Текст книги "Король лжи"

Автор книги: Джон Лаймонд Харт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 24 страниц)

Глава 21

Итак, это произошло. В моей руке было оружие убийства. Грязный, мокрый, в крови, я был напуган тем, что полицейские найдут меня, прежде чем я успею сделать то, что должен. Это было плохое место, чтобы оставаться здесь. Я еще не находился в розыске, но уже чувствовал петлю на шее и знал, что это только вопрос времени. Прошло пять дней с тех пор, как нашли тело моего отца, – целая жизнь, в течение которой я узнал кое-что о том, как и чем жил этот старик. Бывало, он говорил, что всем достаются змеи, которых надо убить, и мне казалось, что я понимаю смысл этого высказывания, Но человек не может убить своих змей, не открыв глаза, дабы увидеть их, – правда, о которой он забыл упомянуть.

Я стоял один на мосту в пяти милях от города. Солнце почти подошло к зениту, и я мог слышать шум реки. Я перегнулся через поручень, как будто желая получить от нее силу. Прощупывая пальцами пистолет, я думал о Джин, о том, каково это было ей нажать на курок, уйти, пытаясь справиться с проблемами. Я наконец понял ее состояние во время попыток самоубийства, и было жаль, что нельзя сейчас сообщить ей об этом. То, что прежде казалось безумным, теперь приобрело точный смысл. Забвение. Облегчение. В конце концов, что мне было терять? Карьеру, о которой я так беспокоился? Семью? Ответную любовь женщины, которую любил? Только невыносимую близость Ванессы и веру в то, что это могло быть чем-то потрясающим.

Если и оставался у меня кто-то, то это Джин. Она была последней из всего моего семейства, и в этом одиночестве я мог сделать что-нибудь хорошее для нее. Убей я сам себя здесь этим оружием, и они обвинили бы меня в смерти Эзры. Дело закрыли бы. Возможно, тогда Джин смогла бы обрести какое-то умиротворение, оставив Солсбери и уехав в то место, где призраки одних утраченных любимых посещали бы других, но не ее. Смог бы я сделать то же самое, случись подобное с Ванессой?

Но такое никогда не случилось бы. Ванесса шла дальше, и так правильно. Тогда к черту все это! Одно мгновение храбрости.

Я взвел курок пистолета, и в его звуке была завершенность.

Неужели я приехал сюда, чтобы сделать это? Нет. Я приехал, чтобы выбросить в канаву оружие, увериться, что его никогда не найдут и не смогут использовать против Джин. Мысль о заключительном действии казалась правильной. Одно мгновение, возможно, вспышка боли – и Джин была бы свободна. В конце Миллз получила бы фунт ее плоти и мою жизнь.

Я пристально смотрел на реку, наблюдая за тем, как легко туман садится на воду, придавая ей новую глубину. Золотой край солнца всплыл из-за деревьев, мое последнее солнце, и я не сводил с него глаз. Мир распрямлялся с решительной ясностью, и я так отчетливо все это видел: зеленые поля, темные деревья, грязную змею реки, которая двигалась так, будто ее тоже уничтожали.

Я приставил дуло к подбородку, плотно прижал его и ждал, пока достанет мужества нажать на курок, я искал силу в нахлынувшей волне лиц. Увидел мать, когда под ней провалился пол. Джин, проклинающую меня за то, что правду Эзры я сделал своей собственной. Я видел ее лицо на похоронах, отвращение, когда я попытался взять ее за руку. Потом Ванессу – жестоко избитую и изнасилованную в вонючей грязи. Я почувствовал стыд, настолько всеобъемлющий, что даже сейчас он отравлял меня. Я позволил увести Ванессу так далеко и дал случиться этому. Во взрыве ненависти к самому себе я наконец нашел силу, которую искал. Спусковой крючок двинулся под пальцем, чтобы сжечь меня, и я ткнул дулом в подбородок так сильно, что пришлось вскинуть голову. Я открыл глаза, чтобы снова посмотреть на небо. Оно простерлось надо мной как Божья длань, и в небесном куполе неподвижно парил один-единственный ястреб. Он сделал круг, и я стал наблюдать за ним. Тогда он издал крик и улетел, и я понял, что не смогу нажать на курок.

Оружие сдвинулось в сторону – теперь оно висело на моем пальце, и я наконец заплакал в тишине. Слезы жгли мне щеки, падали на сведенные вместе колени. Я уронил оружие в реку, даже не подняв головы. Став на колени, я прижался лбом к холодным металлическим перилам, мои плечи тряслись. Я плакал от нахлынувших воспоминаний, оттого что столь многое в жизни не состоялось, и это открыло мне огромную и ужасную правду. Я был жив и оплакивал ту свою жизнь. Там было все, что я оставил, и слезы все прибывали.

И вот таким я ушел от реки – чувствуя прилив новой силы, что-то похожее на надежду. В дороге японял, что случилось. Я снова ударился о дно, но на сей раз успел подскочить. Я остался живым не потому, что мне не хватило храбрости. Я мог спустить курок, но не сделал этого. Почему? Потому что жизнь не была совершенной и никогда таковой не будет. В этом Макс оказался прав.

Я отправился домой. Остановился в начале подъездной дороги и проверил почтовый ящик. Фотографии Алекс, которую я оставлял для Хэнка, не было, очевидно, он уже приезжал. В некотором смысле я был рад тому, что мы не встретились; в его голосе чувствовалось недоверие, и я не смог бы вынести, увидев недоверие еще и в его глазах. Позже, возможно, но сейчас я был без сил.

Только войдя в кухню, я почувствовал, насколько опустошен. Все, что я мог сделать, это стащить с себя сапоги. Дом был пуст, но я и не ожидал ничего другого. Мне хотелось есть и выпить кофе, но в кресле было так хорошо! Поэтому я уселся за маленький стол, где Барбара проводила много времени, составляя короткие записки и разговаривая с друзьями по телефону. Я почти физически ощущал ее там, ее запах и привычный смех. Я положил ноги на стол. Мои мокрые и грязные штаны испачкали бумагу для принтера. Сидя так, я не сводил глаз с мигающего красного глаза автоответчика. Наконец я нажал кнопку, и механический голос сообщил мне о том, что поступило семнадцать сообщений.

Тринадцать пришли от репортеров. Я их стер. Одно было от Хэнка, подтверждающее, что он забрал фотографию, и три – от Барбары. В первом она была приветлива. Во втором – вежлива. Но в своем последнем сообщении голос звучал сердито. Она не кричала, но я узнал контролируемые, четкие интонации: где был я? Вот в чем вопрос и я знал, что она себе вообразила: я находился у Ванессы.

Я стер и ее сообщение, а потом глянул на часы. Было 6:30 нового дня. Спать уже поздно, и я отправился варить кофе. Когда зазвонил телефон, у меня в руке был кофейник, куда я набирал воды из-под крана. Я позволил аппарату принять звонок. Через мгновение пришло сообщение от Барбары. Закрыв кран, я занялся кофеваркой. И вдруг застыл на месте, услышав голос Джин. Он был слабым и напряженным.

– Ворк, ты дома? – Ее голос прерывался. – Ворк, пожалуйста… – Она кашляла.

Я выронил кофейник в раковину и схватил телефон.

– Я слушаю, Джин. Не вешай трубку.

– Хорошо, – проговорила она едва слышно. – Хорошо. Я хотела… – Она начала кашлять. – Я хотела сказать тебе…

– Джин. Что? Мне не слышно тебя. 1де ты?

– …сказать тебе, что все о'кей. Что я прощаю тебя. Ты запомнишь это?

– Джин! – вскрикнул я, внезапно ужаснувшись, – Где ты? У тебя все хорошо?

Какое-то время звучал только мой голос и слышал ее дыхание. Когда я заговорил снова, то уже умолял ее:

– Пожалуйста. Скажи мне, что происходит.

– Обещай мне, что будешь помнить. Мне необходим это услышать.

Я ответил, зная, что ей надо было это слышать, а мне нужно было это сказать:

– Я буду помнить.

– Я люблю тебя, Ворк, – прошептала она. – Не позволяй Алекс говорить, что ты другой. – Ее голос исчез, затем возвратился, немного окрепнув. – Мы всегда были семьей. Даже когда я ненавидела тебя.

Я знал, что она тогда сделала, и не мог вынести этого.

Затем ее голос появился снова, перейдя почти на шепот.

– Это должно было значить больше. Я должна была…

– Джин! – закричал я. – Ради Бога!

Я подумал, что она положила трубку, поскольку после моего взрыва установилась тишина, но потом услышал ее тонкий хрип, перераставший в слабый смех, похожий на шелест травы.

– Это забавно, – сказала она. – Бог. – Потом сделала вдох. – Я сообщу ему.

Я различил, как выпала телефонная трубка из ее руки и упала на пол, и потом ее голос, как будто на расстоянии.

– Ради Бога, – проговорила она, но больше не смеялась.

– Джин! – не переставал кричать я. – Джин! – Но она не отвечала, и те ужасные слова всплыли в моей памяти: «В третий раз все сбудется».

Я положил трубку телефона, не прервав связи. Набра 911 со своего мобильного, сообщил диспетчеру, что случилось, и назвал адрес Джин. Диспетчер уверила меня, что немедленно отправит туда ИВС, [7]7
  [vii]Иностранные военные стажеры на практике в США.


[Закрыть]и я повесил трубку. Затем набрал номер домашнего телефона Джин, но линия была занята. Вот где она находилась.

Я натянул грязные сапоги, захватил ключи и выскочил в дверь. Грузовик не был предназначен для езды по такой дороге, но здесь не было интенсивного движения, и я добрался к дому Джин раньше санитарной машины. Шаткие доски вибрировали под моими ногами, когда я взбегал на крыльцо. Я навалился на дверь, но ничего не получилось. Собака лаяла на меня с другой стороны улицы. Я выбрал подходящее место и ногой ударил в дверь. Древесина раскололась, и я оказался внутри, в темноте и затхлости, зовя Джин, выкрикивая ее имя. Внезапно из спальни вышла Алекс. На ней были боксерские шорты и футболка, ее волосы торчали во все стороны. Похоже, она только что проснулась.

– Где Джин? – потребовал я.

– Какого черта ты здесь? – завопила она в ответ. – Ты разбил мою дверь?

В три прыжка я пересек комнату, схватил Алекс за плечи и тряхнул ее так сильно, что услышал стук ее зубов.

– Где Джин, Алекс? Где она?

Алекс вырвалась, шагнула за дверь спальни и вновь появилась с оружием в руке, направив его на меня.

– Проваливай из моего дома, Ворк, пока я не продырявила тебя.

Я проигнорировал угрозу, не обратив внимания на оружие, будто никогда не видел его прежде.

– Черт побери, Алекс. Что-то случилось с Джин. Она мне звонила. Она в беде. Где она?

Мои слова наконец дошли до Алекс, и оружие дрогнуло в ее руке.

– О чем ты говоришь?

– Я думаю, она пытается убить себя.

В ее лице появилась растерянность, взгляд метался по дому.

– Не знаю, – сказала она. – Ее нет в кровати.

– Что ты имеешь в виду? Давай, Алекс.

– Я не знаю. Я спала. Ты разбудил меня. Ее нет в постели.

– Телефонная трубка снята. Джин должна быть здесь.

– Мы снимаем трубку каждую ночь.

Я внимательно осмотрел маленький дом. В нем были только спальня, кухня, ванная и комната, где мы стояли. Я проверил всюду, Но Джин не было нигде.

– Ее автомобиль! – воскликнул я, подбежав к окну кухни и отбросив пыльную занавеску. Но там стоял только автомобиль Алекс. В том месте, где должен был находиться автомобиль Джин, я увидел следы от колес и масляное пятно.

– Проклятье! – Я возвратился к Алекс, увидел, что оружие лежало на телевизоре. – Где она может быть? Думай, Алекс.

Но та была в недоумении и лишь что-то бормотала себе под нос, качая головой.

– Она бы не сделала этого. Она не оставила бы меня. – Алекс дотянулась до моей руки, в ее глазах появилась жесткость, голос окреп. – Джин не сделала бы это без меня.

– Ну, вот появились и новости. Куда бы она пошла? Алекс затрясла головой, и вдруг до меня дошло, я абсолютно точно понял, куда ушла моя сестра.

– У Джин есть мобильный телефон? – спросил я.

– Да.

– О мой Бог. Она в доме Эзры.

– Откуда ты знаешь?

– Просто знаю и все. – Я повернулся к двери, мысли бежали наперегонки. – Ты знаешь адрес Эзры?

– Да.

– Позвони 911, дай им этот адрес.

– Что потом?

– Оставайся здесь, на случай если появится санитарная машина. Когда они приедут, направь их к дому Эзры.

– Нет, – заупрямилась Алекс. – Я ей нужна. Я должна быть там.

– Не сейчас.

– Ты не сможешь меня остановить, Ворк.

Я направился к двери.

– Она позвонила мне, Алекс. Не тебе.

Алекс сжалась от этих слов, но я не получил никакого удовлетворения от причиненной ей боли. Тем не менее необходимо было сказать еще одну вещь.

– Я предупреждал тебя, Алекс. Я говорил тебе, что ей нужна помощь, и я не снимаю с тебя ответственности.

Потом я выскочил на улицу и помчался к грузовику. Дом отца находился всего в паре миль отсюда, но дорога была забита автомобилями. Я трижды выезжал на сплошную желтую полосу со скоростью двести двадцать километров в час. Развернулся прямо на дороге, поехал вниз по улице навстречу одностороннему движению, срезав таким образом два квартала. Я притормозил при въезде на подъездную дорогу, зацепив ящик с кустарником, и остановился за автомобилем Джин. Дверь черного входа была заперта. Проклятье! Я лихорадочно искал ключи, понимая, что оставил их в грузовике и должен бежать за ними. Потом я повернул ключ в двери, и она открылась. Я вбежал внутрь, крича и включая повсюду свет. Ее имя эхом отлетало от мраморных полов, стекало с облицовочных панелей коридоров и возвращалось, как будто для того, чтобы идти за мной по пятам.

Я передвигался так быстро, как только мог: кухня, кабинет, бильярдная. Это был большой дом, но он никогда раньше не казался мне настолько большим. Сестра могла быть где угодно, и я подумал о кровати наверху; поняв, где она может быть, я побежал в холл. Свернув за угол, я увидел Джин в начале лестницы. Она лежала неподвижно, мертвенно-пепельная, ковер под ней пропитывался кровью.

Я упал на пол рядом, мои колени погрузились в ее кровь. На запястьях Джин были длинные продольные разрезы, и я увидел на ковре лезвие бритвы, блестящее и красное.

Кровь все еще слабо пульсировала из порезов, и я окликнул ее. Тишина. Стянув с Джин ботинки, я вытащил шнурки я туго перетянул ей руки выше порезов. Поток крови прекратился, я хотел проверить ее пульс, но не мог найти его. Нажав сильнее, я обнаружил его – пульс был неустойчивым, слабым, но все-таки прощупывался, и я возблагодарил Бога. Я не знал, что делать дальше, никто меня этому не обучал. Поэтому я сложил ей руки на груди, приподнял Джин голову и положил себе на колени, поддерживая, как мог.

Я рассматривал ее лицо, пытаясь найти признаки жизни, но оно было бескровным и бледным, как фарфор. Сквозь кожу ее закрытых век просвечивали синие вены. Рот Джин обвис, и я видел искусанные места – яркие красные полумесяцы на потрескавшихся губах. Тем не менее это была все та же Джин, моя сестра. Когда-то мы смеялись вместе, и, черт побери, я поклялся себе, что сделаю все для нее, если она останется живой.

Я убрал волосы с ее лица и стал разговаривать с ней. В моих словах не было никакого смысла, они расплывались, длились минутами, которые тянулись так долго, как будто проходили часы, и позже я никак не мог вспомнить их, кажется, это было: «Пожалуйста, не оставляй меня одного».

Потом вокруг меня начался шум, раздался грохот носилок и прозвучали спокойные уверенные голоса. Я чувствовал на себе чьи-то руки, кто-то увел меня и сделал так, чтобы я мог видеть. Джин была окружена людьми в белом, они что-то делали с ней, перевязывая запястья, прокалывая иглой руку, и накрыли ее одеялом, чтобы последнее тепло не оставило ее. Кто-то спросил меня насчет жгутов: была ли это моя работа, и я утвердительно кивнул.

– Возможно, это спасло ей жизнь, – сказал мужчина. – Похоже, что так.

Я закрыл лицо руками, не в состоянии поверить, что Джин будет жить. Подняв глаза, я увидел Алекс. Наши глаза встретились, и у носилок ее возлюбленной прежняя Алекс отступила, исчез ее гнев, потому что в этот момент мы думали об одном и том же: если Джин останется жить, это произойдет благодаря мне. Алекс подтверждала этот факт взглядом и всем своим видом: ее пальцы дрожали У рта, как будто она желала взять обратно брошенные мне жестокие слова. Я кивнул ей, и она кивнула мне в ответ.

Затем Джин увезли. На мгновение я остался наедине с Алекс, она подошла туда, где я сидел, опустившись у стены. Под сжатыми челюстями Алекс ходили желваки, стуча кулаками по костяшкам бедер, она подбирала слова.

– Ты поедешь в больницу? – наконец выговорила она.

– Да. А ты?

– Конечно.

Я кивнул, посмотрел вниз и заметил, что Алекс была босая. Она переступала с ноги на ногу.

– Оттаешь, что с ней все будет хорошо? – спросила она.

Я помолчал, раздумывая.

– Я думаю, что она будет жить, – произнес я. – Медики тоже так полагают. – Я сделал паузу, изучая ее лицо, и увидел, что она плачет. – Ты считаешь, с ней все будет о'кей? Я имею в виду… ну, ты знаешь что.

– Она сильная, – сказала Алекс. – Мне казалось, что достаточно сильная. Но теперь уже не знаю. У меня такое ощущение, что я ничего не знаю. Мы всегда говорили…

Ее голос затих, она вытерла нос. Я думал о том, что она говорила в доме Джин, и понял ее слова, но это понимание обдало меня прохладой.

– Вы говорили, Что всегда будете вместе? Так?

Алекс отстранилась от меня, как будто ее ударили, и я увидел кровавый след на деревянном полу от ее красивой небольшой ступни.

– «Не без меня». Это то, что ты сказала.

– Что? – Ее голос стал громким, и я понял, что оказался прав.

– «Она не сделала бы этого… без меня». Это были твои слова. Мне хотелось бы знать, что они означают.

Я поднялся на ноги, становясь злым.

– Вы говорили об этом? Собирались сделать это вместе? Это то, что ты имела в виду?

– Нет. – Алекс отступила на шаг.

– Это та помощь, которую ты оказала бы ей? Да? – закричал я, – Тогда это чудо, что она вообще жива и что, проклятье, позвонила мне, а не тебе!

Алекс застыла на месте, и в том, как она стояла, и в тоне ее голоса внезапно появилась решительность. Она больше не оборонялась, она была недовольна собой, взбешена – теперь это была та Алекс, которую я хорошо знал.

– Это не так, – отрезала она.

– Она звала на помощь, Алекс, и позвонила мне. Почему не тебе?

– Ты никогда не мог понять ее. Не льсти себе. Вы все одинаковые.

– Кто все? – требовательно спросил я. – Мужчины? Гетеросексуалы?

– Мужчины Пикенсы, – ответила Алекс. – Все мужчины. Но главным образом ты и ваш проклятый отец.

– Интересно, – заметил я. – Объясни мне это.

– У вас нет никакого права судить нас.

Мой голос повысился, я был разъярен, напуган. И я не мог вынести сравнение, которое она сделала. Я указал на дверь, ведущую в холл, через которую вывезли мою сестру к машине «скорой помощи».

– У меня есть право! – закричал я. – Будь ты проклята, Алекс. Я" имею право. Она только мне его дала, и ты не сможешь этого изменить. Если Джин останется жива – молись, чтобы так оно и было, – мы посмотрим, кто имеет право. И я собираюсь сказать ей, чтобы она обращалась ко мне за помощью, когда потребуется.

– Если ты будешь поблизости, – бросила Алекс, и ее глаза блеснули.

– Ты мне угрожаешь?

Алекс пожала плечами.

– Я просто говорю: можно подумать, будто у тебя нет других забот и ты не занят другими делами.

– Что ты имеешь в виду?

– Ничего я не имею в виду. Я заявляю очевидное. Теперь, если ты закончил свою тираду, я отправляюсь в больницу, к Джин. Но не забывай о моих словах. – Она подошла ближе. – У тебя никогда не было власти надо мной, никогда, и, пока я рядом, у тебя никогда не будет власти над Джин.

Я смотрел на Алекс, едва сдерживающую гнев, и чувствовал свое поражение. Как мы до этого дошли?

– Она сказала, что любит меня, Алекс. Несмотря ни на что, она все еще любит своего старшего брата. Так что, как видишь, мне не нужна власть над ней. Я не хочу этой власти. Она позвонила мне, и я спас ей жизнь. Точно так же, как я это делал прежде, до того как она встретила тебя. Подумай над этим. И давай решим, что можно сделать, чтобы помочь человеку, которого мы оба любим.

Если я и надеялся, что Алекс отступит, то мне следовало продумать свои действия лучше.

– Это не то, что я имела в виду, Ворк, и ты знаешь. Перестань быть таким гребаным адвокатом.

Она повернулась и ушла, беззвучно ступая босыми ногами. Я услышал хлопанье двери, приглушенный звук ее автомобиля и затем остался один в огромном доме, который знал с детства. Я смотрел на ковер, расстеленный у лестницы, на лужу крови, от которой распространялся специфический запах. Следы от колес каталки тянулись, уходили далеко, становились меньше, прозрачней и наконец полностью исчезали. Я увидел мобильный телефон Джин, поднял его и, держа в руках, рассматривал засохшую кровь, а потом положил телефон на маленьком столе у двери.

Я сказал себе, что должен пойти в больницу, хотя зная по горькому опыту, что жизнь и смерть Джин не зависят от того, буду ли я там присутствовать. К тому же я был так утомлен и так не хотел снова иметь дело с Алекс. Я думал о большой кровати наверху, представил себя на белоснежных простынях; мне хотелось закутаться в них, коснуться их чистоты и притвориться ребенком, у которого нет никаких забот. Но я больше не был тем ребенком и не умел притворяться. Поэтому я лег на ковре рядом с высохшим пустырем жизни моей сестры.