Текст книги "Айболит из Алабамы. Героические будни сельского ветеринара"

Автор книги: Джон Маккормак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

Глава 20

Новые клиенты клиники порой не могли скрыть удивления, разглядывая мои дипломы и другие официальные удостоверения, украшающие стены приемной, смотровой и хирургического кабинета.

– Почему же, проучившись столько лет, вы не стали настоящим врачом? – вопрошали они.

Сначала меня это обижало, но со временем я научился отшучиваться и порой отвечал, что лечу животных, так как терпеть не могу людей. Было понятно, те, кто спрашивали, вряд ли когда-нибудь раньше прибегали к помощи ветеринара и понятия не имели о том, сколько нужно учиться, чтобы стать доктором ветеринарной медицины.

Безусловно, помогая животным, ветеринар действует во благо людей, а иногда сельскому ветврачу приходится в буквальном смысле брать на себя ответственность за человеческую жизнь. Лично я не сомневаюсь, что тогда, в шестидесятые годы, спас жизнь одному знакомому охотнику, Биллу Джеку Смиту. Вся жизнь Билла подчинялась двум страстям: его собственной страсти к охоте и страсти его жены Лорен давать мужу указания. Он был истинным фанатиком охоты и при каждом удобном случае вместе со своей сворой гончих отправлялся травить енотов, в том числе и для того, чтобы держаться подальше от жены с ее постоянным брюзжанием и нескончаемым потоком директив. Билл был коротышкой, тогда как Лорен была заметно выше мужа, значительно больше весила и имела несгибаемый, как гвоздь, характер. Она частенько поколачивала супруга, и бедняга Билл то и дело появлялся на соседней лесопилке с физиономией, разукрашенной ссадинами, синяками и царапинами. Что говорить, такая семейная жизнь не выглядела слишком привлекательной.

Однажды в воскресенье, поддавшись минутному порыву и втайне от Лорен, Билл сел за руль своего пикапа и отправился в Меридиан, где за целую тысячу долларов приобрел, как он полагал, чистокровную охотничью собаку. Продавец заверил Билла, что эта молодая гончая родилась в результате тщательно спланированной вязки двух достойнейших родителей, обладавших непревзойденными охотничьими качествами. Однако местная охотничья элита с сомнением отнеслась к ее способностям и подозревала, что Билл просто-напросто свалял дурака. В те дни такая сумма за подросшего щенка считалась огромной, хотя я и знавал любителей, плативших за породистую собаку еще дороже. Тем не менее Билл гордился своим приобретением, которое назвал Смерть Енотам, сокращенно Сменой.

С точки зрения любителей охотничьих собак, Смена выросла настоящей красоткой. К году она превратилась в длинное, тощее существо, передние ноги которого были немного короче задних, что, по мнению Билла, обеспечивало ей преимущество в скорости во время погони за зверем. Процентов шестьдесят ее туловища покрывала блестящая белая шерсть с мелкими темными пятнами, остальные сорок процентов были темно-серыми. Отличное состояние шерсти свидетельствовало, что Смену хорошо кормят и что у нее нет ни блох, ни глистов. При виде любого человечка ее торчащий кверху хвост начинал буквально летать из стороны в сторону, а морда расплывалась в широкой собачьей улыбке. Единственным дефектом, который мне удалось заметить, было опущенное нижнее веко, придававшее морде собаки скорбное выражение. Однако Билл заверил меня, что именно так и должна выглядеть настоящая гончая.

Знай Лорен о прибытии Смены заранее, она несомненно наложила бы вето на проект, а потом выбила бы из Билла саму мысль о такой неразумной и дорогой затее. Однако, возвращаясь домой с собакой, муж проявил дальновидность и купил для супруги ее излюбленные лакомства: полкилограмма арахиса в шоколадной глазури и ящик пива «Фальстаф». Удивительно, но растроганная подношением Лорен не только позволила мужу оставить Смену, но и почти весь вечер вела себя как ласковая, кроткая жена.

А дальше все пошло наперекосяк. Собака буквально тут же сбежала из вольера и с помощью зубов проложила себе путь в курятник Лорен, где придушила пять ее любимых кур. Благодаря шуму установленного на окне подержанного кондиционера Билл с Лорен пребывали в благодушном неведении о творящемся злодеянии. Факт мародерства обнаружился лишь в полночь, когда Билл вышел из дома и у задней двери столкнулся со Сменой, чьи нос и голову украшали перья, а от шерсти за версту разило курятником. Что было хуже всего, она даже не пыталась отрицать своей причастности к убийству. Однако Биллу снова повезло – он избежал кровопролития, поскольку Лорен, употребившая половину привезенного пива и почти все орехи в шоколаде, впала в состояние близкое к нирване, счастливым образом снизившее ее кровожадность. Вместо того чтобы пустить в ход кулаки, она приказала своему благоверному ощипать и выпотрошить кур, а впоследствии делала из них куриный салат, которым Билл лакомился целый месяц по два раза на день.

На третью ночь Смена сбежала снова. В этот раз она отсутствовала целые сутки, а вернувшись с трудом доковыляла до дома. Возвратившись с фермы, Билл обнаружил, что его будущая звезда валяется без движения – она не могла даже ползти. Брюхо у нее раздулось, из пасти разило гнилым мясом. Через несколько минут Билл с собакой на руках уже стучался в дверь моей клиники – он в полном безумии, она при последнем издыхании. Не трудно было догадаться, что его волнует не столько судьба собаки, сколько своя собственная. Еще бы, он, как никто другой, понимал: не дай Бог издохнет эта собака стоимостью в тысячу долларов, тогда за его собственную жизнь никто не даст и цента.

– Док, прошу вас, не дайте ей умереть! – взмолился он, заламывая руки и нервно меряя шагами смотровой кабинет. – Лорен убьет меня, док!

Смена страдала от плохо изученного таинственного недуга, именуемого «параличом охотничьей собаки», или псевдоботулизмом. Судя по всему, поедание испорченного мяса провоцирует развитие болезни, поскольку чаще всего она наблюдается у собак, которым позволяют самостоятельно разгуливать по окрестностям и пожирать найденные в лесу разлагающиеся останки животных. Токсины попадают в кровь, и собаку охватывает паралич, почти не поддающийся лечению. Обычно в таких случаях назначают специальную диету, насильственное кормление и внутривенные вливания. В округе Чоктау эта болезнь довольно часто поражала охотничьих собак, особенно в начале сезона.

Хорошо хоть Биллу удалось убедить Лорен, будто какой-то ненавистник намеренно выпустил собаку из загородки и скормил ей смертельной отравы. Вместо того чтобы изводить супруга, она, желая обнаружить злоумышленника, отправилась терроризировать соседей.

На мой взгляд, у Смены не было шансов выжить, но я все же постарался сделать все, что было в моих силах, – не столько ради нее, сколько для благополучия ее хозяина. Я оставил собаку в клинике и перепробовал кучу медикаментов – антибиотиков, витаминов, кальция и множество других. Не реже двух раз в день собаке вводили зонд через пищевод и закачивали в желудок овсяный отвар. Я бдительно следил, чтобы ей стелили мягкую подстилку и периодически переворачивали, обеспечивая максимальный комфорт. По меньшей мере дважды в день Билл, Лорен или кто-нибудь из их детей звонил, чтобы узнать о состоянии больной, или члены семьи наносили ей визит. Прошло две недели, а состояние Смены не менялось. Что само по себе уже было достаточно веским основанием, чтобы не опускать рук и продолжать процедуры. Я обольщался меньше остальных и был почти готов сдаться, видя, как день ото дня растет стоимость лечения. Но на семнадцатый день пребывания в клинике, когда я рано утром подошел к клетке, чтобы накормить собаку завтраком, она помахала мне хвостом. С этого момента состояние пациентки стало неуклонно улучшаться, и вот на тридцать первый день Лорен с детьми приехала забрать ее. Это был счастливый момент. Лорен пребывала в приподнятом настроении, улыбалась, громогласно благодарила всех, кто принимал участие в спасении Смены. Против обыкновения, она держалась вполне дружелюбно.

– Чему вы так радуетесь? – спросил я. – Мне казалось, вы терпеть не можете эту собаку.

– Ох, я тряслась не столько за нее, сколько за Билла, док, – призналась она. – Ведь подохни собака, я убила бы его! Разве вы не понимаете? Вы спасли не только эту никчемную собаку, но и ее никудышного хозяина. Может, он и не идеальный мужчина, но он мой муж.

С этими словами Лорен заключила меня в свои медвежьи объятия, и я мгновенно ощутил полную беспомощность. До этого я никогда всерьез не беспокоился за безопасность Билла, но, побывав в объятиях его супруги, взглянул на ситуацию иначе: нет никаких сомнений – эта женщина действительно способна причинить серьезные телесные повреждения.

Местные знатоки оказались правы насчет охотничьих талантов Смены. Как признался мне сам Билл, на первой же охоте – это случилось через несколько месяцев после ее выписки из клиники – она ходила рядом с ним, как приклеенная. Услышав, как лают остальные собаки, загнавшие енота на дерево, она вытаращилась на своего хозяина, словно хотела спросить:

– Что там делают эти глупые животные?

Возможно, ее охотничьи способности пострадали из-за тяжелой болезни или сказался тот факт, что Лорен с детьми превратили Смерть Енотам в комнатную собачку и возят ее с собой в машине, нарядив в теплую кофточку. На мой взгляд, любая так называемая гончая, отказывающаяся ездить в кузове пикапа, не обладает надлежащими охотничьими генами.

Тем не менее я был рад, что не сдался, и часто спрашивал себя, как развивались бы отношения между Лорен и ее мужем, если бы мне не удалось спасти эту собаку. К счастью, мне не пришлось этого узнать, иначе до самой смерти меня мучили бы угрызения совести.

Глава 21

Я всегда обращал внимание на этот старый сарай, когда проезжал мимо по дороге, а иногда видел возле него или под навесом от дождя несколько коров, по виду шортгорнов. Если бы какому-нибудь прохожему вдруг вздумалось вечерком заглянуть в щели между досками, он увидел бы в сарае людей, занятых ручной дойкой. Очевидно, на ферме было недостаточно коров, чтобы хозяевам захотелось перейти на машинное доение. К тому же кроме покупки аппарата пришлось бы проводить на ферму электричество. В те времена для многих местных жителей электричество еще являлось непозволительно роскошным нововведением. В результате фонарные столбы стояли лишь вдоль шоссе.

До сих пор меня ни разу не вызывали на эту ферму. Правда я брал пробы крови на бруцеллез у тамошних коров, но выполнение государственной программы едва ли может считаться вызовом.

Покосившийся сарай стоял возле вымощенной гравием проселочной дороги, крыша буквально нависала над кюветом, и все сооружение опасно кренилось в сторону проезжей части.

Возле двери, едва державшейся на петлях, постоянно стоял молочный бидон. В часы дойки на крышке бидона лежал фильтр с куском холстины или чистый мешок из-под удобрений – через него процеживали молоко, когда выливали его в бидон из ведер. По сравнению с надоенным вручную непастеризованным молоком, которое мне доводилось пить в те далекие годы, нынешнее кажется практически стерильным.

В то утро в клинику позвонила пожилая владелица сарая и коров миссис Тернер.

– Мистер МакКормак, – произнесла она самым серьезным тоном, – одна из наших коров ведет себя необычно, боюсь, что у нее бешенство. Думаю, ее укусила бешеная собака.

– В чем это проявляется, миссис Тернер? – поинтересовался я.

– О, она очень неспокойна. Постоянно вылизывает стену сарая, к тому же у нее запало брюхо и как-то странно пахнет изо рта. Это продолжается почти все утро. Может, у нее водобоязнь?

Я, в свою очередь, подумал, что у всех коров попахивает изо рта довольно странно.

– Что ж, не исключено. Время от времени нам приходится наблюдать случаи бешенства. Да и взбесившиеся еноты попадаются довольно часто. Скажите, когда она телилась в последний раз? Нередко коровьи проблемы напрямую связаны с отелом и началом лактации.

– Около месяца назад и, пока это не началось, давала по два ведра молока в день. Сегодня, поглядев на ее вымя, не скажешь, что из него можно выдоить хотя бы чашку. Я хочу, чтобы вы приехали и посмотрели на нее. Нас сегодня не будет, но корову вы найдете под навесом или где-нибудь поблизости от сарая. Позже я позвоню вам, и вы скажете, что, по-вашему, могло с ней приключиться. Если ее укусила бешеная собака, я к ней больше и близко не подойду.

Мне всегда нравилось иметь дело с ацетонемией у коров, которую также называют кетозом, потому что это заболевание легко излечивается внутривенным введением глюкозы. У меня почти не было сомнений: животное страдает именно этой, на первый взгляд, загадочной болезнью.

Подкатив к воротам, я заметил старую черную корову. Она стояла под навесом и методично вылизывала стену сарая, очевидно, считая дубовые доски лучшим лакомством на свете.

Подойдя ближе к корове, я начал различать характерный запах кетозного дыхания. Мой заочный диагноз оказался верным: это была нервная форма ацетонемии.

Я отлично помню день, когда профессор физиологии читал нам лекцию о коровьей ацетонемии. Он с увлечением погрузился в скучнейшее объяснение сложных метаболических процессов, составляющих так называемый цикл Креба, который студенты-ветеринары, по его мнению, обязаны запомнить навсегда, хотя ему самому, как я подозреваю, никогда не приходилось лечить животных от этого заболевания.

В двух словах, корове, страдающей кетозом, не хватает энергии, она вынуждена перерабатывать в глюкозу собственный жир. Побочным эффектом этого является накопление в организме высокотоксичных кетоновых тел, из-за чего некоторые коровы ведут себя весьма странно, а иногда даже проявляют агрессию, – вот почему хозяева нередко подозревают у них бешенство.

Пациентка не обращала на меня внимания, пока я не набросил на нее аркан. Едва веревка коснулась шеи, корова будто очумела: она ринулась внутрь сарая, врезалась там в стену, и, неистово мыча, принялась скакать на негнущихся ногах и лягаться, словно злобный дикий бык, попавший на родео. К счастью других коров в сарае не оказалось.

Я не был готов к столь яростному сопротивлению. Корова металась по сараю, оставляя в мягком земляном полу длинные глубокие борозды. Я огляделся по сторонам, подыскивая себе укромное местечко, но спрятаться было негде. Один конец аркана был у меня в руках, на втором бесновалось обезумевшее от страха животное, и я понимал, что должен как можно скорее найти какой-нибудь крепкий, надежно укрепленный столб и привязать к нему веревку. Оглядев место действия еще раз, я остановил свой выбор на одной из стоек, которая, как мне показалось, прогнила еще только наполовину, и быстро захлестнул вокруг нее свой конец аркана.

Однако уже через несколько секунд я осознал, как непростительно ошибся, увидев, что неистовствующая корова не собирается сдаваться. Она оглушительно мычала, язык вывалился у нее изо рта, а голова склонилась набок. Прислушиваясь к громкому, хриплому дыханию, я понял – если она не прекратит сражаться со столбом, то непременно задохнется. Неожиданно столб надломился посередине, а все строение заколебалось и со стоном покосилось набок. Я содрогнулся, догадавшись, что мы с коровой сломали несущую стойку, обломки которой теперь вертелись вокруг моей веревки, словно палочки тамбурмажора. Спустя несколько секунд, показавшиеся мне вечностью, вокруг меня с оглушительным грохотом начали падать бревна. Еще через мгновение я обнаружил, что лежу на спине, придавленный досками, жестью и кипами сена, а от развалин поднимаются тучи пыли.

Веревка вырвалась у меня из рук почти сразу; с того места, где я находился, коровы не было видно, однако в тишине, наступившей после катастрофы, слышался странный звук – как будто кто-то скреб по железу. Думаю, звук доносился со стороны тракторного сарая, расположенного невдалеке. Видимо, туда перебралась моя пациентка, удравшая раньше, чем рухнула крыша, теперь, скорей всего, она пробует отгрызть колесо от старого трактора.

– Как только меня угораздило? – пробормотал я себе под нос, пытаясь оценить масштаб разрушений.

Может быть, мне это только снится, думал я, обозревая руины вокруг себя и слушая, как корова пытается доломать фермерский инвентарь. Если же это не сон, тогда почему я бездействую? Действительно! Я начал энергично двигать руками и ногами, стараясь сбросить с себя листы жести и разбитые доски; в конце концов, мне удалось избавиться от большей части придавивших меня обломков. Вернув себе способность двигаться, я поспешно отполз в безопасное место.

В это время у почтового ящика Тернеров остановился автомобиль Гоута, нашего почтальона. Гоут высунулся в окно и уставился на разрушения.

– Д-д-док, неужели это сделали вы? – заикаясь, выговорил он, в ужасе глядя на развалины.

– Занимайтесь своим делом, Гоут. – рявкнул я в ответ, не в силах справиться с раздражением. – Развозите свои письма. Разве вы не видите, у меня и без вас проблем по горло?

Он разобиделся и укатил.

Мой аркан все еще болтался на шее пациентки, силящейся откусить кусок от переднего колеса трактора. Я подкрался к лежащему на земле концу веревки и быстро захлестнул его вокруг заднего колеса.

– Посмотрим-посмотрим, сможешь ли ты сдвинуть с места трактор?

Почувствовав, что ее привязали, корова немедленно взвилась в воздух в головокружительном прыжке, от которого содрогнулась утоптанная глина под ногами. Однако трактор устоял. У меня уже была подготовлена инъекция декстрозы для внутривенного вливания, и, уворачиваясь от молотящих в воздухе копыт и неистово хлещущего хвоста, я ввел лекарство. Как мне показалось, основная его часть все же попала по назначению. Через несколько минут передо мной стояла совсем другая корова. Она спокойно подошла к воде, в свое удовольствие попила, направилась к сеновалу и принялась за еду. Тут вдруг поднялся сильный юго-западный ветер, в воздухе заклубилась пыль, а с неба хлынули потоки дождя. Капли, врезавшиеся в землю под углом в сорок пять градусов, хлестали по плечам и голове, били по ногам…

По пути на следующую ферму я ломал себе голову, безуспешно пытаясь придумать, как подипломатичнее сообщить миссис Тернер, что мы с ее коровой случайно завалили сарай. Я от души надеялся, что она не станет звонить какому-нибудь крючкотвору, чтобы тот начал против меня судебный процесс. Может быть, она смягчится, увидев чудесное исцеление своей коровы.

Дождь усилился, потом пошел град. Я порадовался, что катастрофа с участием коровы Тернеров произошла до того, как разразилось ненастье. Проезжая мимо одной из ферм, я увидел женщину, снимавшую с веревки белье, а чуть дальше и ее соседку, которая собирала с изгороди утреннюю стирку, унесенную вихрем. Впрочем, проблемы с бельем, дождем и ветром не заставили их забыть о вежливости – каждая из женщин улучила момент и помахала рукой проезжающему автомобилю. Кому-нибудь этот дружеский жест может показаться пустяком, но это одна из основ сельской жизни.

Следующие несколько часов я был занят на вызовах: брал пробы крови у выставочного скота, обрабатывал зубы лошадям, а освободившись, как обычно, притормозил посреди дороги обсудить с приятелями перспективы охотничьего сезона. Работа и переезды с фермы на ферму заставили меня на время забыть о корове Тернеров. Однако ближе к вечеру Ян связалась со мной по рации.

– Только что звонила миссис Тернер, она очень взволнована, – сообщила Ян.

– И что же она сказала?

– Сказала, что корова, к которой ты ездил сегодня утром, совершенно выздоровела.

– Отлично, – ответил я. – Думаю, она уже поняла, что бешенство тут было ни при чем. А больше она ничего не сказала?

– Она просила передать, что считает тебя отличным врачом, и пообещала оплатить счет в субботу.

– И это все?

– Ах да, ты и представить не можешь, как они там переволновались, – продолжала Ян. – Похоже, прямо по их участку прошел торнадо и снес сарай. Миссис Тернер сказала, что корова чудом уцелела, ведь она почти все время стояла под навесом. Словом, им здорово повезло.

– Действительно, – пробормотал я, – нам всем сегодня здорово повезло.

– Она все равно собиралась снести этот сарай, уж очень он был ветхий, но все ждала, когда сын вернется из армии и ей поможет.

Если почтальон и запомнил, что собственными глазами видел этот сарай, рухнувший до всякого торнадо, то он сумел удержать язык за зубами.

Глава 22

Всю жизнь меня удивляло, как много на свете странных болезней, которые никогда не были описаны или даже упомянуты в учебниках или научных книгах по ветеринарии. Вот, например, инородные тела, застревающие в самых неподходящих частях тела сельскохозяйственных животных или загадочные болезни кожи, кроме того, мне случалось иметь дело с собаками, проглотившими кукурузный початок, рыболовный крючок, иголку или крупный камень.

Один из таких странных, нетипичных случаев произошел со свиньями Валдо и Кати Кингов. Дело было в апреле. Вечером позвонила Кати и сообщила, что Бульдожка – так звали одну из свиноматок – произвела на свет чудесный помет из одиннадцати поросят и вся дюжина чувствует себя превосходно. Десять поросят были белыми, во всяком случае имели светлый окрас, а один оказался рыжим. По словам Кати, этот рыжий выглядел настоящим крепышом, хотя и необычно мелким.

Бульдожка была дочерью пятнистой свиньи по кличке Берта, среди предков которой имелись представители польской породы, и унаследовала некоторые ее гены, определявшие темперамент. Бульдожка оказалась моей первой пациенткой, которой я несколько месяцев назад провел косметическую операцию. С тех пор соседи Кингов стали называть ее «хрюшкой с подтянутым рылом». Можно сказать, я проявил великодушие, убрав крупный неприглядный нарост с ее верхней губы и подтянув часть кожи на щеках, чтобы по возможности облагородить ее наружность. После операции мы с ней не общались, я даже не приезжал снимать швы. Мне хватило того, что эта свинья, не дожидаясь, когда я дам ей наркоз, злобно бросилась на меня и загнала на крышку кормушки в ее личном стойле. Правда я сожалел, что не сфотографировал неблагодарную пациентку до и после операции, как прочие хирурги, делающие пластические операции в крупных городах. Вот если бы у меня имелись фотографии, можно было бы напечатать статью о своих достижениях в журнале «Мисс свинство» или «Хрюшка года». Однако на Кингов и их соседей результат моих усилий произвел неизгладимое впечатление.

Гордый отец новых детишек Бульдожки имел ржаво-рыжий окрас и откликался на кличку Теннесси, которую, как видно, получил за то, что был «одет» в цвета футбольного клуба тамошнего университета. Взглянув на его тупой, подвижный пятачок и клыки, торчащие по углам постоянно слюнявого рта, никто не рискнул бы назвать его красавцем, но я постоянно пытался внушить Кати, что хряк по определению должен быть вонюч и безобразен, а потому не нуждается в ветеринарном косметологе. Я не сомневался, стоит придать ему новый облик и удалить пахучие железы из того чувствительного места, где они расположены, как его престиж среди хрюшек будет бесповоротно подорван. Впрочем, Кати выросла в самом центре Мобила и не слишком разбиралась в том, что нужно свиньям для полного счастья. Тем не менее она честно пыталась набраться опыта, с этой целью читала самые разные книги по животноводству и каждые пять минут звонила своему персональному ветеринару, т. е. мне.

– Вы собираетесь дать клички всем поросятам? – поинтересовался я через несколько дней, заглянув на ферму посмотреть на новорожденных.

Кати давала прозвища всем обитателям фермы, и я был с ней солидарен, хотя местные скотоводы посмеивались над этим, считая ярлыки на ушах гораздо более уместными.

– Что она будет делать, когда у нее иссякнет фантазия? – иронизировали скептики. – Все это свиньям ни к чему, достаточно знать, сколько они весят сейчас и на какой привес можно рассчитывать в будущем.

Разумеется, необходимость придумывать клички может превратиться в настоящую проблему, если у вас пятьсот голов скота, но в большинстве хозяйств округа Чоктау держали не больше сотни животных.

– Рыжего я назову Фредом, а остальные совершенно одинаковы, поэтому я просто продам их до того, как они начнут проявлять характер, – объявила Кати. – Фреда я оставлю, может быть, даже в качестве домашнего питомца, ведь он такой маленький и милый.

– Почему вы решили назвать его Фредом?

– Не знаю, это имя просто пришло мне в голову.

Прошло недели три, как вдруг поздним вечером мне позвонила Кати.

– Как поживаете, док?

– Отлично, только вот для апреля жарковато, не находите? Сегодня мне в буквальном смысле пришлось попотеть. Говорят, жара продержится еще несколько дней. Как поживают поросята?

– Не знаю, что и сказать. Мне кажется, с ними что-то не то. Я понимаю, вы можете подумать, что я совсем спятила, только некоторые из них приседают во время ходьбы, а потом они, по-моему, немного нервничают.

– Гм, мне это ни о чем не говорит. Они все еще в стойле?

– Ну да, там они спят. Но каждое утро я выпускаю их на площадку между сараем и домом, чтобы они могли поразмяться.

– Давайте я заскочу к вам с утра, посмотрю, в чем дело, – предложил я. – Может быть, ничего страшного, но проверить стоит.

Я стал перебирать в уме причины, по которым поросята могли нервничать. Вдруг это какая-нибудь новая болезнь, и мне суждено войти в историю как первому ветеринару, описавшему ее в специальной литературе. Я рассмеялся про себя, представив, что этот недуг назовут «нервным синдромом Джона», мой доклад будут слушать на Всемирном конгрессе свиноводов в Польше или какой-нибудь другой стране, а красочный снимок, на котором я в белом накрахмаленном халате таращусь в микроскоп, появится в журнале «Мир свиновода».

Однако, если отбросить шутки, я не исключал ложное бешенство, нетипичную форму гипогликемии, отравление каким-нибудь ядовитым растением, например, болиголовом, который рос во дворе у Кати. Я не раз предупреждал ее об опасности подобного соседства. Мне случалось сталкиваться с отравлением взрослых свиней солью, но ни разу не приходилось наблюдать ничего подобного у молочных поросят. Словом, ни одной приличной идеи у меня так и не возникло.

Двенадцать часов спустя я разглядывал детенышей, похожих друг на друга, как горошины из одного стручка. Вот только рыжий Фред был гораздо меньше своих собратьев, хотя и не уступал им в активности. Мы выпустили поросят во двор вместе с Бульдожкой, и они тотчас же выстроились в шеренгу и замерли, словно угадав наше желание еще раз сравнить детенышей друг с другом. Но ни одна уважающая себя свиноматка не будет выполнять человеческие желания, поэтому семейство, возглавляемое мамашей, немедленно двинулось по двору. В безоблачном небе сияло весеннее солнце, а безмятежную тишину фермы нарушало лишь кудахтанье курицы да Бульдожка периодически похрюкивала, – так она оповещала отпрысков о своем присутствии и мирном расположении духа. Я был в растерянности, поскольку не замечал у поросят никаких отклонений и не мог поставить диагноз.

– Я ничего не вижу, Кати. На мой взгляд, они в полном порядке.

– Я тоже, но иногда с ними что-то все-таки происходит, – сообщила она. – Сегодня утром они ведут себя совсем не так, как накануне вечером.

– Тогда я поеду, у меня много работы. Не знаете, сегодня обещали жару?

Было шесть часов вечера, когда я вновь появился во дворе у Кингов. Кати и Валдо сидели под навесом у стены сарая. Едва заслышав, как шины моего грузовика зашуршали по гравию, Кати вскочила со скамьи и бросилась мне навстречу. Видимо, с поросятами опять что-то стряслось.

– Ох, док, беда с этими поросятами! Только сейчас все гораздо хуже, чем вчера. Пойдите и посмотрите сами.

Валдо остался в своем кресле. С невозмутимым видом он то подносил к губам стакан чая со льдом, то снова опускал его себе на колено.

– В жизни своей не видел ничего такого, – объявил он, покачивая головой. – Сколько лет занимаюсь свиньями, но таких странностей сроду не встречал. Я даже подумал, не вызвать ли нам ветеринара. (Добрый старина Валдо всегда, с самого рожденья, отличался исключительной сообразительностью.)

Поросята снова, точно так же как и утром, выстроились в шеренгу, но теперь они поочередно, будто ныряя, припадали к земле странными, приседающими движениями, а затем снова выпрямлялись и замирали на несколько секунд. Они напоминали клавиши пианино, движущиеся вверх и вниз под пальцами музыканта. Дав мне понаблюдать где-то с полминуты, Кати потребовала, чтобы я немедленно огласил диагноз.

– Ну, так что это такое? В чем дело? Вы можете им помочь? Я же говорила вам, что они заболели! – твердила она, расхаживая взад и вперед и поминутно всплескивая руками.

– Погодите, дайте подумать! – взмолился я.

– Ну и жарища сегодня, – вмешался Валдо, промокая лоб. – Солнце жарит почище кухонной плиты!

Едва он произнес «жарит», меня словно озарило. Тут Бульдожка отправилась к корыту с едой, я занялся белыми поросятами. В тот момент они выглядели не белыми а розовыми и были горячими на ощупь, все, за исключением Фреда. К тому же он не демонстрировал симптомов «приседающей» болезни. Поросята просто обгорели на солнце! Все встало на свои места, как только я разглядел покрасневшую кожу и вспомнил, что днем, в самую жару, семейку выводили на улицу, а к вечеру снова отправляли под навес. Вот почему симптомы ярче проявлялись к вечеру! К утру их состояние улучшалось, но к концу очередного дня, проведенного под палящим солнцем, все повторялось.

Помню, как-то раз когда я еще учился в ветеринарном колледже, в клинику принесли розового поросенка с такими же странными симптомами, осложненными непроизвольным подергиванием глаз. Маленького пациента окружил консилиум из самых способных студентов и профессоров, пустившихся в обсуждение диагноза. Они перечисляли все известные заболевания нервной системы и решали, какие лабораторные исследования необходимо назначить для точной постановки диагноза. В это время в комнату вошел старик сторож. Он подмел ошметки сена, которые мы разбросали вокруг, покачал головой, глядя на пациента, и спокойно заметил:

– Бедняга просто перегрелся на солнце.

После этого он удалился, что-то напевая под нос. На мгновение ученые мужи лишились дара речи. Затем переглянулись и молча разошлись по своим кабинетам, видимо, чтобы тайком углубиться в старые лекции и свежие издания учебников. Мы хотели спросить у сторожа, какое лечение он назначил бы поросенку, но побоялись, что наши наставники узнают об этом и отыграются на экзаменах. Пациента поместили в темное стойло и назначили ему холодные компрессы и инъекции стероидов в небольших дозах. Он быстро пошел на поправку, вероятно, благодаря нашей сумеречной терапии.