Текст книги "Король лжи"

Автор книги: Джон Лаймонд Харт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 24 страниц)

– У него трудное время, Эзра. Ему необходимо знать, что ты гордишься им.

– Горжусь! Ха! Он просто придурковатый ребенок, который должен был соображать лучше. Ты нянчишься с ним, как с больным…

Я не слышал остального. Я закрыл дверь и заполз обратно в кровать.

Он не знал.

Никто не знал. Только я. И тот мужчина.

«Я видел, как ты наблюдаешь…»

Обессиленный, я открыл глаза, потому что не мог больше терпеть это. Теперь я должен сообщить Ванессе, как подвел ее. Ее изнасиловали в пятнадцать лет, а я наблюдал за этим и позволил этому случиться.

Я должен был сделать больше.

Посмотрев на ее дом, я почувствовал внезапный приступ тошноты. На ее крыльце стоял мужчина, глядя мне прямо в глаза. Я не видел, когда он вышел. Не знаю, как долго он там стоял, кто он был и почему там находился. Он медленно спустился по ступенькам. Я вышел из кабины и встретил его перед домом. Он был моложе меня, вероятно лет тридцати, с густыми каштановыми волосами и близко поставленными глазами, высокий, широкоплечий, с крупными тяжелыми руками, которые свисали, подобно железу, из рукавов хлопчатобумажной рубашки.

– Госпожа Столен не желает вас видеть, – коротко сообщил он, выставив вперед руку и растопырив пальцы. – Она хочет, чтобы вы уехали.

– Кто вы такой? – спросил я.

– Не ваше дело. – Он ступил ближе, его рука была в нескольких дюймах от моей груди. – Почему бы вам не вернуться в грузовик и не поехать домой?

Я посмотрел мимо него и увидел лицо Ванессы в окне кухни. «Я видел, как ты наблюдаешь…»

– Нет, – сказал я сердито. – Это не ваше дело. – Я стал резко жестикулировать, показывая на ферму, на себя… – Я хочу поговорить с Ванессой. – Я двинулся вперед, и его выставленная рука, как гиря, легла мне на грудь.

– Я так не думаю.

Внезапно меня охватила ярость. Все мои жизненные неудачи, казалось, вскипели за одну секунду, и этот безымянный человек стал их воплощением.

– Убирайся с моей дороги. – Это прозвучало холодно и опасно даже для моих ушей.

– Не собираюсь, – уперся он.

Гнев. Ярость. Я был переполнен этим так, что мог взорваться. Его лицо оставалось твердым и тяжелым, давление внутри меня усиливалось. Убийство. Расследование. Жгучая потребность поговорить с Ванессой. Во вспышке, которая дохнула пророчеством, я увидел детектива Миллз, которая надевала наручники на Джин, и свою младшую сестренку – она сидела в темной тюремной камере и резала себе запястья куском тупого зазубренного металла. Все разваливалось на части, и в этот момент не оставалось ничего, кроме ярости, которая и определила мое поведение. Вот почему, когда мужчина толкнул меня, я отделал его так, что он упал на землю, а я возвышался над ним, надеясь, что он поднимется и принесет мне извинения. Но, перекатившись на спину, сидя в грязи, он посмотрел на меня удивленно.

– Черт побери, мистер. Зачем вы это сделали? – Внезапно, он показался мне гораздо моложе. Скорее двадцатилетним.

Мой гнев улетучился.

Ванесса спрыгнула с крыльца, встав передо мной и уперев руки в бедра.

– Что, черт возьми, случилось с тобой, Джексон? Какая, к черту, у тебя проблема?

Я чувствовал себя смущенным, пьяным.

– Как ты смел приехать сюда и вести себя подобным образом? Я хочу, чтобы ты уехал. Немедленно, Поезжай домой. Убирайся отсюда.

Она помогла парню встать на ноги, ее рука выглядела крошечной в его руке. Я представил их спящими вместе и почувствовал новую боль.

– Я хотел поговорить с тобой, – вымолвил я, и это прозвучало абсолютно неубедительно. Я был потерян, подавлен.

– Я сказала, не ходи за мной.

И она ушла от меня, задержавшись на крыльце, чтобы придержать перед мужчиной дверь, пока он заходил внутрь. Потом она повернулась и посмотрела на меня, как будто с огромной высоты, освещенная иллюзорным светом.

– Убирайся с территории моей собственности, Джексон. Я именно это имею в виду!

Я стоял безмолвно, напуганный болью, которая нахлынула, чтобы поглотить меня; это произошло, как только она ушла, и дверь между нами стала глубокой трещиной во Вселенной.

Через окно я видел ее за кухонным столом. Она плакала, склонившись на плечо мужчины.

Я уехал, чувствуя тяжесть тех слов, которые она не позволила мне сказать. Я выехал с фермы на черный асфальт и только тут понял, что мне некуда идти ночевать. Я отправился в офис Эзры и при одной включенной лампе, отбрасывающей теплый свет на потолок, растянулся на кожаной кушетке, положив Боуна себе на грудь. Он закрыл глаза и быстро заснул. Я уставился в потолок и лежал так до самой полуночи, затем мой взгляд скользнул по длинному старинному ковру. Я протянул руку, чтобы коснуться его.

Я думал о сейфе и о тайнах, которые хранил мой отец. Наконец сон меня настиг, но не раньше того, как я понял, что наступил понедельник и мне нужно быть в суде. Это казалось нереальным.

Глава 16

Пробудившись в темноте, я не мог сообразить, где нахожусь, и продолжал удерживать сон: две сплетенные руки, зеленые поля, лай собаки и смех; вспышка синих небес, которые отказывались заканчиваться, и белокурые волосы, словно шелк, возле моего лица.

Во сне явилась Ванесса и все то, чего никогда не будет.

Там был еще ребенок с золотой кожей и васильковыми, как у матери, глазами. Малышке было четыре или пять лет. Она сияла.

–  Расскажи мне сказку, папа…

– Какую сказку?

Она засмеялась.

–  Ты знаешь какую, папа. Мою любимую…

Но я не знал. Не было никакой сказки, никакой любимой, и не могло быть. Сон ушел. Я подумал, что Ванесса будет всегда там. Думал, что у меня есть время. По некоторым причинам я полагал, что все решится само собой.

Какой гребаный идиот.

– «Расскажи мне сказку, папа…»

Я сел на кушетку и свесил ноги, растирая лицо. Это никогда не бывает слишком поздно, сказал я себе; но в темноте слова звучали неубедительно, и я вспомнил о том мальчике, каким был когда-то. Тогда я произнес это снова, вслух, более выразительно:

– Это никогда не бывает слишком поздно.

Я посмотрел на свои часы. Пять пятнадцать. Понедельник. Три дня назад я стоял у тела моего отца. Теперь Эзра ушел, и комфорт иллюзии исчез вместе с ним.

Ванесса была так права! Эзра был структурой и определением, и я удивлялся, откуда у него бралась такая сила? Было ли это подарком, который я ему сделал, или кое-чем другим, что он украл? В конце концов, это не имело значение. Моя жизнь была как карточный домик, и под ветром Эзры он развалился.

Натягивая ботинки, я думал о том, что уж очень чувствителен такой день, как понедельник.

Боун лежал в мягком кресле, и я понял, что ночью храпел. Он был теплым и расслабленным. Приехав домой, я включил кофейник, чтобы взбодриться, пока принимал душ и одевался. Когда я выходил, Барбара уже ждала меня. Она сидела за стойкой бара, завернувшись в ту самую накидку из овечьей шерсти, которую надевала в прошлый раз.

– Доброе утро, – сказал я уклончиво. Она наблюдала за мной, пока я вытирался полотенцем. Интересно, что она видела?

– Вряд ли, – ответила она. – Я действительно не спала. – Я обернул полотенце вокруг талии, и она заявила очевидное: – Ты не приходил домой.

– Нет. – Я почувствовал потребность сказать больше, но решил не делать этого.

– Ты был… – Она колебалась. – Ты был у нее дома? Ей не следовало вдаваться в подробности.

– Нет.

– Тогда…

– В офисе.

Она кивнула и затем тихо наблюдала, как я рылся в шкафу. Я забыл, что у меня не было ни одного чистого костюма, поэтому пришлось натянуть штаны и мятую хлопчатобумажную рубашку, которую я обычно надевал для работы по дому. Я чувствовал ее взгляд на себе, но не знал, что говорить, и десять лет нашего брака делали мое одевание в тишине неуклюжим.

– Ворк, – наконец выговорила она. – Я не хочу, чтобы все продолжалось подобным образом. – Я услышал, как она заставляла себя быть спокойной. Разговаривая, я смотрел на нее – так требовалось.

– Ты хочешь развода? – спросил я.

Она поднялась из-за стойки, пораженная. Ее голос стал выше.

– Боже милостивый. Нет! Зачем ты придумал подобную вещь?

Я пытался скрыть разочарование, только сейчас поняв, как отчаянно хотел избавиться от этого брака.

– Тогда что?

Барбара подошла и положила руки мне на грудь. Она пробовала улыбаться, но это было жалкое зрелище. Ее дыхание касалось моего лица, и мне хотелось отвернуться. Она взяла мои руки и положила их себе на талию, прильнув ко мне.

– Я хочу, чтобы все было именно так, как было, Ворк. Я хочу все скрепить. – Она сжимала меня, пытаясь казаться игривой, но все было напрасным. – Я хочу сделать тебя счастливым. Хочу, чтобы мы оба были счастливы.

– Ты думаешь, это возможно?

– Разумеется.

– Мы уже не те, кем были, Барбара. Мы изменились. – Я убрал руки с ее талии и отстранился. Когда она заговорила, в ее голосе появилась все та же знакомая особенность. Он снова стал резким и быстрым.

– Люди не меняются, Ворк, меняются только обстоятельства.

– Теперь ты понимаешь, что мы разные. – Я натянул пальто. – Мне нужно идти, – бросил я. – У меня заседание суда сегодня утром.

Она последовала за мной через весь дом.

– Не уходи от меня, Ворк! – кричала она, и я видел лицо своего отца. Я схватил ключи с барной стойки в кухне, игнорируя кофе, который вдруг пахнул желчью. Уже в двери она вцепилась руками в мое предплечье и заставила меня остановиться. – Пожалуйста. Подожди минуту. – Я сделал уступку и прислонился к стене. – Еще есть надежда сохранить наш брак, Ворк.

– Почему ты так считаешь, Барбара?

– Потому что так должно быть…

– Это не ответ.

– Браки сохраняются при небольших усилиях. – Она прикоснулась рукой к моему лицу. – Мы можем сделать эту работу.

– Ты все еще любишь меня, Барбара?

– Да, – произнесла она незамедлительно. – Я все еще люблю тебя. – Но я видел ложь в ее глазах, и она это знала.

– Мы поговорим позже, – предложил я.

– Я приготовлю ужин сегодня вечером, – сказала она, внезапно улыбнувшись. – Ты увидишь. Все будет прекрасно. – Она поцеловала меня в щеку и проводила, как делала это в первое время нашего брака. Улыбка была такой же, каким было ощущение ее губ на моем лице, – как это бывало уже тысячу раз прежде. Я не знал, что она имела в виду, но не ожидал ничего хорошего.

Я пошел позавтракать и выпить кофе. Взял бекон, яйцо и бутерброд с сыром, великолепным на вкус. Потом нашел экземпляр воскресной газеты. История смерти Эзры и продолжающееся расследование все еще оставались на первой странице, хотя и не так много было чего сказать. По определенным причинам газетчики поместили фотографию его дома. Теперь моего. Я просмотрел статью и успокоился, не найдя в ней своего имени.

Я расплатился и вышел. День был бодрящий: небо стального цвета, порывистый ветер. Засунув руки в карманы, я наблюдал за движением транспорта и совсем не удивился, увидев автомобиль детектива Миллз, поворачивающий на стоянку. Это была одна из тех вещей, которые воспринимались правильно, как нечто предопределенное. Я наклонился к ее окну, когда она съезжала вниз.

– Преследуете меня? – спросил я. Она не улыбнулась.

– Совпадение, – ответила она.

– Да что вы?

Она показала жестом на ресторан за мной.

– Я ем здесь два раза в неделю, – объяснила она. – По средам и пятницам.

Я рассматривал ее: на ней были джинсы и облегающий коричневый свитер. Оружие лежало на сиденье рядом с ней. Я не мог слышать запаха ее духов.

– Сегодня – понедельник, – напомнил я ей.

– Все так, как я сказала. Совпадение.

– Действительно?

– Нет. Я заезжала к вам домой. Ваша жена сказала, что вы можете быть здесь.

Я ощутил холод предчувствия и не знал, что послужило причиной: то, что детектив Миллз разыскивала меня, или то, что они с моей женой дышали одним воздухом.

– Чего вы хотите?

– Мы с Дугласом все еще хотим собраться вместе с вами и поговорить относительно файлов вашего отца. У вас была возможность просмотреть их?

– Я работаю над этим. – Ложь.

– Вы будете в офисе сегодня? – поинтересовалась Миллз.

– У меня утром заседание суда. Потом я собираюсь съездить на час в тюрьму, повидать некоторых клиентов. Я буду в офисе к полудню.

Миллз кивнула.

– Мы будем на связи.

Она уехала, а я продолжал стоять, глядя ей вслед. Наконец я сел в пикап и приехал в офис. Было еще рано, моей секретарит не было на месте, за что я ей был благодарен. Я не мог выносить ее жалостливых глаз и того разочарования, которым, казалось, веяло от нее всякий раз, когда она смотрела на меня. Я проигнорировал лестницу, ведущую к большому офису, и обосновался в кресле в своем собственном маленьком офисе, в противоположном углу здания.

Лампочка на автоответчике мигала до тех пор, пока я, вздохнув, це нажал на кнопку. На то, чтобы прослушать все сообщения, большинство которых были от разных репортеров, ушло десять минут. Все они гарантировали предельную деликатность… если только я найду время сделать несколько комментариев по поводу гибели отца. Впрочем, одно сообщение выделялось среди остальных. Звонок поступил тем же утром, часом раньше.

Репортера звали Тара Рейнолдс; я ее хорошо знал. Она работала в «Шарлотт обсервер», занималась криминальными делами Северного Мекленбурга и округов, которые граничили с Шарлотт на севере… Кабаррус, Иределл и Рауэн. Время от времени наши пути пересекались. Она всегда точно цитировала меня и не злоупотребляла моим доверием. Дела об убийствах часто муссировались в прессе, и я не возражал сотрудничать с ней, когда этого требовали обстоятельства. Между нами всегда существовала невидимая граница, которую ни один из нас не переступал. Так называемое взаимное уважение. Возможно, даже симпатия.

Тара была крупной женщиной лет сорока пяти с блестящими зелеными глазами и прокуренным голосом. Она не выглядела разочарованной, ожидая худшего от каждого, и верила в то, что ее работа самая важная на свете. Возможно, она была права. Тара подняла трубку после второго звонка.

– Я хочу, чтобы вы знали: я никогда этого не сделаю. Это было первое, что она мне сказала.

– Что? – спросил я.

– Только выслушайте. Я собираюсь сообщать вам некоторые вещи, а потом мы никогда не будем упоминать об этом.

– В чем дело, Тара?

– Секунду… – Я слышал, что она прикрыла рукой телефонную трубку. До меня доносились приглушенные голоса, а затем наступила тишина. – Сожалею о случившемся, – сказала она. – Я собираюсь все сделать быстро. Вы знаете, что у меня есть источники?

– Знаю. – Тара обычно знала об убийствах в этом графстве больше, чем все остальные, кроме полицейских и работников окружной прокуратуры. Я не имел понятия, как она добывала информацию, но это было так.

– Из достоверного источника в Солсбери поступило сообщение: все предвещает, что ваше имя станет известным… очень.

– Что?

– Ходит много разговоров, Ворк. На вас смотрят, причем довольно уверенно, как на убийцу.

В ее низком голосе прозвучала поспешность, как будто она думала, что я ей не поверю.

– В любом случае я не удивлен.

– Слушайте. Есть несколько вещей, о которых вы могли не знать. Сначала идентифицировали пули, которыми убили вашего отца. Пули серии «черные когти», довольно редкие, да еще недавно причислены к незаконным. Само по себе это мало что значит, но следствие проверило отчеты местного магазина оружия. Ваш отец купил три коробки «черных когтей», до того как их сняли с продажи.

– Итак…

– Итак, все сводится к тому, что использовалось его оружие. Они считают, что у вас был доступ к нему. – Пауза. – Его уже нашли?

Она проверяла мою информированность.

– Я не знаю.

– Хорошо, оно не найдено, и, пока его ищут, все выглядит подозрительно.

– Что еще? – спросил я, зная, что должно быть еще кое-что. Я слышал ее дыхание на другом конце, щелканье зажигалки и короткий вдох – она начала курить.

– Говорят, что ваше алиби не будет принято. – Следующая затяжка. – Говорят, вы солгали о своем местонахождении.

Так оно и было.

– Почему они в это верят? – спросил я, пораженный тем, что мой голос звучал спокойно на протяжении всего разговора.

– Не знаю, но это твердое убеждение. Добавьте сюда фактор денег, и все станет на свои места.

– Вы говорите о…

– Да, да. О пятнадцати миллионах.

– Слухи распространяются быстро, – заметил я.

– Вы не знаете и половины всего.

– Есть ли другие подозреваемые? – поинтересовался я.

– Вы знаете, я беспокоилась, что вы не спросите об этом.

– Так есть? – нажал я.

– Да. Есть. Было несколько сделок, в которых другого парня настиг быстрый конец. Простите мое высказывание, но ваш отец был настоящей задницей. Непорядочным человеком. Он выкрутил руки многим людям.

– Кому особенно?

– Нескольким. Но ни у кого пока не обнаружено очевидного мотива. Несколько преступников, которые освободились приблизительно в то время, когда ваш отец был убит. Их проверили. Окружной прокурор использовал все зацепки, пока не появилось сомнение относительно вашего алиби. Теперь Миллз зажала ему руку. Он больше не может вас поддерживать.

Я не удивился. Миллз, должно быть, все время была недовольна Дугласом, который позволил мне прибыть на место преступления. Она разрешила мне быть там, потому что он попросил ее об этом. Естественно, я ужасно чувствовал себя по отношению к Дугласу, потому что наша дружба явилась тогда причиной этой проблемы, но не сейчас.

Дуглас будет рассматривать это дело в судебном порядке, независимо от того кого они арестуют: Джин или меня. Это означало, что Дуглас преследует семью, и прошлое не относилось к делу. Я вспомнил его на стоянке автомобилей, его обвисшие щеки, нос цвета спелой сливы. Теперь я был для него куском мяса; он проглотит меня или выплюнет точно так же, как кого-либо другого.

– Кто говорит, что у меня плохое алиби? – спросил я, понимая, что Тара не могла помочь мне.

– Не знаю. Кто-то, у кого есть причина. Полицейские в это верят. Миллз говорит, что вы ей понравились вначале. Она почти обвиняет вас в противодействии расследованию. Но на нее было оказано давление. Все знают, что она разрешила вам попасть на место преступления. Теперь она видит трещины в вашей истории и, скажем так, походит на ребенка в кондитерском отделе.

– Миллз – сука.

– Не могу не согласиться с вами. Я знаю, что она ненавидит адвокатов, но не могу винить ее за это. – Тара сказала это в шутку, но шутка не произвела впечатления. – Сожалею, – добавила она. – Просто пытаюсь вас ободрить.

– Моя жена может поклясться, что я был с ней всю ночь.

– Пристрастное свидетельство, Ворк. Любой обвинитель с удовольствием продырявит его еще до завтрака.

Она была права. Свидетельство Барбары было лучше, чем ничего, но мало что значило, особенно с учетом завещания Эзры. Жюри могло легко представить себе, что жена будет лгать, выгораживая мужа. Бросок в пятнадцать миллионов долларов – и все готово.

– Во всем этом есть светлая сторона, – успокоила меня Тара. – Хотите услышать? – Она продолжила, прежде чем я что-то ответил. – Вы знакомы с адвокатом Кларенсом Хэмбли?

– Да.

– Он говорит, что вы ничего не знали о завещании. Что ваш отец составил исчерпывающие инструкции, о которых вы не должны знать о нем при любых обстоятельствах. Это позволяет немного спустить паруса детектива Миллз. Хэмбли очень надежный.

Я представил себе этого старика, пристально глядящего на меня, с перекошенным от неприязни аристократическим ртом. Хэмбли не поступал так просто потому, что верил в это. Это то, что Дуглас доказывал бы жюри. Я даже слышал его слова: «Я никогда бы не усомнился в правдивости слов этого честного джентльмена». Он мог радостно улыбаться жюри и положить руку на плечо старику, чтобы показать, что они на одной стороне. Я совершенно уверен, что он никогда не обсуждал бы завещания с этим ответчиком. Он остановился бы и погрозил своим мясистым пальцем, проклиная меня. Но есть и другие стороны, леди и джентльмены. И ответчик – сильный, образованный человек. Здесь бы он повысил голос Адвокат! Который в течение десяти лет работал в одном офисе с покойным. Который в течение тридцати пяти лет имел доступ в дом этого человека… Его собственный отец!

Вот так бы он играл. На мой взгляд. Ему необходим был мотив.

Пятнадцать миллионов долларов, леди и господа. Много денег…

– И не забывайте очевидного, – напомнила репортер. – У них до сих пор нет орудия убийства. Это большая дыра.

«Не столь большая по сравнению с той, что в голове моего отца», – подумал я, поражаясь своему цинизму. Что и говорить, моя неприязнь к этому человеку выросла со времени его смерти.

– Что еще? – спросил я.

– Да, еще одна вещь, – сообщила она мне. – Это важно.

– Что?

– Я не думаю, что вы это сделали. Именно поэтому мы с вами разговариваем. Не заставляйте меня пожалеть об этом.

Я понял, что она имела в виду. Если просочится наружу хоть одно слово из всего, что она мне сказала, ее источники информации высохнут. Она могла быть обвинена в преступлении.

– Я понимаю, – сказал я ей.

– Слушайте, Ворк. Вы мне нравитесь. Вы похожи на маленького мальчика, играющего в переодевание. Не допускайте, чтобы вас поймали со спущенными штанами.

Не зная, что на это ответить, я поблагодарил ее.

– И когда придет время, – добавила она, – вы расскажете мне, и только мне. Если получится история, я хочу эксклюзив.

– Все, что пожелаете, Тара.

Я услышал, как она прикурила следующую сигарету и что-то пробормотала. Затем голос ее окреп.

– Последняя моя просьба причинит вам боль, Ворк, и поэтому прошу прощения. Но это выше моих возможностей.

У меня засосало под ложечкой, и я почувствовал, как упало сердце. Я знал, о чем она собиралась говорить, прежде чем она открыла рот.

– Не делайте этого, Тара, – попросил я. – Не делайте этого.

– Это запрос моего редактора, Ворк. Колонка актуальных событий. Источники, приближенные к расследованию, говорят… о вещах такого сорта. Здесь не будет сказано о том, что вы подозреваемый, только что вас допрашивают в связи субийством.

– Но вы же используете мое имя?

– Я могу купить у вас день, Ворк, возможно, два, но особенно не рассчитывайте на это. Это пойдет в колонке актуальных событий на первой полосе.

Я не мог сдержать горечи в своем голосе:

– Спасибо и на том.

После длинной паузы Тара сказала:

– Я вообще не должна была говорить вам об этом.

– Знаю. От этого не становится легче.

– Я собираюсь уходить, Ворк. Берегите себя. – Она повесила трубку.

В течение долгого времени я сидел в тишине, размышляя над ее словами. Я пытался представить случившееся как крушение поезда, который обрушился на меня, но не смог. Я подумал о другой вещи из того, что она сказала, потому что должен был подумать. Абсолютно точно должен.

«Черные когти». Их трудно было достать. То, что против Эзры было использовано его собственное оружие, теперь не вызывало сомнений. Я подумал о последнем посещении его дома, о кровати наверху и том месте, где кто-то лежал, свернувшись калачиком. Джин была там, как я предполагал, чтобы обрести некоторый мир. Это было там, где все началось ночью и теперь казалось таким далеким. Она могла пойти туда за оружием, все мы знали место, где он хранил его. Я много раз задавался вопросом: возвращалась ли она к этому месту и о чем думала? Уничтожила бы она прошлое, если бы могла?

Тогда было пятнадцать миллионов. Никто не предполагал, что я решительно ничего не мог с ними сделать. Это казалось очевидной ложью. Ради корысти. И полицейские знали, что я не был дома с Барбарой. Откуда поступает информация? Внезапно я подумал о Джин, о том, как двигался ее влажный рот… «Что сделано, то сделано…»

Но я не мог избавиться от мысли о Таре. Почему она помогала мне? Что это она такое сказала? Что я походил на «маленького мальчика, играющего в переодевание». Она видела меня маленьким мальчиком в костюме отца. Тара была права, я понял, но совершенно по другой причине. Это напоминало переодевание, потому что костюм моего отца никогда не подойдет мне. Впрочем, проблема заключалась не в комплекции человека, а в выборе костюма, и я постепенно стал приходить к этой истине. Стервятники кружились, ища каркас, тело, чтобы накормить лязгающую машину, которая звалась правосудием. И мне известно было, что отец никогда не стал бы его жертвой Я молил Бога, чтобы у меня хватило сил сделать то, что я должен сделать. Но паника не уходила, ожидая, и я стал выталкивать мысли, выбивая их чем-то вроде ненависти Джин была права. Старик мертв, и что сделано, то сделано. Только одна вещь сейчас имела значение.

Я откинулся назад в том самом кресле, которым пользовался на протяжении многих лет, и начал изучать стены, где висели дипломы и моя юридическая лицензия; я смотрел на офис, как будто видел его впервые. Здесь не было никаких личных предметов, никаких картин или фотографий, даже фото моей жены. Было так, как будто некая часть меня никогда не жила моей жизнью, и я воспринимал все это как нечто временное. До того момента, пока все шло нормально. Я знал, что мог выехать из этого офиса за пять минут и будет так, словно прошлых десяти лет никогда не было. Комната мало изменилась. Как тюремная камера, решил я. Одна камера была почти такой же, как другая.

На стенах должны висеть картины, подумал я, потом позвонил на ферму Столен. Сказал сам себе, что звоню, дабы принести извинения и попробовать еще раз вернуть прошлое, но это была не вся правда. Мне необходимо было услышать ее голос. Я хотел услышать от нее, что она меня любит, – хотя бы еще один раз.

Никто не ответил.

Вскоре я поехал в суд, день закончился сам по себе; небо было затянуто тяжелыми облаками, которые грозили разразиться дождем. Казалось, я клонился под тяжестью этого неба и к тому времени, когда вошел в здание суда, почти совсем согнулся. Я ожидал другого обращения, представил себе худшее – избегающую меня публику, но это был просто еще один день в суде. Я сидел молча, подчиняясь порядку и обращаясь к суду, когда мои дела вызывали к слушанию: одно для апелляции, одно для судебного разбирательства. Затем я пошел встречать своих клиентов в битком набитом людьми коридоре.

Это были мелкие дела – достаточно было беглого взгляда на документы, чтобы вспомнить, в чем обвинялись мои клиенты. Типичные дела, кроме дела одного парня, который, как я думал, мог быть невиновен. Я взял его дело для судебного разбирательства.

Мы стояли возле пропахшей табаком мусорной корзины у моего стола. Сначала я занимался делом об апелляции. Клиенту было сорок три года, он был разведен. Пока я говорил, он беспрерывно кивал, его нижняя губа свисала, открывая коричневые от табака зубы, его рубашка уже пропиталась болезненно сладким запахом пота.

«Страх потеет» – так мы это называли. Я наблюдал это явление все время. Для большинства людей уголовный суд был незнакомым местом, чем-то таким, где они никогда не оказались бы в действительности. Потом внезапно он стал реальностью, и вы слышали свое имя, произносимое там, где полно преступников, вооруженных помощников шерифа и где восседает судья с жестоким лицом. К полудню атмосфера накалялась. В тот день было принято к слушанию пятьсот сорок дел – микромир жадности, гнева, ревности и похоти. И весь этот мир перемещался вокруг вас, бесконечное море людей, каждый в поисках своего адвоката или свидетеля. Кто-то слонялся, выискивая место, где можно покурить и убить время, пока будет объявлено их дело. Многие проходили через эту систему так часто, что это напоминало им старую шляпу. Другие, подобно моему парню, потели от страха.

Мой клиент был обвинен в нападении на женщину – проступок класса A1, попытка совершить преступление. Он жил через дорогу от очень привлекательной молодой женщины, у которой были супружеские проблемы с ее мужем пастором. Как мой клиент узнал об этом? В течение нескольких месяцев он с помощью сканера прослушивал их разговоры по переносному телефону. За это время парень решил, что причина супружеских проблем соседей крылась в безумном увлечении женщины им – мысль была абсурдной, что мог сказать любой нормальный человек. И все же он верил в это. Он верил и теперь, как шесть недель назад, когда принудил ее пойти в трейлер, прижал к барной стойке и терся об нее. Не было никакого насилия, никакого проникновения; одежда осталась цела. Мой клиент был сдержанным, вот почему он в конце концов уехал. Я подозревал преждевременную эякуляцию. При нашей первой встрече он собирался идти в суд. Почему? Потому что считал: женщина сама хотела, чтобы он это сделал. Его нельзя наказывать за это. Не так ли?

– Это неправильно, говорю вам. Она любит меня. Она сама хотела этого, – настаивал он.

Я ненавидел потеющих. Они слушали вас, но всегда хотели подойти так близко, как будто вы могли действительно их спасти. Тремя неделями раньше мы встретились в моем офисе, и он рассказал мне свое видение этой истории. Со стороны жертвы история выглядела иначе, что не удивило меня. Женщина только знала его имя, находя его физически отталкивающим, и не спала ни одной ночи с того дня, когда это случилось. Я нашел ее полностью вменяемой. Один взгляд на нее, и судья опустит молоток на голову моего парня. Никакого сомнения.

В конечном счете я убедил клиента, что апеллирование к простому нападению будет в его интересах. Это менее тяжкое обвинение, и я вел уже разговор с окружным прокурором. Он оказал бы услугу адвокатскому сообществу. Очень быстро.

Стоя в коридоре, мужчина облизывал губы, и в углах его рта была видна засохшая слюна. Я хотел объяснить ему, как надо обращаться к суду. Однако он желал говорить только о ней. Что она рассказывала о нем? Как смотрела? Во что была одета?

Я предупредил его: судья прикажет, чтобы он держался подальше от жертвы, приближение к ней будет нарушением порядка. Он не понимал этого или делал вид, что не понимал, но я выполнил свою работу, каким бы отвратительным это ни было, и он мог возвращаться в свою дыру и к своим темным фантазиям относительно жены проповедника.

Второй клиент был молодой чернокожий мужчина, обвиняемый в сопротивлении властям. Полицейский утверждал, что он препятствовал аресту, подстрекал наблюдавших зевак, выкрикивая в сторону полицейских оскорбления. Мой клиент изложил другую историю: четверо белых полицейских поймали одного чернокожего, чтобы арестовать. Дежурный офицер проходил мимо и курил при этом сигарету, в связи с чем мой клиент заметил:

– Вот почему вы не можете никого поймать – потому что курите.

Полицейский остановился и спросил:

– Хочешь в тюрьму?

Мой клиент рассмеялся.

– Вы не можете арестовать меня за это, – сказал он ему. Полицейский надел на него наручники и бросил в патрульный автомобиль. И вот мы здесь.

Я верил своему клиенту, главным образом потому, что знал полицейского. Он был заядлым курильщиком. Судья тоже знал это. Я думал, что у нас был хороший шанс на оправдание.

Судебное разбирательство продлилось меньше часа. Мой клиент ушел. Иногда легко найти обоснованное сомнение. Иногда нет. Пока я пожимал ему руку, перемещаясь дальше от стола защиты, я увидел Дугласа, стоящего в глубине зала суда. Он никогда не приезжал в окружной суд без причины. Я по привычке поднял руку в знак приветствия, но свои руки этот грузный человек продолжал держать скрещенными на груди. Я отвел взгляд от его выпуклых глаз, чтобы попрощаться с сияющим от радости клиентом, а когда оглянулся, Дугласа уже не было.