Текст книги "Король лжи"

Автор книги: Джон Лаймонд Харт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 24 страниц)

Глава 34

Мне снились раздольные зеленые поля, смех маленькой девочки и щека Ванессы, мягко прижатая к моей; но сны – коварные обманщики, они никогда не длятся долго. Я поймал мимолетный последний взгляд васильковых глаз и услышал совсем слабый голос как будто он доносился через океаны. Затем последовал такой удар боли, словно я очутился в аду: Чьи-то пальцы подняли мне веки – повсюду был красный свет, ударяющий в окружающий мир. Чьи-то руки разорвали на мне одежду, и я почувствовал на своей коже металл. Я сопротивлялся, но меня вынудили опуститься и связали. Повсюду мерцали пустые лица; они плыли, люди говорили на языке, который я не понимал, затем уходили, чтобы снова вернуться. И боль не прекращалась; она пульсировала, подобно крови, проходила через меня, а потом вокруг меня появилось множество рук, и я попытался закричать.

Я ощутил движение, и белое металлическое небо качалось надо мной, как будто я был в море. Я увидел лицо, которое ненавидел, однако Миллз меня больше не мучила. Ее губы шевелились, но я не мог ответить – не понимал. Тогда она уехала, насколько я понял, и я что-то выкрикнул. Последовал ответ. Чьи-то руки вынудили ее отойти, пока она не отвела их и наклонилась, чтобы слышать мои слова. Мне надо было кричать, потому что я находился в глубокой скважине и быстро падал. Я кричал, но ее лицо ушло навсегда в белое небо, и я врезался в вязкую краску, которая была на дне скважины. Когда вокруг меня образовалась темнота, моя последняя мысль была о белом небе в аду.

Но даже в той черноте время не остановилось и иногда появлялся свет. Боль приходила и уходила, подобно приливам и отливам, и, когда она ослабела, я стал узнавать лица и голоса Я слышал Хэнка Робинса, спорящего с Миллз, которая, как я чувствовал, хотела задать мне больше вопросов. Потом доктор Стоукс, постаревший от волнения. Он держал зажим и разговаривал с незнакомым мужчиной в белом халате. И Джин была там – она плакала так надрывно, что я не мог этого вынести. Она говорила мне, что все поняла, что Хэнк ей все рассказал – о тюрьме и моей добровольной жертве. Говорила, что любит меня, но никогда не смогла бы провести жизнь в тюрьме ради меня. Она сказала, что я лучше ее, однако это уже не имело смысла. Я находился в аду, но это был ад, сотворенный моими собственными руками. Я пробовал объяснить ей это, но мне сдавило горло. Так что я наблюдал молча и ждал, когда скважина затянет меня.

В какой-то момент мне показалось, что я видел Ванессу. но то, наверное, была самая жестокая шутка ада, и я не возвращался к этому видению. Закрыв глаза, я оплакивал ее потерю, и, когда поднял взгляд, она исчезла. Я лежал в темноте – одинокий, замерзший. Холод, казалось, будет вечным, но наконец тепло нашло меня, причем так, чтобы я это запомнил. Я снова очутился в аду. Теперь ад был горячим, не холодным. И адом была боль, поэтому, когда я пробудился и обнаружил, что все ушли, мне показалось: сон возвращается. Я открыл глаза, но не увидел ни ребенка, ни зеленых полей, ни Ванессы.

Когда я окончательно проснулся, я лежал в прохладном воздухе и слышал шелест движения, надо мной наклонилось чье-то лицо. Сначала оно было расплывчатым, но я моргнул, чтобы сфокусироваться. Это была Джин.

– Расслабься, – сказала она. – Все хорошо. У тебя все будет о'кей.

Рядом с ней появился незнакомец, мужчина в белом халате. У него были темные глаза и борода, которая блестела, как будто смазанная маслом.

– Меня зовут доктор Юзеф, – сообщил он. – Как вы себя чувствуете?

– Пить. – Я издал сухой хриплый звук. Я не мог поднять голову.

Доктор обратился к Джин.

– Ему можно дать маленький кусочек льда, но только один. Потом минут через десять другой.

Я услышал, как звякнула ложка, и Джин наклонилась ко мне. Она протолкнула кусочек льда мне в рот.

– Спасибо, – прошептал я. Она улыбнулась, но в улыбке была боль.

– Как долго? – спросил я.

– Четыре дня, – ответил врач. – Вам повезло, остались живы.

Четыре дня.

Он гладил меня по руке.

– Вы поправитесь; будет больно, но вы выкарабкаетесь. Мы переведем вас на твердую пищу, когда будете к этому готовы. Как только к вам вернутся силы, приступим к восстановительной терапии.

– Где я?

– Это баптистская больница. В Уинстон-Сейлеме.

– Что с Барбарой? – спросил я.

– Ваша сестра может сообщить вам то, что вы хотите знать. Постарайтесь успокоиться. Я вернусь через час. – Он обратился к Джин: – Не утомляйте его. Он пока еще слаб.

Джин вновь появилась у кровати. Ее лицо было одутловатым, вокруг глаз темные круги.

– Ты выглядишь утомленной, – проговорил я. Она печально улыбнулась.

– Ты тоже.

– Этот год оказался жестоким, – сказал я, и она рассмеялась, а затем отвернулась.

– Прости меня, Ворк. – Ее слова ломались, и казалось, что их острые края резали ее. Лицо Джин покраснело, из глаз потекли слезы. Плач перешел в рыдание.

– За что?

– За все, – сказала она, и я знал, что эти слова были просьбой о прощении. – За ненависть к тебе. – Ее голова склонилась, и, сделав невероятное усилие, я коснулся ее. Нашел ее руку и попытался сжать.

– Ты тоже прости меня, – прошептал я. Хотелось сказать больше, но мне снова сдавило горло, и мы долго сидели так в сладостно-горькой тишине. Она держала мою руку, а я смотрел поверх ее головы. Мы не могли возвращаться к той дороге, которая была уготована нам; то место было садом, который остается в прошлом. Но, глядя на нее, я как никогда прежде ощутил близость к нашему детству. И она чувствовала это тоже, как будто мы вернулись в то время когда извинения имели значение и надувные шары были просто улетающим словом. Я увидел это в ее глазах, когда она посмотрела.

– Ты заметил, сколько у тебя цветов? – спросила она с робкой, ломкой улыбкой.

Я смотрел, как Джин прошла, и впервые увидел комнату. Цветы были повсюду, множество ваз с открытками.

– Вот открытка от местной коллегии адвокатов – все адвокаты графства подписали ее. – Она вручила мне открытку, но я не хотел ее брать. Я все еще видел, как эти люди смотрели на меня в суде, готовые осудить.

– Что с Барбарой? – поинтересовался я, и Джин положила открытку обратно на стол. Ее взгляд блуждал по комнате, и я собрался повторить вопрос.

– Ты уверен, что готов говорить об этом?

– Я должен.

– Она арестована.

Во мне бушевали смешанные чувства: и облегчение, и отчаяние; мне продолжало казаться, что ее предательство было сном.

– Как? – спросил я.

– Тебя нашла Миллз. В тебя стреляли дважды – в грудь и в голову. – Ее взгляд пополз вверх, и я притронулся к своей голове. Она была перевязана. – Пуля, попавшая в грудь, прошла через легкое. Второй выстрел только слегка задел голову. Сначала она думала, что ты мертв. Ты и был почти мертв. Она вызвала «скорую», и тебя отвезли в окружной госпиталь графства. В конце концов перевезли сюда.

– Так что с Барбарой?

– В санитарной машине ты пришел в сознание и сумел сообщить Миллз, кто в тебя стрелял. Она арестовала Барбару через два часа.

Голос Джин стих, она отвела взгляд.

– В чем дело? – Я знал: было что-то еще.

– Она обедала в местном клубе, как пив чем не бывало. – Ее рука накрыла мою руку. – Мне жаль, Ворк.

– Что еще? – Мне необходимо было перейти к следующему. Я представил мою жену так ясно – потягивающей белое вино с наклеенной на лицо фальшивой улыбкой. Обед с девочками.

– Они нашли оружие в вашем доме, спрятанное на цокольном этаже вместе со значительной суммой денег и драгоценностями мамы.

– Надеюсь, Миллз не подумает, что это я положил их туда и выстрелил в себя. – Я не мог удержать горечь в своем голосе.

– Она чувствует себя ужасно, Ворк. Миллз была здесь много раз и не боится признать свою ошибку. Она хотела, чтобы я сказала тебе: она сожалеет об этом.

– Миллз сказала это?

– И оставила кое-что для тебя. – Джин встала и прошла через комнату.

– Когда она возвратилась, в руках у нее была стопка газет.

– Больше всего местных. Некоторые из Шарлотт. Ты хорошо выглядишь на снимке. Миллз даже принесла публичное извинение. – Она взяла верхнюю газету в стопке. Я увидел фотографию Барбары, которую выводили из полицейской патрульной машины. Она была в наручниках и пыталась спрятать лицо от камеры.

– Положи их вниз, – попросил я.

– О'кей. – Она сложила газеты на полу возле кровати, и я закрыл глаза. Фотография Барбары всколыхнула во мне боль от ее предательства. Некоторое время я не мог говорить. Когда я наконец посмотрел на Джин, ее глаза были словно закрыты завесой, и мне было интересно, что она видела.

– Ты знаешь? – спросил я.

– О Барбаре и папе?

Я кивнул.

– Да, знаю. И не смей приносить извинения.

Я промолчал: что бы я ни сказал, это ничего не могло изменить. Теперь это стало частью нас, так же как цвет моих волос, который достался мне от него по наследству.

– Он был ужасным человеком, Джин.

– Но теперь он ушел, поэтому позволь положить этому конец.

Я согласился, хотя сознавал, что конца не будет. Его присутствие среди нас было, подобно запаху мертвого, но не погребенного.

– Хочешь еще льда? – спросила Джин.

– Было бы хорошо.

Она кормила меня льдом, и, когда ее руки появлялись передо мной, я видел свежие шрамы на запястьях, тугие и розовые, как будто кожа на венах была сильно натянута, чтобы лучше их защитить. С Джин мы никогда этого не делали, но я подумал, что, возможно, неплохо было бы нам помолиться.

– У меня все хорошо, – произнесла она, и я понял, что она поймала мой взгляд.

– Действительно?

Она улыбнулась и снова села.

– Ты продолжаешь спасать мне жизнь, – сказала она. – Значит, она должна представлять какую-то ценность.

– Не шути, Джин. Так не шутят.

Она вздохнула, отклонилась назад, и на мгновение мне показалось, что я вспугнул ее. Граница между нами была неопределенной, и я не хотел переступать через лее. Но в голосе Джин не было никакого негодования, и я понял, что она обо всем подумала и требовала от меня понимания.

– У меня ощущение, будто я иду через длинный темный туннель, – откликнулась она. – Если встать прямо, он уже не пугает, словно какая-то часть внутри меня освободилась. – Она сцепила руки и затем разжала их. – Трудно объяснить, – вздохнула она, но мне казалось, что я понял. Эзра ушел; возможно, это и было освобождением. Но в мои обязанности не входило устроить жизнь Джин. Она сама должна была это сделать, и, глядя на ее улыбку, я подумал, что истина у нее внутри.

– А как же Алекс? – спросил я.

– Мы уезжаем из Солсбери, – сообщила она. – Нам надо найти свое собственное место.

– Ты не ответила на мой вопрос.

Глаза Джин были выразительными.

– У нас есть проблемы, как и у всех остальных, но мы пытаемся их решить.

– Я не хочу терять тебя, – сказал я.

– Мне кажется, что мы только нашли друг друга, Ворк. Алекс понимает это. И хотя ей не избежать проблем с людьми, она клянется, что для тебя будет делать исключение.

– Сможет ли она простить мне копание в ее прошлом?

– Она знает, почему ты это делал. Она уважает твои причины, но никогда не напоминай ей об этом.

– Так что у нас все о'кей?

– Где бы мы ни были, ты всегда будешь желанным гостем.

– Спасибо, Джин.

– Еще немного льда?

– Хорошо.

Она дала мне льда, и я почувствовал, как веки мои стали тяжелыми. Я закрыл глаза, пока Джин ходила по комнате, я почти забылся, когда услышал ее слова:

– Есть одна открытка, которая может тебе понравиться. Фактически это письмо. – Я разодрал глаза. Джин держала конверт. – Оно от Ванессы, – сообщила она.

–  Что?

– Она была здесь недолго, сказала, что не может больше оставаться. – Джин вручила мне конверт, который был тонким и легким.

– Но я думал… – Я не смог закончить фразы.

– Хэнк нашел ее в больнице графства Дэвидсон. Она поехала в продуктовый магазин в Лексингтоне, и, когда переходила улицу, кто-то ударил ее.

– Кто? – воскликнул я.

– Неизвестно. Все, что она помнит, это черный «мерседес», взявшийся непонятно откуда.

– С ней все в порядке?

– Сломаны ребра и ушибы по всему телу, но она поправится. Ее продержали в больнице всю ночь, накачали болеутоляющими.

– Я думал, что она погибла.

– Как видишь, нет, но она довольно сильно пострадала.

Я ничего не видел. Письмо в моей руке было надеждой на будущее, тем, что, как мне казалось, я утратил. Мне хотелось прочесть его, увидеть слова, выведенные рукой Ванессы. Но мои пальцы были неуклюжими.

Джин взяла конверт из моих рук.

– Позволь мне, – сказала она.

Она разорвала конверт, вытащила сложенный лист и положила мне в руку.

– Если понадоблюсь, я буду снаружи. – Я услышал, как за ней закрылась дверь. Письмо Ванессы было коротким.

«Жизнь – это мучительное путешествие, Джексон, и я не знаю, смогу ли еще выдержать боль. Но я никогда не буду сожалеть о том дне, когда мы встретились и когда ты был готов говорить, а я слушать. Возможно, из всего этого получится что-то хорошее. Я так надеюсь на это, но мне слишком хорошо знакомо, насколько беспощадна судьба. Что бы ни случилось, запомни одно – я каждый день благодарю Бога за то, что ты жив».

Я прочел письмо три раза и заснул с ним на груди.

Когда я снова открыл глаза, то почувствовал себя в десять раз лучше. Было поздно, на улице темно, но кто-то зажег лампу в углу. Я увидел Миллз в кресле и с трудом сел. Она оторвалась от книги, которую читала.

– Эй, – обратилась она ко мне, поднимаясь, – Надеюсь, вы не возражаете против моего присутствия, но Джин была здесь все время и устала. Я сказала ей, что посижу вместо нее. – Она выглядела неуверенной. – Я подумала, что у вас могли возникнуть кое-какие вопросы.

– Полагаю, я должен поблагодарить вас, – ответил я. – За спасение моей жизни.

Миллз смутилась еще больше, если такое было возможно.

– И я задолжала вам извинение.

– Забудьте об этом, – вымолвил я, удивляясь самому себе. – Прошлое умерло. Я не намерен думать об этой слишком много. – Я жестом показал ей на стул рядом с кроватью. – Садитесь.

– Благодарю. – Она села и положила свою книгу на стол. Я заметил, что это был детективный роман, и меня это позабавило.

– Я действительно не знаю, что хочу услышать, – сказал я ей. – У меня не было много времени для размышлений.

– Я хотела бы задать пару вопросов, – отозвалась Миллз. – Тогда я сообщу вам все, что вы хотите знать.

– О'кей.

– Где вы нашли оружие своего отца? – спросила она, и я рассказал ей о ручье, о моем ночном поиске внутри туннеля.

– Я посылала людей пройти через тот туннель, – заметила она, явно расстроенная. – Они должны были найти пистолет.

Я объяснил, как нашел оружие, рассказал, что оно было втиснуто в забитую мусором глубокую расселину, но отказался сообщать ей, как догадался посмотреть там. Она, конечно, подталкивала меня к этому, но я не собирался сдавать ей Макса.

– Кое-кто меня надоумил, детектив. Это все, что я могу вам сообщить.

Она наконец согласилась, представив это как одолжение, своего рода компенсацию нанесенного мне вреда. Но беседа продвигалась трудно, отпущение грехов давалось Миллз нелегко.

– Итак, вы делали это, чтобы защитить Джин, поскольку думали, что она могла быть причастна к убийству?

– Правильно.

– Но почему? Почему вы могли подумать, что Джин убила его?

Я раздумывал о ее вопросе. Сколько информации я мог ей дать? Сколько она действительно хотела знать? И главное: являюсь ли я все еще хранителем правды Эзры? Я смирился в душе с тем, что случилось, с тем, как моя мать ушла в мир иной. Но сгодилась бы эта правда для любой цели? Мне следовало спросить самого себя: стала бы Джин от этого спать лучше? Успокоилась бы душа моей матери?

– Джин не была Дома, после того как она покинула дом Эзры. Я пошел туда искать ее.

Миллз прервала меня:

– Джин была расстроена и отправилась на прогулку. Потом пошла к вам домой, чтобы обсудить то, что случилось. Она застала вас в тот момент, когда вы уезжали.

Я кивнул. Это было самое простое объяснение, но оно никогда не приходило мне на ум.

– Какое-то время Джин была рассержена, взвинчена. Я не мог рисковать.

Я придерживался правды Эзры, но не ради него. Некоторые истины лучше оставить в покое; это действительно было так просто.

Миллз была явно разочарована.

– Вы многое не рассказываете мне, Ворк.

Я пожал плечами.

– Не так много, как вы думаете, и ничего такого, что касалось бы дела, которое вы расследуете.

– Вы действительно захотели посетить место преступления из-за Джин? – наконец спросила она, и по ее глазам я видел, что она уже знала ответ. На место преступления я отправился только по одной причине, и, хотя я так сказал Дугласу, Джин не была тому причиной. Я позволил себе скромную улыбку.

– Нет.

Миллз не ответила улыбкой. Мои манипуляции причинили ей массу неприятностей и могли стоить большего – дела, репутации, работы. Но я видел, что она поняла. Я отправился на место преступления по одной очень определенной причине – воспрепятствовать возможному судебному преследованию меня самого. Я желал взять на себя вину Джин, но не хотел идти в тюрьму, пока у меня не останется выхода Я просчитал, как мог использовать на судебном процессе свое присутствие на месте преступления чтобы запутать проблему, – возможно, склонить на свою сторону жюри или получить оправдательный приговор.

– Я должен был это сделать, – сказал я ей. – Когда Эзра исчез, я уже понял, что он мертв, и думал, что Джин убила его. Я не мог допустить, чтобы ее упрятали в тюрьму. – Я сделал паузу, думая о долгом отсутствии Эзры и о темных мыслях, которые часто посещали меня все то время. – У меня было полтора года, чтобы все обдумать.

– Вы все рассчитали уже в тот день, когда Дуглас вызвал вас в свой офис. В день, когда мы нашли тело, у вас уже сложился план. Именно поэтому вы подтолкнули Дугласа разрешить вам прийти на место преступления.

–  План– слишком громкое слово. Я просто подумал, что это не повредит.

– Вы знаете, что я думаю? – спросила она. – Вы гораздо более опытный адвокат, чем Эзра рекомендовал вас.

– Никакой я не адвокат, – возразил я, но Миллз, казалось, не слышала меня.

– Еще вы хороший брат. Надеюсь, Джин знает, что вы хотели ради нее сделать.

Обеспокоенный, я посмотрел в сторону.

– Давайте поговорим о том, как вы спасли мне жизнь, – перевел разговор я.

– Хорошо. Я начну, и, если кое-что придет вам на ум, остановите меня.

– О'кей.

Она подалась вперед и положила локти на колени.

– Я приехала, чтобы арестовать вас, – произнесла она.

– Из-за оружия? Потому что вы идентифицировали меня?

Она выглядела пораженной, но потом рассердилась.

– Хэнк Робине сказал вам. Этот маленький ублюдок. Я знала, что он вынюхивал везде, но думала, что мне удалось заблокировать информацию.

– Не держите на него зла, детектив. Не все думали, что я виновен.

Миллз выглядела так, будто тон моего голоса причинил ей боль.

– Замечание принято, – отреагировала она. – Но все-таки как забавно поворачиваются события!

– В каком смысле?

– Если бы мы не вычислили вас, я не поехала бы вас арестовывать. Вы так и остались бы лежать на полу офиса, истекая кровью.

– Примерно так, – согласился я.

– Это случается.

– Кто опознал меня?

– Какой-то парень из рыбаков. Он находился приблизительно в сотке футов вверх по реке, сидел на старом ведре, ожидая поклевки. Поначалу он не желал идентифицировать вас, потому что пил всю ночь и не хотел, чтобы об этом узнала его жена.

– Плохой свидетель, – сказал я, и мне стало интересно, смог бы он также засвидетельствовать мое отчаяние, видел ли ствол, прижатый к моему подбородку. Я попытался изучить лицо Миллз, понять, догадывалась ли она об этом, но ее лицо было непроницаемым.

– Плохой свидетель, – согласилась она, взгляд ее устремился мимо меня. И я знал, что она догадывалась.

– А Барбара? – Я старался держаться невозмутим и не показать волнения в голосе, но это было нелегко. Хорошо или плохо, но я провел десять лет жизни с ней и не мог притворяться, что мне все равно.

– Мы арестовали ее в местном клубе. Она сидела у бассейна, обедала вместе с друзьями.

– С Гленой Верстер? – спросил я.

– Да, она была там.

– У Глены Верстер черный «мерседес».

– И что?

– Ванессу Столен ударил черный «мерседес».

Внезапно Миллз снова стала полицейским.

– Вы думаете, что госпожа Верстер причастна к этому?

– Считаю ли я, что она рискнула подвергнуть себя опасности, чтобы помочь кому-то из своих друзей? Нет. Их дружба была потребительской. Барбара использовала Глену для собственного престижа, а Глена обращалась. с Барбарой как с тряпкой для мытья посуды. Но я верю, что Барбара хотела убрать Ванессу со своего пути, и она достаточно сообразительна, чтобы не использовать свои собственный автомобиль.

– Вы полагаете, госпожа Верстер могла знать об этом.

– Думаю, не помешает спросить ее.

– Я спрошу, – пообещала Миллз.

Мысль о том, что Глена Верстер будет иметь дело с детективом Миллз, заставила меня улыбнуться.

– Жаль, что не смогу присутствовать при этом, – обронил я.

– Вы не беспокоитесь о госпоже Верстер?

– Нет, не беспокоюсь.

– Тогда мне легко будет выйти на нее, – сказала Миллз с полной серьезностью.

– Вы дадите мне знать?

– Непременно.

– В таком случае вернемся к Барбаре, – предложил я.

– Сначала она вела себя вызывающе. Но когда на нее надели наручники, заплакала. – Миллз обнажила зубы в знакомой мне усмешке животного. – Я получила удовольствие от этой картины.

– Вы всегда получаете удовольствие.

– Вы хотите, чтобы я снова принесла извинения?

– Нет, – сказал я. – Продолжайте.

– Я потратила на вашу жену много времени.

– Допрашивали ее?

– Обсуждали некоторые вещи, – уточнила Миллз.

– И?

– И она отказалась признавать вину. Сказала, что я совершила серьезную ошибку. Угрожала предъявить иск. Подобный спектакль я видела сотню раз. Но когда она узнала, что вы живы, кое-что в ней, кажется, сломалось.

– Она призналась? – не понял я.

– Я имела в виду несколько другое.

– Что тогда?

– Я хотела сказать, что она сломалась. Она говорила несвязно.

Я пытался проникнуть в смысл ее слов.

– А вы уверены, что это не спектакль?

Миллз пожала плечами.

– Вероятно, нет, но не уверена.

– Почему?

– Она что-то бессвязно лепетала. Говорила странные вещи, которые никакой нормальный человек не стал бы сообщать полицейским. Мы соединили в одно целое обрывки ее информации. Завещание, ее дела с Эзрой. И потом вместе с деньгами и драгоценностями обнаружили видеокассеты.

Я колебался, не зная как спросить.

– Это уже всем известно?

– О ней и Эзре? Боюсь, что так.

Установилась тишина, и я обдумывал все, что сказала Миллз.

Наконец она нарушила молчание.

– Откровенно говоря, я удивлена тем, что Барбара не уничтожила записи. Они довольно отвратительные.

– Она любила его, – заметил я. – Каким-то извращенным образом, который я никогда не пойму. Но любила. – Мысленно я видел ее лицо и то, как сверкали ее глаза.

– Полагаю, всякое возможно.

Я снова подумал о той ночи, когда все началось, – ночи, когда умерла моя мать.

– Значит, это Барбара звонила Эзре, когда мы вернулись из больницы?

– На самом деле это была Алекс. – У меня от удивления отвисла челюсть, но Миллз продолжала говорить невозмутимо: – Она знала о ссоре Джин с вашим отцом и причину этой ссоры. Алекс позвонила Эзре. Она согласилась уехать из города за пятьдесят тысяч долларов. Сказала, что исчезнет, оставит Джин в покое, и назначила встречу у стоянки автомобилей, с условием, что Эзра придет с наличными, чтобы она могла сразу же покинуть Солсбери. Я полагаю, что Эзра пошел в офис за деньгами, а также, вероятно, за оружием. Потом он заплатил, и Алекс уехала. Это был последний раз, когда кто-то видел его живым, за исключением, конечно, Барбары.

– Не могу поверить, что Алекс на это решилась бы. – Возьми деньги. Оставь Джин. – Ничего из всего этого, по-моему, не имеет смысла.

– Она не потратила деньги, как сделал бы любой другой человек. Ей просто нужно было показать Джин, что представлял собой ее отец. Она хотела» чтобы они уехали отсюда. И такое могло у них получиться, держу пари, но в этом отпала необходимость.

– Эзра исчез, и все стало на свои места. Алекс получила то, что хотела. А именно мою сестру.

– Легко и естественно, – заключила Миллз.

«Если бы не я», – пришло мне на ум.

– После того как Алекс уехала, он позвонил Барбаре или она ему?

– Многое из того, что я скажу, – предположения, но они соответствуют рассказу Барбары и информации, которую я собрала во время расследования. Вот как я это вижу. В ночь, когда умерла ваша мать, вы вернулись из больницы и были втроем в доме. Эзре позвонили. Как мы теперь знаем, это была Алекс; он уехал, чтобы взять в офисе деньги и встретиться с ней. Джин уехала сразу после него, вот почему вы подумали, что она могла быть причастна к убийству. Если он отправился к моллу, Джин могла последовать за ним. Вы проверяли ее дом и обнаружили, что автомобиля Джин не было на месте. Это вызвало подозрение, если принять во внимание то, что у нее был мотив. – Миллз испытующе посмотрела на меня. – Но меня все еще беспокоит то обстоятельство, что вы не хотите объяснить, какой это мог быть мотив… – Я ответил ей таким же пристальным взглядом, но промолчал. – Однако я предполагаю, что все будет идти своим чередом, Итак, Эзра отправился в офис и взял пятьдесят тысяч наличными из сейфа. Возможно, он достал и оружие. Возможно, оно было у него в доме или в автомобиле. Этого мы никогда не узнаем. Но он встретился с Алекс возле молла и отдал ей деньги. Алекс уехала, удовлетворенная тем, что ее план удался. Теперь у нас Эзра возле молла. Это как раз то время, когда вы отправились домой и уехали на ферму Сходен, скажем, где-то утром или немного позже. Я не думаю, что Эзра позвонил бы вам домой, зная о том, что вы могли быть там. Это означает, что Барбара позвонила ему фазу после того, как вы уехали. Она хотела поговорить с ним о смерти его жены или о завещании. Вероятно, она просто хотела трахаться. Я не знаю этой части дела. Но давайте предположим, что звонок телефона застал Эзру в тот момент, когда он был у молла…

– Она любила его, – напомнил я.

– Вы уже говорили это.

– Возможно, она думала, что он женится на ней, если она уйдет от меня. Должно быть, у нее появился последний шанс после смерти моей матери. Может быть, она хотела поговорить с ним как раз об этом.

Пока лился поток моих слов, Миллз изучала меня.

– С вами все будет о'кей, если мы продолжим говорить об этом? – спросила она.

– Со мной все о'кей, – успокоил ее я, хотя все было иначе.

– Хорошо. Итак, они встречаются у молла. Эзра только что сделал все, чтобы убрать Алекс из своей жизни. Его жена мертва. Мое предположение заключается в том, что ему надо было разрядиться и он наговорил вашей жене много лишнего. Думаю, что он вызвал ее, сказал, что все кончено и что он собирается изменить завещание. Он использовал ее, правильно? Поэтому руки вашей жены потянулись к оружию. Он не мог видеть, как это произошло. Она приказывает ему идти в туалет и стреляет. Для надежности делает контрольный выстрел в голову. Потом закрывает дверь туалета, выходит из пустого здания и бросает оружие в ливневый сток. Садится в свой автомобиль и направляется домой, приехав задолго до того, как вы вернулись. К этому времени Джин возвращается домой, зная, что вы уехали из дому по какой-то таинственной причине. Никто не видел, как уехала и возвратилась Барбара; вот почему, когда Эзра исчез и затем его нашли мертвым, Джин решила, что к убийству причастны вы. К тому же Джин знала, что ваше алиби – фальшивое.

Я уже кивал самому себе.

– Вполне логично.

Все выглядело очень похоже на правду. Насколько похоже? Кто знает? Только Барбара может рассказать нам все определенно. Но она не расскажет. Я не знаю, сумеет ли. Возможно, по прошествии времени…

– Что известно об автомобиле Эзры?

– Вероятно, украден. Барбара хотела, чтобы завещание прошло утверждение, поскольку тело обнаружили своевременно. А автомобиль в конце концов мог привлечь внимание, поэтому она оставила его там. Ключи от автомобиля, вероятно, остались внутри, как знак, чтобы его украли. – Миллз улыбнулась, обнажив зубы. – Эти полтора года после исчезновения Эзры убили ее: она знала, что получит деньги, только если кто-то обнаружит тело.

– И все же есть одна вещь, которой я не понимаю.

– Что именно? – спросила Миллз.

– Если Барбара была замешана во всем этом из-за денег, почему она пыталась убить меня? Она не может наследовать их в случае моей смерти. Так почему она не взяла деньги и драгоценности из сейфа и не уехала? Зачем подвергала себя опасности?

В глазах Миллз появилась боль, и она молчала, опустив голову и глядя на свои руки.

– Детектив? – Я никогда не видел ее в таком замешательстве. Наконец она подняла глаза.

– Это правда, что вы никогда не читали завещания своего отца?

– Я видел его единственный раз, когда вы мне его показали.

Она кивнула и опять посмотрела на свои руки.

– В чем дело? – спросил я.

– Барбара убедила Эзру увеличить сумму денег, оставленную вам в виде траста. Она не лгала, когда рассказала вам об этом. Но кое о чем она умолчала. В завещание был включен необычный пункт. Должно быть, по просьбе Барбары. Как говорит Хэмбли, ваш отец добавил его в завещание приблизительно за полгода до смерти. Это было то, после чего они стали бы спать вместе, Эзра и Барбара. Но Эзра передумал. Хэмбли говорит, что он намеревался удалить этот пункт. Возможно, сообразил, каким это могло быть стимулом.

– Не понимаю.

– Думаю, ваш отец понял, насколько опасна ваша жена. Я не знаю этого, Ворк, но чувствую. Он увидел, что подвергает вас опасности. Ваш отец попросил, чтобы Хэмбли составил новые документы; они договорились о встрече, чтобы подписать их. Барбара убила его, прежде чем он смог внести официальное изменение.

– Что представляет собой этот пункт?

Голос Миллз звучал ровно, но было видно, что слова причиняют ей боль.

– В случае вашей смерти эти пятнадцать миллионов должны были перейти вашему потомству. Барбара стала бы исполнителем траста и получила бы почти неограниченные возможности распоряжаться этими деньгами.

– Не понимаю, – проговорил я, но вдруг понял. – Барбара беременна.

Миллз посмотрела на меня открыто.

– Она былабеременной, Ворк. Вчера у нее случился выкидыш.