Текст книги "Король лжи"

Автор книги: Джон Лаймонд Харт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 24 страниц)

Глава 6

Я увидел свет. Он блеснул и исчез, а потом снова появился. Это причиняло боль. Я не хотел этого.

– Он приходит в себя, – раздался голос.

– Хорошо, по крайней мере, хоть что-то, – услышал я знакомый голос. Детектив Миллз.

Я открыл глаза на яркий размытый свет. Замигал, но боль в голове не уходила.

– Где я?

– В больнице, – констатировала Миллз и наклонилась ко мне; Она не улыбалась» но я услышал запах ее духов, напоминающий запах зрелого персика, долго пролежавшего в сумке.

– Что случилось?

Миллз наклонилась ближе.

– Это вы мне расскажите, что случилось, – сказала она.

– Я не помню.

– Ваша секретарша нашла вас утром внизу лестницы. Вам повезло, что вы не сломали шею.

Я сидел среди подушек и озирался вокруг. Вокруг моей кровати висели зеленые занавески. В ногах у меня стояла крупная медсестра с пасторальной улыбкой на лице. Я расслышал больничные голоса и почувствовал запахи больницы. Я искал Барбару. Ее здесь не было.

– Кто-то бросил в меня стул, – произнес я.

– Прошу прощения? – не поняла Миллз.

– Думаю, стул Эзры. Я поднимался вверх по лестнице, и кто-то столкнул меня стулом.

Миллз выдержала паузу. Она постукивала кончиком ручки по зубам и смотрела на меня.

– Я разговаривала с вашей женой, – сказала она. – По ее словам, вы были пьяны в эту ночь.

– Неужто?

– Очень пьяны.

Я смотрел на детектива с немым изумлением.

– Вы предполагаете, что я упал с лестницы? – Миллз промолчала, и я ощутил первый порыв гнева. – Моя жена не могла знать, насколько я пьян, особенно если это не касалось ее задницы.

– Ее слова подтвердили несколько человек, из тех кто прошлым вечером был в вашем доме, – заметила Миллз.

– Кто?

– Это не столь важно.

– Не столь важно! Боже. Вы напоминаете прокурора, – стал безумствовать я. Главным образом, потому что со мной обращались, как с глупцом. – Вы побывали в моем офисе, детектив Миллз?

– Нет, – ответила она.

– Тогда пойдите, – не успокаивался я, – посмотрите, есть там стул или нет.

Она продолжала меня изучать, и я мог заметить в ней все, кроме сомнения. Была ли эта девица искренней, или она была просто задницей? Если бы она относилась ко мне как к другу, тогда я мог бы заметить, чего в ней больше. Пока что я видел в ее глазах нетерпение и предположил, что на нее оказывали давление. Газеты опубликовали много историй о жизни Эзры и разных спекуляций насчет его смерти, приводили неясные подробности расследования, причем много раз упоминалась Миллз. Я понимал, что это дело для нее, как говорят, «либо пан либо пропал», но что-то подсказывало мне: наши личные отношения могли бы не иметь к делу никакого отношения.

– Как зовут вашу секретаршу? – спросила она. Я ответил, и она обратилась к медсестре, которая чувствовала себя неудобно, оказавшись в такой ситуации: – Где у вас телефон? – Медсестра предложила ей воспользоваться телефоном в офисе дежурной медсестры, в холле. Миллз оглянулась на меня. – Никуда не уходите, – потребовала она, и я почти улыбнулся, прежде чем понял, что она не шутила.

Она отодвинула занавески и исчезла. Послышался стук ее каблуков о выложенный плиткой пол, и я остался один с медсестрой. Она поправила мне подушку.

– Это отделение скорой помощи? – спросил я.

– Да, но утром в субботу здесь затишье. Все с приступами острой боли и колотыми ранами поступают только к вечеру, – улыбнулась она и внезапно стала реальным человеком.

– Что случилось со мной?

– О, только небольшие ушибы и тому подобное. Иначе головная боль держалась бы дольше. – Ее лицо осветилось уже другой улыбкой, и я понял, что был не первой жертвой утренней субботы. – Вас обязательно скоро выпишут.

Я положил руку на ее теплое, как тесто, предплечье.

– Приходила моя жена ко мне? Короткие черные волосы. Хорошенькая. – Она молчала. – С твердым взгляд дом, – добавил я полушутя.

– Сожалею. Нет.

Я смотрел в сторону, чтобы не видеть жалости на ее лице.

– Вы замужем? – спросил я.

– Двадцать два года, – ответила она.

– Вы смогли бы уехать, если бы ваш муж находился один в отделении скорой помощи?

Она не ответила, и я подумал: «Нет, конечно».

– Это зависит… – наконец проговорила она. Медсестра разгладила мое одеяло, при этом ее руки двигались уверенно и быстро, и я подумал, что ей не хотелось заканчивать фразы.

– От чего? – спросил я.

Она посмотрела на меня, и ее руки внезапно успокоились.

– От того, заслужил он это или нет.

Вот в этом и есть различие между ней и мною, подумал я. Поскольку я был бы рядом независимо ни от чего. Внезапно эта медсестра перестала быть другом, и то открытое проявление теплоты, которое я почувствовал в крошечном, отгороженном занавесками пространстве, испарилось. И хотя она осталась и пробовала продолжить беседу, я все равно чувствовал себя одиноко – наедине с собственной головной болью и бессвязными образами предыдущей ночи.

Я слышалзвук. Колеса на деревянном настиле. Большой кожаный стул Эзры, скатывающийся с лестницы. Я знал, что был прав. Я чувствовал тяжесть!

Я был не настолько пьян.

Появилась Миллз – она выглядела свирепой.

– Я разговаривала с вашей секретаршей, – заявила она. – Внизу лестницы нет никакого стула. Когда она нашла вас утром, там не было стула. Более того, ничего с этого места не уносили. Нет разбитых окон. Ни одного признака насильственного входа.

– Но стул Эзры…

– Тот, который за его столом наверху? – уточнила Миллз, – Он там и стоит.

Я мысленно вернулся на день раньше. Я рано отправил свою секретаршу домой.

– Возможно, я забыл запереть дверь» – рискнул предположить я. – Слушайте, я это не придумываю. Я знаю, что произошло. – Миллз и медсестра молча уставились на меня. – Черт побери, кто-то сбросил стул с той лестницы!

– Слушайте, Пикенс. Вы сейчас не на верхней позиции в моем списке приоритетных дел. Вчера я потратила целый час, пытаясь разыскать вас, и не собираюсь больше впустую тратить время, потому что вы решили действовать один. Я понятно объяснила?

Не знаю, что больше приводило меня в бешенство: то, что Миллз отказывалась верить моим словам, или то, что у моей жены не хватило благопристойности приехать в больницу. Моя голова раскалывалась, а тело, очевидно, походило на тело Тайсона, проигравшего бой, и я почувствовал приступ рвоты.

– Прекрасно. Все.

Миллз смотрела на меня, как будто ожидала борьбы и была разочарована. Медсестра сказала, что мне нужно подписать кое-какие бумаги, и пошла за ними. Миллз уставилась на меня, а я глядел в потолок, решив держать рот на замке. События этого дня могли развиваться в двух направлениях. Могло стать лучше или хуже. После достаточно продолжительного притворного изучения белой акустической плитки Миллз наконец заговорила:

– Нам все-таки придется поговорить о той ночи, когда исчез Эзра. – Ее тон смягчился, как будто с ней что-то произошло и информация, которой я владел, могла оказаться уместной.Я промолчал, и она взорвалась: – Черт возьми, Ворк, он же ваш отец!

Тогда уже я посмотрел на нее.

– Вы не знаете главного, – не удержался я и тут же пожалел о сказанном. В моем голосе появилась злоба, и я заметил удивление в глазах детектива.

– Послушайте. Мне необходимо принять душ. Я должен поговорить с женой. Мы не могли бы перенести наш разговор на завтра?

Она попыталась возражать, но я остановил ее.

– В вашем офисе. В три часа. Я приеду.

– Надеюсь, я не пожалею об этом, – сказала она.

– Я буду на месте. В три часа.

После ухода Миллз все еще держался запах зрелого персика. Назначил бы я ей встречу при других обстоятельствах? Возможно. Ночь, о которой шла речь, действительна была ужасной, и я никогда не заговорил бы о ней. Никогда. Бывают тайны, которых вы не открываете, и такая тайна существовала у нас на двоих с сестрой. Это был последний подарок от Эзры – ложь, обернутая в обвинение и умерщвленная бесчестием. Из-за этой лжи я потерял сон и, возможно, душу тоже. Как Джин называла ее? Правда Эзры.Да, правда Эзры была моей правдой; так должно было быть, и если Джин думала иначе, это было с ее стороны ребячеством.

Я снял простыню. Кто-то надел на меня смирительную рубашку. Великолепно.

Медсестра позволила мне полежать свободно в течение почти часа. Когда она наконец появилась с моими документами, на мне все еще не было никакой одежды, и она оставила меня еще на двадцать минут, пока собирала мои вещи. День ухудшался, и ощущение грязной одежды на теле все только усугубляло.

Прихрамывая, я вышел из отделения скорой помощи наружу, день был унылым из-за низко несущихся облаков. Раздражающе влажная жара бросала в пот. Я стал искать ключи от машины, но вспомнил, что у меня нет автомобиля, так что пришлось идти домой пешком. Дома я хлопнул дверью, как будто ее закрыло сквозняком.

– Я пришел! – крикнул я.

Дом оказался пуст, как я и предполагал. Автомобиля Барбары не было на месте. Лампочка пришедшего сообщения подмигивала мне своим красным глазом, и на кухонной стойке я увидел записку – бежевый прямоугольник дорогой бумаги с плотным почерком Барбары и ручка, положенная на него по идеальной диагонали. Я бегло прочел, не испытывая никакого интереса.

«Дорогой Ворк», – так начиналась записка, что меня удивило. Я ожидал кое-что иное.

«Я пошла за покупками в Шарлотт. Решай сам, как тебе использовать это время. Мне жаль, что вчерашний вечер стал таким тяжелым для тебя. Возможно, мне следовало быть более терпимой. Согласна… нам необходимо поговорить. Как насчет ужина сегодня вечером? Только мы вдвоем. Барбара».

Я оставил записку на том месте, где она лежала, и пошел принимать душ. Кровать была застелена, что напомнило мне об отсутствии чистого костюма на понедельник. Я глянул на часы – химчистки закроются через двадцать минут. Я бросил грязную одежду в кладовку и принял душ.

Потом я оделся и отправился в офис. Войдя внутрь, я положил в карман свои ключи и огляделся. Относительно некоторых вещей Миллз была права. Все выглядело нормально. Но кто-то чуть не убил меня, и мне хотелось узнать причину. Если ответ был здесь, я предполагал найти его.

Офис Эзры размещался вдоль всего здания. Стены из кирпича держали тепло, на полу лежал персидский ковер за двадцать тысяч долларов. Прожекторы, кожаная мебель и лампы с шелковыми абажурами. У Эзры отсутствовал вкус, и он вынужден был оплачивать чужой. Я попытался вспомнить имя женщины-декоратора, но тщетно.

Она любила картины, написанные маслом, и низко декольтированные топы. Однажды я увидел ее обнаженную грудь, когда она наклонилась, чтобы расстелить образцы ткани. Эзра поймал мой взгляд и подмигнул. У меня поползли мурашки по коже, хотя он обращался ко мне как к равному в первый и последний раз. Как же дерьмово это было?!

Картины Эзры говорили о деньгах. Глядя на них, вам чудились звуки горна и запахи собак. У людей на этих картинах были свои егеря, оруженосцы и загонщики. Они охотились в прекрасной одежде и возвращались потом к столам, сервированным серебряной посудой. Они охотились на оленей-самцов, а не на олених, которые были пугливее перепелок. Их дома имели свои имена.

Это был тот зверь, который сел моему отцу на спину. Старые «денежные мешки» унизили его, и это возмутило его. Независимо от того, сколь хорош он был сам, успешен или богат, в нем никогда не было высокомерия. Его погонщиком была бедность. Она толкала его вперед, но он никогда не понимал, насколько сильным это его делало. Стоя на его дорогом ковре, я жалел теперь о том, что не успел сказать ему об этом. Я думал о фотографии его семьи, которую он хранил дома. Эзра часто смотрел на эти утомленные лица и кивал так, будто вел с этими людьми беседу. Он прилагал все усилия, чтобы сбежать из их мира, а не чтобы обеспечить нас, и это больно ранило меня. Те люди на фотографии были бездыханными, слишком холодными и слабыми, чтобы представлять такую важность.

«Бой с тенью прошлого», – так однажды назвала это Джин, ошеломив меня своим восприятием.

Я направился к массивному столу и исследовал стул. На его коже оставались следы, как будто его волокли, но они могли быть старыми. Я скатил стул с ковра и послушал скрип колес на деревянном настиле. Это был тот же звук, который я слышал ночью. Я оставил стул и проверил стены лестничной клетки. Они были в некоторых местах потерты, но это могло быть следствием чего-нибудь другого. Вернувшись за стол, я провел рукой по кожаной обивке и удовлетворенно кивнул – ничего мне не привиделось.

Предыдущей ночью этот стул влетел мне в грудь. Миллз может поцеловать мою задницу.

Я огляделся вокруг. Кто-то пришел сюда преднамеренно.

Сидя на стуле Эзры, теперь моем, я положил ноги на. стол. Я искал знак. Что было столь важным?

После исчезновения Эзры большинство наших клиентов обращались с ходатайством. Эзра вел их судебные дела. Он пожимал им руки. Он оказывал на них давление, и у них никогда не возникало мысли, что большую часть основной работы делал я. «Только бизнес, – говорили они, перед тем как забрать свои файлы и передать их в первую попавшуюся другую крупную городскую фирму. Смерть Эзры сделала многих адвокатов Шарлотт богатыми. Тот факт, что кто-то не выполнил работу, мог убить его. Он ненавидел адвокатов Шарлотт.

И я был оставлен в назначенном судом списке, в самом нижнем ряду.

Так что я сомневался, чтобы кто-нибудь был готов предоставить нам его файлы. Честно говоря, меня не заботило, сможет ли Миллз их получить. Ничего там не было. Гораздо раньше я прочесал их вдоль и поперек, пытаясь найти хоть какие-то крохи. Я просто не хотел облегчать им жизнь.

Тогда я вспомнил, зачем приехал в предыдущую ночь. Я обыскал стол Эзры, его картотеку и даже столы возле длинной кожаной кушетки у стены. Ничего. Никакого пистолета. Я открыл потайной ящичек под окном, потом опустился на колени, чтобы глянуть под стол. Я вернулся вниз по лестнице и обыскал все мыслимые и немыслимые места, где можно спрятать оружие. Через полчаса у меня не было никакого сомнения – в офисе оружия нет.

Я снова поднялся по лестнице и пошел по дорогому персидскому ковру. Неожиданно я заметил какое-то изменение. Это была маленькая деталь, но она бросилась мне в глаза. Я остановился. Уставился на эту деталь.

Около ножки длинной кушетки Эзры был завернут угол ковра. Это было видно с моего места: подвернутый угол ковра возле ножки. Я быстро осмотрел остальную часть офиса, но не нашел ничего такого, что показалось бы странным. Потом прошел к тому месту, где ковер был завернут. Семь крупных шагов, и я почувствовал что-то под ногой. Услышал скрип прогибающейся деревянной половицы. Отойдя назад, я увидел небольшой выступ под ковром. Снова наступил на него. Другой скрип.

Откинув ковер, я обнаружил под ним две широкие половицы, которые поднимались поочередно одним концом, деформированным то ли временем, то ли водой. Они только на четверть дюйма возвышались над остальными и, понижаясь, не лежали вровень с другими половицами. Казалось, что эти концы распилены с какой-то целью; они были шершавыми и до сих пор тусклыми. Все другие половицы почти почернели от времени, трещины между ними были крепко заделаны.

Я расковырял ногтем поверхность белых шершавых срезанных концов и поднял их. Половицы легко поддались. Под ними был сейф. Я не удивился – мой отец был скрытным человеком – и тем не менее не мог оторвать глаз от сейфа.

Сейф был длинным и узким и устроен между балками этажа. На его металлической передней части был кодовый замок с цифровой вспомогательной клавиатурой справа. Я стал на колени, пытаясь справиться с новой задачей. Следует ли говорить об этом Миллз? Нет пока, решил я. Пока не узнаю тайну сейфа.

Итак, я попробовал его открыть. Чтобы определить комбинацию цифр, я стал набирать день рождения каждого члена нашей семьи и каждый номер службы социального обеспечения. Я набирал дату вступления Эзры в адвокатуру и женитьбы на моей матери. Перепробовал телефонные номера, затем вернул все назад. Полчаса прошли впустую, и тогда я накинулся на сейф с кулаками. Я колотил его изо всех сил. Поранил кожу на руках. Сейф походил на своего хозяина – скрытный, молчаливый и небьющийся.

Наконец я отступил от твердого металла, поставил половицы обратно на место и поправил ковер. Оглядел это место критически. Выступ под ковром уменьшился, но все равно был заметным. Я наступил на него. Раздался скрип.

Я спустился вниз в кладовку за инструментами. На верхней полке нашел столярный молоток и гвозди, на которых мы имели обыкновение развешивать картины и дипломы. Гвозди оказались слишком маленькими для такого случая, но на дальнем краю полки я отыскал полкоробки больших гвоздей по десять центов – крупных, тяжелых, наподобие тех, что использовались для заколачивания крышки гроба. Я захватил горсть. Поднявшись наверх, я вбил четыре из них в неприкрепленные части половицы, по два в каждую. Удары молотка были достаточно громкими, я прошелся им несколько раз по половицам, оставляя царапины, когда не попадал по гвоздю. Два гвоздя вошли ровно, а два согнулись. Пришлось их выравнивать. Когда я положил ковер на место, никакого возвышения уже не было. Я наступил на половицы. Тишина.

Положив молоток и оставшиеся гвозди на верхнюю полку книжного шкафа Эзры, я устало опустился на кушетку. Она была глубокой. «Спи один, трахайся вдвоем», – однажды сказал Эзра, и мне эта шутка показалась забавной. Сейчас кушетка была твердой и холодной. Уже сидя в автомобиле, я вытер лицо рукавом рубашки. Я выдохся, у меня дрожали руки, видимо, от похмелья. Странно, что я еще не развалился. Я включил кондиционер в положение «Обдув» и подставил лоб под плотный поток воздуха. Сделал вдох и выдох, потом выпрямился. Необходимо было что-то предпринять. Я завел двигатель и поехал по трассе.

Пришло время повидаться с Джин.

В ее доме всегда был слышен шум проезжающих поездов. Она жила в бедной части города рядом с железнодорожными путями, в очень скромном доме. Он был маленький и грязный, с закрытым передним подъездом и зелеными металлическими ролетами, вроде тех, что предпочитали чернокожие, когда мы были детьми. У стены дома стояла ржавая нефтяная цистерна, а легкий ветерок шевелил занавески в окнах. Когда-то я был там желанным гостем. Мы пили пиво и воображали, каково быть бедным. Это не трудно было представить; кудзу [3]3
  [iii]Широко распространенный сорняк» используемый в пищевых добавках.


[Закрыть]вырос под забором, а теперь у него был первоклассный дом кварталом дальше.

Поезда проезжали до пяти раз на день, да так близко, что ты ощущал вибрацию в груди. И свист поездов был настолько громким, что невозможно было услышать собственный крик. Движение воздуха, когда проносился поезд, создавало эффект его физического присутствия, так что если широко раскинуть руки, воздушный поток мог сбить с ног.

Выйдя из автомобиля, я глянул вниз по улице. Крошечные здания стояли в молчании, и собака на цепи ходила маленькими кругами по грязному двору. Обычная улица, подумал я, направляясь к дому сестры. Ступеньки подо мной прогибались, и крыльцо было все в грязи. Из открытого окна шел запах плесени, и я увидел за ним очертания сутулой спины. Я постучал в дверь, послышалось движение, и раздался голос женщины:

– Да, да. Входите.

Дверь отворилась, и Алекс Шифтен обдала меня сигаретным дымом. Она прислонилась к дверному косяку и посмотрела поверх меня.

– Это ты, – выдохнула она.

Алекс была самым реальным человеком, которого я когда-либо встречал. Она носила юбки с глубокими разрезами и блузки на бретельках, не надевая лифчика. Алекс была высокой и тощей, с широкими плечами и довольно красивыми руками. Ее импульсивность и сосредоточенность наводили меня на мысль, что она способна дать пинка под зад. Я знал, что ей хотелось это хоть раз попробовать.

– Привет, Алекс, – обронил я.

– Чего тебе надо? – произнесла она с висящей на губах сигаретой, наконец-то глянув мне в глаза. У нее были белокурые, падающие на широкие скулы волосы и узкие утомленные глаза. В правом ухе висело пять колец, на носу сидела толстая черная оправа без стекол. Ничего, кроме откровенного антагонизма, ее глаза не выражали.

– Я ищу Джин.

– Да, не какое-нибудь дерьмо. Но Джин ушла. – Она начала двигаться к выходу, положив руку на дверь.

– Подожди, – задержал я ее. – Где она?

– Не знаю, – бросила Алекс – Иногда она просто уезжает.

– Куда?

Она двинулась на крыльцо, заставив меня попятиться.

– Я не сторож ей. Она приходит и уходит. Когда мы хотим быть вместе, то мы вместе-, и я не извожу ее. Это бесплатный совет.

– Ее автомобиль здесь, – заметил я.

– Она взяла мой.

Глядя на нее, мне захотелось закурить, и я попросил сигарету.

– У меня больше нет, – заявила она, и я глянул на пачку, торчащую из ее кармана. В глазах Алекс читался вызов.

– Я не доставил беспокойства? – спросил я.

Ее голос не изменился.

– Ничего личного.

– Ну так что? – Алекс была рядом в течение почти двух лет, но я видел ее, возможно, не больше пяти раз. Джин не рассказывала о ней ничего: ни откуда она приехала, ни чем занималась в свои двадцать с чем-то лет. Все, что я знал, – где они встретились, и это вызывало серьезные вопросы.

Она посмотрела на меня и щелчком выбросила сигарету в грязный двор.

– Ты плох для Джин, – сказала она. – Я бы такого не захотела.

Ее слова ошеломили меня.

– Я плох для Джин?

– Да. – Она придвинулась ко мне. – Ты напоминаешь Джин плохие времена. С тобой она не может забыться. Ты тащишь ее назад.

– Это неправда, – возразил я. – Я напоминаю ей о счастливых временах. Джин нуждается во мне. Я – ее прошлое. Ее семья, черт возьми.

– Джин не видит тебя, и тогда к ней приходит счастье. Как только она видит тебя, то вспоминает все дерьмо, которое лилось в той груде кирпичей, где вы росли. Годы она провела, задыхаясь от ерунды, которую нес ваш отец. – Алекс ступила ближе. От нее пахнуло потом и сигаретами. Я снова попятился, ненавидя себя за это. Она понизила голос: – Женщины ничего не стоят. Женщины слабы.

У меня перехватило горло. Это был голос Эзры. Она повторяла его слова.

– Трахаться и сосать, – продолжала она. – Не это ли он говорил? А? «Кроме как вести домашнее хозяйство, женщины хороши для двух вещей». Как ты думаешь, что чувствовала Джин? Ей было десять, когда она впервые услышала эти его слова. Десять лет, Ворк. Дитя.

Я не мог ответить. Эзра сказал так только однажды, насколько я знаю, но одного раза было достаточно. Это не те слова, которые ребенок легко забывает.

– Ты согласен с ним, Ворк? Ты – сын своего папы? – Она сделала паузу и наклонилась ко мне. – Ваш отец был ублюдком-женоненавистником. Ты напоминаешь Джин об этом и о вашей матери, о том, как та к этому относилась и как поступала, и что Джейн должна была делать так же.

– Джин любила нашу мать, – выпалил я, не теряя хладнокровия. – Не пытайся создавать бурю вокруг этого. – Мое заявление было неубедительным, я знал.

Я не мог защитить отца и не понимал, зачем вынуждал себя это делать.

Алекс продолжала говорить, выплевывая слова вместе со слюной.

– Ты – камень, привязанный к ее шее, Ворк. Плоский и простой.

– Это твое мнение, – парировал я.

– Нет. – Ее речь стала такой же плоской, как и пристальный взгляд, лишенный всяких сомнений. Я оглядел грязный подъезд, но не нашел ничего утешительного для себя – одни мертвые растения и шаткое крыльцо, сидя на котором, как я представлял, Алекс пичкала мою сестру небылицами и ненавистью.

– Что вы ей рассказываете? – спросил я требовательным тоном.

– Понимаешь, мне не нужно ей ничего рассказывать. Она достаточно сильная, чтобы все понять.

– Я знаю, что она сильная, – сказал я.

– Ты не даешь ей этого почувствовать. Ты жалеешь ее. Делаешь снисхождение.

– Ничего подобного.

– А я так не поступлю, – выплюнула она, как будто я прервал ее. – Я приняла ее такой, какая она есть. Я сделала ее сильной, дала кое-что и не позволю тебе все испоганить.

– Я не отношусь к сестре снисходительно. – Я уже почти кричал. – Я беспокоюсь о ней. Она нуждается во мне.

– Ты нужен ей как дырка в голове. Ты высокомерный, как ваш отец, и она понимает это. Ты думаешь, будто знаешь, что ей нужно! Правда в том, что ты не понимаешь главного о своей сестре, – то» что она собой представляет.

– А ты знаешь, не так ли? Ты знаешь мою сестру! Что ей нужно? – повысил я голос. Меня переполнял гнев, и, похоже, это было хорошо. Обозначился враг. Кое-что я смог разглядеть и установить контакт.

– Да, знаю, – заявила она. – Но не то, что ты считаешь Ей нужны не пустые мечты и иллюзии. Не муж с автомобилем-универсалом и еженедельной клубной игрой. Не проклятая американская мечта. Эта упаковка уже высосала из нее все соки.

Я уставился в ее блестящие глаза, и мне хотелось проткнуть их пальцами, потому что они видели, как сильно я походил на отца. Я никогда не верил Джин, в то, что она нашла свой собственный путь, и этот факт, брошенный мне в лицо женщиной, которую я едва знал, возмутил меня.

– Ты спишь с моей сестрой? – спросил я.

– Пропади ты пропадом, Ворк. Не вижу необходимости объясняться. Мы с Джин теперь вместе. Мы знаем, чего хотим, и ты – не часть этого уравнения.

– Да кто ты такая? – вскипел я. – Что ты здесь делаешь?

– Сеанс вопросов и ответов окончен, жопа. Убирайся отсюда.

– Чего вы хотите с моей сестрой? – отстреливался я. Она сжала кулаки, и я увидел крепкие связки и игру мускулов под ее кожей. Ее шея налилась кровью. Задвигались желваки на нижней челюсти.

– Ты должен уехать, – настаивала она.

– Этот дом принадлежит Джин.

– А я живу в нем! Теперь проваливай к черту.

– Только после того, как поговорю с Джин, – не сдавался я и скрестил на груди руки. – Я подожду. – Алекс напряглась, но у меня не было намерения отступать. Слишком часто меня выталкивали вон за прошедшие двадцать четыре часа. Мне необходимо было увидеть сестру, чтобы удостовериться, что с ней все в порядке. Нужно, чтобы она поняла: я приехал ради нее, и так будет всегда. На лице Алекс промелькнуло сомнение. Входная дверь распахнулась, и на крыльцо вышла Джин. Я тупо уставился на нее: взъерошенные волосы, бледное одутловатое лицо. Я увидел, что у сестры красные опухшие глаза.

– Уезжай, Ворк, – произнесла она. – Просто отправляйся домой.

Потом она повернулась и ушла – ее поглотил пропахший плесенью дом. Алекс усмехнулась, торжествуя, затем хлопнула дверью прямо перед моим лицом. Я положил руки на деревянный отсек, а потом уронил их, и они стали слегка подергиваться. Я видел лицо Джин. Оно появилось в воздухе, как дым. В нем была печаль и не было никакого страха.

Пронзенный недоверием, покачиваясь, я возвращался к своему автомобилю. Эмоциональный калека. Я уставился на дом и его грязный двор и услышал свист приближающегося поезда. Пришлось задержать дыхание, чтобы не закричать. А потом налетел ветер и меня захлестнул грохот.