Текст книги "Берег динозавров (Сборник)"

Автор книги: Джон Кейт (Кит) Лаумер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 47 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

– Где это?

– На планете Валлон.

– Да?! Ага, и что же дальше?

– Я огляделся, на полу лежали четыре окровавленных тела. Один человек еще дышал. Я оказал ему посильную помощь и принялся обыскивать корабль. Но единственное, что я обнаружил, так это еще троих мертвецов. А потом на меня напали охотники…

– Это наши приятели шары?

– Да, они питаются биологической энергией. А у меня не оказалось светового щита. Я бросился к шлюпке, таща на себе раненого. Затем спустился на ближайшую планету – твою Землю, но раненый умер у меня на руках. Он был моим другом, его звали Аммерлин. Я похоронил его и отметил место валуном.

– Древний грешник, – догадался я.

– Да… его кости, наверное, и нашел тот монах.

– Но ты хоть знаешь, откуда появилась подземная установка? Дневник что-нибудь упоминает об этом?

– Ничего, – разочарованно покачал головой Фостер. – Странно читать о жизни автора дневника и в то же время осознавать, что это ты сам.

– А как насчет охотников? Как им удалось попасть на Землю?

– Они бесплотны, – ответил Фостер, – и способны выдержать космический вакуум. Я только могу предположить, что они последовали за моей шлюпкой.

– Они преследовали тебя?

– Да. Но у меня нет ни малейшего представления почему. Обычно это безобидные существа, и их используют в поисках беглецов от закона. Их очень легко настроить на конкретного человека, они начинают преследовать его и помечают для последующего пленения.

– Ага, что-то вроде собак-ищеек, – прокомментировал я. – Слушай, а кем ты сам-то был? Крупной мафиозной шишкой на Валлоне?

– К большому сожалению, дневник не касается этой темы, – ответил Фостер. – Но это странное галактическое путешествие и свидетельства борьбы на корабле заставляют меня предположить, что меня и моих спутников могли изгнать за преступление, совершенное в Двумирье.

– А, так они напустили на тебя охотников! – воскликнул я. – А какого же черта они тогда столько времени торчали у Стоунхенджа?

– В радарной установке была утечка электроэнергии, – объяснил Фостер, – а они подпитывают себя электромагнитным излучением. Не забывай, до прошлого столетия это был практически единственный источник подзарядки для них.

– А как же они пробрались в туннель?

– При наличии времени они с легкостью просачиваются сквозь пористые субстанции. Ну конечно, когда я оказался поблизости, они в спешке просто прорвали землю.

– Ну хорошо, а что дальше, после того как ты похоронил своего приятеля?

– Дневник сообщает, что на меня напали туземцы в звериных шкурах. Один из них вошел в шлюпку и, должно быть, сдвинул рычаг старта. Во всяком случае, шлюпка поднялась, оставив меня на Земле.

– Так вот это чьи кости с ожерельем из медвежьих зубов. Интересно, а почему он не вошел в корабль?

– Да нет, войти-то он вошел, но ты же помнишь скелет возле шлюпки? В то время, когда туземец попал сюда, труп-то был еще свеженький, небось и крови вокруг хватало. Вероятно, бедняга и не сомневался, что его ждет здесь такая же участь, потому в панике и отступил обратно в шлюпку, а двери закрылись и…

– Понятно, он застрял здесь, а ты – там, на Земле.

– Да, – согласился Фостер. – А потом, похоже, я жил среди этих дикарей и даже стал их вождем. Я много лет ждал, что кто-нибудь заберет меня, а поскольку мой организм не старел, то меня стали чествовать как бога. Я бы выстроил сигнализатор, но нигде не было чистых металлов. Ничего, что могло бы мне пригодиться. Я попытался обучить их, но это – работа на столетия.

– Так организовал бы какую-нибудь школу, неужели все были безнадежными идиотами? – предложил я.

– Да нет, талантов хватало, но дело не в этом, – сказал Фостер.

– И как же ты вытерпел сотни лет? Ты что, из породы вечных суперменов?

– Естественная длительность человеческой жизни огромна. Я на вас смотрю как на безнадежно больных, которые погибают молодыми.

– Да какая ж тут болезнь, – возразил я, – обыкновенная старость, потом копыта на сторону. Естественный ход вещей.

– Человеческий разум – превосходнейший инструмент, – возразил Фостер, – и он отнюдь не должен так быстро гибнуть.

– Над этим стоит поразмыслить, – согласился я. – А ты почему не заразился?

– Все валлонцы проходят вакцинацию против этого.

– Ха, вот бы и мне, – вставил я. – Но давай вернемся к нашим баранам.

Фостер перелистнул страницу:

– Я правил многими народами, побывал во многих землях в поисках умелых кузнецов, стеклодувов, экспериментаторов. Но всегда возвращался к посадочной площадке.

– Должно быть, это казалось невыносимым, – посочувствовал я. – Изгнанник на чужой планете проводит сотни лет в глуши, среди дикарей…

– Ну зачем же утрировать. Мне довелось видеть, как эти дикари сбрасывали шкуры и познавали пути цивилизации. Я учил их, как надо строить, как собирать стада, обрабатывать землю. Я сам выстроил великий город и попытался – по неопытности – преподать аристократии кодекс Двумирья. Но хотя они все и собирались за круглым столом, подобным кольцевому столу в Окк-Хамилоте, им так и не удалось до конца усвоить мои уроки. А потом они стали задаваться вопросом, почему, собственно говоря, их король не стареет. И тогда я вынужден был оставить их и попытался закончить постройку сигнализатора. Охотники ощутили это и напали. Сначала я отогнал их огнем, но потом меня разобрало любопытство, и я последовал за ними к гнездовищу.

– Я помню, – сказал я. – «…Это было место, знакомое мне издавна. Это был не улей, а колодец – дело рук обитателей Двумирья…»

– Их было слишком много, и мне едва удалось уцелеть. Хроническое голодание сделало охотников агрессивными. Они бы высосали всю мою энергию до последней капли.

– Если б ты только знал, что передатчик здесь. Но ты не знал. Потому и подался за океан.

– Вспомни, они нашли меня даже там. И каждый раз мне удавалось бежать. Но всегда они отыскивали меня снова.

– А твой сигнализатор, что, с ним так ничего и не вышло?

– И не могло. Это была попытка, заранее обреченная на неудачу. Только высокоразвитая цивилизация могла снабдить меня необходимыми материалами. Мне оставалось только ждать и учить тому, что знал сам. А потом я начал забывать.

– Почему?

– Мозг устает, – пояснил Фостер. – Такова цена долгой жизни. Он должен возобновлять свои ресурсы. Интенсивная работа и потрясения ускоряют трансформацию. Я и так умудрился продержаться несколько столетий. А дома, на Валлоне, человек записывает память на матрицу и после трансформации восстанавливает воспоминания в новом теле. Но, оставшись один, я не мог этим воспользоваться. Конечно, я делал все: готовил укромные убежища, писал самому себе письма…

– Вот когда ты проснулся в гостинице, ты здорово помолодел прямо за ночь, как это возможно?

– Когда мозг восстанавливается, то происходит регенерация всего организма. Кожа забывает все свои морщины, мускулы – накопившуюся усталость, клетки становятся такими же, какими были когда-то в молодости.

– При первой нашей встрече, – заметил я, – ты упоминал о госпитале в Первую мировую войну. Ты тоже там проснулся, ничего не помня?

– Твой мир очень жесток, Легион. Наверное, я терял память много раз. Где-то там, в прошлом, я постепенно забыл о своей цели и, когда охотники вновь появились, бежал в слепой панике.

– У тебя в Мейпорте был целый оружейный склад. Какая польза от него против охотников?

– Да никакой, – бросил Фостер. – Но я же не знал. Я только ощущал, что меня преследует нечто.

– Ну уж в наше-то время ты мог бы построить сигнализатор, – вставил я, – хотя нет, ты уже и забыл, зачем он тебе и как это делается.

– Но в конце концов я все же нашел передатчик с твоей помощью, Легион. Правда, по-прежнему остается загадкой, что произошло на борту этого корабля. Почему я здесь?

– Слушай, – встрепенулся я. – А как насчет такой версии: пока ты лежал на том уютном диванчике, записывая память, на борту разразился мятеж, и к тому времени, как ты очнулся, кругом остались одни трупы?

– В этом есть зерно истины, – задумчиво согласился Фостер. – Будем надеяться, что когда-нибудь узнаем всю правду.

– Вот чего я до сих пор не могу понять, так это почему никто с Валлона не отыскал твой звездолет, он же все это время болтался здесь, на орбите.

– Ты только представь бескрайность космоса, Легион. Твоя планета – всего лишь один крошечный мирок среди сонма звезд.

– Но ведь здесь же была оборудована посадочная площадка для ваших кораблей. Не иначе как существовало регулярное сообщение. Да и книги с фотографиями – прямое доказательство, что вы бывали на Земле много тысяч лет назад. Так с чего это вдруг все визиты прекратились?

– Таких площадок множество по всему космосу, – заявил Фостер, – это своего рода маяки, отмечающие каждый риф. Могут пройти века, прежде чем кто-нибудь вздумает заглянуть сюда. Тот факт, что колодец в Стоунхендже давно забился землей, еще в то время, когда я впервые сошел на поверхность, доказывает, сколь редко посещают твой мир.

Я задумался. Мало-помалу складывалась стройная картина. Правда, в ней еще было довольно много белых пятен, да и рамы не хватало. Наконец меня осенило:

– Слушай, ты сказал, что когда очнулся, то как раз записывал память. Ты проснулся и все помнил, так почему бы не повторить процедуру? Если, конечно, твой мозг в состоянии выдержать еще одну нагрузку.

– Правильно, – откликнулся Фостер, вскакивая. – Это шанс. Идем!

Я последовал за ним в комнатушку со скелетами. Он с любопытством оглядел кости.

– Хорошенькая была потасовочка, – заметил я.

– Да, похоже, я пробудился здесь, – сказал Фостер. – А это те, кого я увидел мертвыми.

– Как видишь, они еще не воскресли, – сострил я. – Ну, что скажешь насчет этой машинки?

Фостер прошел к роскошному диванчику, нагнулся над ним, а потом покачал головой:

– Нет, конечно, ее здесь не будет.

– Чего?

– Матрицы памяти. То есть инструмента, который я использовал для восстановления памяти.

Тут я припомнил о цилиндре в кармане. С внезапно забившимся сердцем я вынул его и поднял, словно школьник, знающий правильный ответ.

– Этот? Фостер глянул:

– Нет, этот пустой, как те, вдоль стены. Они предназначены для использования в аварийных ситуациях. Заполненные матрицы должны быть цветокодированы.

– Да, пожалуй, – согласился я, – иначе все было бы слишком просто. – Я огляделся. – Конечно, этот шкафчик слегка великоват, чтобы искать в нем потерянную пуговицу, но ничего другого нам не остается.

– Не расстраивайся, Легион. По возвращении на Валлон я, без сомнения, смогу восстановить свое прошлое. Существует специальное хранилище, где содержатся матрицы каждого гражданина.

– Но ведь твоя-то находилась у тебя.

– Это наверняка была только копия. Оригинал никогда не покидает хранилища в Окк-Хамилоте.

– Тогда понятно. Тебе не терпится попасть обратно, – заметил я. – Это будет нечто – заявиться домой после такого долгого отсутствия. Да, кстати о времени: ты сумел уточнить, сколько же в действительности находился на Земле?

– Да нет, – отозвался Фостер, – могу сделать только грубую прикидку.

– Ну так сколько же?

– С той поры, как я высадился из шлюпки, – ответил он, – прошло три тысячи лет.

– Жаль, что команда распадается, – сказал я. – Ты знаешь, я уже как-то привык к своему положению школяра-недоучки. Мне будет не хватать тебя, Фостер.

– Летим со мной на Валлон, – отозвался тот.

Мы находились в обсерватории, глядя на ярко освещенный шар моей планеты с расстояния в тридцать тысяч миль. А рядом с Землей застыл ослепительно белый диск Луны.

– Спасибо, приятель, – откликнулся я. – Я бы и не прочь поглазеть на все эти космические диковинки, но боюсь, что в конце концов пожалею об этом. Знаешь ли, эскимосу мало пользы от компьютера. Я просто помру от тоски.

– Но ты же можешь вернуться.

– Ну, насколько я знаю, – сказал я, – после прогулочки на таком звездолете на Земле пройдет пара сотен лет, а я бы хотел прожить свою жизнь здесь, с людьми, которых понимаю, и в том мире, в котором вырос. Конечно, у него есть свои недостатки, но, по крайней мере, это мой родной дом.

– Ну, тогда я ничего не могу поделать, Легион, – сказал Фостер. – И даже не знаю, как выразить свою благодарность и вознаградить тебя за преданность.

– Э… э… ну, что касается этого, то было бы неплохо загрузить шлюпку кое-какими вещичками из библиотеки, шариками со склада, ну и так, по мелочи. Я, кажется, знаю, как все это приложить к делу, чтобы не затронуть экономику и не поставить ее на уши. Ну и попутно самому устроиться. Как ты уже успел заметить, я – материалист.

– Твое дело, – отозвался Фостер, – бери что хочешь.

– По возвращении, – сообщил я, – я сделаю еще кое-что. Вскрою туннель с подземной установкой и взорву ее к чертовой матери. Если, конечно, никто до нее еще не добрался.

– Судя по темпераменту местных жителей, – с улыбкой заметил Фостер, – секрет останется в неприкосновенности, по крайней мере, еще поколения три.

– Не волнуйся, я посажу шлюпку где-нибудь в укромном местечке, где ее не засечет радар, – успокоил его я. – Нам повезло, через пару лет было бы поздно.

– Да, вы бы уже смогли обнаружить и звездолет, – согласился Фостер, – даже несмотря на антирадарную защиту.

Я глядел на огромный голубой шар, зависший над головой. В Тихом океане сверкала яркая точка отражавшегося солнца.

– Кажется, я различаю там островок, который мне очень даже подойдет, – игриво заметил я. – Ну а не подойдет, не велика беда, найдутся еще десятки таких же.

– Ты сильно изменился, Легион, – отметил Фостер, – ты похож на человека joie de vivre [4]4
  Здесь: радующегося жизни (фр.). (Прим. перев.)


[Закрыть].

– Вообще-то я привык думать, будто моя жизнь полна невезения, – сказал я. – И все-таки есть какой-то смысл в том, что мы стоим здесь, смотрим на эту планету, и все мысли о несостоятельности кажутся просто нелепыми. Там, на поверхности, можно найти все для счастья человека, и для этого даже не требуется иметь товар.

– У каждого мира свои правила жизни, – заметил Фостер. – Иногда более сложные, иногда попроще. Противостоять реальности – вот в чем смысл.

– Лицом к лицу со всей Вселенной, – продекламировал я. – На фоне этого даже проигрыш будет выглядеть победой. – Я повернулся к Фостеру. – Мы находимся на десятичасовой орбите, давай пошевеливаться. Я бы хотел приземлиться в Южной Америке. Мне там знакомо одно местечко, где можно разгрузиться без лишних вопросов.

– У нас еще есть несколько часов, – сказал Фостер, – незачем торопиться.

– Может, и так, – согласился я. – Но мне надо многое успеть, – я бросил последний взгляд на величественное зрелище за бортом, – и хотелось бы начать как можно скорее.

Глава 8

Я мирно сидел на террасе, любуясь закатом, и размышлял о Фостере, который сейчас летел к себе домой где-то там, за пурпурными облаками. И самое парадоксальное заключалось в том, что для него, путешествующего почти со скоростью света, прошло всего несколько дней, в то время как здесь миновало три года.

Самыми сложными для меня оказались первые несколько месяцев, когда я посадил свою шлюпку в каньоне неподалеку от маленького городка Итценка в Перу. Мне пришлось выждать с неделю, из опасения, как бы не явилась толпа местных зевак, а потом я пешком потопал до города, неся с собой рюкзачок с тщательно отобранными образчиками, благодаря которым и собирался начать свою новую карьеру. Мне понадобилась пара недель, чтобы добраться до морского порта Каллау, и еще неделя, чтобы попасть матросом на корабль-рефрижератор, везущий бананы. В Тампе я сиганул через борт и, не привлекая к себе внимания, добрался до Майами. Насколько можно было судить, полиция давно утратила интерес к моей персоне. Моя старая подружка – тучная леди – не слишком-то обрадовалась встрече, но все же пристроила меня, и я принялся превращать свои сувениры в деньги.

Я захватил с собой проектор и пригоршню кассет с фильмами, весьма похожих на костяшки домино. Я не собирался продавать их в какую-нибудь лавку, а договорился со своим старым приятелем из киносети, и он за плату скопировал их на обычную пленку. Ему я объяснил, что вывез это из Восточной Европы. Правда, он был не в восторге от них, но признал, что в технике создатели кое-что все-таки смыслят. Специальные эффекты были просто потрясающими. Его любимым фильмом стал тот, который я окрестил «Охотой на мамонта».

Я предложил только двенадцать записей с незначительным монтажом и комментариями, из них вышли отличные двадцатиминутные документальные фильмы. Мой знакомый связался с приятелем в Нью-Йорке и слегка поторговался. Мы сошлись на ста тысячах долларов с условием, что за такую же цену предоставим еще дюжину фильмов.

Через неделю в Бейоне, штат Нью-Джерси, состоялся пробный показ, после которого меня буквально завалили предложениями продать следующую партию за полмиллиона долларов без всяких лишних вопросов. Я оставил Майки вершить бизнес на комиссионных началах, а сам вернулся в Итценку.

Шлюпка находилась на месте и простояла бы там, наверное, еще пятьдесят лет, никто бы так и не наткнулся на нее. Я просто объяснил команде, которую привез с собой, что это – ракетная декорация, необходимая для моего очередного фильма. Я разрешил им облазить всю шлюпку и удовлетворить свое любопытство. Все единодушно решили, что такой примитивный камуфляж никого не одурачит: никаких тебе стабилизаторов, никаких лучеметов, а панель управления вообще ничуть не лучше, чем обыкновенные игровые автоматы. Но поскольку денежки на ветер выбрасывал я и их это совершенно не касалось, то они принялись маскировать ракету – как я их заверил, неотъемлемую часть замысла фильма, – и разгружать мои товары.

Через год после возвращения я владел собственным островом у побережья Перу и домом, в котором каждый мой каприз был тщательно исполнен архитектором – настоящим телепатом. Конечно, он на мне здорово заработал, но дом того стоил.

Верхний этаж, по сути, представлял собой отдельную башню, ничем не уступавшую банковским сейфам. Именно там я и хранил все свои игрушки. Мне удалось продать около сотни фильмов, но оставалась еще куча других вещей, да и сам проектор многого стоил. Он прочитывал фильмы по молекулярным слоям и проецировал совершенно непрерывную картину. Цвет и звук были настолько реальными, что мой агент по сбыту даже несколько раз жаловался на слабую цветонасыщенность.

Принцип конструкции проектора был абсолютно нов, а теория так вообще, пожалуй, еще недоступна нашим физикам. Но само по себе практическое применение не представляло никакого труда. Я рассудил, что с необходимыми контактами в научных кругах я мог бы ввести эту теорию в обиход и в результате стать мультимиллиардером. Я уже и так выбросил на наш рынок несколько изобретений: прочную бумагу, пригодную для изготовления одежды, химикат, выбеливающий зубы до белоснежности, всецветовой краситель для художников. Те знания, которые я воспринял через штыри, обеспечивали мне в перспективе создание сотни новых индустриальных комплексов, и это было еще далеко не все.

Я потратил большую часть года на кругосветное путешествие, открывая для себя то, что доступно тугому кошельку. Весь следующий год я провел, обустраивая остров, покупая картины, ковры, столовое серебро для дома, а заодно и концертный рояль. После первого восторга, вызванного экономической свободой, я принялся наслаждаться музыкой.

Целых шесть месяцев за моим здоровьем и распорядком дня следил специальный врач. В конце курса, после бешеной гонки, я уже мало был похож на себя прежнего, в то время как врач-тренер превратился в абсолютную развалину, не выдержав темпа. Так что мне пришлось искать себе другое хобби.

Теперь, три года спустя, мне все начинало надоедать, ко мне подкрадывалась скука – болезнь богатых. Но мечтать о богатстве и иметь его – две разные вещи, и я уже чуть ли не с ностальгией вспоминал прежние дни неудач, когда каждый шаг оборачивался приключением, полным полицейских, отвратительной еды и тысяч неутоленных желаний.

Не то чтобы я серьезно страдал. Я сидел в шезлонге, отдыхая после долгого дня с рыбной ловлей и скромным обедом. Я покуривал сигару, свернутую из лучшего табачного листа, и слушал самую прекрасную музыку, какую только способна воспроизвести тысячедолларовая магнитола. А расстилавшийся передо мной пейзаж, хоть и бесплатный, стоил никак не меньше миллиона в час. А через минуту я спущусь к причалу, заведу катер фирмы «Роллс-ройс», переберусь на материк, пересяду в свой «кадиллак» последней модели и двинусь в город, где меня уже поджидает высокая блондинка из Стокгольма. Я пригласил ее в кино. Она работала секретаршей в фирме, занимавшейся электроникой.

Я затянулся напоследок и подался вперед, чтобы бросить окурок в большую серебряную пепельницу, когда мое внимание привлекло какое-то пятнышко на багровой в лучах заката воде. Рассмотреть было трудно, я пошел и принес морской бинокль. Теперь я отчетливо различал моторный катер, мчавшийся к моему острову.

Он повернул к стофутовому бетонному причалу и подрулил под тихое клокотание воды. Мотор заглох, катер лишь мирно качало на волнах во внезапно наступившей тишине. В бинокль я изучал серо-голубоватый корпус. На корме виднелись две пушки, а на стапелях четыре торпеды. Но на меня произвело впечатление не столько вооружение, сколько ряды моряков в касках на палубе.

Я продолжал наблюдать. Солдаты сошли на берег и выстроились в два взвода, я посчитал: пятьдесят человек, из них два офицера. Я едва расслышал, как были отданы команды, и колонна тронулась по мощеной дороге, ведущей от королевских пальм и магнолий прямо к пандусу возле дома. Здесь они остановились, по команде развернулись налево и застыли по стойке «смирно». Два офицера и кургузый гражданский с портфелем взобрались по лестнице, стараясь выглядеть как можно более непринужденно, и остановились у широкого пролета.

Офицер, стоящий впереди, не иначе как в ранге бригадного генерала, поднял голову и уставился на меня:

– Мы можем подняться, сэр?

Я оглядел застывшие шеренги солдат.

– Ну, если ваших парней мучает жажда, сержант, – отозвался я, – то пусть не стесняются, заходят.

– Я – генерал Смейл, – прокричал тот. – Это полковник Сан-чес, представитель перуанской армии, – он ткнул пальцем в другого военного, – и мистер Праффи из американского посольства в Лиме.

– Здрасте, мистер Праффи, – откликнулся я. – Здрасте, мистер Санчес. Здрасте…

– Это… э-э-э… официальный визит, мистер Легион, – выдавил генерал. – Дело величайшей важности, касающееся национальных интересов вашей страны, мистер Легион.

– О'кей, генерал, – бросил я, – поднимайтесь. А что случилось-то? Ваши ребятки там не начали случайно новую войну?

Они поднялись на террасу, слегка поколебавшись, поздоровались со мной за руку и расселись по креслам. Мистер Праффи положил свой чемоданчик на колени.

– Если хотите, кидайте ваше барахло на стол, мистер Праффи, – предложил я.

Он мигнул и еще крепче вцепился в чемоданчик. Я предложил каждому сигары ручной работы. Праффи выглядел озадаченным, Смейл отрицательно покачал головой, а Санчес прихватил сразу три штуки.

– Я здесь, – сообщил генерал, – чтобы задать вам несколько вопросов, мистер Легион. Мистер Праффи представляет государственный департамент, а полковник Санчес…

– Можете не продолжать, – оборвал я, – он представляет перуанское правительство, а потому я и не спрашиваю, что делают американские вооруженные силы на перуанской территории.

– Эй, – встрял Праффи, – я вовсе не думаю…

– Охотно верю, – успокоил его я. – Так в чем дело, Смейл?

– Я сразу перейду к делу, – ответил тот. – Вот уже некоторое время разведка США ведет досье, закодированное – за неимением лучшего – под названием «Марсианин». – Генерал Смейл сконфуженно кашлянул. – Около трех лет назад, – продолжил он, – неопознанный летающий объект…

– Так летающие блюдца – ваше хобби, генерал? – перебил я.

– Ничего подобного, – отрезал он. – Этот объект засекли многие радары, когда он спускался с огромной высоты. Он совершил посадку на Земле… – Генерал слегка замялся.

– Вот только не надо говорить, будто вы, проделав такой огромный путь, не можете мне ничего сказать.

– …в одном месте, в Англии, – нехотя ответил Смейл. – Несколько американских истребителей было послано на разведку, но, прежде чем они успели вступить в контакт, НЛО взлетел с чудовищным ускорением, и наши радары потеряли его след где-то на высоте нескольких сот миль.

– А мне-то казалось, что наши радары способны на большее, – съязвил я. – Спутниковые программы…

– Просто не было возможности воспользоваться специальным оборудованием, – отпарировал Смейл. – Тщательное расследование показало, что два неких иностранца – вероятно, американцы – посетили это место за несколько часов до… э-э-э… высадки НЛО.

Я кивнул и вспомнил, как бродил по окрестностям, прикидывая, не удастся ли уничтожить подземную установку. Но там толпилось столько копов в штатском, сколько обычно бывает старых дев на похоронах кинозвезды, просто не протолкаться. Впрочем, все складывалось как нельзя лучше. Подземный туннель они так и не обнаружили, поскольку ракеты завалили вход. А сама установка, видимо, была сделана из таких неметаллических материалов, которые не мог уловить ни один детектор.

– Спустя несколько месяцев, – продолжил Смейл, – в прокате США появилась целая серия документальных фильмов. На них была запечатлена как жизнь других планет, так и древние и доисторические события здесь, на Земле. В комментариях указывалось, что все эти короткометражные фильмы всего лишь демонстрируют некоторые научные теории о развитии жизни на других планетах. Они, конечно же, вызвали всеобщий интерес, и, за некоторым исключением, ученые оказались единодушны в своих восхищенных оценках.

– Меня тоже восхищают эти прекрасные подделки, – вставил я. – При всеобщем интересе к космическим путешествиям…

– Однако на фоне технического совершенства короткометражных фильмов была отмечена одна удивительная неточность, – продолжал Смейл. – Она касалась вида нашей планеты из космоса, изображавшего Землю на фоне звезд. По мнению астрономов, конфигурация созвездий указывала на проведение съемки за семь тысяч лет до нашей эры. Ошибка относилась и к изображению полярной шапки льда на месте залива Гудзон. Южных же ледовых полей не было видно вообще. Антарктида оставалась совершенно свободной от льда.

Я молча ожидал, что же последует дальше.

– Так вот, новые исследования подтвердили, что девять тысяч лет назад Северный полюс действительно находился на месте залива Гудзон, – сообщил Смейл, – и ледовый панцирь Антарктиды – тоже сравнительно недавнее образование.

– Но об этом уже давно говорили, – возразил я, – по этому поводу даже есть теория…

– И потом, что касается видов Марса, – не обращал на меня внимания генерал, – съемки «каналов» с высоты птичьего полета считались превосходнейшим трюком. – Тут он повернулся к Праффи, который открыл чемоданчик и передал ему пару фотографий. – Вот кадр, взятый из фильма, – сказал Смейл.

Это было цветное фото восемь на десять, изображавшее гряду холмов, покрытых розоватой пылью, холмы ярко выделялись на фоне черно-голубого горизонта…

Смейл выложил рядом другое фото:

– А это снято с автоматической станции в прошлом году.

Я посмотрел. Второй снимок был зернист, в цвете преобладал голубой оттенок, но во всем остальном сомнений не вызывал. Холмы выглядели более приземистыми, да и угол съемок несколько отличался, но это был тот же самый пейзаж.

– Тем временем, – неумолимо продолжал Смейл, – на рынок выбрасывается множество новых изобретений. Химики и физики поражены теоретической базой, скрывающейся за подобной технологией. Один из продуктов – вариант красящего вещества – воплощает в себе абсолютно новую концепцию кристаллографии.

– Прогресс, – вяло заметил я. – Да что там, вот когда я еще был ребенком…

– След был чрезвычайно запутан, – перебил меня Смейл. – Но в конце концов мы обнаружили, что за всеми этими любопытными фактами досье кроется общий фактор, и этот фактор – вы, мистер Легион.

Глава 9

Через несколько минут после заката Смейл и я снова сидели на террасе за остатками легкого ужина.

– У домашнего ареста, по крайней мере, одно преимущество – не рискуешь отравиться едой.

– Я понимаю ваши чувства, – отозвался Смейл, – честно говоря, мне самому не нравится это поручение. Но совершенно очевидно, что есть вещи, которые требуют объяснений. И я питал некоторую надежду, что вы добровольно нам все расскажете.

– Заберите вашу армию и плывите-ка отсюда подальше, генерал, – посоветовал я. – Тогда, может быть, я и сделаю что-нибудь добровольно.

– Ваш патриотизм…

– Мой патриотизм не устает твердить мне, что там, откуда я родом, у личности есть свои права.

– Дело слишком важное, чтобы обращать внимание на такие мелочи, – упорствовал Смейл. – Я признаюсь совершенно откровенно, что присутствие солдат было разрешено перуанским правительством постфактум. Я упоминаю об этом, чтобы дать понять, насколько важное значение придает правительство этому делу.

– Да, видя, как вы высаживаетесь на берег, я так и понял, – заметил я. – Вам просто чертовски повезло, что я не воспользовался своим дезинтегратором.

Смейл чуть не подавился.

– Да шучу, шучу, – успокоил я его. – Но я же не доставляю вам никаких хлопот. Зачем вы вызвали подкрепление?

Смейл ошарашенно уставился на меня:

– Какое подкрепление?

Я небрежно ткнул вилкой в пустоту. Он оглянулся. Поднимаясь все выше и выше, волны взрезала рубка подлодки, затем постепенно показался корпус, с палубы каскадами сбегала вода.

Открылся люк, из которого тут же высыпали матросы. Смейл вскочил, роняя салфетку.

– Сержант! – заорал он.

Я сидел, открыв рот, и смотрел, как Смейл выскочил на лестницу и понесся вниз, перепрыгивая через три ступеньки. Я слышал его рявканье, возгласы солдат, лязганье затворов, топот ботинок. Я подошел к мраморной балюстраде. Праффи в лиловой пижаме носился по лужайке, приставая ко всем с вопросами, а полковник Санчес, не переставая вопить, все дергал и дергал генерала за рукав. Пехота строилась.

– Эй, поаккуратней там с розами, сержант! – крикнул я сверху вниз.

– Не суйтесь не в свое дело, Легион! – проорал мне в ответ Смейл.

– А какого черта я должен молчать?! – гаркнул я опять. – В конце концов, владелец я этого поместья или нет?!

Смейл взлетел по мраморным ступеням.

– Я за вас отвечаю головой, Легион! – рявкнул он. – Вам надо спрятаться в убежище. Где здесь подвал?

– Внизу, естественно, – отреагировал я. – А в чем дело-то? Межвойсковая грызня, что ли? Боитесь, как бы флот не отнял лакомый кусочек?

– Это ядерная подлодка, – сурово объяснил мне Смейл, – и принадлежит она русскому флоту.

Я так и застыл с открытым ртом, невидяще уставившись на Смейла и пытаясь собраться с мыслями. Меня не очень-то удивило появление бригадного генерала. Я уже заранее проиграл ситуацию с юристами и прекрасно знал, что рано или поздно кто-нибудь доберется до меня за уклонение от уплаты налогов, за отказ от службы в армии или просроченную стоянку, но ничего серьезного не ожидал. Правительству может и не нравиться, что я знаю слишком много, и все же ни одна собака не могла бы обвинить меня в похищении изобретения у Дядюшки Сэма. В конце концов они отвяжутся от меня, а моих денежек на швейцарском счету хватит до конца дней, если даже им удастся перекрыть все финансовые поступления от разработки моих идей. Я был даже рад, что все наконец произошло.