Текст книги "Айболит из Алабамы. Героические будни сельского ветеринара"

Автор книги: Джон Маккормак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

– Со мной все в порядке, я только на минутку прислонюсь к изгороди, – ответил он, слепо нашаривая опору.

– Если хотите, можете посидеть в грузовике. Не советую вам падать в обморок прямо здесь, уж очень грязно.

Через минуту он пришел в себя, принялся извиняться за свою корову и даже предложил мне помощь.

– Может, отвезти вас в больницу?

– Сколько коров мне осталось осмотреть? – спросил я вместо ответа.

– По моим подсчетам, восемь. Но ведь вы, наверное, не сможете работать?

– Если вы будете по очереди загонять коров в станок и держать голову, я справлюсь. Не стоит останавливаться на полпути. Только дайте мне какую-нибудь доску, чтобы я мог опереться на нее, как на костыль.

Через полчаса я уже катил по шоссе, отвергнув предложение клиента, вызвать знакомую медсестру для осмотра моей ноги. Теперь я всегда возил с собой болеутоляющие порошки, да и грузовик имел автоматическую коробку передач, так что им можно было управлять одной ногой. Мне не терпелось поскорее добраться до дома.

Был уже поздний вечер, когда под шинами моего грузовика заскрипел наконец гравий подъездной дорожки. Принятые мной болеутоляющие таблетки помогли, и поездка прошла вполне удачно. Однако нога в лодыжке не сгибалась и идти было тяжело.

– У меня есть для тебя одна новость, – сообщил я жене на следующее утро. Проснулись мы довольно поздно.

– Очень плохая? – встревожено спросила Ян, садясь в постели.

– С чего ты взяла, что она вообще плохая?

– Просто знаю. Тебе нужно сходить к врачу?

– Нет, в больницу. Я сломал ногу.

Услышав это, жена вихрем слетела с кровати и принялась осматривать раздувшуюся черно-синюю лодыжку, то и дело пересыпая комментарии восклицаниями: «Вот это да!», «Ты всегда так внимателен к своему здоровью» или «Ты всю жизнь стараешься сделать все, чтобы тебя пришибли или изувечили», наконец, она поинтересовалась, почему я не отправился к врачу вчера вечером…

Через несколько часов, уже в больнице, после оформления бумаг, рентгена и бесчисленных вопросов, как и где я получил травму, хирург-ортопед вынес свой вердикт, позвонив в палату по телефону.

– Это доктор Мэй, я только что посмотрел ваш снимок. У вас перелом большой берцовой кости. Придется поставить туда парочку шурупов. Сегодня я дежурю по городу, поэтому мы займемся вашей ногой завтра.

– А почему не сегодня? Завтра мне предстоит работать со стадом.

– Выслушайте меня очень внимательно, доктор МакКормак. В ближайшее время, недель шесть, а то и больше, вы не должны иметь с коровами ничего общего, разве что можете пить молоко, – решительно объявил он. – Если у вас запланирована такая работа, отмените ее.

– Но как же…

– Хорошо, я приеду в клинику как только покончу с делами и немного перекушу. Передайте трубку медсестре. Вы обедали?

– Да, только что съел кусок пирога и выпил молока.

– Тогда вместо общей анестезии вам лучше назначить спинальную. Договорились?

– Со мной все в порядке, мне просто хочется поскорее покончить с этим.

Уже через несколько минут мной занялись вплотную: сделали рентген грудной клетки, взяли анализ крови, заставили подписать целую кипу бумаг, а затем ввели успокоительное. После чего усадили на каталку, отвезли в хирургическое отделение и сделали спинальную анестезию. Анестезиолог был потрясен, узнав, что эпидуральная анестезия – обычное дело в ветеринарии и применяется в лечении коров, причем мы пользуемся теми же препаратами.

Я дремал, когда кто-то взял меня за руку и окликнул по имени.

– Прошу прощения, доктор МакКормак, не могли бы вы подписать вот здесь? Я медленно поднял веки и увидел над собой ослепительный потолок предоперационной и чью-то длинноволосую голову в ореоле света от флюоресцентных ламп. Я сфокусировал взгляд и обнаружил, что роскошная, тщательно причесанная светло-каштановая шевелюра обрамляет вполне мужское лицо. Волосы каскадом спадали на широкие плечи и слегка завивались на концах. Сначала я решил, что уже распрощался с жизнью, поскольку привидевшееся мне лицо чрезвычайно напоминало изображения Иисуса Христа, которые многие из моих клиентов держат на каминной полке в своих домах; но благодаря хорошему обонянию отказался от этой идеи. Едва ли на небесах может пахнуть препаратами для анестезии и средствами против стафилококка, да и с какой стати я не чувствую нижней половины тела, если меня уже нет в живых?

– Что это? – рассеянно поинтересовался я.

– Меня зовут доктор Мэй, нужно, чтобы вы подписали еще один бланк, – ответил мне мужской голос.

Вряд ли Христос может говорить с южным акцентом, подумалось мне.

Нацарапав свою фамилию внизу страницы, я выслушал от доктора какие-то ободряющие напутствия и снова погрузился в размышления.

Через несколько часов, когда мне в ногу ввели титановые шурупы, соединившие обломки костей, доктор Мэй – теперь его волосы были собраны в «хвост» – присел у изголовья моей кровати. Он в деталях объяснил суть операции и прочел лекцию, как я должен себя вести и чего не должен делать в течение ближайших шести недель. Затем в палату вошли два парня с короткими стрижками и в белых халатах. Они выдали мне костыли и подробно разъяснили, как ими пользоваться. Я удивился, почему на каждый костыль приходится по инструктору, но позднее, получив счет, понял, в чем тут дело.

Нога срослась быстро, на этот раз она не подворачивалась, вероятно благодаря надежно скреплявшим ее шурупам. Этот случай заставил меня сделать два важных вывода.

Во-первых, я должен лучше следить за своим здоровьем и избегать опасных ситуаций.

Во-вторых, длина волос никак не отражается на профессиональных качествах человека. Доктор Мэй не раз помогал моим домочадцам, друзьям и клиентам, если у них возникали ортопедические проблемы. Он не только замечательный доктор, но и отличный друг, хотя так до сих пор и не постригся.

Глава 26

– Док, у моего рыжего быка здоровенный нарост на боку, – как-то спозаранок известил меня по телефону один из постоянных клиентов.

Понедельник только начинался. Хотя я уже проснулся, но еще не вылез из-под одеяла и мысленно планировал предстоящий рабочий день, пытаясь угадать, сколько дополнительных вызовов поступит сегодня и смогу ли я вечером заглянуть на собрание животноводов. По понедельникам у меня всегда много работы, поскольку владельцы животных обычно старались отложить решение незначительных, не требующих срочного вмешательства проблем до окончания выходных. Впрочем, в субботние и воскресные дни хлопот тоже хватало, а виноваты фермеры-любители, которые почти не следили за своим скотом в рабочие дни, зато уделяли им самое пристальное внимание по выходным после церковной службы, воскресного обеда и послеобеденного отдыха.

– Видимо, это нечто необычное, – саркастически заметил я, – в колледже меня учили, что наросты бывают на деревьях, а то, что появляется на боку у коровы, называют шишкой, кистой, абсцессом или опухолью. Разумеется, местные жители иногда именуют ее узлом, лепешкой или «этой штуковиной». Наверное, стоит позвонить в газету и опубликовать фотографию быка с наростом.

В сущности, я не имел привычки поучать людей, обратившихся ко мне за помощью. Но сейчас я разговаривал с мистером Вудсоном, одним из моих соседей и довольно близким приятелем, решившим обеспечить меня работой с раннего утра. Вудсон, владелец нескольких сотен голов рогатого скота, считался одним из лучших фермеров в округе и неоднократно получал награды за отличное ведение хозяйства. В его доме я был частым гостем, поскольку постоянно возникали многочисленные проблемы – начиная с обработки стада и заканчивая осмотром блохастого котенка, – и любые разговоры с ним самим или его помощниками были неизменно приправлены добродушными шутками, пикировкой и подтруниванием, о чем бы ни зашла речь. Как я и думал, мне не удалось застать его врасплох.

– На дворе раннее утро, а вы, док, уже в форме. Наверное, оттачиваете мозги к завтраку? Надеюсь, вы заострили их в достаточной степени, чтобы вылечить этот нарост, о котором я вам толкую, или мне лучше обратиться к настоящему ветеринару?

За несколько месяцев до этого разговора Вудсон со своими помощниками Шелнатом и Чойсом прошлись по поводу моего неумелого обращения с лассо: в тот день мне удалось заарканить их охромевшего бычка лишь ценой неимоверных усилий. Обычно я благополучно управляюсь с арканом, хотя иногда теряюсь от зубоскальства выстроившихся вдоль забора насмешников и критиканов. После шести промахов мне наконец удалось поймать бычка за переднюю ногу под дружный хохот зевак и громкое мычание перепуганного животного. Вместо того чтобы помочь мне обуздать лягающегося пациента, они хватались за бока от смеха, впрочем, предложи они свою помощь, я предпочел бы доказать, что могу справиться самостоятельно. После этого прискорбного случая ни один вызов на ферму не обходился без язвительных упоминаний о моем ловком обращении с веревкой.

Вторым поводом для упражнений в остроумии была моя встреча с небольшим, но очень проворным теленком. Он выглядел кротким и дружелюбным, но, как только я попытался повалить его на землю, чтобы осмотреть опухший пупок, в мгновение ока превратился в брыкающегося дьявола. Никто и не подумал прийти мне на помощь – мои потенциальные помощники корчились от хохота, пока острые маленькие копытца оставляли бесчисленные отметины на моих руках, плечах и даже голове.

– Вот за этим вы легко угонитесь, док, – однажды выдал Шелнат, указывая на пошатывающегося бычка ангусской породы двадцати четырех часов от роду. – Думаю, с этим-то вы совладаете!

Что я мог ему ответить? Оставалось лишь вместе с ним посмеяться шутке. Фермерам не помешает лишний раз повеселиться. Их труд тяжел и неблагодарен, и я даже радовался, если давал им очередной повод почесать языки.

Сразу после ланча я прибыл к мистеру Вудсону, намереваясь осмотреть быка с наростом на боку и назначить ему лечение. Мой пациент в полном одиночестве пережевывал свою жвачку. В углах его губ, постепенно накапливаясь, пузырилась слюна. Тонкая нить лениво стекала вниз, пока ее нижний конец не касался пола. В этот момент нить неожиданно обрывалась посередине, ее верхняя часть отскакивала обратно, словно стремясь укрыться в безопасной бычьей пасти, где весь процесс повторялся вновь. Бык с любопытством разглядывал меня, ни на минуту не прерывая своего занятия. Внезапно его челюсти остановились, решив, что порция достаточно прожевана, он проглотил ее, выдержал паузу, а затем отрыгнул новую партию жвачки. Было видно, как с волной обратной перистальтики она прошла по пищеводу в пасть. Бык снова приступил к своему обычному занятию. Вид у него был чрезвычайно сосредоточенный, наверное, так же самозабвенно жевал свою мятную жевательную резинку знаменитый мистер Ригли.

Сомневаюсь, что большинство людей когда-либо задумывалось над феноменом жвачки. Я же в свободную минуту, словно зачарованный, наблюдал за жующими коровами и удивлялся, насколько поразительны эти создания. Их способность производить молоко из травы и зерна – настоящее чудо физиологии. Человек ценит мясо и молоко, но, вероятно, высокой оценки заслуживают и побочные продукты животноводства, в частности, кожа, фармацевтические препараты, желатин и десятки других веществ, о происхождении которых мы порой даже не догадываемся. Во время обучения в ветеринарном колледже я узнал, что слюна, проглатываемая во время пережевывания жвачки в течение многих часов, выполняет роль буфера для первого желудка коровы, то есть действует наподобие лечебной минеральной воды.

– Сколько раз, по-твоему, корова пережевывает жвачку прежде чем проглотить ее? – как-то много лет назад спросил меня отец.

С тех пор я неоднократно пытался провести подсчет. Рыжий бык Вудсона сделал пятьдесят два жевательных движения, прежде чем отправил в желудок жвачку и отрыгнул следующую порцию.

Однако пора было браться за работу. Я осмотрел опухоль на левом боку пациента. Она была размером с небольшую дыню и располагалась на уровне локтя, ближе к девятому ребру; в этом месте довольно часто образуются шишки и гораздо реже абсцессы.

Бык безропотно зашел в станок, который я перегородил бревном из акации, потом зафиксировал голову и уже пальпировал образование, когда из дома неторопливо вышел Вудсон, по его глазам можно было догадаться, что он только очнулся от послеобеденного сна.

– Ох, простите, неужто я потревожил ваш сон? В следующий раз постараюсь не шуметь. В детстве меня тоже укладывали спать после обеда, и я знаю, как трудно справиться с раздражением, пока окончательно не проснешься, – съязвил я. – Но вам не стоило просыпаться и приходить сюда только ради того, чтобы помочь вашему покорному слуге!

В ответ он усмехнулся и, зевнув, уселся на перевернутое ведро. Не дождавшись реакции, я пожалел, что понапрасну растратил свое красноречие на человека, который не реагирует на мои колкости.

– Что это такое? – поинтересовался он.

– Похоже на крупный абсцесс, – ответил я.

– Откуда он взялся?

– Не знаю. Наткнулся на что-нибудь или его лягнула корова.

– И что с этим делать?

– Вскрывать.

– Прямо сейчас?

– Да, прямо сейчас, я только сделаю пункцию иглой.

– Эту штуку можно вылечить?

– Да.

За разговором я вымыл и выбрил небольшой участок, там, где абсцесс немного размягчился, затем быстро проколол его иглой, чтобы подтвердить свое предположение, и не ошибся – через прокол стал просачиваться густой желтоватый гной.

– А теперь я его вскрою, – сообщил я.

– А почему нельзя выпустить гной через иглу?

– Потому что для нормального оттока мне нужно проделать довольно большую дыру, потом промыть рану, а после этого засунуть внутрь марлю, пропитанную йодом, чтобы обеспечить дренаж.

Введя новокаин на участке предполагаемого надреза, я надел резиновые перчатки и быстро вскрыл кожу. Пациент проявлял завидную стойкость, но когда я расширял разрез и скальпель вышел за границу действия новокаина, старый бык решил, что обязан вмешаться и вполсилы двинул правой задней ногой в направлении моей руки. Из раны вытекло большое количество гноя и другой дряни.

– Господи, какая гадость, – воскликнул Чойс, неторопливо входя в сарай. Он тоже успел вздремнуть.

– Я и сам мог бы его вскрыть, – заявил Вудсон, – и сэкономил бы на оплате очередного смехотворного счета, который придет через несколько дней. Все, что нужно, – это вот такой забавный ножик, грошовое снадобье, похожее на йод, да пара резиновых перчаток.

– Так почему же не вскрыли? – спросил я, заталкивая в рану тампон из пропитанной йодом марли. – У меня и без того полно работы.

– Решил, что вам не помешает попрактиковаться.

– Вот деньги мне действительно не помешают. К тому же я люблю приезжать на вызов к богатеньким фермерам, разводящим птицу и коров, – у них-то денег куры не клюют.

– Черт! Чувствую себя таким разбитым, что даже не могу ответить! – воскликнул он. – Кстати, вам приходилось когда-нибудь видеть такие штуковины?

– Конечно, и довольно часто. Обычное дело для bos taurus, – ответил я.

Мне неоднократно задавали этот вопрос. Фермерам не хотелось, чтобы с их животными экспериментировал дилетант, пытающийся вылечить болезнь, с которой ему не приходилось сталкиваться прежде.

– Что это за босс, о котором вы толкуете?

– Bos taurus. Видите ли, так по-латыни называется короткоухая корова. А длинноухая корова брахманской породы, такая, как у ваших соседей, именуется bos indicus. Это очень древнее название, означающее «разрушитель загонов».

Я хмыкнул себе под нос, представив, что сказали бы соседи, услышав такой комплимент в адрес своих животных. Каждый мой визит на ферму, где разводили коров этой породы, сопровождался настоящими военными действиями, и по окончании работы изгородь неизменно превращалась в щепки.

– Вот из-за этих-то мудреных слов он и выставляет такие большие счета, – заявил Чойс. – Стоит ему обронить такое слово во время разговора, и к счету прибавляется пять долларов, вполне достаточно, чтобы честный человек потерял голову, открыв конверт с таким окошечком спереди.

– Да знаю я их уловки. Потому и не прикасаюсь к конвертам, разве что когда отправляю письмо. Обычно я прошу Бекки, чтобы она сделала это, – боюсь не перенести шока.

– Не понимаю вас обоих, – сказал я. – Когда у вас болит колено и вы идете в больницу, то, по-вашему, врач намеренно изощряется, если, ставя диагноз, например, говорит «разрыв мениска», а не «опухшее колено». А потом вы идете в кафе, хвастаетесь этими мудреными словами и возмущаетесь ловкачом-доктором, выписавшим вам такой счет. Врачи в подобных случаях просто пытаются оставаться в рамках науки.

Они закатили глаза и что-то пробормотали, но я как раз гремел ведром и хлопал дверцами грузовика. Было приятно поболтать с друзьями, но настало время отправляться по следующему вызову.

Через две-три недели Вудсон сообщил мне по телефону, что поспела сладкая кукуруза, и пригласил подъехать нарвать початков. Наполняя мешок, я услышал, как его грузовик остановился позади моего. Мы встретились между рядами кукурузы.

– Что это ты делаешь на моем поле, парень? – завопил он.

– Проверяю, не больны ли эти початки, – ответил я. – Собираюсь конфисковать несколько штук и забрать их в свою домашнюю лабораторию, чтобы провести бесплатное исследование. Похоже, у них глисты.

– Очень предусмотрительно с вашей стороны. Надеюсь вскоре получить от вас полный отчет, – язвительно заметил он. – Кстати, док, насчет того быка. Я только что видел его, так эта штука у него на боку выросла еще больше. Думаю, вам стоит взглянуть на нее как можно скорее.

– Предлагаю отправиться прямо сейчас.

Рецидив абсцесса нередко свидетельствует о наличии инородного тела внутри новообразования, об этом я и сообщил Вудсону после повторного осмотра.

– Вот что, на мой взгляд, могло произойти. Сами знаете, пасущиеся коровы иногда проглатывают вместе с травой гвозди, куски проволоки и другие металлические предметы. Так вот, когда я снова вскрою этот абсцесс, мы обнаружим там кусок проволоки, загнутой крючком с противоположного конца. Думаю, это он безуспешно пытается выйти наружу.

Мои слова породили обычные в таких случаях сомнения и запоздалые сожаления, что предполагаемую проволоку не извлекли в прошлый раз. Я тоже досадовал на себя – надо было осмотреть внутреннюю поверхность абсцесса более тщательно.

После повторного промывания, в ходе дренирования мой обтянутый перчаткой палец наткнулся на что-то острое, торчащее между ребрами. Тщательно исследовав находку, я вооружился щипцами с длинными ручками и осторожно извлек небольшой кусок ржавой проволоки. Как я и предсказывал, ее конец, зажатый моими щипцами, был загнут крючком. Удивительно, из каких только мест мне не приходилось извлекать крупные инородные тела. Ловкость, с которой был вытащен наружу этот предмет, а также прозорливость, позволившая мне точно предсказать, как он будет выглядеть, должны были, по моему мнению, произвести на публику неизгладимое впечатление.

Я поднял проволоку повыше и предъявил ее для всеобщего обозрения. Вудсон, Чойс и Шелнат подошли ближе. Мои ожидания, что кто-нибудь из них похлопает меня по плечу или произнесет пару восхищенных слов, не оправдались.

– Что скажете? – с гордостью спросил я.

– Значит, за то, что вы нашли этот кусочек проволоки, мне придется дважды оплатить вызов? – «возмутился» Вудсон.

– Вы не слишком-то сообразительны, док, – заявил Шелнат. – Вы же обещали, что крючок будет на другом конце проволоки!

Теперь у них, слава Богу, появился новый повод для издевок и, может быть, они на время забудут о моем неумении обращаться с арканом.

Иногда постороннему человеку трудно понять, почему добрые друзья общаются между собой в такой странной манере, но, возможно, лучший рецепт хороших отношений именно в том, чтобы побольше смеяться и пореже ворчать.

Глава 27

Мой клиент Джон Харлоу, брокер и животновод-любитель, невероятно гордился своим стадом коров ангусской породы. Обычно я заглядывал к нему на ферму не реже раза в неделю – чаще просто понаблюдать за животными и поделиться своими впечатлениями, а иной раз осмотреть корову, у которой, на взгляд хозяина, было что-то не в порядке. Вакцинации и обычный осмотр планировались заранее, нередко за несколько месяцев, и никакие силы – разве что ураган или чрезвычайные семейные обстоятельства – не могли этому помешать. Впрочем, однажды в августе столбик термометра поднялся слишком высоко, и нам пришлось отложить работу: каждая корова, которую мы загоняли в станок, впадала в панику – у них явно ухудшалось самочувствие. Помню, Джеймс и Баббахед – так звали главного пастуха и его помощника – высказались в том смысле, что «негоже возиться с коровами в такое пекло». Сначала я не соглашался с ними, полагая, что Баббахед говорит так, стремясь забраться в холодильник с напитками, стоявший в кузове пикапа, но, заметив, что у коров участилось дыхание, а языки вываливаются изо рта, понял – пастухи правы. Мы оставили животных в покое, и они отошли под сень ближайшей сосновой рощи, где протекал прохладный ручей.

Джон очень хотел побыстрее научиться коровьему бизнесу – он не пропускал ни одной статьи о разведении скота, созванивался с экспертами по всему Югу, выясняя их мнение, а затем применял новомодные идеи на практике в собственном хозяйстве. Частенько он набирал и мой номер – иногда по несколько раз в день – узнать, что я думаю о последних тенденциях, о которых ему довелось услышать на собрании животноводов или прочитать в недавнем выпуске специализированного журнала. Поэтому я нисколько не удивился, когда он позвонил сообщить о бычке, только что родившемся у него на ферме. Этого события мы оба ждали с большим нетерпением.

– Док, это настоящий супербык, он весит тридцать пять килограммов, – отрапортовал Джон прерывающимся голосом, – у него еще дрожат ноги, но он уже вовсю сосет. Вам лучше приехать поскорее и осмотреть новорожденного. Я подумал, уж не переквалифицироваться ли мне в коровьего неонатолога и педиатра. Но тогда пришлось бы переезжать: такая работа прокормила бы меня в Висконсине или другом штате с развитым скотоводством, но только не в лесистой Алабаме.

Конечно, я не мог отказаться обследовать будущего рекордсмена: самым тщательным образом изучил его сердце, легкие, небо, уши, пупок и все прочее, с помощью собачьего офтальмоскопа даже заглянул ему в зрачки. Я не упустил ничего – тем более Джон бдительно следил за моими действиями, готовый тотчас же указать на любой мой промах. Мне не удалось обнаружить ни малейшего дефекта, если не считать того, что одно ухо теленка было немного оттопырено, вероятно, из-за положения, в котором он находился в материнской утробе. Джон поинтересовался, нельзя ли исправить этот недостаток хирургическим путем, но я постарался убедить его, что со временем ухо выправится само. Бычка назвали Эбони. Позднее Джон внес поправку и стал звать его Кингом Эбони, а то и просто Кингом.

Бычок рос, а вместе с ним росла и гордость Джона, наслаждавшегося ролью счастливого обладателя поистине чудесного животного. Он рассказывал о нем гораздо охотнее, чем о собственных внуках, и в одно мгновение вытаскивал бумажник, чтобы похвалиться снимками Кинга перед первым встречным, невзирая на проявленный интерес или его отсутствие. Фотографии в бумажнике располагались таким образом, что сверху стопки лежали портреты быка, а внукам отводилось место где-то в глубине. Я начал замечать, что разговаривать с Джоном становится трудно: о чем бы не заходила беседа, она неизменно сводилась к бесконечным дифирамбам первому парню среди коров его стада.

Впрочем, Кинг Эбони действительно обещал стать превосходным быком. К двум годам он весил больше тонны и имел отличный экстерьер; судя по всему, бык обладал именно теми физическими параметрами, которые Джон рассчитывал получить, планируя вязку. Никогда в жизни я не видывал более совершенного животного. Даже оттопыренное ухо приобрело горделивый вид, прислушиваясь, он свободно вертел им в разные стороны, как это и было задумано Создателем.

Со всех концов на ферму приезжали специалисты по разведению животных, научные работники и просто любители быков с единственной целью – увидеть Кинга Эбони и восхититься его безупречным сложением. Все они пытались обнаружить какой-нибудь изъян или малейшее отклонение от нормы, но уезжали прочь, благоговейно покачивая головами и втайне сожалея, что такой бык жует траву не на их пастбище, а на лугах Джона. Им приходилось признать, что Кинг по праву носит звание лучшего представителя семейства парнокопытных, когда-либо рождавшегося в нашем округе. Этот факт лишь подтверждал совершенство быка, поскольку любой знаток скорее откусит свой язык, чем позволит себе произнести комплимент в адрес животного из чужого стада.

Несколько ферм, занимавшихся разведением быков, выразили желание приобрести Кинга Эбони. Переговоры и изучение его родословной затянулись на несколько недель, но однажды вечером Джон позвонил мне и сообщил новость – сделка состоялась; теперь его любимцу предстояло подтвердить безупречное состояние своего здоровья. Помимо требований, принятых в штате, куда хозяин намеревался отправить быка, Кинг должен был соответствовать еще более жестким нормам, разработанным Центром по искусственному осеменению. В конечном итоге, если установят, что бык отвечает всем критериям отбора, его замороженную в жидком азоте сперму разошлют по всему свету. Многие страны чрезвычайно придирчивы в отборе бычьего семени, поэтому мы договорились немедленно приступить к необходимым исследованиям и анализам.

Это был мой первый опыт в проведении такой работы, тем не менее я был полон решимости проделать все манипуляции, о которых прочитал в книгах, к тому же ферма, специализировавшаяся на племенной работе, прислала мне специальное руководство. Сначала я взял образец крови и отправил его в диагностическую лабораторию, чтобы там сделали пробы на бруцеллез, блутанг, лейкоз и другие заболевания. Затем провел полный осмотр, точно такой же, как в первый день жизни Кинга. Вдобавок я пропальпировал его лимфатические узлы, с помощью стетоскопа исследовал брюшную полость, проверил татуировку в ушах, чтобы убедиться в надежности идентификации, осмотрел язык, зубы и гортань. Выяснилось, что на одном ухе татуировка нанесена криво и что быки терпеть не могут, когда им осматривают горло, причем, не имеет значения, делается ли это вручную или с применением зевника и фонарика. При помощи офтальмоскопа я снова проверил его глаза, тщательно осмотрел прекрасно окрашенную роговицу на предмет наличия рубцов и пятен. Поскольку у Джона не имелось специальных весов, мне пришлось обмерить быку грудную клетку и рассчитать его примерный вес. Теперь оставалось лишь оценить его репродуктивные функции, я оставил этот тест напоследок, поскольку он предполагал ручное обследование, и зондирование, которые не понравились пациенту еще больше, чем осмотр гортани.

– Я не вижу никаких отклонений. Он в превосходной форме! – объявил я в заключение.

– Док, вы прямо клиника в одном лице, – признал Джон, когда я присел отдохнуть в бункер для корма. – Вот если бы и мне пройти такое же обследование.

– Наверное, это было бы возможно, будь вы таким же совершенным представителем своего вида, как ваш бык, – ответил я. – Впрочем, если займете очередь, будете следующим. Только не вздумайте лягаться и мычать, когда вас загонят в станок.

Недели через две мы получили результаты наших анализов, и они оказались идеальными. Кинг Эбони с блеском выдержал испытание. Я вновь отправился на ферму, вооружившись кучей бланков и стопкой сертификатов. Очередное полное обследование не выявило никаких изменений – все системы быка работали нормально. Занося данные в ветеринарный сертификат, я старался делать это очень аккуратно.

Несколько дней от Джона не поступало никаких известий, и я решил, что бык уже покинул округ и переехал на новое место жительства, но, оказалось, необходимо было провести еще одно, заключительное, исследование.

– Док, – обратился ко мне Джон, – завтра утром за быком высылают машину. Через двое суток, вероятно, около пяти часов вечера она приедет на ферму, чтобы забрать Кинга. Координатор сделки просит вас приехать для последней инспекции.

Через два дня я снова прибыл на ферму повторить осмотр и самым пристальным образом проверить каждый орган быка, доступный для такого исследования. Как и во время предыдущих процедур не было выявлено никаких отклонений, за исключением корявой татуировки. Все выводы я снова занес в рапорт и ветеринарный сертификат.

– Наверное, это самый здоровый бык в нашем штате, – сообщил я Джону.

Еще раз просмотрев справки, заверенные государственной ветеринарной инспекцией, я положил их в нарядный конверт со штампом и адресом клиники. В тот же день в клинику позвонил шофер лимузина, он хотел узнать, готов ли бык к отправке.

– Да сэр, он в загоне, его шерсть уложена, зубы почищены, на копытах маникюр, словом, он готов к переезду, – заверил я.

– Он здоров? – поинтересовался шофер.

Я вдруг понял, что больше не увижу Кинга Эбони. Но ближе к вечеру у меня в кабинете раздался телефонный звонок – даже от самого его дребезжания, казалось, разило неприятностями:

– Он издох, док. Окончательно и бесповоротно! – раздался в моем ухе голос, прерываемый тяжелым дыханием.

Когда звонящий забывает представиться, в первый момент мне приходит в голову, что это чей-то розыгрыш. Но в трубке не было слышно звона бокалов, душераздирающих мелодий из музыкального автомата или других звуков, обычно сопровождающих подобные глупые шутки, – ничего, лишь тяжелое дыхание.

– Кто говорит? – заорал я.

Терпеть не могу разговаривать неизвестно с кем, хотя и понимаю: позвонившие так расстраиваются из-за болезней своих подопечных, что забывают о подобных мелочах. Впрочем, почти все мои клиенты обладают неповторимыми интонациями, которые всегда выдают их, включая и те случаи, когда они пытаются меня разыграть. Даже Большому Патрику, прославленному мастеру имитации, не удавалось меня провести, если разговор продолжался достаточно долго и я успевал уловить его акцент уроженца Южной Каролины.

– Это Джон, док! Вы поняли? Бык подох, я же вам говорю! Приезжайте скорее!

Меня всегда удивляло, почему хозяева павшего животного требуют, чтобы ветеринар прибыл к ним как можно скорее. Если несчастное животное уже отошло в мир иной, к чему подвергаться риску заработать штраф или угодить в аварию? Тем не менее я не стал терять времени, понимая, что Джону нужна поддержка. Свернув к воротам загона, я увидел толпу, собравшуюся возле изгороди.

Часть зевак уже расселась на досках, тогда как остальные слонялись вокруг, поддавая ногами сорняки, сухие коровьи лепешки и прочий мусор, валявшийся на земле. Не успел я выскочить из кабины, как все без исключения наблюдатели поделились со мной своими догадками. Ни один случай гибели животного не обходится без такой сходки, во время которой фермеры спешат высказать свои соображения о причинах смерти.