Текст книги "Айболит из Алабамы. Героические будни сельского ветеринара"

Автор книги: Джон Маккормак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

Все скорбно склонили головы, выражая полное согласие. Мне показалось, что кое у кого на глаза навернулись слезы.

– Вам что-нибудь известно об этом случае, мистер? Может, вам знаком этот жадный никудышный ветеринар? – поинтересовался номер первый. – Давно пора надрать задницу этому сукину сыну.

Все глаза немедленно уставились на меня. В полной тишине я нервно переступил с ноги на ногу.

– Гм, ну, – пробормотал я, – случается, некоторые из моих коллег действительно приезжают на вызов в ваши края. Не знаю, кто этот ветеринар, о котором вы сейчас говорили.

На лбу у меня выступила испарина. Пытаясь скрыть волнение, я посмотрел на часы и огляделся по сторонам, в надежде, что путь к отступлению свободен.

– Боже правый, как поздно! Надо бы мне поторопиться!

Толкнув дверь и оглянувшись на суровые, мрачные лица, я помахал рукой и выдавил из себя улыбку. Честно говоря, было не так уж и поздно, но мне хотелось убраться оттуда, пока они не догадались, что видят перед собой того самого ветеринара, на котором лежит ответственность за безвременную кончину коровы Фреда Тернера. Даже подвиг по извлечению проволоки из тела быка не мог искупить смерти молочной коровы. Не исключено, что они набросились бы на меня и потребовали вернуть те самые тридцать долларов.

Садясь за руль, я оглянулся и увидел кусок картона, прибитый гвоздями к одному из столбов крыльца. Надпись была горестной и лаконичной: «Масла нет. Корова сдохла».

Глава 24

В силу своей профессии ветеринары часто получают травмы. И неудивительно – ведь наши пациенты редко проявляют готовность к сотрудничеству, манипуляции врача не вызывают у них энтузиазма. Много раз, оказавшись в обществе коллег, мне приходилось наблюдать, как они друг перед другом хвастались размерами и количеством шрамов от собачьих укусов.

– Взгляните-ка вот на этот, – восклицал какой-нибудь бывалый эскулап, демонстрируя отметину на среднем пальце левой руки. – Это укус чау-чау. А вот этот, на большом пальце…

– Можете не продолжать. Это черный кокер-спаниель, у меня самого есть точно такой же вот здесь, – перебил другой ветеринар. – А вот этот, на мизинце, остался после стычки с чихуахуа.

Вскользь взглянув на шрамы рассказчика, присутствующие спешили предъявить собственные боевые отметины, некоторые даже закатывали рукава, обнажая изуродованные запястья и предплечья, и каждый настаивал на том, что именно ему довелось пережить нападение самой злобной и кровожадной твари на свете. Я видел действительно страшные шрамы от укусов обезьяны, хозяева которой искренне сожалели, что не оставили ее на родине – в джунглях. Тогда, в шестидесятые годы, в нашем округе еще не были введены ограничения на содержание обезьян в качестве домашних животных.

Однажды ясным весенним утром – дело было в воскресенье, я вел прием, – в клинику вошла седовласая дама, крепко державшая видавший виды поводок, к другому концу которого был привязан упирающийся красноглазый метис чау-чау. О его принадлежности к этой породе свидетельствовал черный язык, мелькавший в пасти, когда он принимался с остервенением жевать поводок. Мне сразу бросилась в глаза неестественно напряженная поза и выгнутая спина пса. Я заметил, что зубы у него сточены, видимо, о плоть незваных гостей, неосторожно зашедших во двор, либо о кости, палки или камни, которые он грыз от нечего делать.

– О, я знаю, это снова его ужасная прострация, доктор, – всхлипнула дама, заламывая руки. – Эта бездомная дворняжка с соседней улицы снова пришла в охоту, и я просто не в силах удержать моего пса. Но кто-то ведь должен принять меры!

Я не понял, что она имела в виду, поскольку понятия не имел, с помощью каких мер этот «кто-то» мог бы воздействовать на нормальный репродуктивный цикл. От меня не ускользнуло слово «прострация», и я решил поправить леди, исключительно в интересах науки.

– Простата, – объявил я.

– Что вы сказали?

– У него простата, а не прострация. О прострации говорят, когда кто-нибудь отключается и лежит без движения.

– Ну да, такое с ним тоже случается!

То, что она является владелицей собаки с черным языком и красными глазами, да еще с больной простатой и склонностью впадать в прострацию, внушало ей необъяснимую гордость. По крайней мере, мне так показалось.

Возможно, не всем известно, что кобели обладают предстательной железой, а многим это, вероятно, безразлично до тех пор, пока у их собственного пса не начнутся такого рода проблемы. Я не стану описывать здесь методы исследования простаты кобелей, скажу только, что делается все, как при осмотре человеческих самцов.

– Как его зовут? – спросил я у леди, подходя к псу.

– Грязнулей.

Кличка вполне соответствовала действительности. Этому Грязнуле не помешало бы принять душ, расчесать шерсть, обрезать когти и почистить зубы.

– Пес кусается?

– О нет, мои внуки любят на нем виснуть, а он никогда даже не огрызнется, – заверила хозяйка.

– Может быть, лучше надеть на него намордник, просто так, на всякий случай? – предложил я.

– Нет, это так жестоко! Обещаю, буду крепко его держать, – взмолилась дама.

Рассудив, что она лучше знает свою собаку, я решил уступить и приготовился начать процедуру, которую медицинские работники именуют осмотром предстательной железы. Я не раз проводил подобное исследование, и убедился: собаки испытывают при этом значительно меньший дискомфорт, чем люди; уверен, все дело в том, что четвероногие пациенты не начинают нервничать за несколько дней в ожидании неприятного свидания с урологом.

– Покрепче держите ему голову, мэм, – попросил я.

Это было еще до того, как страховые компании решительно высказались против общепринятой практики, разрешавшей хозяевам животных самим держать питомцев во время осмотра в ветеринарной клинике.

Жалостливая дама обеими руками обхватила покрытую шрамами голову своего бывалого пса, а я натянул перчатки и зашел собаке в тыл. Пес не сводил с меня глаз и пристально следил за каждым моим движением. Я осторожно приподнял ему хвост, но едва мне удалось войти в контакт с означенной железой, как пациент взорвался, словно динамит в консервной банке.

В считанные секунды свирепо рычащий Грязнуля вырвался из рук своей запаниковавшей хозяйки, развернулся на столе и вонзил четыре тупых зуба прямо в мою правую руку. Честно говоря, едва заслышав рык, хозяйка тотчас же разжала руки и воздела их к потолку. А когда я схватился от боли за запястье правой руки, пес спрыгнул со стола, щедро полил мочой нижнюю половину северной стены кабинета, повернул ко мне свою клоунскую физиономию и победно ухмыльнулся.

– Какого же я свалял дурака, разрешив женщине держать собаку, – вот была моя первая мысль, когда я, заливая кровью пол, бросился к раковине. – Почему не настоял, чтобы на него надели намордник?

Вторая мысль была об игре в гольф. Все неделю я предвкушал, как мы с моим постоянным партнером аптекарем Лореном Кодлом возьмем реванш у наших соперников Билли Девиса и Джима (Титаника) Томпсона. Предыдущая встреча была прервана хозяином лошади, которому экстренно понадобилась моя помощь.

Я собирался поехать в гольфклуб часа через два-три, а теперь сомневался, смогу ли не то чтобы играть, а хотя бы держать клюшку, поскольку рука продолжала кровоточить и быстро опухала.

Лорен не придет в восторг, узнав о моей очередной травме. На прошлой неделе у меня болела поясница из-за того, что на меня улеглась арабская кобыла, когда я зашивал порез на ее правом колене. До этого баран с разбегу врезался мне в грудную клетку, а еще раньше скунс укусил меня за указательный палец правой руки.

Тем временем хозяйка увела Грязнулю в приемную, где прочитала ему краткую лекцию о том, как невежливо кусать людей, ни словом не обмолвившись, по какой причине нельзя кусать доктора Джона. Очевидно, она не считала это таким уж страшным проступком, коль скоро все мои неприятности были оплачены.

После непродолжительной дискуссии мы с ней решили, что, пока Грязнуля пребывает в таком настроении, делать ему инъекции небезопасно, и я рекомендовал добавлять антибиотик в корм, поскольку болезнь никак не отразилась на аппетите пса. Наполнив флакон новым чудодейственным снадобьем, предназначенным для индюков, но, по-моему мнению, вполне подходящим и для собак, я, любезно улыбаясь, проводил обоих до автомобиля, после чего ринулся к холодильнику за льдом.

Однако повязка со льдом только усилила боль. Ощущение было такое, словно кто-то ввинчивает мне в руку четыре здоровенных штопора. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что укус из-за тупых, стертых зубов Грязнули оказался не настолько глубок, как мне показалось, и рана больше похожа на обширную ссадину. Я подержал лед подольше, пока рука окончательно не онемела, затем вытер ее насухо, смазал раствором антибиотика для индюков, после чего тщательно забинтовал, пользуясь левой рукой и зубами, а напоследок принял две таблетки аспирина.

В тот день я решил не ходить в церковь, дабы избежать сокрушительных рукопожатий. Впрочем, я опасался не столько рукопожатий – здороваться я мог бы и левой рукой, – сколько необходимости в деталях обсуждать происшествие: несомненно каждый из присутствующих стал бы предлагать мне проверенные домашние снадобья и вспоминать, как кто-то из его знакомых умер или потерял руку в точно такой же ситуации.

К тому времени, когда я прибыл в гольфклуб, боль немного утихла. Рука почти не беспокоила меня, если я не пытался шевелить пальцами, но заметно опухла.

– Что с вами сегодня, господин ветеринар? – поинтересовался Лорен, заметив, что я осторожно держу поврежденную руку над головой. В таком положении она меньше болела.

– Ничего особенного, господин аптекарь, просто царапина, – солгал я.

– Вас снова укусила собака? – справедливо предположил он. – Вы никогда не думали подыскать себе нормальную работу?

Я решил не признаваться, что такая мысль приходила мне в голову совсем недавно, вместо этого вышел к метке и начал экспериментировать с клюшкой, пробуя различные способы захвата, и предоставил остальным обсуждать мою последнюю травму и строить догадки, как она повлияет на исход матча.

– Надеюсь, вы уступите нам два боковых? – попросил Лорен у наших соперников. – Сегодня его снова укусила собака.

В ответ они оба должны были разразиться негодующими возгласами, а затем отказаться от этой «возмутительной и совершенно бредовой идеи». Так и случилось.

– Два боковых? Да вы белены объелись? – хором воскликнули Билли и Тай.

– Даже родной бабушке я не уступил бы двух боковых! – добавил один из них.

– Еще бы, – поддержал второй, – МакКормак каждый раз рассказывает сказки про собачий укус, наверное, просто рассчитывает вызвать у нас сочувствие и выпросить фору. А между прочим в прошлый раз меня тоже укусили, да к тому же я еще и обжегся.

Лишь после того как я продемонстрировал руку, они проявили некоторое сочувствие, даже не стали требовать, чтобы я снял бинт, ограничившись осмотром выползшей из-под повязки зловещей красноты. И, наконец, был достигнут компромисс, соперники согласились уступить мне удар на номере четвертом и разрешили бить от дамской лунки номер семь.

Первый мяч я послал неудачно. Он улетел за деревья на левом фланге и приземлился в живой изгороди Клиффа Дансби, неприлично далеко от поля. Билли и Джим разразились хохотом, а мы с Лореном только горестно смотрели вслед мячу, не в силах поверить в мой позор.

Пока на поле действовали наши противники, я отошел в сторону и принялся отрабатывать захват. Выяснилось, что в момент удара я излишне напрягал поврежденную конечность. Очевидно, унизительный промах объяснялся тем, что мою руку повело от боли.

– Не позволяйте своей правой руке действовать самостоятельно, пусть она только поддерживает левую в момент удара, – посоветовал мне Лорен. – Потому-то мяч и отклонился вправо. Я хотел сразу же сказать вам об этом.

– Что мне действительно необходимо, так это кусок пластыря, – пробормотал я, копаясь в своей сумке.

В одном из отделений я обнаружил широкий пластырь для лошадей и в несколько слоев обмотал им раненую руку. В результате кисть превратилась в толстый сверток, утратив всякую способность гнуться и что-либо удерживать. Теперь я ничего не мог делать этой рукой, безжизненно лежавшей на рукоятке клюшки в полусогнутом положении.

– Бейте, МакКормак, если можете, конечно! – воскликнул Джим.

Пробная попытка показала, что благодаря новой повязке и усовершенствованному захвату клюшки я почти не ощущал боли в руке. Тем не менее, почувствовав прилив азарта и некоторого раздражения против соперников, я решительно вышел вперед и ударил по мячу, послав его далеко вперед, намного дальше обычного.

На поле воцарилось молчание, нарушаемое только фырканьем Лорена и невежливыми комментариями противников.

– Мы снова попались, Джим, – объявил Билли.

Мой мяч все еще катился, подскакивая по засохшей траве, и в конце концов остановился внутри огороженной лужайки.

Джим, ни слова не говоря, отошел в дальний конец поля, яростно толкая за собой старую, разбитую и отчаянно скрипевшую тележку. Было ясно, он не собирается иметь со мной ничего общего.

Настала моя очередь сделать следующий бросок, который должен был покрыть значительную часть лужайки. Я извлек из сумки клюшку и небрежно ударил по мячу, но промазал. У меня не вышло высокого навесного броска, на который я рассчитывал, и мяч взлетел совсем невысоко – не выше пряжки поясного ремня – под дружный смешок Джима и Билли. Однако их веселье прекратилось, когда мяч врезался в мачту с флажком, а затем каким-то чудом упал почти отвесно рядом с лункой. Из-за мощного удара, пришедшегося по середине мачты, флажок покосился вправо и прекратил раскачиваться только к тому моменту, когда соперники приготовились к своему второму броску.

Мне стало неловко! И не только потому, что я добился такого успеха на пятой лунке, – ведь мы с Лореном выцыганили у них фору из-за моей пораненной руки! Теперь доверие ко мне было серьезно и, возможно, окончательно подорвано. Билли с Джимом больше не поверят ни одному моему слову.

Оставшиеся семнадцать лунок мы разыграли вничью, а на восемнадцатой первый раз в жизни мой счет равнялся семидесяти трем очкам. Каждая подача была настоящей мечтой игрока-любителя, а каждый удар был результатом полной сосредоточенности и уверенности в себе. Лорен заговорил о том, что наш предыдущий матч был прерван, поскольку меня отозвали к лошади; как оказалось его признали проигранным, хотя мы и вели в счете. Я не очень понял, какое отношение это имеет к сегодняшнему матчу. Однако из-за всех этих разговоров и соглашения, которое нам пришлось заключить после девятой лунки, наш матч признали закончившимся вничью. А мне так и не пришлось как следует насладиться своим триумфом!

Мало того, возникла еще одна проблема. Потерпев фиаско на первой лунке, Билли и Джим прикусили языки, и даже Лорен перестал разговаривать со мной, после того как я длинным броском накрыл лунку под номером пять. Он не поздравил меня с отличным попаданием, да и к лунке мне пришлось идти одному. А противники даже не поблагодарили меня, когда я нашел их мяч, закатившийся в глубокую выбоину.

За всю мою практику игры в гольф, полную промахов и неудач, мне выпал лишь один-единственный миг торжества, однако я не почувствовал радости. Какой смысл играть, если вы не можете обсудить с друзьями удачный бросок?

Через пару дней после матча мне позвонила хозяйка Грязули. Псу лучше не стало, и она решила, что ему необходимы уколы.

– Я возьму с собой Джеймса, своего садовника, чтобы он подержал пса, когда вы будете вводить ему лекарство. Кстати, я слышала, что Грязнуля принес вам удачу и в прошлое воскресенье вы выиграли партию в гольф.

– Кто вам сказал? – поразился я.

Разумеется, в нашем захолустном городишке, где все знакомы друг с другом, новости разносятся быстро и удивляться тут нечему. Но мне было любопытно, от кого она узнала эту новость.

– Мой муж заходил в аптеку, чтобы заказать лекарство, и услышал об этом от Лорена. Кроме того, в то воскресенье некоторые клиентки парикмахерской Люсиль тоже были на поле для гольфа и слышали, как о вашей игре рассказывал мистер Идрейн.

В маленьком городке не соскучишься – если вы любитель собирать сплетни и слухи.

Несколько часов спустя Грязнуля стоял на смотровом столе, стиснутый мощными руками Джеймса. Пасть была надежно обмотана пластырем. Действуя левой рукой, я провел осмотр и мои подозрения подтвердились. Простата оказалась увеличенной и воспаленной, поэтому пришлось назначить псу курс инъекций. Целую неделю верный Джеймс водил Грязнулю в клинику и ограждал меня от возможных увечий.

Три недели полного покоя, и, наконец, моя рука уменьшилась в размерах до такой степени, чтобы взяться за клюшку по-старому. Поскольку раньше я всегда держал ее неправильно, мой счет незамедлительно снизился, и меня снова приняли в братство местных гольфистов. Как приятно было опять допускать промахи и досадовать на неудачи!

Я до сих пор еще мечтаю научиться играть лучше. Мне даже приходила в голову безумная идея съездить домой к Грязнуле и сунуть руку ему в пасть… Или добрые отношения с приятелями по гольфклубу важнее заработанных очков?

Глава 25

С годами я набрался опыта, научился правильно обращаться с собаками и кошками во время осмотра, количество укусов и царапин пошло на убыль. Однако мне стало казаться, что теперь у меня больше травм, получаемых во время работы на фермах, вероятно, с возрастом притупилась реакция. Мои глаза замечали приближающееся копыто, мозг предупреждал, что лошадь готовится лягнуть, а вот ноги не успевали унести меня от опасности. Теперь стало трудно прыгать через заборы и вступать в поединки с годовалыми бычками или шотландскими пони, хотя во многих случаях меня выручала интуиция.

Не считая собак, кошек и коров, самыми опасными пациентами были свиньи. К тому же я обычно испытывал неловкость, заходя куда-нибудь после посещения свинарника, поскольку от моего комбинезона исходил его весьма специфический аромат. Обычно люди не одобряют представителей рода человеческого, за которыми тянется шлейф подобных запахов.

В начале шестидесятых, сразу после окончания ветеринарного колледжа, я работал помощником ветеринара у доктора Макса Формана, обслуживавшего довольно оживленный участок в округе Болдуин, в штате Алабама. Этот округ, расположенный к востоку от реки Миссисипи, был самым протяженным с севера на юг и являлся в то время одним из наиболее продуктивных сельскохозяйственных районов страны. Мой руководитель лечил разных животных на огромной территории, вызовы на фермы нам приходилось согласовывать по рации или с помощью сигнализации – мы называли это «сделать отмашку».

– Мне срочно нужен ветеринар! – кричал по телефону какой-нибудь обезумевший животновод.

– Конечно-конечно! Бегите к шоссе и сделайте ему отмашку. Ветеринар как раз едет в вашу сторону. Торопитесь! – отвечали ему в клинике.

Иногда сообщение, что кто-то нуждается в нашей помощи, застигало меня неподалеку от пункта назначения. Я подруливал к заднему крыльцу и останавливал свой грузовик прямо у порога фермерского дома. Распахнув дверь, хозяин обнаруживал машину с ветеринаром, ожидающим его указаний.

– Как вы ухитрились так быстро добраться? Я ведь только что повесил трубку! – изумлялся потрясенный фермер.

– Мы стараемся оказывать качественные услуги, – обычно отвечал я. – К тому же мой автомобиль ездит довольно быстро.

– Тогда вам лучше притормозить, иначе вы станете, как доктор Форман, – он-то иногда разгоняется до сотни!

– Джон, сгоняйте на свиноферму братьев Блэк, у их свиноматки проблемы с молоком, – в один из дней объявила рация голосом доктора Формана. – Это белая свинья.

Последнее уточнение едва ли могло мне помочь, поскольку такими же были и все остальные свиньи на ферме. Макс, несомненно, являлся отличным ветеринаром, но совершенно не умел ни объяснить, как проехать на ферму, ни как следует описать пациента. «Вы сразу заметите», – был его излюбленный ориентир.

– Кстати, она в третьем стойле слева, – опять взревела рация.

– Десять-четыре, база, я заскочу туда прямо сейчас, так как нахожусь неподалеку, – ответил я.

Мы вечно заскакивали куда-нибудь по дороге.

На ферме меня никто не встретил, поэтому я прихватил из машины черную сумку и ведро, разбежался и перепрыгнул через дощатый забор, но оступился и упал в грязь, смешанную со свиным навозом, услышав при этом тошнотворный звук рвущихся связок и треск костей щиколотки. Обжигающая боль свидетельствовала, что мне нечего рассчитывать на обычное растяжение, которое пройдет через несколько дней. Бессильно барахтаясь в грязи, я на секунду пожалел, что не поступил на работу в небольшую ветеринарную клинику в Мемфисе. Никакой собачий укус не мог сравниться с тем кошмарным положением, в котором я оказался.

Через несколько минут, ушедших на гримасы и растирание поврежденной лодыжки, я понял, что не смогу ни разыскать заболевшую свинью, ни тем более заняться ее лечением. Но тут вспомнил, что у меня есть и другие вызовы, и попытался приободриться. Разумеется, стоит минутку передохнуть, как мне станет лучше, может быть, даже удастся приступить к работе.

Но моя лодыжка, до сих пор сгибавшаяся без затруднений, казалось, окаменела внутри высокого ботинка. Мне пришлось несладко, пока я стягивал его, но, в конце концов, он сдался и нога получила небольшую передышку. С трудом веря собственным глазам, я наблюдал, как лодыжка стремительно опухает.

– Нужно встать, не то меня еще и стошнит, – пробормотал я себе под нос.

Может быть, неприятное ощущение объяснялось пульсирующей болью в ноге, однако не исключено, что тошнота подкатывала из-за отвратительного запаха свиного навоза.

Опираясь на найденный в мусоре обломок доски, я доковылял до грузовика и связался с клиникой по рации.

– Мобил-три вызывает базу, ответьте, – жалобно произнес я дрожащим голосом. Через мгновение мне ответил ласковый голос миссис Корнелии.

– Говорите, доктор Джон.

– Миссис Корнелия, я сломал ногу! Она опухла, сильно болит и я не могу на нее наступить.

– Не может быть! – воскликнула она. – Бедняжка, погодите-ка минутку.

Я опустился на сиденье грузовика, пристроил ногу на коробку с кальцием, успокаивая себя мыслью, что скоро ко мне прибудет помощь. Боль немного утихла, или мне так казалось, ведь я надеялся, что друзья уже выехали на помощь.

Почти теряя сознание, я прикрыл глаза и стал представлять, как мои приятели из добровольной пожарной команды выскакивают из своих домов и офисов и, садятся в автомобили, выруливают на шоссе, вздымая облака пыли… Я прямо-таки видел, как они мчатся по городу на красный свет светофора, размахивая руками и отчаянно сигналя. Разумеется, машина скорой помощи тоже едет за ними, ее сирена ревет на весь город, а возле лобового стекла мигает красный огонек. Да и шериф вместе с городским констеблем сразу примчатся сюда, как только узнают, что старина Джон сломал ногу.

– Как хорошо иметь таких друзей, – подумал я. – Никакая работа в Мемфисе, даже самая безопасная и чистая, мне не нужна.

Мне стало стыдно за самую мысль об отъезде. Теперь я ни за что не расстанусь с нашим крохотным городком.

Потрескивание рации вырвало меня из оцепенения.

– Доктор Джон, вы слышите меня?

В ответ я застонал в микрофон.

– Доктор Джон, доктор Форман сказал, что, поскольку уже половина пятого, вам лучше ехать домой и на остаток дня взять выходной. Он сам съездит по вашим вызовам, – сообщила она извиняющимся тоном.

– Вы хотите сказать, что за мной никто не приедет? – переспросил я, не веря своим ушам, – вы бросите меня здесь одного умирать?

– В клинике все заняты, доктор Джон. Уитни стрижет пуделя на заднем дворе, доктор Форман на севере округа, а Вуди уехал на случку на молочную ферму в Сильвер Вэлли. Я звонила в закусочную, но никого из добровольцев там не оказалось, а машина скорой помощи в ремонте, ей меняют трансмиссию, – сообщила она. – Может быть, вам наложить на лодыжку мазь, чтобы немного снять опухоль?

– Что? Наложить мазь? – мысленно возмутился я. – Человек в полном одиночестве погибает в вонючем свинарнике, а ему советуют смазать мазью лодыжку, которая того и гляди отвалится напрочь! Да окажись на этом месте какой-нибудь слабак, его уже не было бы в живых!

Мою мысленную тираду прервал скрип гравия под шинами грузовика. Это мистер Блэк, хозяин свиноводческой фермы, проезжал поблизости и решил заскочить, узнать, как дела у его свиньи.

– Прошу прощения, сэр, – начал я, – если вы посмотрите, как опухла моя нога, та, что лежит на коробке, то сами поймете, что я не в состоянии заняться вашей свиньей. Нога надолго, а, возможно, и навсегда вышла из строя. Надеюсь, за мной вышлют скорую помощь.

– Означает ли это, что вы не пришлете мне счет за вызов? – радостно осведомился мистер Блэк.

Затем, не тратя времени на всякие там «чем вам помочь?», он развернулся и вошел в свинарник через предусмотренные для этой цели ворота. Очевидно, он не питал пристрастия к прыжкам в высоту.

Кровь, обогащенная адреналином, прямо-таки закипела у меня в жилах, а благодушные мысли о дружбе и братстве начисто испарились. Стиснув зубы и прищурив глаза, я решил доказать им всем, что прекрасно обойдусь без чьей-либо помощи: сам доеду до больницы, доковыляю до дверей, волоча сломанную ногу, и потребую, чтобы мне немедленно оказали помощь! И не поздоровится любому, кто осмелится сказать хоть слово насчет вонючего свиного навоза, покрывавшего мою одежду.

Десять миль до города стали для меня ужасным испытанием. Поскольку передачи у моего грузовика переключались вручную, я с трудом манипулировал сцеплением, тормозом и акселератором, нажимая на педали гудящей от боли левой ногой. Через некоторое время обнаружилось, что давить на газ можно с помощью того самого обломка доски. Правда, грузовик при этом то и дело вилял из стороны в сторону, дергался и останавливался в самые неподходящие моменты.

Однако такой способ управления автомобилем в наших краях, а может быть, даже и в Висконсине, не попадал в разряд слишком уж эксцентричных. Поэтому местные жители, встречавшиеся мне по пути, просто сворачивали к обочине, освобождая дорогу для моего грузовика; никто не заподозрил, что передвижение зигзагами и панически вытаращенные глаза водителя могут быть вызваны каким-то экстраординарным событием.

Мое прибытие в больницу прошло довольно заурядно. Ни персонал, ни остальные посетители не обратили на меня особого внимания, хотя многие все же морщили носы и недоуменно хмурились, сталкиваясь с вымазанным в навозе пациентом. Но и эту проблему удалось решить, когда мне поспешно выдали полагающийся больным голубой халат, который правда был мне маловат. Покуда я заполнял бланки и отвечал на вопросы о своей страховке, мои пахучие одежды подцепили шваброй и унесли в мусоро-сжигатель. После этого совсем молоденький доктор осмотрел мою ногу и отправил меня на рентген.

Появившийся ангел милосердия ввел мне обезболивающее, после чего, как я смутно припоминаю, мы принялись обсуждать материал для гипсовой повязки и приблизительные сроки моего выздоровления. А потом рядом со мной раздался громкий голос другой медсестры.

– Что вы, такая повязка будет слишком тяжелой и громоздкой, – буквально прокричала она.

– Конечно! – голос ангела был столь же громким. – Держу пари, теперь он надолго застрянет у себя в клинике среди блохастых пуделей и простуженных чихуахуа.

– Почему вы так считаете? – слабым голосом спросил я.

– Я выросла на молочной ферме, мне ли не знать, что ни один ветеринар не сможет шастать по грязи с загипсованной ногой.

– Так что же прикажете с ним делать? – язвительно спросил молодой доктор, входя в палату.

– Поскольку перелом незначительный, я бы просто наложила на него побольше мази и отпустила пациента на все четыре стороны.

Я откинулся на подушку и уснул буквально посреди разговора.

На следующий день меня выписали из больницы. Несмотря на толстую гипсовую повязку, мне все же удавалось потихоньку перемещаться, однако ходить на костылях было настоящей пыткой. Помог доктор Форман, который предложил подложить под гипс специальную прокладку для ходьбы.

– Мы делаем такие для телят, так почему же не сделать то же самое и для телячьего доктора?

С этими словами он принес алюминиевый стержень, кусок покрышки и широкий пластырь для лошадей. Теперь я мог ходить, не ощущая боли. С помощью того же пластыря доктор Форман нарастил педаль газа, чтобы мне было легче управлять машиной.

Во всяком случае, не помню, чтобы я взял хотя бы один выходной.

Лодыжка срасталась медленно, возможно из-за того, что я поторопился снять гипс или проявлял излишнюю активность. Нога постоянно подворачивалась и снова опухала, доставляя массу неприятностей. Единственное спасенье – тугая повязка и высокие ботинки, зашнурованные до самого верха; они давали лодыжке хоть какую-то поддержку и защищали связки от растяжения.

Тридцать лет спустя я снова сломал ту же лодыжку, причиной тому – капризный характер норовистой телки. Когда я проводил тест на беременность, она внезапно впала в буйство, принялась скакать вокруг меня, сопровождая энергичные телодвижения громким мычанием, и в конце концов наступила на мою несчастную ногу своим копытом. На этот раз я услышал приглушенный хруст, сопровождавшийся обжигающей болью. Случилось это в начале ноября, а ноябрь – обычно самый жаркий месяц для ветеринара. Я снова был вдали от дома и нашего семейного врача. Теперь, в разгар девяностых, я рассчитывал получить от медицины что-нибудь более эффективное, чем тот обмотанный пластырем гипс, в котором я расхаживал в шестидесятые.

Хозяин коровы находился в дальнем углу загона и отбирал животных для осмотра, поэтому ничего не заметил. Когда же он повернулся и увидел ветеринара, скачущего на одной ноге, понял, что со мной случилась какая-то неприятность.

– Что с вами, док? Вы, часом, не на гвоздь наступили? Мне казалось, я все подобрал.

– Нет, гвоздь тут ни при чем. Просто снова сломал лодыжку, – ответил я.

Слава Богу, было не так больно, как в первый раз. Хотя я сумел опустить ногу на землю, но встать на нее мне все же не удалось.

– Сломали ногу? Вы уверены? Но как? – его лицо стало пепельно-серым.

Я испугался, что он воспроизведет любимый трюк «падучего» Дженкинса, большого любителя обмороков.

– Вам лучше сесть, – посоветовал я, оглядываясь по сторонам в поисках чего-нибудь подходящего.

Мой грузовик стоял с противоположной стороны сарая, а здесь, во дворе, сесть было не на что, разве что в грязь под ногами или на большую кучу коровьего навоза, перемешанного с соломой.