Текст книги "Люди ночи"

Автор книги: Джон М. Форд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

Максвелл смотрела ошеломленно. Это было восхитительно и очень сексуально.

Эллен спросила:

– Хрустальные сферы?

– «Но есть ли coelum igneum et cristallinum?»[72]72
  Небеса огненные и хрустальные (лат.).


[Закрыть]

– Из «Фауста», – сказала Эллен и рассмеялась. – Фауст расспрашивает Мефистофеля об устройстве космоса.

– И Марло обнаруживает прекрасное знание тогдашней астрономической теории. Однако Фауст на это говорит: «Такой пустяк и Вагнеру известен»[73]73
  «Такой пустяк и Вагнеру известен». – «Фауст», сцена 6. Перев. Н. Амосовой.


[Закрыть].

Максвелл сказала:

– Если труппа в пьесе – Школяры ночи, то это очень нелестный их портрет.

– Приправленный черным юмором, во всяком случае. Но я не думаю, что это буквально они – скорее просто группа мыслителей, вдохновленная Школярами ночи. Полидор совершенно точно не Рэли. Аргелиан может быть доктором Ди, но это все равно что утверждать, будто Фауст – доктор Ди.

Эллен смотрела мимо него, в пространство. Хансард чуть было не повернулся проследить ее взгляд, потом спросил тихо:

– Что такое?

– Ммм? Ой… я просто задумалась о гравюре, которую однажды видела. Ди, стоя в магическом защитном круге, вызывает духа с помощью товарища… как его звали?

– Келли. Я помню рисунок. Кстати, там ведь и привидение – женщина.

– Значит, они таким занимались.

– Я бы воспринимал все, что якобы совершали вместе Келли и Ди, с изрядной долей скепсиса. Келли, судя по всему, был профессиональным мошенником и бессовестно дурил Ди голову. Он постоянно носил шапочку, потому что ему за какое-то преступление отрезали уши.

– Кое-что не меняется.

– А теперь гляньте вот сюда.

Он пролистал текст «Убийцы», нашел место, где Полидор разговаривает с Аргелианом после сцены вызывания духа.

АРГЕЛИАН. Отец их – прародитель всякой лжи.

Обличиям их имя легион.

От жажды умирающий в песках

Вдруг видит озеро, ползет к нему

И обжигает рот глотком песка.

Так бесы и отводят нам глаза.

ПОЛИДОР. Ха. Штуки шарлатанов это все.

Взгляни на беззакония людей,

И камень пусть слеза твоя прожжет.

– У Ди был «магический камень, открывающий тайны рока», не помню из чего. Из горного хрусталя, наверное.

– Дающий зренье камень[74]74
  Дающий зренье камень. – Джон Донн, «Подвиг». В русском переводе Д. Щедровицкого это названо «лунным камнем», однако у Донна речь, скорее всего, идет о слюде, из которой в древности делали зеркала.


[Закрыть], – сказала Максвелл.

– Это, должно быть, цитата, но я…

– Джон Донн. Я думала, вы должны знать.

Хансард почесал затылок.

– Что ж, виноват, – весело сказал он. – Но в сутках всего двадцать четыре часа, и…

– И?

– «Все радости познаем мы»[75]75
  «Все радости познаем мы» – Кристофер Марло, «Страстный пастух – своей возлюбленной». Перев. Т. Щепкиной-Куперник.


[Закрыть], – сказал он, и она рассмеялась и простила ему оплошность, как он и надеялся.

Хансард собирался добавить, что ему ни разу не давали чего-нибудь из Донна для установления подлинности. Однако это значило бы втянуть сюда Рафаэля и весь ночной мир. За этим столом не было места Рафаэлю.

Они вышли из ресторана.

– Я могу сесть на автобус в двух кварталах отсюда, – сказала Максвелл. – Проводите меня до остановки, Николас?

– С радостью, – ответил он почти искренне, хотя к радости примешивалась заметная доля разочарования.

Они дошли до остановки, постояли в молчании минуту-две, потом Максвелл сказала:

– Николас…

– Да?

– Вы правда джентльмен. Вот честное слово, не поверила бы.

Она обняла его, поцеловала в губы и тут же оттолкнула со словами: «Вот мой автобус. Хороших вам снов, Николас». И прежде, чем он успел опомниться, красный лондонский автобус умчал ее прочь.

Однако по пути в отель Хансард по-прежнему чувствовал теплоту в груди и сладость на губах.

ВАГНЕР глядела в чашку. В узоре чаинок ей открылась истина, и шутка стала наконец понятна. РОК-ЗВЕЗДА. Конечно.

Чернокнижник в «Убийце» гадает не по звездам и камням, а по огню и картам. Неважно. И там, и там речь о тайнах рока. Набирая зашифрованный номер, ВАГНЕР слышала смех Аллана.

Тут она замерла и положила трубку. Шутка Аллана сложнее. Надо угадать еще одну связь. В этом ВАГНЕР не сомневалась.

Она заглянула в досье. «Работает с негласным компаньоном». Ну конечно.

– Алло? – произнес сонный голос на другом конце провода.

– Келли? – спросила ВАГНЕР.

– Ой. Да. Да.

– Слушайте внимательно. Четверг, одиннадцать утра…

«Да, – подумала Селия Эверидж, кладя трубу, – да, да, я сказала да», – и беззвучно рассмеялась.

Несколько недель назад Селия Эверидж прочла некролог Аллану Беренсону в «Экономисте». Инфаркт, написали в журнале. Что ж, может, и правда. Он был немолод.

В тот день она закрыла мастерскую пораньше – думала выставить табличку «Смерть в семье», но кто-нибудь мог пристать с расспросами – и пошла домой, в коттедж на краю городка. На заднем дворе стоял серебристый жилой прицеп. Все сделано, все готово.

Беренсон оставил ей инструкции на случай, если не сможет сам завершить проект: кодовые слова, телефонный звонок. Эверидж гадала, сколько придется ждать.

Впрочем, неважно. Если потребуется, она готова была ждать десять лет.

Она вошла в дом, поднялась на второй этаж в свою радиорубку, включила передатчик. Глянула на часы, взялась за ключ и начала рассылать CQ[76]76
  Общий вызов (жаргон радиообмена).


[Закрыть] всем, кто слушает.

– Вы соберете это устройство? – спросил человек, представившийся как Баском, сидя в радиоремонтной мастерской Эверидж. Дверь была заперта, шторы опущены, на столе между ними лежали схемы. – Вам следует понимать, с каким риском это связано. Ничто из того, что вы соберете, не будет противозаконным само по себе, однако с помощью этого устройства планируется сделать нечто в высшей степени противозаконное, и, если все рухнет и вас арестуют, будьте уверены, никто не станет разбираться в таких частностях.

– Зачем вы мне это говорите? – спросила Эверидж. – Разве не лучше мне ничего не знать?

– Причины две, – ответил Баском. – Во-первых, я не хочу, чтобы у вас позже возникли сомнения. Некоторых деталей проекта вы знать не будете – ради безопасности. Например, имена других участников. Но я честно сообщу вам, о чем именно умолчу. Во-вторых, я не люблю лгать или использовать людей под ложным предлогом. Либо вы с нами сознательно, понимая, в чем участвуете, либо вы не с нами.

– Какова третья причина?

Он посмотрел ей прямо в глаза, как редко смотрели люди, хотевшие от Эверидж чего-нибудь по профессиональной части.

– Я не люблю невежества. И утверждаю: нет греха, есть глупость[77]77
  И утверждаю: нет греха, есть глупость. – «Мальтийский еврей», пролог. Перев. В. Рождественского.


[Закрыть].

– Я согласна, – ответила она.

– Сознавая…

– Я сказала, – да.

– Да.

После чего он сообщил, что его зовут Аллан Беренсон, и дал ей пять тысяч наличными в качестве задатка.

Эверидж познакомилась с Баскомом на воскресной ярмарке радиолюбителей. На аукцион выставили ящик частично собранных спутниковых декодеров, по сути, просто запчасти, но, вооружившись паяльником и порывшись по закромам, она могла недели за две довести их до ума и продать процентов на двадцать ниже коммерческой розницы… особенно если на аукционе не будет других желающих.

Желающий нашелся – крупный седой американец в дорогом темном костюме. Он был решительно настроен перебивать ее ставки, так что она довела до цены вдвое больше реальной и уступила.

Позже американец представился как Роберт Т. Баском.

– Вы знаете, зачем они нужны? – спросил он.

– Конечно, – ответила Эверидж. – И еще я знаю, сколько они стоят.

– Тогда согласитесь ли вы принять их в подарок?

– Что?

Баском пожал плечами:

– Не в подарок. Я хочу купить немного вашего времени.

Эверидж положила руку на ящик с деталями.

– Идет. Отнесем их в мой фургон?

Они перетащили ящик в старенький фургон, на котором было написано от руки: «СЕЛТРОН – ремонт и продажа электроники». Баском купил в палатке два пенопластовых стаканчика чаю, и они с Эверидж сели перед фургоном.

– Ваше время пошло, – сказала Эверидж. – Начинайте.

– Как я понимаю, вы работали в «Вектаррей».

Она глянула на него, на его черный костюм и черный портфель.

– Работала. Откуда вы? Из спецслужб? Из министерства обороны?

– Независимый подрядчик, – ответил Баском и открыл портфель. – Я задумал проект абсолютно по вашей части.

Он вытащил журналы: «Военное обозрение Джейна», «Еженедельник авиации», «Военные технологии». Несколько опубликованных статей «Вектаррей-Британия» – ее имя в списке авторов было обведено ручкой. Все относилось к системе Командной Надежности.

– Я ничего не знаю про КОН, – сказала Эверидж, предполагая, что он либо шпион, либо контрразведчик-провокатор. – Я уволилась раньше, чем что-либо вышло за пределы чистой теории.

– Вы уволились до того, как появился действующий образец, – сказал Баском, – но вы работали над первыми функциональными макетами. А насчет того, будто вы ничего не знаете… если я правильно прочел статьи, вы внесли большой вклад в разработку.

– Вы сотрудник «Вектаррей»? Я не вернусь. Извините.

– Я ни на кого не работаю, – терпеливо сказал Баском. – Просто позвольте объяснить, что мне нужно и зачем. А после я дам вам время подумать.

Он рассказал, что ему нужно собрать. Это было интересно.

Потом рассказал зачем. Это было захватывающе прекрасно.

Все время, пока он говорил, она ждала, когда ловушка захлопнется, когда из-за угла выскользнет сотрудник особого отдела, или ЦРУ, или чего там еще. Но в его глазах, в его голосе она видела будущий проект, яркий, как свет неуправляемой термоядерной реакции.

Эверидж никогда не интересовалась политикой. Да, она когда-то состояла в «Кампании за ядерное разоружение», но кто в ней не состоял? Только это оказались бесконечные марши с пением, общество взаимного восхваления, посвященное тому, что ядерные бомбы – зло. Да, ее университетская соседка по комнате вышла за капитана артиллерии, и он тоже считал, что ядерные бомбы – зло. Он даже сознался (спьяну, у них дома в Рождественский сочельник), что знает: бомбы убьют его жену, детей и его самого, убьют всех, хороших, плохих и серединка на половинку. Однако большое начальство решило, что они нужны для национальной безопасности…

Эверидж смотрела на капитана, когда тот стоял, прислонившись к камину, говорил на октаву выше обычного, прихлебывал эгг-ног с бренди, чтобы не сорваться, и силился примирить верность стране с мегатонными мощностями. Селии хотелось сказать что-нибудь ободряющее, как-нибудь смягчить его мучения, но утешить его было нечем, поскольку противоположности не примиряются.

В восемнадцать Селия Эверидж поступила в Эдинбургский университет на государственную стипендию, учрежденную, чтобы повысить роль женщин в науке. Она взяла свой стоваттный любительский радиоприемник, два чемодана одежды и коробку с личными вещами, после чего простилась с родителями, не намереваясь когда-либо возвращаться домой.

В университете Эверидж училась хорошо, завела друзей (хотя плохо умела поддерживать контакт) и знакомства. Получила диплом по электромеханике с отличием. То был хороший год для молодых специалистов: под Эдинбургом только-только возникла «Кремниевая лощина», что означало работу, деньги, оптимизм. Эверидж взяли в американскую компанию «Вектаррей», в новый британский филиал, стремившийся доказать, что он не уступает новизной разработок самым крутым фирмам США и (главное) Японии.

Поначалу «Вектаррей-Британия» занимался потребительскими товарами, но по мере того как работы, денег и оптимизма становилось меньше, по совету американских учредителей переключился на оборонные заказы. Они приносили много денег. По правде сказать, вояки платили смехотворно много даже за смехотворные идеи.

Эверидж вместе с одним электронщиком и одним программистом посредством мозгового штурма родили проект под названием «Плащ-невидимка» и нашли горшок с золотом на конце спутникового канала. Натовцы так хотели заполучить «Плащ-невидимку», что пытались форсировать разработку закачкой денег. Что важнее, они готовы были, если «Вектаррей-Британия» не выдаст продукцию быстро, отдать проект другим.

Были функциональные макеты и компьютерные модели. Было много документации. Были настойчивые требования перейти к испытаниям в реальных условиях. Эверидж в присутствии натовского представителя сказала, что до испытаний в реальных условиях еще года два.

Через четыре дня Лестер Борден, даже не глава службы безопасности, уведомил сотрудницу Эверидж С., что она не прошла специальную проверку благонадежности в связи с проектом «Плащ-невидимка» и лишилась допуска к этой работе. Она может перейти в отдел разработки потребительских товаров либо уволиться.

Она уволилась. Выходное пособие оказалось неожиданно щедрым – она смогла обосноваться в Линкольншире и открыть собственную ремонтную мастерскую.

Довольно скоро, в 1982-м, она поняла, отчего руководство так расщедрилось. Испытания в реальных условиях все-таки провели, и они провалились с треском, как она и предсказывала.

В восемьдесят третьем умерла от инсульта ее мать. Селия приехала на похороны. Никто с ней не разговаривал, и она не лезла ни к кому с разговорами. Через несколько недель в мастерскую вошел ее отец, неся под мышкой что-то завернутое в бумагу. Он был плохо выбрит, и от него пахло виски.

– Да? – спросила Селия.

Прошло много лет. Случилось много событий. Но не столько лет и событий, чтобы забыть.

– Я… хотел отдать тебе вот это. – Мистер Эверидж со стуком положил сверток на стол. – Потому что времена такие, ну, ты понимаешь. – Он оглядел мастерскую, полки с починенными телевизорами и радиоприемниками, спутниковую тарелку под потолком. – Как у тебя идут дела, хорошо?

– Дела у меня идут хорошо. Я могу послать тебе несколько фунтов, если…

– Мне не нужны деньги. – Мистер Эверидж почти что расправил плечи. – Не нужны мне никакие деньги. Я просто… хочу, чтобы у тебя все было хорошо, ничего больше, доченька. Я хочу, чтобы ты была в безопасности.

Она подумала, что ничего хуже он ей сказать не мог, но промолчала. Она не любила его. Она его ненавидела. Однако ненависть – одно, а жестокость – совсем другое.

– До свидания, Селия, – сказал мистер Эверидж, и, когда он, совсем не пошатываясь, вышел из мастерской, она поняла, что отец говорил искренне.

Она открыла пакет. Это был боевой пистолет времен Второй мировой, «кольт» сорок пятого калибра, заряженный, абсолютно нелегальный. Эверидж смотрела, как отец идет по дорожке к автобусной остановке, и шевелила губами, но так и не смогла ничего сказать. Чарльз был его братом, подумала она. Почему она так долго не могла этого вспомнить? Она медленно подошла к двери, открыла ее так, что фотоэлемент пискнул. Однако мистер Эверидж уже свернул за угол.

Селия больше его не видела. Меньше чем через год он умер. На похороны ее не позвали. Вместо этого она провела всю ночь с радиоприемником, рассылая DX на острова, получая QSL-подтверждения с Бали и Огненной Земли[78]78
  …рассылая DX на острова, получая QSL-подтверждения с Бали и Огненной Земли. – DX на жаргоне радиосвязи – дальняя связь или дальний корреспондент. За счет отражения радиоволн от ионосферы Земли любители DX-инга могут получать сигналы из очень далеких мест. Код QSL означает «вашу информацию получил»; в доказательство контакта по почте высылают бумажную карточку QSL с информацией о сеансе связи.


[Закрыть].

Когда Селии Эверидж было пятнадцать, она получила на Рождество совершенно неподходящий подарок. Подарок этот был от дяди Чарльза, инженера-строителя. Чарльз Эверидж принадлежал к числу тех волшебных дядюшек, вроде старого Дроссельмейера в «Щелкунчике», чьи подарки живут собственной жизнью. Ребенок даже и не догадывается, что именно это ему было нужно, пока не развернет бумагу, не откроет коробку и не увидит игрушечную железную дорогу, или химнабор, или комплект для фокусов, или что-то еще, что разбудит его мозг.

Чарльз подарил Селии электронный набор «Сделай сам» с деталями для детекторного радиоприемника, моторчиком на солнечной батарее, ключом, чтобы упражняться в азбуке Морзе, и еще одиннадцатью увлекательными проектами. В Рождество, когда все играли в игрушки, или спорили, есть ли хоть что-нибудь хорошее в американском футболе, или просто дремали после обеда, Чарльз Эверидж учил племянницу работать паяльником.

Чарльз настоял, что первым делом надо собрать беспроводной телеграфный ключ. Селия послушалась, но сперва не поняла зачем. Это не был даже настоящий радиоприемник, он только пикал, когда нажимаешь ключ.

Когда они закончили, Чарльз взялся за ручку ключа (всей рукой, не просто поставил на нее указательный палец) и выдал последовательность сигналов.

– Знаешь, что это было?

– Нет, конечно.

– Это было СЧАСТЛИВОГО РОЖДЕСТВА ЮЛ СЕЛИЯ СД ЧАРЛЬЗ 73.

– И что это значит?

– ЮЛ значит «юная леди». Это ты. СД значит «старый дядька». Это я. 73 означает наилучшие пожелания.

Потом дядя Чарльз объяснил ей про радиолюбительскую лицензию и про то, что для ее получения надо сдать экзамен на знание азбуки Морзе.

– А теперь слушай внимательно, потому что я дам тебе обещание. Если ты сдашь экзамен и получишь лицензию к следующему Рождеству… я позабочусь, чтобы у тебя была своя радиостанция.

С этого часа – было семь вечера – Селия Эверидж помешалась на беспроводных передачах. Она начала читать радиолюбительские журналы, заказала учебники для подготовки к экзаменам на лицензию. Она изучила тайное знание верхних частот, иконографию двухконтурного генератора с обратной связью, неприукрашенную истину о супергетеродировании.

Первая неприятность случилась, когда мать изъяла руководства. Она сказала только, что они загромождают дом – учитывая, что повсюду валялись программы скачек и журналы с киноактерами, это было полной нелепицей. Селия пыталась понять, в чем дело: у нее прекрасные оценки в школе, она выполняет все обязанности по дому, что не так? Мать не отвечала. Через две недели она нехотя начала просвещать Селию об изменениях в женском теле… и выяснилось, что миссис Эверидж перепутала гистерезис с гистерэктомией и думала, будто петля гистерезиса – какое-то противозачаточное средство. Через некоторое время Селии купили новые книги; оригиналы (как выяснилось наконец) отправились в огонь.

Вторая неприятность стала следствием невероятно прекрасного дня, субботы, сразу после шестнадцатого дня рождения Селии. Дядя Чарльз заехал за племянницей и отвез ее в Лондон, в южно-кенсингтонский Музей науки.

На втором этаже музея была действующая любительская радиостанция. Дежурные радиолюбители приветствовали дядю Чарльза по имени и отодвинули загородку, отделяющую их от посетителей.

Селии показали все оборудование, радиотелефоны, телетайп и ЭВМ, превращающую сообщение азбукой Морзе в текст. Она улыбнулась в телекамеру с медленной разверткой, и ее изображение отправили куда-то в Калгари, Альберта, Канада. Ей показали огромную коллекцию QSL-карточек – открыток, которые радиолюбители отправляют друг другу в подтверждение контакта.

Без лицензии она не могла ничего передать, но ей дали наушники и блокнот, чтобы она переводила точки и тире в слова, и сравнивали то, что у нее получалось, с тем, что появлялось на экране ЭВМ.

Никто не сказал: «Тебе всего шестнадцать!»

Никто не сказал: «Ты все делаешь неправильно!»

Никто не сказал: «Но ты же девочка!»

Они засиделись допоздна. Чарльз поблагодарил операторов и отвез Селию обратно. Высаживая ее у дома, он небрежно спросил:

– Лицензия к Рождеству, как ты думаешь?

– Я все выучила.

– Отлично. Обещания надо выполнять. С днем рождения, Селия.

– Семьдесят три, СД.

Она вошла в дом сама не своя, думая о гетеродине телеграфного приема и передачах с отражением волн от Луны, поэтому не расслышала первых слов матери.

– …спрашиваю, чем вы занимались?

– Мы ходили в музей.

– Вы провели целый день в музее?! Чем вы занимались, я спрашиваю?

– Это никого не касается, – ответила Селия не думая. В конце концов, это было правдой. Она пошла по лестнице в спальню.

– Юная леди, – сказала мать самым ужасным тоном, и в воздухе разлился холод.

Это было совсем не как ЮЛ; мать сказала «леди», потому что имела в виду «девчонка».

Селия остановилась.

После молчания мать сказала:

– У нас с тобой будет разговор, юная леди.

Однако разговора не произошло.

Первого ноября Селия поехала на поезде в Лондон – сдавать экзамен на радиолюбительскую лицензию. Среди других кандидатов была слепая пожилая женщина, показавшая такую скорость расшифровки, что экзаменатор от изумления покачал головой. Когда они шли на экзамен (женщине билеты должны были зачитывать вслух), она пообещала Селии прислать QSL-карточку, как только они получат свои лицензии.

– Я должна получить радиостанцию на Рождество, – сказала Селия. – И потом, мне еще предстоит сдать экзамен.

– Сколько здесь женщин? – спросила слепая.

– Только вы.

– Считая девочек, милая.

– Вы и я, – озадаченно ответила Селия.

– А сколько всего кандидатов?

– Двадцать – двадцать пять.

– Ты пройдешь, милая, – сказала слепая дама. – Ты отлично справишься.

После письменного экзамена Селия была уверена, что провалилась. Она забыла номера частот. Схема моста Уитстона вылетела у нее из памяти. Формы антенн, мощность передатчиков и гармонические колебания перемешались в голове.

Через две бесконечных недели пришел официальный конверт. Селия стала лицензированной радиолюбительницей.

Она позвонила Чарльзу.

– Поздравляю, ЮЛ, – сказал он. – Я и минуты не сомневался. Восемьдесят восемь.

– Восемьдесят восемь и тебе, дядя Чарльз.

– Что значит восемьдесят восемь? – спросила мать.

Селия хихикнула. Сегодня все было можно. С сегодняшнего дня все всегда будет хорошо.

– Это значит «люблю, целую», – сказала она и на крыльях умчалась в спальню.

Рождественским утром доставили коробку, огромную и тяжелую, завернутую в белую бумагу, с открыткой, написанной точками и тире. Селия прочла ее без труда. «Обещания надо выполнять», – говорилось в открытке. Открыть коробку было легко. Селия знала, что внутри: стоваттный передатчик, гетеродинный генератор, приемник, наушники и ключ, моток антенной проволоки. Труднее всего было дождаться дяди Чарльза.

К обеду он еще не приехал. У Селии пропал аппетит. Это наконец привлекло внимание, поскольку все остальные ели много и жадно.

– О, – медленно сказал отец, – Чарльз позвонил, что не сможет сегодня приехать. Он приносит извинения.

У Селии было такое чувство, будто ее ударили под дых. Ее старший двоюродный брат был у них в гостях, пил виски из стакана для воды.

– Что-то случилось? – равнодушно спросил он.

– Нет, – ответила она, чувствуя, что сейчас заплачет, и перебарывая слезы.

– Если ты ищешь брата своего отца, его здесь нет. И вряд ли он тут появится после того, что твоя мать ему наговорила. – Он отпил большой глоток, посмотрел на Селию, склонив голову набок, и сказал почти ласково: – Если ты хочешь конкретного удовольствия, детка, то ты обратилась не по адресу. Я сволочь и пьян, но я не распутная пьяная сволочь.

– О чем ты? – спросила Селия и от растерянности все-таки заплакала.

– Будто не знаешь? Давай-давай, надувай губки, мадонна коротковолновая Лолита.

Селия тупо уставилась на него, потом побежала наверх и набрала номер дяди Чарльза, но он не взял трубку.

В семь вечера, ровно через год с того часа, когда Селию посвятили в эфирные таинства, пришел полицейский. Усталый инспектор с печальными глазами спаниеля сообщил, что сегодня в седьмом часу утра Чарльз Эверидж купил билет из Бирмингема в Лондон в один конец, вышел на платформу номер 11 и без всякого предупреждения спрыгнул на рельсы перед лондонским экспрессом. Десятки свидетелей видели, что он не упал, а именно прыгнул.

Селия унесла радиоаппаратуру к себе в комнату. Как-то она все соединила и выставила дипольную антенну в окно. Никто ей ничего не сказал. Было такое впечатление, что все боялись.

Незадолго до полуночи она вышла в эфир – зажав в руке ключ, отгородившись наушниками от мира, она посылала всем, кто слушает: СЧАСТЛИВОГО РОЖДЕСТВА, МИР НА ЗЕМЛЕ, ВСЕМ 73. И частота наполнилась ответами: «73» летело из Европы, из Скандинавии, из Южной и Северной Америки – целый эфирный хор утешал Селию, не ведая о ее горе.

ВАГНЕР обошла алюминиевый жилой автофургон. Он был двухосный, тридцать футов в длину. Похожая на раскрытый зонтик спутниковая антенна на крыше смотрела в небо.

– Он полностью автономный, – сказала Селия Эверидж, носящая кодовое имя РОК-ЗВЕЗДА. – Если никуда не ехать, генератор будет работать от бензобака дня два.

– Отлично, – сказала ВАГНЕР.

Она была в темных очках и платке, с сумкой через плечо и большим «дипломатом».

Эверидж постучала по боку фургона.

– На ходу он вполне ничего. Когда-нибудь водили такой?

– Справлюсь.

– Конечно.

Эверидж была маленькая, коренастая, не красавица, но и не уродка, с короткими черными волосами и в очках. На ней был свитшот с надписью «Американская ассоциация радиолюбителей», джинсы и ни следа макияжа на лице.

– Заходите, – сказала она.

Эверидж открыла заднюю дверцу, и они вошли. Внутри все было утыкано электроникой, датчиками, тумблерами и мониторами. Вдоль одного борта тянулся стол с пробковой столешницей, перед ним стоял вращающийся стул. Эверидж показала холодильник, плитку и кофемашину.

– Вперед отсюда попасть можно? – спросила ВАГНЕР.

– Вот здесь.

Эверидж нагнулась и сдвинула маленькую панель. В отверстие можно было увидеть водительскую кабину.

– Боюсь, пролезать надо будет ползком. – Она задвинула панель. – Давайте начнем. Чаю хотите?

– Спасибо, не откажусь.

Эверидж наполнила чайник из бутылки с питьевой водой и поставила его на плитку. Потом села на вращающийся стул, сняла кроссовки и бросила их в угол. ВАГНЕР поставила «дипломат» на пробковый стол и вытащила плату КОН-СВЕТ.

– Вот она, значит, – сказала Эверидж.

Она провела рукой над платой, не касаясь золотого узора, потом открыла металлическую крышку и выдвинула панель с длинным многоштырьковым гнездом внизу. ВАГНЕР старалась не думать про Сьюзен Белл.

Эверидж вставила плату и плавно покачала, чтобы штырьки вошли в гнездо. Затем присоединила к ней проводки с разъемами, что-то сдвинула кончиком шариковой ручки.

– Проверим, не задымится ли, – сказала она, включила рубильник и медленно повела ручку вправо.

Зажегся свет. На экране осциллографа забегал зеленый огонек.

Эверидж выдохнула.

– Пока работает, – сказала она. – Там у стены есть складной стул. Посидите, а я пока закончу проверку. Потом я покажу, как это работает.

Следующий час Эверидж гоняла разные проверки и тесты, потом еще три часа объясняла ВАГНЕР, как управлять спутниковой радиостанцией.

– По-настоящему вам нужно помнить только, как ее включить, – со смешком заметила она. – Как только вы подключились к спутнику «Ромб», она все будет отслеживать и записывать сама. Вам ничего не нужно будет делать, кроме как упаковать ленты, когда все закончится. – Она постучала по маленькому монитору. – Этот принимает коммерческое телевидение на случай, если заскучаете. – Эверидж повернулась на стуле, потерла босые ноги о ковер. – Ну что ж, это все.

Она встала.

ВАГНЕР тоже встала и отодвинула стул.

– Спасибо, – сказала она и взяла сумку.

– Вы ведь меня убьете, – сказала Эверидж. Она упиралась ладонями в пробковый стол, на дрожащей чайной чашке вспыхивали блики. – Послушайте, дайте мне уйти. Мне даже денег не надо… В смысле, если вы дадите мне пару сотен, чтобы уехать, все, что у меня здесь есть… – Она замолчала, тяжело сглотнула, повернулась – только головой – и поглядела на ВАГНЕР. – Я ничем не могу вам повредить. Что я могу? Пожалуйста, не убивайте меня.

ВАГНЕР подумала, что Эверидж (та стояла напряженная, как пружина) вовсе не выглядит беззащитной. А голос…

ВАГНЕР уже нащупала в сумке цианидный пистолет-портсигар. Три секунды, и эта фаза операции будет закончена.

«Эта фаза» была женщиной, которая смотрела на нее, как она сама, наверное, смотрела на Роджера Скипуорта. ВАГНЕР замутило, как будто что-то зеленое и мокрое ползло из желудка к горлу.

Она вытащила руку из сумки. Положила на стол пачку купюр, потом еще две.

– Здесь десять тысяч, – сказала ВАГНЕР. – Достаточно?

Селия Эверидж тяжело опустилась на вращающийся стул, так что тот скрипнул.

– Да, – сказала она с чем-то вроде смешка. – Вполне достаточно.

– Вы не сделаете попыток меня разыскать, – резко сказала ВАГНЕР.

– Да, разумеется.

Эверидж держала пистолет, большой черный «кольт». ВАГНЕР замерла.

Эверидж положила его на стол, медленно убрала руку. Пистолет лежал, словно мертвый зверь.

– Мне его дал отец, защищаться от грабителей, – сказала она. – Из него не стреляли, наверное, с сорок пятого… Я сделала для него скобу под столом. – Она нервно улыбнулась. – Видела такое в кино.

– «Глубокий сон», – сказала ВАГНЕР.

– Помню только, что там Хамфри Богарт играл. – Эверидж забрала деньги. – Человек, который мне это поручил… вы его знали? – Она подняла голову. – В смысле, вы знали его близко?

– Да.

– Он был… особенный. В смысле… я никогда… никогда бы не сделала что-нибудь подобное без него. Даже не подумала бы о таком. Вы понимаете, о чем я?

– Да.

– Очень грустно, что он умер, – сказала Эверидж, потом взяла обувь и вышла из фургона.

ВАГНЕР села на вращающийся стул. Осмотрела «кольт», нашла под столом пружинную скобу и убрала туда пистолет.

Эверидж завидует. Удивительно. Все другие смирились с тем, что Аллан умер, только ВАГНЕР по-прежнему делала что-то, чтобы продлить его жизнь на несколько прошедших дней и несколько следующих.

А когда они пройдут?

Что она тогда будет делать?