Текст книги "Люди ночи"

Автор книги: Джон М. Форд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

Не идеально. Дальность слишком маленькая, пули чересчур явная улика. Но сойдет.

Она убрала деньги и пистолет, достала папку операции НОЧНОЙ ГАМБИТ и принялась ее изучать. Теперь надо было лишь разыскать остальных агентов Аллана.

Помимо ее собственного в списке было четыре имени, четыре коротких досье – или чего-то, замаскированного под досье. Оставалось понять, шифр это или просто нечто для отвода глаз.

В списке значились КОРОЛЬ БАЙРОН, у которого есть устройство КОН-СВЕТ, РОК-ЗВЕЗДА, электронщик, БРАТ БЭКОН, имеющий доступ к нужному оружию, и КРОНПРИНЦ, хозяин судна, с которого это оружие можно запустить. Однако Аллан сказал ей, что на эти имена они не отзовутся, нужно знать вторые кодовые имена.

ВАГНЕР отложила папку и заварила себе чаю. Со стороны Аллана это были не просто постельные разговоры, и, безусловно, он рассказал ей это не потому, что она настаивала. Аллан умел молчать и все продумывал загодя. Она была резервной системой операции НОЧНОЙ ГАМБИТ. А значит, загадка ей по силам.

Аллан воспользовался чем-то таким, что, по его мнению, она точно знает. Чем именно? Историей? Пьесами Марло? Он отправил ей «Трагедию убийцы», однако ВАГНЕР была уверена, что знает, из-за чего…

Если не Марло, то, возможно, доктор Ди, елизаветинский придворный чернокнижник, оставивший записки, в которых зашифровал свои космологические теории так, чтобы не попасть на костер.

ВАГНЕР прочла досье КОРОЛЯ БАЙРОНА. Это было сухое описание немолодой блондинки, но одна фраза выглядела необычной:

«Вот и, по сути, все. Этакая бой-баба, стоит фертом».

По виду бессмыслица, но зачем-то Аллан так написал. «Вот и, по сути, все». Каким образом это шифрует контакт?

КОН-СВЕТ изготовили в Эдинбурге. Эдинбург стоит на заливе Ферт-оф-Форт.

И его телефонный код – 031. «Вот». Три буквы. «И». Одна.

«Вот и, по сути, все. Этакая бой-баба, стоит…» 031–243–6345. Вполне правдоподобный телефонный номер.

– Теперь я понимаю, Аллан. Полдела сделано.

Она погладила покрывало на кровати, чувствуя отсутствие Аллана сильнее, чем ощущала бы утрату зрения или слуха, поставила чашку на стол и вернулась к папке.

Николас Хансард взял чашку с чаем и оглядел фойе Национального театра. До начала спектакля оставалось полчаса, многие уже сидели в буфете с чаем и сандвичами, толклись возле бара, разглядывали картины на бетонных стенах и бумажную продукцию в стеклянном книжном киоске.

В фойе, общем для двух театральных залов – большого, «Оливье», и чуть меньше, «Литтлтона», – было с полудюжины балконов с барами на каждом. Само здание с его голыми бетонными стенами и прямоугольными террасами выглядело слишком индустриальным, но при этом не убогим. Неподалеку играли пианист и гитарист, освещение не раздражало, киш, который Хансард взял в буфете, оказался более или менее сносным.

Капельдинеры начали открывать двери в «Литтлтон». Хансард допил чай, купил программку и сел на свое место.

Давали «Алхимика» Бена Джонсона в современных декорациях. Алхимик-шарлатан Сатл был ученым в белом халате, дом, который он якобы арендовал для обмана простаков, являл собой черно-бело-золотое баухаусовское безумие, которое Сатл дополнительно украсил компьютерами, химпосудой и лазерными лучами («Лазерные эффекты – студия “Короткая волна”», – сообщалось в программке). Хансард в целом настороженно относился к осовремениванию классических пьес ради «актуальности», как будто актуальность берется из костюмерной. Замена чумы, из-за которой хозяин дома уехал в оригинале, отдыхом на Багамах, выглядела натяжкой. Однако Хансард смеялся, и актуальность – Джонсона, не бутафории – пробивалась через все внешнее. Он в отличном настроении доехал до отеля на метро, выпил чаю и заснул, думая про черный лак и зеленый свет лазеров.

ВАГНЕР открыла глаза. Она заснула, лежа на кровати и думая о досье КОРОЛЯ БАЙРОНА. Теперь она потрясла головой, потерла глаза, неловко потянулась и начала раздеваться, силясь вернуть нить рассуждений.

Кто такой король Байрон? Персонаж пьесы? У Марло такого точно нет, даже в «Трагедии убийцы». Никакого исторического короля Байрона она вспомнить не могла. Разумеется, есть добрый старый «злой сумасшедший» Джордж Гордон[49]49
  …есть добрый старый «злой сумасшедший» Джордж Гордон… – «Злой сумасшедший, с которым опасно иметь дело» – так после первой встречи охарактеризовала Байрона леди Каролина Лэм.


[Закрыть], но он не был королем. Что, если…

Она замерла, спуская платье с бедер. Да, что, если? Байрон не был королем, но мог им стать. Останься он жив, его, возможно, провозгласили бы королем Греции. Как описано в собрании исторических эссе «Что, если бы?». Одной из любимых книг Аллана.

Король Греции. Она рассмеялась, подбросила платье в воздух и поймала.

И тут же снова замерла. Слишком простой, слишком хорошо известный почти что факт. Должно быть что-то еще. Она подошла к комоду, достала из нижнего ящика «Трагедию убийцы» и, глядя на рукопись, мысленно перебрала про себя список действующих лиц. Нет, там не было короля Греции. Был «Фабиан, король Германий», на чью жизнь покушается убийца Дидрик. Однако совпадения первой буквы мало.

На полке стояло затрепанное «пингвиновское» издание пьес Марло (критические версии). Она начала просматривать страницы с действующими лицами.

Нужное место отыскалось в «Тамерлане. Часть вторая», в перечислении христианских правителей, чьи земли завоевывает Тамерлан: «Газелл, вице-король Байрона»[50]50
  «Газелл, вице-король Байрона». – Байроном у Марло назван Бейрут. В русском переводе Е. Полонской этот персонаж значится как Газелл, наместник Бейрута.


[Закрыть].

На часах было почти одиннадцать. «Макбет зарезал сон»[51]51
  «Макбет зарезал сон». – «Макбет», акт II, сцена 2. Перев. Ю. Корнеева.


[Закрыть], подумала она, сняла трубку и набрала номер. После нескольких гудков раздался щелчок, затем треск. Сейчас Бритиш Телеком сообщит ей, что набранного номера не существует. И тут мужской голос сообщил: «Здравствуйте, это Льюис Йейтс. Сейчас я не могу ответить на ваш звонок, но если вы оставите сообщение…»

Она повесила трубку.

Льюис Йейтс. Техпред «Вектаррей-Британия». Он был сегодня утром в Центре. Куда его поселили? Да, в «Стрэнд-палас». Она открыла телефонный справочник и набрала номер.

– Комнату мистера Льюиса Йейтса, будьте добры.

Наступила пауза, потом раздался гудок, и сразу на другом конце взяли трубку.

– Йейтс слушает.

– Я ищу Газелла, – сказала она как можно более ровным тоном.

В трубке наступило молчание.

– Господи, – выговорил Йейтс. – Я думал…

– Неважно. Вы можете доставить заказ?

– Да.

– Сент-Джеймсский парк, восточный конец, завтра в одиннадцать. Ничего не приносите, это только для заключения сделки.

– Как я…

– Я вас узнаю. – И она повесила трубку.

Льюис Пол Йейтс смотрел в небо над Сент-Джеймсским парком. Было пасмурно и не по сезону зябко, однако газетный прогноз дождя не обещал. Погода точно не распугала туристов, которые стекались, как капли в лужи, в ожидании смены конного караула.

Йейтс сел на скамейку лицом к пруду и стал смотреть, как ребенок, вопреки табличке с запретом, кормит уток сырным попкорном. Потом достал «Телеграф» с кроссвордом и ручку, но сосредоточиться не мог. Он думал про КОН-СВЕТ. Что за женщина вчера звонила? Американец Беренсон умер. Однако в том и смысл кодовых имен. Беренсон был блестящим тактиком. Они познакомились на варгеймеровском конвенте в Бристоле за мини-битвой Войны Севера и Юга.

Разумеется, их встреча не была случайной. Во время перерыва на ланч Беренсон угостил Йейтса виски и, пока они сидели и пили снаружи на солнышке, начал задавать вопросы про «Вектаррей» и Командную Надежность.

Американец представил это Йейтсу как интеллектуальную головоломку, вроде математической задачи в «Нью сайентист», но по более высоким ставкам: двадцать тысяч фунтов за способ вынести работающий блок КОН-СВЕТ. Беренсон даже положил Йейтсу на счет тысячу фунтов, просто чтобы тот подумал о предложении.

Тысяча ушла букмекерам за неделю. Двадцать, что ж, двадцать были бы очень кстати. Однако, разумеется, джентльмены никогда не говорят о деньгах в чисто математическом смысле. Двадцать тысяч подразумевало много большую сумму.

Йейтс и на минуту не поверил, что деньги предлагаются за план, как украсть КОН-СВЕТ. Рано или поздно у него потребуют устройство. И, разрабатывая метод шаг за шагом (бит за битом, мысленно шутил он), Йейтс понял, что можно с тем же успехом осуществить это практически. И осуществил. Двум смертям не бывать…

Прототипов КОН-СВЕТ было всего два: VUC-2-LTX-1 и -2, сейф, где они хранились, проверяли по шесть раз каждый день через произвольные интервалы времени. Сам Джеймс Бонд не сумел бы незаметно достать устройство.

Однако в жизни лаборатории совсем не таковы, как в фильмах про Джеймса Бонда. Там все далеко не так четко и аккуратно. Невозможно сделать ровно одно устройство, или ровно два, или ровно сколько-то. Дорога к работающему прототипу усеяна сгоревшими аккумуляторами, бракованными платами, перетершимися проводами и погнутыми разъемами.

Отходы секретного проекта полагалось уничтожать. Однако на практике все, что можно было пустить в дело, сохраняли: чипы извлекали, детали демонтировали, провода отрезали. То, что оставалось, разбивали и пускали под пресс. Это называлось снижением издержек и экономией материалов, и все соглашались, что так лучше. Такая практика не создает угрозы для режима секретности, если в конце дня все пересчитывается. В лаборатории «Вектаррей-Британия» в Кремниевой лощине под Эдинбургом так и делали. Имелась книга учета, куда заносили все: сколько чипов вернули в коробки, сколько уничтожили. Дежурный инженер и сотрудник службы безопасности расписывались в книге в конце каждого рабочего дня. Йейтс сперва подумывал заменить исправные микросхемы в коробках на бракованные и собрать устройство целиком, но потом решил, что это опасно: если некондиционных деталей окажется слишком много, будет расследование.

Йейтс приобрел партию ИСов в магазинах электроники: одном лондонском, одном ливерпульском. В двух, чтобы покупка в одном месте не получилась слишком крупной, но только в двух, чтобы минимизировать число продавцов, способных его опознать. По большей части он покупал случайные микросхемы из коробок с уценкой, некоторые пришлось подбирать по спецификации. На самом деле значение имело только число штырьков.

Пронести их в лабораторию не составило труда. Йейтс разложил их в полиэтиленовые пакетики по числу штырьков, пакетики убрал в жестяную коробку из-под конфет, жестянку – в «дипломат» вместе со всегдашним мелким инструментом, справочниками, кроссвордами и леденцами. Затем он просто отправился с этим на работу. Охранник – порядочный, но глуповатый малый по фамилии Борден – глянул мельком (нельзя, чтобы кто-нибудь пронес бомбу или фотоаппарат, но что может быть плохого в таком безобидном хламе?) и пошутил, что все они барахольщики. «Как доктор Кто», – сказал Борден. Этим ограничивались его представления о науке.

Йейтс спрятал жестянку в подсобке складского помещения, где регистрировали и уничтожали неисправные детали. В бетонной подсобке стояла электропечь, рядом на стеллажах пылились части компьютерных корпусов, неработающая электроника и ненужные инструменты. Йейтс нисколько не опасался, что охрана найдет жестянку. В худшем случае на нее мог наткнуться кто-нибудь, ищущий собственную тайную заначку.

Итак, микросхемы он добыл. Теперь ему нужна была плата, куда их установить. Материнка модуля КОН-СВЕТ начиналась как покрытая медью пластина зеленого пластика четырнадцать на восемнадцать дюймов. Дальше на плату кислотоустойчивым материалом наносят желаемый рисунок дорожек и погружают ее в хлористый раствор для травления, который и убирает нежелательный металл.

На этом этапе в дело вступает инженер с электротестером. Электротестер – просто коробочка с двумя проводками, батарейкой и лампочкой. Она проверяет соединения. Платы VUC-2 имели сложный рисунок, и примерно одна получалась дефектной. Увидеть разрывы глазами было почти невозможно, однако такая плата ни на что не годилась.

Платы изготавливали партиями по три. Йейтсу поручили проверить VUC-2-MB-52 – VUC-2–54. Пятьдесят третья оказалась бракованной. Йейтс открыл журнал травильного помещения и записал: «Плата 54. Не прошла электротест».

Оклеветанная плата 54 отправилась прямиком на уничтожение. На платы без припаянных компонентов особого внимания не обращали: они не подлежали восстановлению и не представляли интереса для шпионов, промышленных либо других. Восстановить КОН-СВЕТ по рисунку дорожек на плате было не проще, чем собрать гоночный автомобиль «Формулы-1» по следу шин. Поэтому Йейтс записал, что она уничтожена, и это прокатило – хотя на самом деле он приклеил ее изолентой к стене за картонной таблицей соответствия транзисторов. Теперь у него была плата. Следующим этапом к ней должны были припаять чипы.

Йейтс предпочел бы сам собрать модуль на дефектной плате номер 53, но решил, что будет лучше и чище, если это сделают другие. Что они любезно и сделали. Микросхемные панельки и дискретные компоненты (по счастью, немного и самые что ни на есть обычные) припаяли, плату поместили на испытательный стенд… и ничего. Труп.

Плату унесли на склад для посмертного вскрытия и уничтожения. Йейтс сидел за столом, перед ним лежала плата, на коленях стояла жестянка из-под конфет. Он демонтировал чипы, заменял на похожие, помечал те красным маркером и складывал на уничтожение. Настоящие микросхемы отправлялись в жестянку из-под конфет.

Борден пришел точно по расписанию. Он сверил чипы со списком, ориентируясь по картинкам, – а чем еще ему было руководствоваться? Для него они все были просто черными детальками с золотыми ножками. Все контрольные циферки были написаны красным маркером. Йейтс включил электропечь и довел ее до температуры, при которой горит эпоксидка.

Борден помог Йейтсу убрать чипы в печь и спел что-то про каштаны, которые жарятся на решетке[52]52
  …что-то про каштаны, которые жарятся на решетке… – строка из популярной песни «А Christmas Song (Chestnuts roasting on the open fire)» американского эстрадного певца Энди Уильямса с альбома «The Andy Williams Christmas Album» (1963).


[Закрыть].

– Где плата? – спросил Борден.

– Вот. – Йейтс показал зеленую с золотом пластину. – Вы разобьете или я?

Борден с удовольствием разбил плату кувалдой. Осколки тоже отправились в печь.

После того как все детали сгорели, Борден и Йейтс расписались в гроссбухе. Йейтс подумал, что Борден – отличный малый для охранника, и сказал ему об этом. Борден рассмеялся, они вышли вместе и пропустили по кружечке.

– Надо будет повторить, – сказал Борден, когда они вышли из паба.

– Обязательно, – ответил Йейтс, зная, что не станет этого делать.

Он начал выносить чипы по нескольку штук, цепляя их к трусам как золотоногих вошек. Вынести плату, разумеется, было совершенно другое дело. Она бы влезла в «дипломат», но вещи всегда досматривали на проходной. Йейтс подумывал приделать «дипломату» двойное дно, однако Борден при всем своем техническим невежестве производил впечатление толкового охранника. Йейтс не мог избавиться от мысли, что Борден нутром почувствует изменившуюся глубину «дипломата».

В комнате отдыха рядом со столовой стояли два эппловских компьютера и лежала стопка дискет с ворованными играми. (Еще там стояли два пинбола – некоторые программисты не признавали всяких новомодных выдумок.)

Во время напряженного турнира в Elite Йейтс посетовал, что комната отдыха выглядит скучновато. Через два дня он принес плакаты с компьютерной графикой, зашел на склад взять моток изоленты (и кое-что еще) и украсил голые стены плакатами. За одним из них была спрятана плата модуля КОН-СВЕТ.

Через день Йейтс вошел в комнату отдыха, запер дверь и снял крышку с одного из Apple II. Внутри был блок питания и несколько печатных плат, установленных вертикально на материнке. Йейтс отвинтил и вынул материнку, положил плату КОН-СВЕТ, закрыл ее дорожки полиэтиленом, вернул эппловскую начинку на место и самым тщательным образом затянул все винты. Затем он вытащил штекер из контроллера дисковода, замазал штифты корректирующей жидкостью для пишущей машинки, воткнул штекер обратно и, наконец, закрыл крышку.

И вовремя: когда Йейтс открыл дверь, один из программистов как раз тянулся к ручке. В свободной руке у него был стаканчик с кофе и печенье. Идеально, подумал Йейтс.

Программист сказал:

– Привет, Лью.

– Привет, Джек. Никто не жаловался, что Эппл-бета дурит?

– Я не слышал.

– Только что отрубился. Ровно посередь атаки немецкого бомбардировщика.

– Черт! Ты пробовал его реанимировать?

Йейтс фыркнул.

– Вот глянь.

Он вставил дискету и включил компьютер. Машина некоторое время жужжала, потом выдала сообщение: НЕВОЗМОЖНО ЗАГРУЗИТЬ СИСТЕМУ.

– О, черт, – сказал Джек. – Ты можешь его починить?

– Вот поэтому-то я инженер, а ты программист, – ответил Йейтс с улыбкой и без всякого ехидства. – Но сам знаешь, если я стану чинить «Эппл» на рабочем месте, мне надают по шапке. Возьму его домой и посмотрю, что можно сделать.

И он унес компьютер домой.

– Газелл, – произнес за спиной женский голос.

Йейтс поднял голову. Утки кружили вокруг плавающего попкорна. Голос продолжал:

– Не оборачивайтесь.

– И в мыслях не было, – ответил Йейтс, глядя в кроссворд. – «Разбирательство, от которого никому не уйти». Какие-нибудь идеи есть?

Женщина сказала:

– У вас есть устройство на продажу?

– Если у вас есть двадцать тысяч за него заплатить.

– Отлично. Вы знаете, где Музей медвежьей ямы в Саутуарке?[53]53
  Музей Медвежьей ямы в Саутуарке действовал с 1972 по 1994 г. Его открыли в георгианском складском здании на месте бывшего медвежьего садка с целью собрать деньги на возрождение театра «Глобус»; экспозиция рассказывала о театрах шекспировской эпохи. После того как построили «Новый Глобус», музей закрыли.


[Закрыть]

– Найду.

– Тогда сегодня в одиннадцать вечера.

Йейтс произнес дружелюбно:

– Вы не думаете, что мы привлекаем внимание тем, что не смотрим на конную гвардию?

Ответа не последовало. Он обернулся. Там не было никого, если не считать нескольких тысяч туристов, глазеющих на смену караула. Жаль. У нее приятный голос, и если бы она оказалась не прочь… Нет, это значило бы искушать судьбу.

Ага. Разбирательство – СУД, – от которого никому не уйти. СУДЬБА.

Он вписал слово в кроссворд, сунул газету под мышку и пошел прочь. Когда он сходил с тротуара на Бердкейдж-уок, затянутый в кожу курьер на мотоцикле пронесся мимо него почти вплотную. Добрый старый Лондон, подумал Йейтс, глядя, как мотоциклист, не включив поворотник, сворачивает налево. Опасное место.

Йейтс зашагал к Вестминстеру, просчитывая, как убить женщину.

Четыре мотоцикла стояли у тротуара набережной, рядом с красным металлом Хангерфордского моста. Мотоциклисты, все в черной коже, курили и болтали, прислонившись к опоре. Бездомный подошел стрельнуть сигаретку и, получив ее, ушел обратно под мост, в свое жилище из картонной коробки.

Мотоциклисты проводили его взглядами, мгновение помолчали и снова заговорили про тачки и баб, не делая особого различия между теми и другими.

– …телка из Манчестера, и говорит, «отпадная косуха»…

– …четырехлитровые «Бентли», их чего, продают только богатым молодым придуркам из Сити?

– …залетела, говорит она, а я говорю, опять, что ли?..

Это были курьеры между вызовами – в высоких ботинках, в черных кожаных штанах и куртках с кучей заклепок. У одного на собачке молнии болтался маленький гаечный ключ в стиле «Безумного Макса», но лишь в качестве шутки. Они были на работе, а в шикарной фирме не обрадуются полному металлистскому прикиду.

У всех четверых были радиотелефоны на боку и прицепленные к плечу микрофоны, чтобы принимать звонки во время поездки. Все четверо были молоды (самому старшему исполнилось двадцать восемь), обветрены и щурились, подражая фотографиям гонщиков. Двое – типичные блондинистые британцы, один смуглый, с цыганскими кудрями, и один рыжий, со шрамами на скулах.

У всех четверых были мощные японские байки с большими багажными корзинами, шлемами на заднем сиденье и потрепанным атласом лондонских улиц где-нибудь под рукой.

У рыжего курьера запищал телефон. Он нажал кнопку на микрофоне.

– Черри, ага.

Голос в телефоне назвал адрес.

– Ага, принято. – Курьер двинулся к мотоциклу. – До скорого.

– До скорого, – сказал один, остальные помахали.

Черри поехал в Ист-энд и остановился у низкого серого здания с зарешеченными окнами. Перед зданием стоял красный «Ягуар», хороший, XKE, а на другой стороне улицы – черный «Роллс-Ройс». Черри послал «Ягуару» воздушный поцелуй и вошел в здание. Вышел он через минуту с большим конвертом, бросил его в багажную корзину и стартанул. Обычная работа.

Через два квартала он свернул в проулок, достал конверт и открыл. Внутри была фотография, бумажка с адресом, несколько дополнительных указаний и пять тысяч фунтов наличными. Черри убрал деньги во внутренний карман куртки, нашел в атласе адрес, минуты две смотрел на него, затем туго свернул обе бумажки и затолкал в и без того переполненную урну.

Адрес был в другом проулке, довольно чистеньком, неподалеку от места, куда Черри только что заезжал. Он прошел мимо маленькой стальной двери, прислонился к сырой каменной стене, расстегнул молнию на кармане куртки, сунул туда руку в перчатке и, сжав деревянную рукоятку, стал ждать. Долго тут торчать нехорошо.

Долго торчать не пришлось. Вышел человек в пальто «Барберри» с кашемировым воротником, высокий, но сутулый, с редкими седыми волосами. Он нагнулся запереть дверь. Черри подошел сзади.

– От Коди и ребят, – сказал он, как было написано в бумажке.

Объект на миг застыл, что и требовалось. Черри вогнал шило для колки льда ему в шею, и объект рухнул, дергаясь, как обезглавленная курица.

Одновременно с глухим ударом тела об асфальт раздался другой удар, металлический. Черри глянул вниз. Рядом с рукой объекта лежал выпавший пистолет. А вот это совсем не клево, подумал Черри.

Он, не трогая, оглядел пистолет. «Браунинг». Хорошая штука. Но у Черри была парочка своих.

Он оставил пистолет лежать, вернулся по проулку к мотоциклу и через секунду затерялся в потоке легковушек и грузовиков, неотличимый от десятков других курьеров.

Было без двадцати одиннадцать. Лишь несколько машин проехало по Саутуаркскому мосту, пока Йейтс шел по нему пешком, неся в папке для рисунков плату КОН-СВЕТ. Он шагал беспечной походкой, мысли неслись стремительно. Весь план Йейтс продумал до мелочей.

На нем был дешевый виниловый дождевик, купленный сегодня днем в «Марксе и Спенсере». Карманы плаща оттягивали металлические предметы, купленные в совершенно других местах. В правом кармане лежал дешевый итальянский стилет. Когда женщина попросит отдать ей папку, стилет будет у Йейтса в руке. Он большим пальцем нажмет кнопку пружинного механизма (Йейтс час тренировался перед зеркалом) и полоснет ее по протянутой руке. Рана будет пустяковая, но кровь наверняка брызнет, и женщина растеряется. Тогда он стальным хлыстом из левого кармана раскроит ей череп и вторым ударом стилета довершит дело. Труп прятать незачем: Саутуарк – район нехороший, это все знают, да и место, которое Йейтс сходил посмотреть днем, вовсе не людное. Он бы и сам его выбрал.

Место располагалось далеко от станций метро, и Йейтс не собирался ловить такси по соседству с трупом. Однако недостаток можно обратить в преимущество. До станции Ватерлоо через Бэнксайд быстрым ходом сорок минут. Он пройдет это расстояние (избавившись по пути от забрызганного кровью дождевика) и доедет на последнем поезде от Ватерлоо до Чаринг-Кросса.

Свои вещи он уже туда отвез. Билеты куплены. Завтра он будет есть ланч в Париже, послезавтра – обедать в Нью-Йорке.

Йейтс просчитал и отверг несколько планов, как частями вносить деньги на разные банковские счета под носом у налоговой службы. Наконец он придумал способ, который позволит пользоваться всей суммой сразу. «Телеграф» объяснил вчерашнее падение индекса Доу – Джонса на девяносто семь пунктов тем, что брокерские конторы пользуются компьютерными программами, указывающими, продавать или покупать. Программы разом скомандовали: «Продавать», и рынок обвалился.

Йейтс прикинул, что меньше чем за три недели создаст систему, упреждающую решения упреждающих программ. Нет пророчеств выгоднее, чем самосбывающиеся.

Он дошел до южной части моста и по лесенке спустился к узкой, кривой Парк-стрит двадцатью футами ниже. До Музея медвежьей ямы оставался короткий квартал. Днем, производя разведку, он заглянул в музей. Тот был посвящен вовсе не медвежьей травле, а шекспировскому театру «Глобус», стоявшему где-то поблизости. Впрочем, Шекспир умер давным-давно и теперь район был целиком индустриальный.

– Газелл, – произнес знакомый уже женский голос, и Йейтс ее увидел.

Она стояла всего в нескольких шагах впереди, одетая во что-то вроде армейского кителя с погонами. Через плечо у нее висела сумка.

– Добрый вечер, мэм, – сказал Йейтс. – Вы принесли деньги?

– Идите за мной.

– Минуточку. Вы принесли деньги или нет?

– Они у меня в машине. К тому же таким славным вечером полезно будет прогуляться. И вам, и тем, кто может быть с вами.

– Ясно. – Йейтсу понравилась ее предусмотрительность, тем более что женщина предлагала идти на запад, в точности как он намеревался и сам. – Буду очень рад… хотя, конечно, никого со мной нет.

Они неспешным шагом прошли мимо Бэнксайдской электростанции[54]54
  Они… прошли мимо Бэнксайдской электростанции… – Сейчас в этом здании расположена галерея «Тейт модерн».


[Закрыть], огромного кирпичного здания без окон со средневекового вида трубой, подсвеченной прожекторами. «Неспешным» – ключевое слово. Йейтс успешно боролся с искушением взглянуть на часы, но чувствовал, как рушится его расписание, как уходит последний поезд от Ватерлоо.

– Далеко еще?

– Нет. Сразу за мостом.

По романским кирпичным аркам моста Блэкфрайарз пробегали блики от речной ряби. Рядом из воды торчали старые опоры. Слева в небо вздымались бетонно-стальные каркасы будущего офисного квартала. В целом это походило на сюрреалистическую картину.

– Ваша машина здесь?

– Вон там. – Она указала на ряд припаркованных автомобилей.

Идеальное место, подумал Йейтс. Можно будет забрать у трупа ключи и самому обыскать машину. Может быть, даже доехать до Чаринг-Кросса, бросить автомобиль где-нибудь поблизости, еще сильнее сбить полицию с толку.

– Вот, возьмите, – сказал он.

– Мы уже почти дошли.

– Все нормально. Я вам верю. Возьмите.

Она помедлила, потом сказала: «О’кей» и шагнула к нему. Йейтс, крепче стиснув ручку, выставил папку вперед. Одновременно он левой рукой нащупал в кармане стальной хлыст.

Женщина протянула руку.

Что-то блеснуло в ее пальцах, как будто зеркальце. Мимо очень, очень громко проехал грузовик. Зеркальце вспыхнуло раз, другой. Что-то ужалило Йейтса в шею и в челюсть. Мир опрокинулся. Грудь сдавило.

Стальные рельсы убегали в дыру вроде туннеля, и он думал: последний поезд уходит без меня, но пересадка не там, а главное заранее поймать момент продажи или покупки, покуда рынок не ухнул в черную бетонную дыру…

ВАГНЕР отошла от фундамента стройки. Тело было засыпано двумя тачками гравия. Завтра утром сверху вывалят грузовик бетона, а через четырнадцать месяцев, если верить щиту, Йейтс останется лежать под «Самым привлекательным объектом лондонской недвижимости».

Она сняла виниловый дождевик Йейтса, стряхнула с него пыль от гравия; он оказался куда лучше одноразового бумажного комбинезона, лежавшего у нее в сумке. Затем она взяла папку, пересекла улицу, вошла в телефонную кабинку и набрала номер.

– Алло?

– Скажите Палатайну: конь на жэ-два.

И сразу повесила трубку.

На следующее утро в одиннадцать курьер Черри оставил мотоцикл в Сити перед респектабельным зданием без табличек на двери – учреждения здесь были настолько солидные, что не нуждались в табличках. Курьерам разрешалось парковаться у здания при условии, что они быстро закончат свои дела и уедут. Черри всегда соблюдал правила парковки; байк был его кормильцем. По крайней мере, сейчас.

Черри отметился у охранника в проходной и поднялся на лифте. Мистер Палатайн, как всегда, сам впустил его в кабинет. Черри никогда не видел здесь кого-нибудь еще, даже стенографистки.

– Надеюсь, мистер Черри, у вас все в порядке? – любезно спросил мистер Палатайн.

– Не жалуюсь, сэр.

– Рад слышать. Вы отличный работник, мистер Черри, сполна отрабатываете свои деньги. В наши времена это редкость.

– Спасибо, сэр.

Палатайн достал из стола конверт.

– Доставка сегодня ночью, мистер Черри. Вас устраивает? Обычный бонус прилагается.

– Будет сделано, мистер Палатайн. – Он ухмыльнулся. – Предпочитаю не работать на выходных.

– Отлично. В таком случае, всего доброго.

– Пока.

Черри вышел, доехал до проулка за Барбикан-центром, остановился и открыл конверт. «Обычный бонус» означал семь тысяч фунтов. Адрес – одно из новых зданий министерства обороны, игровой центр. Сто миллионов на компьютерные игры, подумал Черри, а еще называют таких, как я, дармоедами. Он снова глянул на фотографию и почесал подбородок. Телка, реально красивая, в длинном белом плаще. Фотографировали, похоже, в гостиничном номере. Черри был бы не прочь оказаться с ней в гостиничном номере. За что мистер П. хочет ее замочить?

Впрочем, не его дело. Он как-то пришил телку, дорогую шлюху, которая намылилась издать мемуары. Заказчик все объяснил и даже зачитал ему избранные места, «поскольку больше ты нигде об этом не прочтешь».

Он бросил фотографию и листок с адресом на землю, чиркнул спичкой и кинул ее следом. Полыхнул лиловый огонь, и остался лишь пепел, который Черри размазал ботинком.

Черри нравилось работать на мистера Палатайна хотя бы потому, что у того все делается без лишнего шума. С ребятами из Ист-Энда, как бы чисто ты все ни делал, через неделю прочтешь в газетах, что ТАКОЙ-ТО И ТАКОЙ-ТО УБИТЫ В БАНДИТСКОЙ РАЗБОРКЕ. Если пацаны кого мочат, им надо, чтобы все знали, иначе деньги на ветер. Палатайн не такой. Молчит как могила. Настоящий бизнесмен.

Черри подозревал, что Палатайн – пахан над паханами. Возможно, половина ребят на него работает. Черри нравилась эта мысль. Выполняя заказы мистера Палатайна, он всегда чувствовал себя королевским палачом.

В пять часов вечера в пятницу ВАГНЕР сидела в кофейном холле Центра командно-штабных игр и вносила завершающие штрихи в собственную часть НОЧНОГО ГАМБИТА, страницу за страницей:

procedure Azimuth_Acquire

IMPULSE: Dyn_String:= Type_Convert

(MOTOR,X,Y,Z)

IDELTA,N:= string (ENCODE)

procedure Command_Line

function Decrypt (LOCUS_STRING,

SIGNAL_STRING,

IPOSTAUTH_STRING: Dyn_String:

CODE_SELECT: integer:= K3)

Она читала кипу компьютерных распечаток, когда рядом кто-то сказал: «Привет».

ВАГНЕР подняла голову. Это была Сьюз Белл.

– Я думала, ты не собираешься в последний день перед отпуском торчать на работе допоздна, – сказала Белл.

– Я тоже так думала, но компьютер рассудил иначе.

– Хочешь, гляну?

– Нет, уже запустилось. – ВАГНЕР подумала, что слишком расслабилась: если кто и может с первого взгляда понять, что делает программа на языке Сара, то это Сьюз. – И к тому же сегодня у вас с Майком большой вечер?

Белл состроила гримасу.

– Я, собственно, из-за этого и пришла. Майка припахали остаться после работы в последнюю минуту, мол, спасите-помогите, никто другой не справится, и он не может пойти в театр. Потом мы все-таки ужинаем вместе, но билет пропадает. Хочешь пойти?

ВАГНЕР на мгновение задумалась. Программу она закончила, ничего срочного на сегодня не оставалось, кроме как ломать голову над Аллановым списком. Иногда для решения полезнее сменить обстановку, чем биться над задачей ночь напролет. К тому же она изо всех сил создавала впечатление, что уходит в беззаботный двухнедельный отпуск. Неплохо будет это впечатление подкрепить.