Текст книги "Айболит из Алабамы. Героические будни сельского ветеринара"

Автор книги: Джон Маккормак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

– Я понял, что случилось с вашими поросятами! Это так просто! Даже человек, выросший в центре Мобила, без труда мог бы догадаться, в чем тут дело, – провозгласил я, покосившись на Кати.

Она наклонилась и, подняв с земли пару кукурузных початков, притворилась, будто собирается запустить ими в меня:

– Ну!

– Что «ну»?

– Что случилось с моими поросятами, чтоб они сгорели!?

– Значит, вы наконец сообразили, что они обгорели на солнце!

Она снова замахнулась початком, и я на всякий случай пригнулся.

– У них солнечная болезнь!

На мгновение наступила мертвая тишина, смолкло даже позвякивание льда в стакане у Валдо. Бульдожка тоже навострила уши.

– Что это за солнечная болезнь? – спросил Валдо.

– На севере ее именуют солнечной болезнью, – ответил я. – А там, где я вырос, ее называют солнечным ожогом, но, по-моему, «солнечная болезнь» звучит эффектнее.

– Пожалуй, если так и записать в заключении! – согласился Валдо. – За такой диагноз можно накинуть к счету долларов десять.

Кати пристально посмотрела на меня, затем взглянула на Валдо, словно испытывая к нам обоим необычайное отвращение.

– Я не шучу, у них действительно солнечный ожог. Достаточно задуматься, отчего не пострадал малыш Фред, и все встанет на свои места. Поместите поросят в затемненное место и не выпускайте оттуда, пока не исчезнут симптомы, на это уйдет несколько дней. Если хотите, можете обрызгивать их холодной водой. Впрочем, если вы будете настаивать, я могу сделать им специальные инъекции против солнечной болезни, но они стоят недешево.

Я собрался было посоветовать Кати натереть их лосьоном от загара, но побоялся, что она воспримет мои слова всерьез.

Разящий початок выпал из рук онемевшей от изумления Кати. Валдо расхохотался первым, через некоторое время его супруга тоже неуверенно засмеялась. К здоровью своих питомцев она относилась гораздо серьезнее, чем ее супруг.

– Нет, я не хочу, чтобы их кололи, им будет больно.

Поросята поправились без всяких осложнений. Этот случай еще раз напомнил мне, что, имея дело с животными, ветеринар не должен забывать о здравом смысле. История с поросятами долгие годы давала ближайшим соседям Кингов богатую пищу для пересудов.

Поросята Бульдожки вполне оправились от приступа солнечной болезни и росли как на дрожжах. Все, за исключением Фреда. Кати никак не хотела смириться с мыслью, что, как бы она его ни кормила, ему, все же не догнать остальных. Я старался объяснить ей, что ему суждено на всю жизнь остаться маленьким, таким уж он уродился, – разве что какой-нибудь специалист из университета придумает в экстренном порядке лечение от этого ужасного недуга. Кати попыталась разузнать фамилии ученых, занимающихся изучением свиных болезней. Она собиралась найти кого-нибудь из них и лично расспросить о результатах их научных изысканий. Я объяснил, что не знаком ни с одним из разыскиваемых светил, но ей не стоит беспокоиться, поскольку ни один исследователь, находясь в здравом уме, не возьмется за изучение карликовости у свиней.

– Таких карликов или усыпляют, или продают в качестве домашних питомцев, карликовая свинья – это настоящее недоразумение.

Мой ответ не удовлетворил миссис Кинг, она изо всех сил пыталась доказать, что я не прав. Кати дополнила молочную диету Фреда специальным первым блюдом и подавала его в чисто вымытой миске. Привилегированный поросенок обедал дважды в день в интимной обстановке персональной столовой. Для питья он получал лишь прохладную, чистую и свежую воду, вручную добытую из глубокого колодца и получившую одобрение дипломированного специалиста, трудившегося в Окружном департаменте здравоохранения. Фред поглощал яства с завидным аппетитом, сопровождая процесс еды жизнерадостным похрюкиванием. Пусть он не мог сравниться со своими сверстниками весом и статью, зато на голову обошел их по количеству внимания и любви, которые дарила ему Кати.

Вскоре после происшествия с солнечными ожогами Фред получил физическую и душевную травму. В приступе раздражения Бульдожка не просто вышвырнула его из стойла, поддев рылом, но еще и наступила на него своим огромным раздвоенным копытом. Смышленый поросенок избежал встречи с «жемчужными вратами» лишь потому, что притворился мертвым и несколько часов неподвижно пролежал на соломе. Когда Кати обнаружила его, оказалось, наружный добавочный палец левой передней ноги у малыша раздавлен и сильно кровоточит. Она попыталась оказать ему первую помощь и туго забинтовала ногу, чтобы избежать дальнейшей потери крови.

– Док, Фред серьезно ранен, – прокричал Валдо в трубку. – Старуха Бульдожка затоптала парнишку чуть не до смерти! Приезжайте!

Вскоре я прибыл к резиденции Фреда. Его палец болтался на тоненькой полоске кожи. Было очевидно, помочь ему могут только острые ножницы и тугая повязка.

– Это займет не больше секунды, – заявил я, протягивая руку за инструментом.

– Погодите-ка резать! – неожиданно воскликнула Кати. – Может быть, съездим на бойню и подберем там другой палец, а потом попробуем привить его к ноге, как делают с плодовыми деревьями?

Я онемел от изумления. Несколько секунд, пока я размышлял над необычной просьбой и над тем, как переубедить эту любительницу животных, в сарае царила мертвая тишина.

– Видите ли, Кати, я не владею техникой, которая необходима для проведения трансплантации, и не думаю, что кто-нибудь из специалистов в этой области согласится оперировать поросенка. Кроме того, это будет неоправданно дорого.

– Черт возьми, цена меня не пугает! – возразила она. – По-моему, несправедливо заставлять бедняжку Фреда хромать всю оставшуюся жизнь.

Боже милостивый! Что ей на это ответить? Теперь она будет изводить меня вопросами, почему никто не проводит исследований в области пришивания конечностей свиньям!

– Я понимаю, о чем вы думаете, но могу заверить вас, что ваш малыш прекрасно проживет и без пальца. Он по-прежнему сможет выкапывать желуди и валяться в грязи. Разумеется, после того как завершится период выздоровления.

Вот уж не ожидал, что мне придется выступать в роли поросячьего психоаналитика.

– И сколько же продлится этот период выздоровления? – поинтересовалась Кати.

– Вам придется подержать его в отдельном стойле подальше от мамаши и окружить самой нежной и преданной заботой. Кроме того, каждые несколько дней вы будете менять ему повязку. Понимаю, что у вас прибавится хлопот, но ведь вы любите своих животных.

– Это меня нисколько не затруднит, можете быть уверены, я в состояния позаботиться о своих свиньях. Но вам тоже придется принимать участие в лечении и время от времени заезжать к нам для осмотра. Ладно, можете начинать свою операцию, но постарайтесь не сделать ему больно, понятно?

– Да, мэм, понятно.

Кати держала извивающегося визжащего поросенка, а я обработал ему палец небольшим количеством местного анестетика, вымыл антисептическим мылом и ампутировал под корень. Затем наложил повязку на культю фаланги, забинтовав копытце от места разреза до запястья, и сделал пострадавшему инъекцию пенициллина. Во время процедуры он сильно вертелся, но в целом оказался покладистым пациентом. Вскоре оказалось, что все не так просто.

Прошло несколько дней, и я решил навестить своего подопечного. Фред выглядел прекрасно и мирно чавкал налитым в кормушку пойлом, поглядывая на меня сквозь щель в двери. Хлебнув еще пару раз, он внезапно остановился и пристально посмотрел на меня.

Едва я открыл дверь, чтобы войти в стойло, как негодник бросился на меня, словно озверевший бык! Он нацелился на мою правую лодыжку и оскалил свои острые зубы. Потрясенный, я пулей вылетел из стойла. Кто на меня только не бросался – свиньи, собаки, коровы, быки, бараны, лошади и даже фермеры, но поросят в этом списке еще не было.

– Что случилось, док? – спросила Кати, неторопливо направляясь к нам по коридору.

– Сейчас вы узнаете, что случилось, – возмутился я, – на меня только что бросился ваш малютка Фред. Взгляните-ка на эти отметины. И я указал на слюни, оставленные злобным поросенком на правой штанине комбинезона.

Мельком взглянув на улику, Кати громко расхохоталась. Что ж, я всегда был готов посмеяться над собой, если мне случалось совершить какой-нибудь промах. Но чувствовать себя объектом насмешек владельца животного, которое только что пыталось на меня броситься, было чрезвычайно неприятно.

– Почему бы вам самой не зайти к нему, – предложил я.

– Разумеется, – пообещала она, – раз вы испугались такого симпатичного малыша.

– Вот и отлично, – пробормотал я, прикусив губу.

Кати переступила порог стойла и начала издавать звуки, имитирующие похрюкивание свиньи, что-то вроде «тск-тск». Несмотря на то, что в произношении Кати все еще присутствовал городской акцент, за несколько лет нашего знакомства она добилась ощутимого прогресса.

Я считаю, что со свиньями необходимо разговаривать на «свинском» языке, так же как с коровами – на «коровьем», хотя человеку постороннему мое заявление может показаться смешным или нелепым. Это справедливо и в отношении других животных. Если вы хотите подозвать взрослую свинью, роющуюся в отбросах, вам придется прокричать что-то похожее на «уу-иииг» – этот звук нужно издавать, приложив ладони рупором ко рту. Изначально этот клич звучал по-другому, но за долгие годы от него осталось только «уу-иииг», требующее минимального напряжения гортани. Впрочем, однажды Валдо разъяснил мне что к чему:

– По большому счету свинье без разницы, как вы ее подзываете, важно только, чтобы вы делали это всегда одинаково. В конце концов, в Китае тоже разводят свиней, хотя кто угодно вам скажет, что свиньи не понимают по-китайски.

При такой природной смекалке Валдо легко мог бы стать мультимиллионером где-нибудь в Нью-Йорке, но он и слышать не хотел, чтобы ехать в такую даль.

– Ни в какой такой Нью-Йорк я не собираюсь! – раз и навсегда заявил он.

В тот день Фред забился в угол, пытаясь спрятаться от меня, и не обращал никакого внимания на «тск-тск» и ласковые уговоры Кати. Увидев, что в его владения снова пытается ступить нога человека, хотя после первого вторжения не прошло и пяти минут, он бросился на Кати со всей яростью, на какую способен маленький поросенок, и изо всех сил вонзил зубы ей в ногу. Я пытался скрыть усмешку и даже прикрыл рот ладонью, но все же не сумел сдержать предательский смешок. Осмеянному ветеринару приятно сознавать, что у него подобралась хорошая компания.

– Ах ты, маленький трехногий негодяй! – завопила Кати, выскакивая из стойла. – Вот я возьму метлу да как дам тебе по башке!

До сих пор я не видел, чтобы она так злилась на кого-нибудь из своих питомцев.

– Вот что я вам скажу, Кати, принесите-ка из мусорной кучи обломок доски, и я загоню его в угол, – предложил я, справившись со смехом. – Как ваша нога? Может быть, стоит осмотреть укус?

Вместо ответа Кати лишь сверкнула глазами и даже не потерла укушенную лодыжку.

Через несколько минут мы оттеснили поросенка в угол, надежно обвязали ему пасть, дважды обмотав ее веревкой, и Кати, побагровев от усилий, крепко стиснула злодея в руках. Только так нам удалось поменять ему повязку.

С того раза каждая перевязка сопровождалась конфликтом, вызванного столкновением темпераментов противоборствующих сторон, причем меня всякий раз неприятно удивляла неоправданная грубость рыжего поросенка. Тем не менее вскоре он вполне поправился и перестал хромать.

Со временем Фред стал настоящим террористом и с яростью преследовал своих соплеменников, как больших, так и маленьких. Очевидно, воинственные гены он унаследовал от Берты, своей бабки по материнской линии. Наконец Кати и Валдо устали от выходок своего питомца и продали его соседям.

Впоследствии те говорили, что сосиски с их фермы не всякому по зубам.

Глава 23

Как-то раз я безнадежно заблудился, преодолевая на своем верном грузовичке долины и холмы штата Миссисипи, впрочем, это могла быть и Алабама. (Я не только не мог сориентироваться на местности, но даже не знал точно, в каком штате нахожусь.) Вдоль дороги тянулась нескончаемая стена высоченных сосен, казалось некоторые из них упираются прямо в низкое и сумрачное февральское небо. Сколько я ни озирался по сторонам, но так и не заметил никаких особенностей ландшафта, которые помогли бы мне сориентироваться. Местность казалась совершенно безлюдной, о присутствии человеческого жилья свидетельствовали лишь разбитые проселочные дороги, расползающиеся в разные стороны от шоссе и исчезающие среди бесконечных деревьев. Мне пришло в голову, что слово «бесконечность» впервые произнес человек, глядя на прямую узкую тропинку, теряющуюся за горизонтом среди миллиарда сосен.

Обращаться за помощью противоречит моим принципам, я спрашиваю дорогу лишь в случае крайней необходимости: не люблю признаваться, что заблудился, или выглядеть нытиком, жалобно взывающим о помощи. Разумеется, существуют исключения, и сегодня выдался как раз такой случай. Кроме того, Ян осталась дома и поэтому никогда не узнает о моей слабости. Оставалось только отыскать кого-нибудь, кто мог бы показать дорогу к молочной ферме Джона Тома Тью!

Я раскаивался, что вообще согласился поехать к новому клиенту, к тому же проживавшему слишком далеко от клиники, но мистер Тью так отчаянно просил помочь, что я не смог ему отказать. И вот теперь я не имел понятия, где искать эту злополучную ферму, и уж тем более не знал, когда смогу вернуться в Чоктау.

Бесцельно двигаясь вперед, я вспоминал инструкции, которые дал мне по телефону мистер Тью. В лучшем случае их можно было бы назвать схематичными, очевидно, в этом отношении он не отличался от большинства моих клиентов. Разумеется, сами они знали, где живут, но не умели толком объяснить, как туда проехать. Дорогу обычно описывали приблизительно следующим образом:

– В общем, до нас около полумили, если ехать мимо старой фермы Смита.

– Дело в том, что я здесь новичок и не знаю этой фермы, – извинялся я.

Разумеется, после такого признания ко мне начинали относиться как к слабоумному.

– Не могли бы вы подсказать, в каком направлении от вас ферма Бутлера?

– Я от нее в той стороне, где находится ферма Сайласа.

– Отлично, теперь все гораздо проще. Значит, держите на юг.

Приняв свой дом или кабинет за исходную точку, я пытался сориентироваться по большой карте округа, которую когда-то дал мне мистер Секстон, местный агент по недвижимости.

Иногда клиенты звонили и просили Ян, Сью, Тимми или Дика передать, что ждут меня на ферме. На вопрос, где находится их ферма, они, как правило, отвечали:

– О, док уже бывал у нас, он знает дорогу.

Хоть я не жалуюсь на память, но мне не всегда удавалось припомнить фамилию звонившего или название его фермы. Однако хуже всего были ночные вызовы.

– Поезжайте до третьего поворота с левой стороны, после старой школы в Токси. Затем доедете до большого дуба напротив лагеря. Там свернете направо и проедете еще около четырех миль. Увидите зеленую машину, припаркованную напротив коричневого трейлера. Лошадь будет в загоне позади него.

Им и в голову не приходило упомянуть, что старое здание школы снесли много лет назад, а поворот на проселок скрыли заросли кустарника. Напротив того места, где, как предполагалось, находился лагерь, поднялась небольшая дубовая роща, от которой расходилось целых три проселка. В довершение всего мне не всегда удавалось угадать цвет машины и трейлера в непроглядной темноте. Единственным источником света по ночам служили фары моего грузовика, и я мог лишь догадываться, что машина, стоящая впереди, коричневого цвета.

Все эти испытания вполне могли бы стать неисчерпаемым источником веселья, если бы время не стоило денег.

Воспользуюсь случаем, чтобы дать хороший совет выпускникам ветеринарной академии: никогда не спрашивайте дорогу в питейных заведениях. Однажды в глухую ночь где-то возле границы штата – это было в самом начале сезона охоты на диких гусей – я свернул на парковку у пивной, называвшейся «Первый шанс». Я догадался, что подъехал к ней со стороны Алабамы, поскольку на другой ее стороне, обращенной в сторону штата Миссисипи, имелась вывеска с названием «Последний шанс». У дверей стояла пара харлеев и несколько грузовиков. Некоторые автомобили были припаркованы вплотную к зданию, другие буквально перегородили проезжую часть, – очевидно, водителям не терпелось «выпустить пар». Внутренний голос шепнул мне, что поздней ночью чужаку лучше не соваться в эти двери, но в это время через открытое окно до меня донесся слащавый голос певца, и я невольно поддался ложному ощущению безопасности. Казалось, люди, способные наслаждаться проникновенными мелодиями Хэнка Уильямса, едва ли могут быть склонны к насилию.

Однако, приблизившись к двери, я сообразил, что угодил в одно из тех местечек, где, как мне рассказывали, входящих обыскивают, проверяя, нет ли у них ножа или пистолета. «Если оружия у вас не окажется, вам его выдадут на месте». Я кисло усмехнулся своей сомнительной шутке и, сделав каменное лицо, решительно вошел внутрь, вздымая сапогами облака пыли и арахисовой шелухи.

У стойки и за столами сидело около дюжины мужчин с могучими красными шеями и такими лицами, при виде которых у самого мужественного хоккеиста из самой снежной страны по спине побежали бы мурашки. Я перестал поддавать ногой мусор.

– Что бы это значило, Рыжий? – взревел бармен, крутого вида парень, одетый в майку с обрезанными рукавами.

Бармен уверенно держался за стойкой и, как видно, любил свою работу. Может быть, он любил помогать людям или, что более вероятно, предвкушал начало ежевечернего ритуала вышвыривания подгулявших молодцов на мощеную гравием стоянку.

– Не подскажет ли кто-нибудь, в какой стороне ферма Джуниора Смита, – сказал я. Мне всегда хотелось чтобы меня звали Джуниором, или Баком, или даже просто инициалами, например, ДБ, ВВ, а, может быть, и (этот вариант мне особенно нравился) УС.

– Кто-нибудь знает, где тут ферма Джуниора Смита? – проорал мой глашатай, заставив присутствующих понизить голоса на несколько децибел, а Хэнк в этот момент затянул песню о том, что он хочет стать собакой.

– Кто там спрашивает про ферму? – поинтересовался какой-то бородач бандитского вида.

Он обернулся ко мне, угрожающе выпятив торчавший живот. Его спутник, жадно поглощавший содержимое жестяной банки, был повыше ростом, но заметно уступал товарищу по размерам живота. Он прикончил свое пиво, одной рукой раздавил банку о стол, превратив ее в бесформенную лепешку, наподобие циферблата хронометра, затем беззубо ухмыльнулся и поправил красную бандану, повязанную прямо над кустистыми бровями. Кроме того, имелись пышная борода и прическа в виде конского хвоста. Я понял, что этот тип с его приятелем Пузаном и есть владельцы харлеев.

Вся толпа повернулась ко мне и уставилась на незваного гостя.

– Я ветеринар, а у Джуниора серьезно заболела лошадь. Он попросил меня приехать, но, по-видимому, я заблудился.

У меня мелькнула мысль, что надо было бы представиться человеческим врачом, – ведь не стали бы они причинять вред доктору, который спешит на помощь больному.

– Так это вы тот самый ветеринар, что прикончил корову Фреда? – выпалил низкорослый парень, сидевший в конце стойки, и глубоко, секунд на пять, затянулся сигаретой «Пикаюн». Поскольку пачку он вертел в руках, то и дело открывая и снова закрывая ее, мне удалось разглядеть название. Один мой приятель как-то хвастался, что он, как и все настоящие мужчины, курит только «Пикаюн», но позднее выяснилось, что уже первая затяжка сигаретой этой марки свалила его с ног. Глядя, как из ноздрей Коротышки вырывается густой дым, образуя плотное канцерогенное облако, почти скрывавшее его лицо, я смекнул, что имею дело с настоящим крутым парнем. Нас разделяло приличное расстояние, тем не менее я судорожно закашлялся.

– Нет, сэр, это был не я. Наверное, это был доктор Макдэниэл из Ред Хилл, – произнес я извиняющимся тоном. – Не знаю, о каком Фреде вы говорите.

Один из самых трезвых в компании попытался мне помочь, он подошел ко мне и начал объяснять, как добраться до цели.

– Вернитесь обратно к ручью. Сразу за ручьем налево уходит проселок, вымощенный гравием. Поезжайте по нему, пока не доберетесь до перекрестка, а потом…

– Нет, все не так, Бак, – заикаясь, перебил его другой парень. Я покосился на Коротышку: тот все еще разглядывал меня, то и дело глубоко затягиваясь сигаретой, которая, казалось, приросла к его губам. Пепельницей он не пользовался, и столбик пепла вырос настолько, что грозил вот-вот упасть. Пока знатоки вели спор относительно моего маршрута, столбик пепла, как и ожидалось, обломился и рассыпался по рубашке и коленям Коротышки. Вскочив с табурета, он проворно, словно обезьяна, в пору весеннего гона, принялся хлопать по одежде, стряхивая с себя пепел, хотя так и не выплюнул окурок. Я отвел взгляд от Коротышки и вновь прислушался к объяснениям, однако оказалось, что за это время мои собеседники успели окончательно запутаться.

– По-моему, будет лучше, если он вернется обратно другим путем и проедет мимо каменоломни, – продолжал тот, кто спорил с Баком.

– Вы оба неправы, – взревел бармен. – Мост возле плантации Мосса закрыт, поэтому ему лучше проехать по дороге, что арендовала бригада из Руддер Хилл.

Очевидно, бармен с самого начала знал, как мне надо ехать, и было странно, почему он не вмешался раньше и не прекратил перепалку.

– Послушайте, – вмешался четвертый парень, – от нас вы туда не доберетесь. Лучше вам вернуться обратно в Батлер и начать все снова.

Не знаю, кем был этот парень, но его слова мгновенно привели остальных в страшное раздражение. Я решил, что пора поблагодарить всех за помощь и откланяться.

– Спасибо! – крикнул я, выскакивая за дверь на площадку, усыпанную разбитыми бутылками и пустыми банками.

За моей спиной все жарче разгорался спор, как добраться до фермы Джуниора. Мне показалось, что ножки табуретов уже заскрежетали по полу, а в стены полетели пивные бутылки. Когда я разворачивался, чтобы выехать на шоссе, из дверей бара вывалились двое дерущихся – они яростно размахивали руками и подбрасывали в воздух ковбойские шляпы, хотя еще минуту назад ни один из владельцев этих шляп не участвовал в споре относительно моего маршрута. Мой невинный вопрос, как проехать на нужную мне ферму, невольно стал причиной настоящих военных действий.

Ферму я все-таки нашел. Зная, что полиция штата совершает по ночам объезд территории, я развернулся и направился в сторону Чоктау и остановился недалеко от границы Алабамы.

Пришлось запастись терпением, но в конце концов на шоссе показался автомобиль. Проехав мимо, он развернулся, и на меня упал луч фонарика.

– Покажите-ка ваши права… Так это вы, док?

– Да, я, и мне нужна ваша помощь.

– Что случилось? Надеюсь, вы не пили спиртного? Мне кажется, я чувствую запах алкоголя.

Я рассказал ему, как заглянул в «Первый шанс», надеясь разузнать дорогу, и какая там вышла потасовка, а потом попросил позвонить в Управление и выяснить, где находится ферма Джуниора. Оказалось, что никуда звонить не нужно, поскольку один из ночных дежурных приходился Джуниору двоюродным братом. Буквально за минуту он подробно объяснил, как ехать, да еще предупредил напоследок:

– Док, надеюсь, вы больше не сунетесь в ту пивную! Ее облюбовала настоящая банда мотоциклистов. Они любят устраивать драки с парнями из колледжа и жителями Батлера. Вам повезло, что вы ушли оттуда целым и невредимым. Ну, вы понимаете, что я хочу сказать?

Конечно, я понимал, но и без того зарекся совать нос в подобные заведения, намереваясь в дальнейшем узнавать дорогу в других, более спокойных местах.

Я был уверен, что ферма Джона Тома Тью где-то поблизости. Если бы только мне попался чей-нибудь дом или магазин – что угодно, только не пивная! Неожиданно впереди возник указатель с надписью: «Бензин и бакалея в Бафорде», 2 мили.

Крошечная сельская лавочка заметно отличалась от магазина «Бакалея, гастрономия и прочие товары», которым заправляла мисс Руби Маккорд, эту лавочку можно было бы назвать классическим образцом такого рода заведений. Лачуга, в которой она размещалась, была сплошь увешана вывесками с рекламой продуктов, лекарств и других товаров, пользующихся спросом у местных жителей. Плакаты предлагали пить газировку д-ра Пеппера, бороться с клещами с помощью снадобья д-ра Ле Гира, принимать «абсорбин линимент», а также многое другое. На крыльце лежали мешки с кормами для кур и свиней и минеральными удобрениями, стояли канистры с керосином, но так же, как и у мисс Руби, здесь не было рекламы прохладительных напитков. Обнаружив в самой чаще леса этот островок цивилизации, я немедленно воспрянул духом, уверенный, что стоящие у входа грузовики обещают мне встречу с добропорядочными людьми. На всех автомобилях были номерные знаки штата Миссисипи, и я испытал немалое облегчение, поняв, наконец, где нахожусь.

Войдя внутрь, я не сразу задал свой вопрос, для начала решив переброситься парой слов с покупателями: купил пинту молока и коробку печенья. Произнес-то я всего лишь несколько слов, но этого оказалось достаточно, чтобы присутствующие признали во мне чужака.

– Вы ведь не местный? – поинтересовался старший из присутствующих, восседавший на пустом ящике из-под колы.

– Нет, не местный. Я проскочил поворот и слегка заплутал. Может быть, кто-нибудь знает, где здесь ферма Джона Тома Тью?

Вместо ответа завсегдатаи недоуменно переглянулись и покачали головами.

– Как вы сказали? – переспросил покупатель номер один. Он скосил глаза и принялся напряженно меня разглядывать и за какие-нибудь десять секунд досконально изучил мои ботинки, комбинезон, кепку, цвет волос, очки и прочее. Уверен, за эти мгновения он узнал обо мне столько, что хватило бы на часовую лекцию о размерах моей одежды, состоянии здоровья и о том, сколько раз я ломал себе нос.

– Джон Том Тью. Он держит коров и молочную ферму где-то неподалеку отсюда.

– Коровья молочная ферма? – произнес покупатель номер два. Казалось, мой вопрос сбил его с толку.

Как и номер первый, он сидел на поставленном на попа ящике, но только это был ящик из-под пепси. Штанины его комбинезона были сильно подвернуты, должно быть, он специально купил брюки подлиннее, чтобы супруга могла пустить излишки на заплаты, когда они протрутся на коленях. Сборщики хлопка часто работают, стоя на коленях, если им трудно нагибаться.

– Да, сэр, коровья молочная ферма, – подтвердил я, пытаясь не расхохотаться. Разумеется, молочной может быть только коровья ферма. Наверное, это все равно что сказать «женщина-вдова» или «зубной дантист».

– В наших краях нет человека с таким именем, – ответил номер второй.

Все головы снова отрицательно закачались, даже те, что принадлежали молчунам, которым не досталось сидячего места. Покачивая головами, они не отрывали взглядов от моего лица, что выглядело довольно забавно. Очевидно, игра «в несознанку» была здесь привычным делом. Они не знали, кто я и чем занимаюсь, вероятно, приняли меня за одного из «тех, кто работает на правительство», и не собирались помогать мне в поисках моей жертвы.

– Даже представить себе не могу, где проскочил поворот, – признался я, поглядывая на схему, составленную по телефонным инструкциям Джона Тома. – Он вызвал меня из Чоктау осмотреть заболевших коров и здорово расстроится, если я так и не появлюсь.

– Так вы имеете в виду этого Джона Тома Тью! – воскликнул номер первый, сделав ударения на слове «этого». – Посмотрите в окно. Видите за лесом синие силосные башни, там где проходит высоковольтная линия? Это и есть ферма Джона Тома.

– Так вы коровий врач или как там это называется? – поинтересовался номер два.

– Да, сэр, я ветеринар. Должно быть, в ваших краях нет своего ветеринара?

– Есть, как не быть. Да все они только и умеют, что морочить людям голову, – с досадой сказал мой собеседник. – К слову, док Киркланд живет прямо по этому шоссе.

– Доктор Киркланд? Не припоминаю такой фамилии, – сказал я, досадуя на свою плохую память. – Не знаете, где он учился?

– Не думаю, чтобы он вообще где-нибудь учился. Он просто принял практику, потому что в деревне не обойтись без этого, – вмешался номер два.

После его слов среди посетителей возникла дискуссия, им никак не удавалось решить, кого следует считать лучшим ветеринаром округа. Спорящие упомянули несколько фамилий и обсудили их сильные и слабые стороны. Поскольку ни одно из имен не было мне знакомо, я пришел к выводу, что эти люди тоже просто «приняли» практику, не заботясь о получении лицензии или разрешения у властей штата. В это время один из посетителей помоложе нарушил молчание и заявил, что знает самого лучшего ветеринара.

– Я слышал что где-то в Алабаме есть ветеринар, – воскликнул парень, – как-то раз он делал операцию черному быку богатого фермера: вспорол быку брюхо, влез к нему в кишки и вытащил большой кусок проволоки с крючком на конце.

– Не может быть! Поразительно! – раздались голоса из публики.

– Он заранее знал, что найдет в кишках проволоку, и определил, где именно та будет находиться, – добавил парень, возбужденно размахивая руками. – И даже сказал, что на конце этой штуковины окажется крючок!

– Я знаю, кто это, – вмешался я, раздуваясь от гордости.

Но хозяин магазина, жующий огрызок сигары, не дал мне договорить. (Я решил все-таки позже непременно похвастаться своим близким знакомством с этим ветеринаром.)

– Не тот ли это ветеринар, что прикончил черную джерсийскую корову Фреда Тернера? – произнес он, перегнувшись через прилавок и с подозрением поглядывая в мою сторону. – Говорят, это был какой-то тип из Алабамы.

Я пожал плечами и проворно покачал головой из стороны в сторону.

– Да, его старая корова как раз принесла теленка, но ей стало не по себе, она легла на землю и ее раздуло. Они послали за этим треклятым ветеринаром, и, пока тот вливал корове кальций, у нее запали глаза и она издохла.

– И что он сказал?

– Клялся, что она издохла не из-за лекарства, а потому, что у нее было слабое сердце, – ответил хозяин магазина.

– Поразительно, – снова отозвался один из посетителей.

– Что и впрямь поразительно, у него хватило наглости всучить старине Фреду счет на тридцать долларов, и это после того как он загубил несчастную старушку. Вы все знаете Фреда, на свою пенсию от железной дороги он едва сводит концы с концами, а ведь джерсийская корова дает отличное жирное молоко. Да, сэр, эта корова давала столько молока, что жена Фреда сбивала из него масло и выручала за него пару лишних долларов. Вы помните, я продавал это масло прямо здесь, в своем магазине. Можете мне поверить, это было самое сладкое масло из того, что мне доводилось пробовать.