Текст книги "Айболит из Алабамы. Героические будни сельского ветеринара"

Автор книги: Джон Маккормак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

– Это «черная нога».

– Нет, молния.

– Пневмония.

– Отравление нитратами.

– Сердечный приступ.

– Отравление мышьяком.

Все это мне приходилось слышать и раньше, и каждый диагноз заслуживал внимания. Я обязан был принять к сведению каждую из прозвучавших версий, особенно удар молнии и отравление.

Водитель подал лимузин к воротам и вышел из кабины, очевидно, так и не заметив лежавшего на земле быка. Кинг Эбони лежал в середине загона. Казалось, он просто уснул, но ему уже не суждено было проснуться. Я не обнаружил следов борьбы и ни малейшей травмы, так же как и никаких признаков ядовитых растений или подозрительных емкостей. Шанс удовлетворить любопытство зевак был откровенно ничтожен, но я понимал, что мне придется прямо на месте провести самое тщательное посмертное исследование. Через час я изучил каждый орган быка, но не обнаружил ничего, что могло бы послужить причиной его смерти.

– На первый взгляд все в порядке. Я отправлю образцы в лабораторию, – сообщил я. – Ответ придет недели через две.

Как и ожидалось, владелец быка и остальные зеваки выразили неудовольствие, побросав на землю травинки и прутики, которые они нервно жевали в ожидании диагноза, а затем снова принялись пинать валявшийся в траве мусор. Джон, как заведенный, повторял слова, которые слышал от меня несколько дней назад:

– Он был самым здоровым быком в нашем округе! Вот как вы мне сказали, док.

Мне нечего было ответить. Оставалось только ждать результаты анализов.

Через неделю из лаборатории сообщили, что в сердечной мышце быка в большом количестве обнаружились саркоспоридии (Sarcocestis, микроорганизмы из рода простейших). Это отклонение было единственным. Мы с патологом долго теоретизировали и пришли к выводу, что такая плотность паразитов могла повлиять на работу сердечной мышцы и привести к развитию сердечной недостаточности. Одним словом, окончательного ответа мы так и не получили!

Смерть – неизбежный конец всего живого. И все же человеку трудно смириться с этой мыслью, особенно врачу, который обязан лечить больных и продлевать им жизнь, да если он к тому же только что объявил своего пациента самым здоровым в округе.

Смерть Кинга Эбони серьезно подкосила Джона. Больше он никогда не проявлял такого энтузиазма к разведению скота, поскольку – в этом я не сомневаюсь – нас с ним преследовала одна и та же мысль: наверное, мы просто замучили быка осмотрами.

Глава 28

Самое яркое происшествие, случившееся во время моей учебы в колледже, я до сих пор отлично помню. В тот день занятия проводились в лаборатории – нас обучали правильно фиксировать крупных пациентов. Я практиковался на одном из лабораторных животных и подвязывал ему хвост. Моим подопечным оказался вол средних лет, носивший кличку Леруа, прослуживший всю свою холощеную жизнь в ветеринарном колледже в должности морской свинки, которую толкали, тыкали и пальпировали будущие айболиты.

Моей задачей было привязать хвост, обеспечив его полную неподвижность, что позволяло облегчить и обезопасить процедуру осмотра и лечения животного. Во время работы не стоит забывать, что пациент вполне способен хлестнуть врача по лицу и ушам своим хвостом.

Некоторым коровам удается развивать такую меткость, что они в буквальном смысле выбивают стетоскоп из ушей зазевавшегося ветеринара. Понятно, коровы не приходят в восторг, если их пихают в бок назойливые незнакомцы, или докучают насекомые, однако, согласитесь, довольно трудно сосредоточенно слушать шумы в легких или кишечнике с помощью стетоскопа, когда вы поминутно рискуете получить хвостом по физиономии.

– Никогда не привязывайте бычий хвост ни к чему другому, кроме самого быка! – объявил нашей группе преподаватель, суровый, словно боцман.

Я слышал его слова, но, как видно, не придал им должного значения или не уловил истинного смысла этой премудрости.

Помнится, в тот сентябрьский день оводы были в ударе и изо всех сил отравляли нам с Леруа жизнь. Он все время пытался вырвать у меня свой хвост, тогда как я упорно упражнялся в технике его фиксирования. Один раз ему все же удалось освободиться и быстро шмякнуть меня по лицу.

Наконец я справился с веревкой, сделал безупречный узел, а потом, желая закрепить свое достижение, захлестнул свободный конец вокруг ближайшего столба изгороди и закрепил его скользящим узлом. Покуда я стоял, гордясь содеянным, запоздалый овод размером с колибри спикировал на Леруа и впился ему в спину. Старшекурсники отлично знали, что Леруа не одобряет, когда кто-нибудь прикасается к его спине. Ведь когда они были первокурсниками и, пытаясь подружиться с Леруа, почесывали ему спину, то получали в награду только шрамы от удара копытом или глубокие царапины от рогов.

Овод еще не успел как следует расположиться на спине Леруа, как тот начал бешено брыкаться, натягивая свой туго привязанный хвост; даже в этот момент до меня не дошло, что приближается трагедия.

Внезапно Леруа сделал мощный бросок влево, наступив на ногу задремавшему было студенту и отшвырнув другого прямо на желчного профессора, демонстрировавшего методы фиксирования задних конечностей в соседнем стойле.

Группа приостановила занятия, и все с большим интересом наблюдали за сценой, развернувшейся у изгороди. В этот самый момент по коровнику разнесся громкий звук, подозрительно напоминающий треск, с каким обычно разрываются джинсы. Челюсти присутствующих отвисли, воцарилась мертвая тишина, нарушаемая только свистом бешено вращающегося, заметно укоротившегося хвоста, принадлежавшего злополучному Леруа. Бросив взгляд на изгородь, я убедился, что ампутированный кончик болтается там, крепко привязанный моей веревкой.

– Все пропало, – подумал я, чувствуя, как меня охватывает горечь бессилия. – Хотя… мой узел-то не развязался.

Вновь взглянув на свою жертву, я увидел, как из обрубка с пугающей скоростью летит кровь. В одну секунду все были забрызганы, только самые сообразительные, успевшие отскочить назад, остались сравнительно чистыми.

Я медленно обернулся и заставил себя взглянуть на профессора. Как и следовало ожидать, он бросил свою возню с коровьими ногами. Его лицо исказила гримаса, красноречиво выражавшая крайнее возмущение. В тот момент я не сомневался, что меня исключат из колледжа, заставят ответить перед Обществом защиты животных и оплатить трансплантацию хвоста или стоимость протеза.

– Какой идиот это сделал? – рявкнул профессор. Он взмахнул рукой и перехватил хвост, зажав его, словно жгутом. – Говорите! Кто? Кто это сделал?

Несмотря на охватившую меня панику, я успел заметить, что мои однокурсники пустили в ход носовые платки, салфетки и даже штанины, лихорадочно пытаясь стереть пятна с очков, обложек новеньких учебников, тетрадей и роскошных арканов, – приобретенных некоторыми из студентов, желающими походить на ковбоев, – но только размазывали кровь. Их суровые лица дали мне понять, что обо мне думает коллектив. Я попытался покаяться и даже открыл было рот, но из горла вырвался лишь жалкий писк.

Мысленно представляя себе, как буду объяснять родителям свое внезапное возвращение после единственной недели учебы, я почувствовал, что у меня по спине побежали мурашки, шустрые, как чертенята.

Затем случилось необъяснимое. Почему-то профессор смягчился, словно его коснулась волшебная палочка.

– Неважно, кто это сделал, – произнес он уже спокойнее. – Одному из вас придется взять вон ту черную сумку, остановить кровотечение, очистить и забинтовать рану.

Чувствуя, как сердце колотится у меня в горле, я бросился за сумкой. Протянув ее профессору, я попытался сглотнуть, но мышцы отказывались работать – до такой степени у меня сжалось сердце.

– Вот как мы поступим, нужно нанести на рану немного этой желтой мази с антибиотиком, – неторопливо объяснял он. – Затем наложим шину и хорошенько прибинтуем этим широким пластырем.

Теперь хвост выглядел уже не так страшно. Да и старик Леруа, видимо, смирившись с происшедшим, взмахнул забинтованным обрубком с видом игрока, пробующего новую бейсбольную биту.

– Все в порядке, – спокойно повторил профессор, – пусть этот случай послужит вам хорошим уроком. Помните о нем, и никогда не привязывайте бычий хвост ни к чему, кроме самого быка!

В тот раз я избежал исключения и даже не завалил зачет, хотя надолго стал объектом жестоких насмешек со стороны моих сокурсников. Тогда же я решил, что никогда в жизни не повторю этой ошибки.

Однако несмотря на мое трепетное отношение к фиксированию хвоста, лет через двадцать история повторилась, хотя теперь я сам уже преподавал в ветеринарном колледже при Университете Джорджии. Мой коллега направил к нам захромавшего быка ангусской породы для постановки диагноза и лечения. Это был могучий чистопородный бык, причем весьма ценный, говорили, что он стоил не менее 25 тысяч долларов. Звали его под стать прочему – Черный Кот из Усадьбы. Прибытие быка в клинику колледжа было обставлено в соответствии с его высоким статусом, он с комфортом прикатил в огромном трейлере, больше напоминающем автобус, тащил его мощный шевроле последней модели. Трейлер был оснащен удобным спальным отделением для персонала, сопровождавшего быка в поездках на выставки. Даже самый большой привереда не остался бы равнодушным к такой роскоши.

Церемония выгрузки пациента на нашей стоянке, поросшей чахлой травой, оказалась не менее впечатляющей. Загнав трейлер прямо на траву, шофер распахнул двери, и Черный Кот неторопливо сошел на землю в сопровождении двух ковбоев (впрочем, может, это были актеры), наряженных в традиционные ковбойские костюмы, – чистые, без единого пятнышка, джинсы и рубахи. Складки на одежде имелись лишь в местах, предусмотренных ковбойским кодексом, видимо, за всю поездку они ни разу не присели. Их огромные белые шляпы не уступали по ширине лихо закрученным с помощью воска усам, напоминающим велосипедный руль. Я никогда прежде не видел ничего подобного, однако, судя по снимкам с ковбойского слета в Неваде, именно так и должны выглядеть настоящие ковбои в полном обмундировании. Я пытался сообразить, может ли ветеринар в таком наряде сопровождать в поездках быка, уж не говоря о хирургических операциях, которые приходится проводить, скорчившись позади животного в узком и грязном станке.

Едва коснувшись земли копытами, наш благоухающий шампунем пациент наклонил голову, широко разинул рот и захватил целый пучок травы. В то же мгновение старший из ковбоев, тот, усы которого были заметно пышнее, выхватил несчастную траву прямо из пасти и подверг быстрому осмотру. Удалив пару маленьких комочков грязи, он сунул ее обратно. Тем временем его помощник легкими щелчками сбросил пару пылинок с левой манжеты своей рубахи.

К этому моменту вокруг клиники уже собралась толпа. Клиенты со своими животными, персонал и даже прохожие останавливались поглазеть на живописную группу. Самые любознательные из студентов тоже выскочили на автомобильную стоянку, рассчитывая предложить свою помощь и таким образом превратить скучное корпение над учебниками в увлекательное практическое занятие.

Пока ковбои вели пациента к задней двери клиники, публика во все глаза разглядывала Черного Кота. Каждому – даже Рою, вездесущему городскому дурачку, – было очевидно, что животное довольно сильно хромает.

– Это левая передняя нога, – объявил Рой. – Наверное, он ее сломал или колено повредил и оно опухло.

Парень явно не страдал застенчивостью и охотно рассказывал публике, а особенно студентам-ветеринарам, каковы, по его мнению, причины, вызвавшие болезнь пациента. Частенько Рой давал советы и мне, особенно любил поговорить о проведении хирургических операций на животных, которых он не только никогда не видел, но даже и не подозревал об их существовании.

– Не думаю, – возразил я. – Достаточно посмотреть сзади, и вы увидите, что дело вовсе не в левой передней ноге. А каково мнение будущих врачей? Посмотрите, когда бык вздрагивает и вскидывает голову, какой ногой касается земли?

Ответ был уже готов.

– Правая задняя. Вероятно, повреждено копыто, поскольку в девяноста процентах случаев хромоты у коров причину следует искать именно на этом участке. Сначала нужно осмотреть копыто, затем подняться выше. Если это не копыто, то не исключено, что у него разрыв мениска или задней крестовидной связки. Но хруста в суставе не слышно, а заднее сухожилие не укорочено.

Я улыбнулся студентам. На мой взгляд, студенты не ошиблись в постановке первичного диагноза, хотя и опирались на знания, полученные из учебника. Следующий мой вопрос касался способа лечения.

– Нужно приподнять ему ногу и выяснить, нет ли инородного тела, затем исследовать твердую поверхность копыта, – сообщил один из студентов, которого, как видно, выбрали спикером.

– Каким же образом вам удастся приподнять такое громадное копыто? – ехидно поинтересовался я.

– Не знаю, – сознался спикер.

– Мы сделаем это самым простым способом, с помощью станка, – провозгласил я.

Через несколько минут мы поместили нашего покладистого пациента в станок и с помощью крепкой веревки подняли ему ногу. С полдюжины добровольцев, ползая на коленях, пытались опередить друг друга и высмотреть гвоздь или другое инородное тело, по нашему предположению застрявшее в тканях копыта. Ничего подобного мы так и не нашли, но когда случайно зацепили наружный палец, бык отдернул ногу, явно почувствовав резкую боль.

– Может быть, в подошве абсцесс, как вы считаете? – спросил я.

Большинство студентов согласно закивали головами. – Тогда поднимем его на стол и сделаем анестезию, затем вскроем абсцесс, поставим дренаж, а на здоровый палец – деревянный блок. Благодаря такому блоку он не будет испытывать боли при ходьбе, и поврежденная нога заживет скорее.

Занимаясь приготовлениями, я краем уха слушал, о чем говорили люди вокруг, и с удивлением узнал, что стоимость Черного Кота поднялась до 80 тысяч долларов, а через несколько минут достигла 125 тысяч. Потом цифры подпрыгнули еще выше. Мне всегда казалось странным, что цена животного растет пропорционально тяжести заболевания.

Мы надели на пациента шлейку и зафиксировали на специальном столе, стоявшем вертикально. Привязав, как полагается, голову и передние ноги быка, мы подвели ему под брюхо два широких ремня и перевернули стол в горизонтальное положение. Черному Коту не приходилось выбирать, поэтому он позволил нам перевернуть его вверх ногами, лишь пару раз вполсилы взревел. Ковбои встали у головы быка, поглаживая его лоб и бормоча ему в ухо что-то ласковое. На мой взгляд, переворачивающийся стол заслуживает первого места в списке приспособлений, когда-либо изобретенных человечеством. Разумеется, не каждый бык способен примириться с такой специфической позой, однако инъекция седативного препарата чаще всего облегчает эту задачу.

Через минуту все четыре ноги были зафиксированы с помощью веревок, и мы получили удобный доступ к поврежденному копыту. Наложив на ногу жгут, я ввел местный анестетик. Тем временем Черный Кот непрерывно молотил своим мощным хвостом, мне попадало то по ушам, то по голове.

– Может быть, кто-нибудь привяжет ему хвост? – обратился я к студентам, не отрываясь от осмотра ноги.

Все шло по плану. Хвост больше не болтался у меня перед носом, а бык не чувствовал боли. Я приступил к выскабливанию копыта на болезненном участке. Вскоре из проделанного мною отверстия начал вытекать зловонный гной, что вызвало бегство части наблюдателей. В результате дальнейшего выскабливания на подошве образовалась дыра, которую я стремился максимально расширить для хорошего дренажа.

Получив отверстие необходимого размера и обработав рану йодом, я приклеил к здоровому пальцу маленькую дощечку, дабы исключить соприкосновение больного участка с землей, затем высушил акриловый клей с помощью фена для волос. После чего осторожно забинтовал ногу марлевым бинтом, закрепил его пластырем, снял жгут и сделал быку инъекцию антибиотика.

Наконец стол перевернули в исходное положение, веревки развязали и Черного Кота повели прочь. Он шагал довольно неуверенно, поскольку впервые примерил обувь на каблуках, притом на одну ногу. На третьем шаге я услышал тот же самый громкий треск, который так поразил меня двадцать лет назад и чье-то «Ой-ёй-ёй!» в толпе, а секундой позже почувствовал, как капли крови попадают мне на лицо и очки. Нетрудно было догадаться, что произошло, даже не глядя на быка. Кто-то привязал прекрасный хвост Черного Кота к столу и забыл об этом, когда настало время его освободить.

– Какой идиот привязал хвост к столу? – услышал я собственный рев. – Кто? Кто это сделал?

Как и много лет назад, ответом было гробовое молчание, нарушаемое отдельными возгласами из толпы, разинувшей рты при виде столь стремительно укоротившегося бычьего хвоста. Сердце снова колотилось у меня в горле, как и в тот, первый, раз, казалось, его удары слышны в противоположном конце клиники.

– Черт, значит, это снова моя глупость. Но ведь я даже не прикасался к его хвосту.

Решившись наконец взглянуть на «укороченного» быка, я обнаружил, что он лишился почти двух третей своего хвоста, оставшись с коротким обрубком, едва пригодным, чтобы отгонять мух. Нужно было как-то объясниться с ковбоями, сопровождавшими моего пациента.

– Что сказать? – медленно, с усилием произнес я. – Привязав хвост к столу, мы допустили ошибку.

К моему огромному удивлению ковбои не стали кричать и горячиться, ни один из них не выхватил пистолет и не приставил его к неразумной голове ветеринара. Я засомневался, дошло ли до них, что хвост не отрастет снова. Наконец, главный пожал плечами:

– Не беспокойтесь, док. Что сделано, то сделано. Мы запаслись спреями от мух, поэтому хвост ему без надобности. Кроме того, в наше время стало модно укорачивать хвосты выставочным животным.

Я был поражен и сначала не поверил, что хозяин быка согласится с этими доводами. Впрочем, может быть, по сравнению с тяжелой хромотой он сочтет укоротившийся хвост незначительной проблемой. Но, когда трейлер вырулил на шоссе, у меня зародилось подозрение, что я еще услышу о Черном Коте.

Вечером мне позвонил коллега.

– Что там у вас стряслось, Джон? Возвращаясь домой, эта орда ковбоев завернула ко мне в сильном возбуждении. Что у вас произошло?

Я подробно объяснил, какую мы допустили оплошность.

– Какой идиот сделал такую глупость? – завопил он. – Разве вы не знали, что имеете дело с быком стоимостью в полмиллиона долларов?

Поразительно, как быстро растут цены!

Каким-то чудом хвост Черного Кота слегка подрос, и в то лето он успешно боролся с мухами. Но через пару лет проглотил приличный обрывок проволоки и скончался от прободения желудка. Поговаривали, что на проволоку он польстился потому, что из-за укороченного хвоста имел дефицит железа. Продавец в магазине рассказал мне, что Черный Кот стоил целый миллион долларов.

Я горжусь, что мне выпала честь лечить такого дорогого быка. Но разве это главное? Гораздо важнее другое: каждый, прочитавший эту историю, должен навсегда запомнить, что бычий хвост можно привязывать исключительно к самому быку!

Глава 29

Шел 1968 год, округ Чоктау готовился праздновать свою 120 годовщину. Это обстоятельство породило у его жителей невероятный прилив гордости и стало причиной бесконечных волнений. Организаторы праздника выступили с предложением, чтобы каждый из мужчин, достигших возраста, достаточного для близкого знакомства с бритвой, отрастил себе бороду, дабы в великий день, когда жители нарядятся в исторические костюмы той славной эпохи, выглядеть как можно более реалистично. Местная еженедельная газета также с энтузиазмом включилась в приготовления.

Сначала я отверг самую мысль об отказе от утреннего бритья, но затем, сдавшись под натиском друзей и клиентов, решил-таки влиться в ряды бородачей. В моей жизни – с тех пор, как я распрощался с детством, – это был первый случай, когда мне пришлось отказаться от процедуры ежедневного соскабливания щетины.

В шестидесятые годы общество относилось к бородачам совсем не так, как теперь, в девяностые. Никому не хотелось, чтобы его принимали за хиппи. До чего же удивительно, выглядят на старых фотографиях наши предки, – ведь большинство этих героических мужей носили большие окладистые бороды. Ни один человек в здравом уме, не принял бы за хиппи этих несгибаемых, прямых, как стрела, людей. Правда, мне никогда не хотелось иметь бороду, а, поносив ее пару недель, я окончательно убедился в своей правоте.

Ян и дети находили мою бороду довольно изящной и терпеливо сносили мои колючие поцелуи. Зато как зудело от нее мое собственное лицо! Летом в наших краях обычно стоит жаркая, влажная погода и, несмотря на ежедневное мытье шампунем, кожа под бородой постоянно чесалась, даже появилось раздражение. Борода не только стала для меня источником мучений, не прекращавшихся ни днем, ни ночью, она и выглядела ужасно, совершенно не так, как я рассчитывал. Ее цвет не сочетался с моим обликом мужчины чуть за тридцать. В отличие от волос на голове ржаво-рыжего оттенка, борода выросла ярко-рыжей по бокам, бурой на подбородке, бледно рыжей, даже белесой на горле, а в довершение всего в ней виднелись седые волосы.

Еще одной серьезной проблемой стала некая пахучая субстанция – ее всегда в избытке в коровниках, – постоянно забивавшаяся в бороду. Часто я узнавал об этом, лишь вернувшись домой. Ян всегда была невероятно чувствительна ко всякого рода запахам, в особенности к ароматам скотного двора. Поскольку после многих лет, проведенных среди навоза, я перестал ощущать его запах, пришлось выработать особую бдительность в отношении процедуры мытья после вызова на отел или выполнения других обязанностей, требующих плотного контакта с животными. Ветеринар не должен оскорблять обоняния своих домочадцев.

Решив немного облегчить свои страдания, раз уж мне суждено мучиться до самого торжественного дня, однажды вечером, задержавшись в клинике допоздна, я взял ножницы и бритву и, как умел, выбрил зудящий участок под подбородком, затем отхватил клок волос под носом и расчистил по небольшой полянке на каждой щеке. В результате этих манипуляций мое лицо приобрело сходство с одним из творений Фу-Манчжу.

Мой обновленный облик нравился мне больше прежнего, смущала только легкомысленная пестрота. Похоже было, что от мечты получить приз за лучшую бороду придется отказаться, хотя это являлось главной причиной, по которой я до сих пор не побрился. Настало время принимать решительные меры.

Люсиль Скиннер – хозяйка салона красоты, расположенного на городской площад – по случайному совпадению была другом нашей семьи и одним из моих любимейших клиентов. Я навещал ее собак по разным поводам в любое время суток, независимо от того, насколько серьезной была причина вызова. Она относилась ко мне с симпатией, поэтому Ян посоветовала обратиться именно к ней.

– Люсиль, мне нужна ваша помощь, – сообщил я по телефону. – Только обещайте сохранить нашу встречу в тайне. Не нужно, чтобы Лорен, Клатис, Миллер Эзел или кто-нибудь еще узнали о моей просьбе.

– Обещаю, доктор Джон, а что случилось?

– Мне необходимо навестить ваш салон, когда там не будет ни одного посетителя, я хочу, чтобы вы выкрасили мою бороду в ярко-рыжий цвет, такой же, как у парня с этикетки виски «Джонни Уокер».

Приглянувшаяся мне борода имела оттенок ржавчины, но чуть больше отдавала в красноту.

– Ладно, раз вам это нужно. Только учтите, все будут на вас таращиться.

– На это мне наплевать, потерпеть придется всего несколько дней. Просто я хочу выиграть конкурс на лучшую бороду.

– Тогда приходите завтра сразу после полудня, уверена, что в это время у нас не будет ни души.

На следующий день в условленный час я свернул на аллею позади универмага Бедсола, припарковался в укромном уголке на задворках химчистки Спарроу и, прикрыв ладонью подбородок, побежал к задней двери салона красоты. Такая конспирация была излишней – все разошлись по домам на ланч и улица была пустынна.

Я вспомнил, как в далеком детстве однажды побывал в салоне красоты вместе с матерью. Должно быть, сделать прическу ее побудило какое-то чрезвычайное событие: или церковный обед или свадьба моего дяди Уиллиса, долго не решавшегося жениться. Тогда подобные развлечения были нам не по карману.

Осмотрев помещение, я увидел несколько приспособлений, напоминающих перевернутое ведро, укрепленное на спинке стула. Я сообразил, что это сушилки, куда засовывают головы, когда делают завивку. Справа стояли столы, заставленные разнообразными препаратами для ухода за волосами, стулья и помещались несколько раковин. Один особенно странный сосуд выглядел как миниатюрная цистерна для скота с приделанным сбоку подголовником. Пока я разглядывал странное устройство, в комнату вошла Люсиль. Она жевала сандвич и запивала его газировкой.

– Да, да, да, – задумчиво протянула она, осматривая и ощупывая мою бороду профессиональными движениями настоящего доктора по волосам. – Теперь понятно, почему вы хотите как-то это исправить.

Я всегда ценил откровенность Люсиль, даже в тех случаях, когда она изъяснялась не совсем дипломатично.

– Вы можете мне помочь? – с тревогой поинтересовался я, – мне нужно выйти отсюда, чтобы меня никто не заметил.

– На это уйдет всего несколько минут, – объявила она, указывая на небольшой умывальник. – Идите туда и сядьте в кресло у раковины, шею и плечи прикройте пластиковым покрывалом, а потом запрокиньте голову.

Я выполнил все инструкции и уже через мгновение Люсиль принялась втирать в мою бороду какое-то сильно пахнущее вещество. По запаху оно напоминало то ли гуталин, то ли противоглистное лекарство для свиней. Энергично работая руками в перчатках, она пустилась в пространные рассказы о том, как поживают ее животные и как много они для нее значат. Деваться мне было некуда, я чувствовал себя, словно в кресле у дантиста, и в ответ издавал уханье, хмыканье и массу других звуков, не осмеливаясь раскрыть рот, дабы не наглотаться ядовитой субстанции.

Через несколько минут я уже стоял перед зеркалом, любуясь результатом труда своего персонального стилиста. Работа была проделана блистательно, хотя борода получилась более яркой, чем ожидалось. Она стала почти красной, в точности как форма футбольной команды Канзас-сити, но, присмотревшись, я признал – мой цвет лучше того, что носит джентльмен с этикетки «Джонни Уокер», вот только борода и волосы оказались разного оттенка.

– Прекрасно, Люсиль! – воскликнул я. – С такой бородой проиграть конкурс невозможно.

Получив бесценные инструкции, как надлежащим образом ухаживать за волосами, я, крадучись, выскользнул через заднюю дверь и вприпрыжку помчался к своему грузовику.

Ян и дети пришли в восторг от моей новой бороды, многие мои клиенты также благожелательно отзывались об ее уникальной форме и необычном цвете. Да и сам я с чувством законной гордости делал все от меня зависящее, чтобы сохранить ее красоту до субботнего праздника. Каждое утро я слегка проходился по бороде собачьим триммером, подравнивая торчащие волоски.

Наконец пробил час долгожданного конкурса. В помещении Арсенала национальной гвардии столпилось около пятисот небритых конкурсантов. Поздоровавшись друг с другом, они разошлись по углам и принялись внимательно изучать бороды соперников, стараясь разглядеть их со всех углов зрения. Время от времени мужчины подносили руки к лицу и любовно оглаживали собственные бороды.

В зале были представлены бороды на любой вкус, самых разных цветов и размеров – от окладистых «лопат» до эспаньолок. Я был поражен, каким знаменательным событием стал для нас этот конкурс. Борода приобрела значение некого символа, которым мы могли гордиться и благодаря которому ощущали себя единомышленниками. К сожалению, победить мог лишь один из нас, и, посмотрев на остальных, я пришел к выводу, что ни одна борода не могла сравниться с моей. Решительно, мне не нужно было опасаться конкурентов, я не сомневался, что именно мою фамилию назовут, когда настанет время вручить первый приз.

– Жюри, состоящее из дам выберет четырех финалистов, – объявил в микрофон представитель торговой палаты. – Каждому из вас выдадут листок бумаги с номером. Пожалуйста, прикрепите его к вашей рубашке. Посовещавшись, члены жюри назовут четыре номера. Тот, кто услышит свой номер, должен будет подойти к сцене.

Насколько я помню, мой номер был 220.

Участники двинулись по залу по часовой стрелке, с вызовом поглядывая друг на друга и красуясь перед публикой, которая принялась аплодировать, слышались возгласы одобрения, адресованные бородатым друзьям и родственникам. Судьи приступили к отбору. Я видел, как они указывают на избранников, задумчиво потирают ладонями подбородки и хватаются за щеки. Минут через пять женский голос сделал объявление.

– Принять решение было нелегко, – проворковала представительница жюри, – но мы достигли консенсуса. Просим выйти номера 86, 112, 220 и 390.

Раздался взрыв аплодисментов, и выкрики стали громче: «Ур-р-ра, папа, ур-р-ра!»

Внимательно посмотрев на трех своих конкурентов, я понял, кто будет победителем! Они не потрудились даже расчесать бороды и состричь торчащие волоски. Джек Барбер, телефонист, предъявил жюри безобразный веник с отчетливыми каплями горчицы в области подбородка. Я просто не мог не выиграть.

Зрители приветствовали финалистов вежливыми рукоплесканиями, но когда очередь дошла до меня, зал взорвался аплодисментами, свистом и выкриками. Я улыбнулся и помахал рукой, попутно размышляя, где лучше повесить награду – дома или в приемной клиники. Может быть, стоит передать свой трофей в дар округу, чтобы власти выставили его в зале суда?

Когда распорядителям удалось восстановить порядок, я заметил что к столу жюри целеустремленно пробирается пастор баптистской церкви и почуял неладное. Наклонившись к членам жюри, он что-то прошептал им, после чего они подняли головы, в упор посмотрели на меня, затем опять посовещались, и несколько человек отрицательно покачали головами. Я понял, что они в замешательстве и что это как-то связано с моей бородой. У меня родилось подозрение, что проблема имеет отношение к моему визиту в салон Люсиль.

– Прошу вашего внимания, – заявила, наконец, председатель жюри и поджала губы. – Внимание! К сожалению, вынуждена сообщить, номер 220 дисквалифицирован.

В зале раздался ропот недоумения, на его фоне были слышны отдельные выкрики одобрения от сторонников моих конкурентов. Мои же многочисленные поклонники бросились к судейскому столу с криками: «Почему?».

– Почему? По какой причине? – подхватил я.

Жюри безмолвствовало, и я снова завопил, на этот раз еще громче. В конце концов, мне ответил представитель торговой палаты.