, продюсеру Уильяму Локайеру, чтобы сообщить о прибытии. Я призналась, что мне не по себе. Ответом на мои слова стало долгое глумливое молчание, потом он сказал:

– Попробуй провести месяц в Ираке. Тогда поговорим.

Надо рассказать кое-что о человеке по имени Уильям Локайер, о моем боссе. Он ведет себя, как особа королевской крови в изгнании, и я единственная его подданная, прислуга, у которой никогда не хватает духа дать ему отпор. Он считает меня безмозглой богатой девчонкой, которая убивает время до замужества и детишек.

Я глупо взбунтовалась:

– Хочешь, чтобы я подыскала тебе сюжет в Ираке, Билл? Встретимся в Багдаде?

– Будет ли у тебя еще работа, когда вернешься в Нью-Йорк? Вот в чем вопрос.

– Стим довел меня до паранойи, – попыталась я переложить вину на чужие плечи.

Я имела в виду моего друга, ассистента Стимсона Биверса, который завидовал моей командировке. Перед отъездом Стим меня отчитал. Сказал, что я тонкокожая, что мое негативное отношение к Локайеру говорит о моем творческом кризисе, и отчасти был прав: профессиональный кризис и эйфория после помолвки – не самое лучшее сочетание. Я очень старалась отвертеться от этого задания.

Утром в день отъезда (это было в понедельник, после предложения Роберта) я рассказала о своих планах Локайеру, объяснила, что мне нужно готовиться к свадьбе, что приготовления обширные. И очень деликатно предложила самому слетать вместо меня в Румынию. Поздравив, он сказал, что мои матримониальные планы не имеют никакого отношения к теленовостям, и неразумно просить других делать за меня мою работу, и в офисе полно неотягощенных семьей молодых людей, которые с радостью полетят в Румынию, стоит только попросить. Я едва не уволилась. Оба мои наперсника – Стим и мой дорогой друг Иэн – призывали к благоразумию. Стим сказал, что репортаж из Румынии позволит мне окунуться в сто лет истории вампирского жанра в кино. Этим он меня рассмешил. Стим живет и дышит кино. Он считает, что нравственность – это любить режиссера Сэма Пекингпа и есть соленые соевые бобы. Смерть для него целлулоидна, как и все остальное. Он не видит весьма существенной разницы между реальной страной Румынией и вампирскими фильмами, которые про нее сняты. Я иногда зову его Стим-улякром.

– Минутку.

Локайер зажал рукой трубку. По всей видимости, в комнату кто-то вошел. Я услышала приглушенные голоса. Снова раздался голос Локайера.

– Еще один из твоих дружков, чудо-мальчик Иэн. Я все ему передал, и ему есть что сказать о тех, кто слушает байки Стимсона Биверса.

Я была рада услышать голос Иэна.

– Привет, Лина.

– Помоги мне, Иэн.

– Стим круглый идиот и мерзавец. У тебя все будет в порядке.

– Правда?

– Правда. И еще кое-что. Это Румыния. Там мужики всегда на взводе и умеют повеселиться. Думай о хорошем. Пусть это будет последний загул перед тем, как окажешься под пятой у пирожника. Мне пора бежать.

Снова взял трубку Локайер.

– Найди мне преступника, милочка.

Я не могла заснуть. Встала задолго до рассвета и, пододвинув стул к окну, долго смотрела на дворец через улицу. Прожекторов я не заметила, но сами стены светились, словно в камне был фосфор. Взошло солнце, и дворец уставился на меня тысячей розовоглазых окон. Я больше не могла выносить сидения в четырех стенах. Надев синие летние брюки, накрахмаленную белую блузку и будничные шпильки, я пошла искать пункт проката машин при отеле. На вечер у меня была назначена встреча в трансильванском городке Пойана Брасов с человеком по имени Олестру, связником с королем преступного мира. Мне хотелось выехать заранее.

Притаившийся в тени спиральной лестницы, пункт проката машин открывался только в десять. Я поднялась на один этаж в бизнес-центр, откуда отправила письмо по электронной почте Локайеру, заверяя, что справлюсь с заданием. Еще пару часов в Нью-Йорке никто не проснется, поэтому звонить нет смысла. Большим искушением было разбудить Роберта, но тогда я покажусь слабой и зависимой. Чем скорее я выберусь из Бухареста и займусь настоящей работой, тем лучше.

Ресторан на втором этаже был неприятно переполнен иностранцами, в основном бизнесменами: немцы в мандариново-оранжевых и розовато-лиловых костюмах чересчур громко смеялись, японцы совещались шепотом над разложенными страницами – сплошь мужское сборище, если не считать одинокой женщины, которую я сразу заметила. Она могла быть только американкой. Волосы у нее были забраны в хвост, перетянутый желтой, как одуванчик, резинкой. На ней была рубашка из розовой «рогожки» и сандалии. Даже от входа я обратила внимание, что лака на ее ногтях нет. С виду моих лет, около тридцати. И вообще, она внешне походила на девчонок, с которыми я ходила в школу.

Она тоже заметила меня. Или точнее заметила кольцо. На бриллиант она уставилась так, будто он нашептал ей что-то на ухо. Мой новый лучший друг, сказала я самой себе.