Текст книги "Собака, любовь и семья"

Автор книги: Джон Кац

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

К тому времени я уже понимал, что люди любят собак по самым разным причинам: Роб обожал своего молчаливого Чероки не меньше, чем Сандра – маленького шпица, подарившего ей возможность проявить материнские чувства. Миссис Джиаматти видела в своей собаке не суррогат, восполняющий ей общество ее близких, а отрезок жизненного пути, с которым она была неразрывно связана. Трикси была звеном в цепи: глядя на нее, миссис Джиаматти видела не только любимую собаку, но и своего мужа, детей, всю свою жизнь, представавшую перед ней в виде белого полотна, на котором картины прошлого сменяли друг друга.

Альберт и Балкрофт, в 1988 году опубликовавшие свое исследование о влиянии домашних животных на семью, утверждают, что среди владельцев животных сравнительно немного людей, лишившихся своего спутника жизни. Этот феномен объясняется целым рядом причин: проблемы со здоровьем, расходы, ограничения, связанные с жилищными условиями, стремление к независимости. Пенсионеры из Монтклера не раз говорили мне, что не хотят заводить собаку, поскольку она почти наверняка переживет их.

Но для тех одиноких или осиротевших людей, у которых уже имелось животное в доме, оно может стать важным источником любви и дружбы. «Будучи объектом и источником любви, – отмечают Альберт и Балкрофт, – животные оказывают моральную поддержку людям, лишившимся семьи или живущим в окружении, неспособном оказать такую поддержку». Как выяснили исследователи, такое умение присуще именно собакам.

Я прочитал этот отрывок Анжеле Джиаматти. Она с улыбкой покачала головой. Миссис Джиаматти понятия не имела о том, что имеют в виду авторы, говоря о «моральной поддержке» и, судя по всему, не собиралась углубляться в эти проблемы.

– С Трикси мне не так одиноко, благодаря ей я чувствую себя при деле, – пояснила она.

– Когда умер Винсент, мы остались с Трикси вдвоем, и отлично справлялись. Она хороший компаньон и вообще хорошая девочка. Эй, Трикси? – Услышав призыв, Трикси с трудом поднялась с подстилки, подошла и, вильнув хвостом, села у ног миссис Джиаматти. Посидев, она ушла обратно и снова улеглась. Она выглядела неважно.

Если бы не Трикси, миссис Джиаматти, вероятно, уступила бы просьбам дочерей: еще два года назад, когда ее проблемы со здоровьем усугубились, они настаивали на том, чтобы мать переехала в дом престарелых при католической церкви.

Миссис Джиаматти знала о том, как Марию и Тину беспокоит ее одиночество. Ей и самой было нелегко. С каждым днем любой пустяк давался ей все труднее. Она понимала, что не сможет долго обходиться без посторонней помощи да еще и заботиться о старой собаке. Но ей не хотелось уезжать из Монтклера, а о том, чтобы расстаться с Трикси, не было и речи. Миссис Джиаматти не хотела усыплять собаку прежде, чем пробьет ее час.

Мне неоднократно приходилось слышать от ветеринаров Монтклера о том, каким страданиям подвергают своих собак хозяева, отказывающиеся их усыпить, но миссис Джиаматти была реалисткой. Она не хотела обрекать собаку на мучения и, если Трикси больше не сможет есть спагетти или ходить… Д-р Кинг обсудила с ней, что придется сделать, когда настанет время. «Иногда истинная любовь заключается в том, чтобы не заставлять собаку жить дальше», – произнесла она, цитируя ветеринара. Она была согласна с этим утверждением.

Однако я не был уверен в том, что миссис Джиаматти понимает, как трудно ей придется в первые недели и даже месяцы.

Психиатрам, как отмечает Кеннет Кедди в «British Journal of Psychiatry», хорошо известна реакция людей на смерть близких друзей или родственников, тогда как влияние гибели домашнего животного на психическое здоровье человека во многом еще остается белым пятном. Однако Кедди обнаружил, что смерть кошки или собаки порой оказывается не меньшим потрясением, чем тяжелая инвалидность или потеря собственного дома, и вызывает острые депрессивные состояния, возбуждение или другие проявления психических расстройств.

Наступил четверг. Утро обещало превратиться в ясный ветреный весенний день. Миссис Джиаматти проснулась рано, оделась, постояла перед изображением Иисуса, склонив голову в молитве, затем поставила кофейник на плиту и стала собираться на прогулку с Трикси.

С трудом наклонившись, она пристегнула поводок. Трикси, которая послушно подошла на зов, стояла неподвижно, словно в оцепенении.

Они медленно прошли по коридору, вошли в лифт и спустились на первый этаж.

Дойдя до треугольного газона у парадного входа, Трикси остановилась и легла на землю.

– Пойдем девочка, нужно идти. Давай постараемся. – В последнее время, когда шел дождь или они с Трикси чувствовали себя особенно неважно, миссис Джиаматти расстилала на кухне газеты для Трикси. Наконец, Трикси пописала в кустиках и они вернулись к себе.

В половине восьмого у подъезда остановилось такси. Огромный старый «шевроле», коричневый с белым, выглядел таким потрепанным, как будто отмахал целый миллион миль. Из-за собаки транспортная компания увеличивала счет на пять долларов. Выскочив из кабины, водитель поднялся в квартиру миссис Джиаматти и помог ей вынести картонную коробку с собакой. Трикси не протестовала. Миссис Джиаматти с трудом забралась в машину, то и дело тяжело приваливаясь к дверце или опираясь на руку водителя.

В этот день Анжела надела темно-коричневое платье и жакет, так она обычно ходила в церковь, и – хотя ноги болели немилосердно, – коричневые лодочки. В руках у нее была хозяйственная сумка.

Через несколько минут такси остановилось перед клиникой доктора Кинг, – я следовал за ними в своей машине. С помощью водителя миссис Джиаматти выбралась из автомобиля и с трудом поднялась по ступенькам. Коробку с Трикси нес помощник ветеринара. Добравшись до смотровой, миссис Джиаматти с Трикси тревожно переглянулись.

Д-р Кинг осмотрела почти бесчувственную собаку, заглянула ей в глаза, прослушала сердце, измерила температуру. Проделав все необходимые манипуляции, она закрыла дверь, чтобы побеседовать с миссис Джиаматти наедине.

Прошло около десяти минут, и дверь снова открылась. Покопавшись в сумке, миссис Джиаматти вынула фотографии своего мужа, двух дочерей и четырех внуков. Еще она захватила снимок – он был у нее единственным, – на котором Трикси была запечатлена вместе со всей семьей. Они сфотографировались, когда семейство в последний раз собиралось вместе.

Миссис Джиаматти пыталась взять себя в руки:

– Я пережила не одни похороны и не собираюсь распускаться.

– Не на людях. Не в ветеринарной клинике.

– Доктор Кинг сказала, что время пришло. – Доктор Кинг, уважаемый местный ветеринар, мрачно кивнула. Она сказала, что у собаки прогрессирует почечная недостаточность, к тому же она все равно скоро умрет от рака. Кинг считала, что истинно любящие хозяева понимают, что порой принять решение об усыплении необходимо. Она относилась к ним с уважением и старалась действовать оперативно, без лишних слов.

Миссис Джиаматти поставила фотографию на край смотрового стола, чтобы Трикси могла видеть людей, которые ее любили.

Собака, лежавшая почти без сознания, подползла поближе к старой женщине, лизнула ее руку и закрыла глаза. Доктор Кинг спросила, не хочет ли миссис Джиаматти побыть минутку наедине с Трикси. Она отказалась, но поднесла к губам распятие и положила ладонь на голову Трикси. Д-р Кинг ввела анестетик, а затем, через несколько минут, сделала вторую инъекцию, от которой сердце собаки мгновенно остановилось.

Все произошло за считанные минуты. Трикси лежала неподвижно и, приложив к ее груди стетоскоп, д-р Кинг покачала головой. Все было кончено.

Она выразила миссис Джиаматти соболезнование и, похлопав ее по руке, вышла из кабинета. У миссис Джиаматти на глазах выступили слезы. Она попросила, чтобы собаку кремировали и отдали ей пепел, хотя не очень представляла, что будет делать с урной. Вернувшись домой, она позвонит Марии и Тине и сообщит им о том, что произошло. Или, может быть, позвонит им завтра. Анжела Джиаматти выглядела усталой.

Она собрала фотографии, сложила их в сумку и обернулась к Трикси, застывшей на смотровом столе.

– Прощай, девочка, – сказала она и вышла из кабинета.

Миссис Джиаматти забыла оплатить процедуру, но д-р Кинг шепнула помощнику, чтобы тот не беспокоился на этот счет.

Я проводил Анжелу к церкви Пресвятой Девы, – по дороге она не проронила ни слова, – и подождал на улице, пока она разговаривала с отцом Джозефом. Он вышел вместе с ней, пообещав навестить ее на следующий день, и выразил свои соболезнования.

Анжела сказала мне, что поставила свечку и прочитала молитву за упокой преданной любящей души.

– И за себя тоже, – негромко добавила она. Миссис Джиаматти не сомневалась в том, что им с Трикси суждено встретиться, и отец Джозеф был с ней вполне согласен.

Вернувшись на Уоллнат-стрит, миссис Джиаматти с трудом выбралась из машины и, опираясь на мою руку, медленно вошла в вестибюль. Она кивнула соседу, вызвала лифт, тяжело ступая прошла по коридору, вставила ключ в дверной замок и замерла. Но, помедлив, все-таки открыла дверь.

Она повесила жакет на плечики и пошла в кухню, чтобы согреть чаю. Наконец, вода закипела, миссис Джиаматти опустилась в любимое кресло, обитое зеленой тканью. Она выглядела спокойной и собранной, но донельзя измученной. Оглядевшись вокруг, она взглянула на собачью подстилку.

Иногда смерть собаки становится для людей настоящим горем. Некоторые стыдятся слишком откровенно оплакивать животное и предпочитают сдерживать свои эмоции. Очевидно, миссис Джиаматти относилась к этой категории.

Многие из тех, кому пришлось пережить смерть любимой собаки, признаются в том, что спустя недели или даже месяцы подсознательно ожидают увидеть ее на привычном месте; наверное, и миссис Джиаматти будет некоторое время заново переживать свою потерю каждый раз, когда опустит глаза и не увидит рядом Трикси.

Она сказала, что не будет торопиться и выбросит подстилку только через несколько дней. Потом она выбросит корм, поводок и игрушки. А потом соберется с духом и позвонит дочерям, а там – будь что будет.

Эпилог
Снова в Догвилле

В сентябре прошлого года мои бордер-колли Гомер и Девон участвовали в испытаниях пастушьих собак, проводившихся в рамках фестиваля шотландской и ирландской культуры. Это были горячие деньки для моей хорошей приятельницы Кэролин Уилки, работавшей инструктором и тренировавшей в том числе и моих собак. На ее ферме «Земляничный кряж» работа начиналась с зарей, когда Кэролин выводила на пастбище свою отару. Затем, с помощью собак она заталкивала в пикап полдюжины овец и части разборной изгороди, чтобы потом на ярмарке соорудить из них загон.

Полностью снаряженный автомобиль выглядел фантастически: из кузова торчали колья изгороди, вокруг мешков с сеном сгрудились овцы, тут же стояли емкости с водой и контейнеры для перевозки собак, для надежности обвязанные веревками.

Оплата, обещанная Кэролин устроителями фестиваля, была чисто символической: несколько сотен долларов за два дня тяжелой работы от зари до зари, причем в один их этих дней стояло настоящее пекло, а весь следующий шел дождь. Впрочем, Кэролин все это не смущало. Она принимала любые предложения и разъезжала с выступлениями по всему восточному побережью, она считая, что подобные мероприятия позволяют с самой выгодной стороны продемонстрировать публике древнее искусство пастуха и способности пастушьей собаки.

Я не мог не признать такую цель благородной и время от времени присоединялся к Кэролин. С помощью микрофона – нужно признать, что иногда техника все же работала – я комментировал ее действия, в то время как Кэролин – надев родовой знак клана МакУилки, шарф, килт, берет и представившись зрителям – руководила своими собаками и овцами. Зато и моим собакам выпадал случай продемонстрировать свои таланты.

Такие ярмарки, обычно в форме сборных, не приносящих прибыли выступлений, пользовались бешеной популярностью, особенно у родителей с маленькими детьми, отчаявшихся найти какое-нибудь разумное развлечение на выходные. Казалось, эти мероприятия доносят до нас дух живой этнической культуры; в нашем гомогенизированном мире они не позволяли людям забыть о своих корнях.

Как водится, главным элементом таких ирландских и шотландских ярмарок оказывались всевозможные музыканты с волынками и рожками, ансамбли народных инструментов и флейтисты; открывалось и несколько павильонов, торгующих керамикой и резными тростями, а так же палаток, в которых можно угоститься мясным пирогом и рыбой с жареным картофелем; настоящий бизнес, представленный хот-догами и пиццей, скромно ютился на задворках.

Однако выступление пастухов всегда было незаурядным событием. Бордер-колли вывели в Ирландии и Шотландии сто лет назад специально для того, чтобы собирать овец в стадо и выгонять из хлева на пастбища, открытые всем ветрам, а затем снова пригонять домой. Теперь они демонстрировали свое умение в небольших парках или на школьных игровых площадках. В ту субботу мы давали три выступления, собрав по меньшей мере, человек пятьсот. Пробившись на лучшие места, зрители расставляли раскладные стулья, настраивали фотоаппараты и видеокамеры, рассказывали детям и знакомым о том, что смотрели передачу о пастухах на канале «Дискавери», и как будет занятно увидеть это зрелище вживую.

Каждое выступление длилось около получаса. Сияющая Кэролин, радовавшаяся каждой возможности показать свое древнее искусство, выпускала овец и посылала собаку отогнать их на несколько сотен ярдов вверх по заросшему травой холму, а затем отправляла вторую, – чтобы собрать овец и привести их обратно в загон.

Дейв – вожак и коренной шотландец – был главным и заслуженным действующим лицом в этом спектакле; он повиновался каждой команде Кэролин, отданной голосом или с помощью свистка. А я объяснял аудитории, что происходит.

Зрелище, состоявшее из достаточно примитивных трюков, производило на публику неизгладимое впечатление. По толпе проносился возбужденный шепот: зрителей поражало, с какой легкостью Кэролин управляет собаками, приказывает им повернуть налево или направо, развернуться или лечь на землю, как будто держит в руках пульт дистанционного управления. Собаки действовали слаженно и молниеносно; овцы, создавая необходимую атмосферу, блеяли и старались ухватить побольше травы.

– Господи, – прошептала одна из женщин, стоявших рядом со мной, – а я-то девять лет не могу заставить своего пса просто выполнить команду «сидеть».

После окончания хоккея на траве или состязания ткачей, публика расходилась, не задерживаясь. Но Кэролин зрители обступали стеной. Они единодушно восхищались ее собаками и сожалели о том, что им самим не посчастливилось работать с такими умными животными. Те из зрителей кому уже случалось видеть бордер-колли и других пастушьих собак за работой – в Европе или одном из западных штатов, – в один голос уверяли, что никогда не забудут этого зрелища. Это было здорово. Похоже, публика воспринимала собак Кэролин, да и моих заодно, как нечто сверхъестественное.

Учитывая обширный арсенал развлечений, доступных большинству американских семей, странно, что работа собак, гонящих по лужайке овец, представляется им таким захватывающим зрелищем. Впрочем, может быть, в этом нет ничего удивительного. Вероятно, людей подкупала возможность увидеть нечто необычное, окунуться во времена, когда человек и собака в буквальном смысле не могли обходиться друг без друга, будучи связаны друг с другом не только эмоциями, но и совместной работой.

Думаю, в качестве ответа на этот вопрос можно привести слова одной из зрительниц: «Глядя на них, я почему-то задумалась о том, зачем нам нужны собаки, откуда они взялись и как давно начали помогать человеку».

Как бы там ни было, наблюдая за тем, как овцы перебегают вверх и вниз по склону холма, останавливаясь, чтобы пощипать траву, а Кэролин дует в свисток и командует: «Ко мне» или «Вперед», и собаки послушно гонят стадо, толпа так дружно ахала и охала, как будто по склонам разъезжал луноход.

Мои собаки тоже грелись в лучах славы. Почти каждый из зрителей старался погладить их или окликнуть по имени. Гомер принимал восторги, но держался безразлично, – его интересовали только овцы. Он мог целыми днями сидеть у загона, не сводя с них глаз, с нетерпением дожидаясь своей очереди поработать. Девон, как обычно, нервничал и не отходил от меня ни на шаг.

Когда настало время третьего, заключительного выступления, мы все немного устали, в том числе и собаки. Хотя стояла ранняя осень, солнце еще ощутимо припекало, было душно. Гомер терпеливо сидел возле изгороди, дожидаясь, когда можно будет приступить к делу.

Небольшой отряд волынщиков – их музыка служила сигналом к началу нашего выступления – прошел мимо огромного мужчины, несущего на плечах нечто, напоминающее телеграфный столб. (Позднее оказалось, что это и был телеграфный столб).

Пока я готовил микрофон, на подъездной аллее показался небольшой желтый фургон. Он медленно пробрался сквозь толпу и остановился за моим грузовиком. Две женщины средних лет в джинсах и кроссовках выпрыгнули из кабины и открыли боковые дверцы.

Из фургона вышла группка ребятишек из интерната для неполноценных детей.

Среди них было несколько тяжелых инвалидов, остальные страдали умственной отсталостью, трое передвигались в инвалидных креслах. Группа двинулась в нашу сторону.

Один из детей – тот, что сидел в кресле, – подъехал прямо к нам. Вскоре я узнал, что его зовут Джои и ему двенадцать лет. Он заметил Девона и начал выкрикивать что-то невнятное. «Собака, собака!» – во всяком случае, так мне показалось. Мальчик не выглядел испуганным, скорее возбужденным. Его круглое лицо обрамляли белокурые волосы, на нем была поношенная коричневая бейсболка, синие кроссовки и джинсы и майка с изображением Микки Мауса. В руках он крепко сжимал плюшевую игрушку и производил невероятный шум.

Воспитательница, катившая его кресло, старалась успокоить мальчика, но он продолжал кричать, не сводя глаз с моей собаки. Девон стоял рядом со мной, в нескольких метрах от ребенка, а тот постепенно возбуждался все сильнее, – он колотил руками по креслу и топал ногами.

Я шагнул вперед и загородил собой Девона. Бордер-колли не любят неожиданных резких движений.

Любители этой породы расскажут вам массу историй о странной, неприветливой натуре своих питомцев, о неудачных встречах с туристами, с любителями кататься на велосипеде и скейтборде и даже с автомобилями, – любой из этих объектов может стать спусковым крючком, включившим инстинкт пастуха. А пастушья собака, преследующая шумный удаляющийся объект, небезопасна, хотя в нашем выступлении это зрелище пользуется наибольшей популярностью.

Кроме того, в прошлом Девона были и темные страницы, он очень возбудим и непредсказуем. Правда, пес никогда не проявлял агрессии, но когда я только взял его, Девон пугался детей и подскакивал, когда кто-нибудь неожиданно прикасался к нему или заставал его врасплох. Целых два года мы с Кэролин упорно работали, стараясь избавить его от повышенной восприимчивости к резким звукам и движениям. И преуспели в этом – Девон стал гораздо спокойнее. Однако я понятия не имел, как он может отреагировать на шумного, слишком оживленного Джои.

Неожиданно Девон подошел прямо к мальчику и, поколебавшись секунду, положил голову ему на колени, а потом и весь туда забрался.

Джои мгновенно успокоился, как будто кто-то повернул выключатель. Воспитательница просияла, шепнув что-то на ухо мальчику, взяла его руку в свою и показала, как нужно гладить собаку. Два человека из толпы нацелили на Джои свои видеокамеры, словно считая его очередным номером выступления. Я подошел поближе, не очень представляя, как себя вести.

Девон лизнул Джои в лицо. Мальчик засмеялся и взвизгнул от удовольствия. Я жестом указал на них Кэролин; она улыбнулась.

Вдруг Джои схватил Девона и, крепко стиснув его руками, начал повторять: «Мии-ни. Мии-ни» Девон окаменел. Я негромко заговорил с ним и сделал шаг вперед, но тут же остановился. Если вмешается воспитательница либо я буду приближаться слишком поспешно, нам не избежать неприятностей. А что если Джои будет неосторожен? Девон может испугаться.

Я сказал Джои, как зовут собаку, и теперь он повторял нараспев: «Де-вон. Де-вон» – только у него получалось «Де-он, Де-он», причем второй слог он произносил громче, почти выкрикивал. Он по-прежнему стискивал Девона, как плюшевого медведя, – редкой собаке понравилось бы такое обращение, в особенности со стороны возбужденного незнакомца. Однако, оправившись от удивления, я обнаружил, что Девон ведет себя совершенно спокойно.

Когда я вышел на сцену, ко мне подошла воспитательница Джои. Ее лицо сияло от радости: «Джои почти не разговаривал в последнее время. В эти месяцы ему приходилось нелегко, – он у нас новенький. Ему понравилась ваша собака. Вы не возражаете?»

Пока что у меня не было для этого оснований.

Девон тоже не проявлял беспокойства и миролюбиво помахивал хвостом. До меня начало доходить, что на моих глазах происходит нечто необыкновенное. Моя рабочая собака выполняла несвойственную ей работу.

Я с трудом могу объяснить этот факт. Может быть, Джои испачкал рубашку едой. Может быть, Девон решил ответить на поток любви и внимания, исходивший от мальчика. Может быть, он чувствовал, что мальчик нуждается в нем. Как бы там ни было, оба были в полном восторге друг от друга.

Воспитательница с моей помощью объяснила Джои, что он должен сидеть спокойно и обращаться с собакой бережно, иначе Девон уйдет. Джои почти не обращал на меня внимания, но внимательно выслушал то, что Чарлин прошептала ему на ухо. Он не хотел, чтобы Девон ушел, поэтому постепенно все больше успокаивался. Да и пес вел себя очень спокойно. Я не замечал никаких признаков агрессии или испуга: он не прижимал уши, не рычал и не скалил зубы. Честно говоря, он выглядел совершенно спокойным и лежал, свернувшись на коленях у мальчика.

Поглядывая одним глазом на эту необычную пару, оставшуюся под бдительным присмотром Чарлин, я включил микрофон и приступил к рассказу об истории пастушьего ремесла и подвигах Кэролин МакУилки. Мое выступление продолжалось около получаса, и все это время Джои не выпускал из рук мою собаку, а пес спокойно сидел у него на коленях, с удовольствием принимая знаки внимания, хотя, насколько мне было известно, ему не приходилось сталкиваться с людьми, которые выглядели, двигались и вели себя как Джои.

Гомер, не удостоивший Джои ни единым взглядом, – впрочем, как и всех остальных зрителей, – вышел на исходную позицию. Кэролин взяла микрофон, а я открыл ворота загона и послал Гомера собрать овец, а затем обвести отару вокруг лужайки и холма.

Обернувшись к Джои, я увидел, что Девон соскочил на землю – Чарлин убедила Джои его отпустить, – и начал обходить остальных детей из той же школы, позволяя им погладить себя. Однако, как только Джои начал выкрикивать его кличку, Девон быстро вернулся обратно, встал рядом и положил голову мальчику на колени. Джои хлопал в ладоши и смеялся. «Де-он! Де-он!» – я слышал его голос даже с вершины холма, откуда мы с Гомером гнали овец, отнюдь не горевших желанием снова оказаться в загоне. Когда настало время уходить, Джои начал кричать и плакал до тех пор, пока его не посадили в фургон.

Чарлин призналась, что никогда не видела Джои таким разговорчивым и оживленным, и спросила, не смогу ли я как-нибудь привезти Девона к ним в школу, пока воспоминания об этой встрече еще свежи в памяти мальчика. Разумеется, я согласился; мы обменялись номерами телефонов и электронными адресами.

Девон провожал взглядом уезжающий фургон, пока тот не скрылся из виду. Гомер по-прежнему сидел у загона, свирепо вытаращившись на овец. Передо мной были две рабочие собаки, одна из которых выполняла работу, для которой была предназначена по рожденью, другая помогала тяжело больному ребенку – по причинам, которые мне, вероятно, никогда не удастся постичь, – общаться с окружающим миром. Другими словами, я получил два примера собачьей работы – в старом и новом ее понимании.

Прошло несколько месяцев, и я вернулся в Монтклер, чтобы посмотреть, как поживают мои герои. То, что я узнал, лишь подтвердило мои первоначальные выводы: истории этих собак и их хозяев – не что иное, как отражение самой жизни.

Немецкая овчарка Рашмор, с которым я познакомился в Миллзе, оказался не нужен после того, как хозяйка второй раз вышла замуж. Поддержав ее после смерти мужа, пес стал помехой на пути к новому счастью. Кейт Де Ланд не захотела рисковать и отдала Рашмора группе спасателей, занимавшейся немецкими овчарками. Теперь он живет в новой семье неподалеку от Нью Платц, в Нью-Йорке. Кейт уверена, что с ним все в порядке, впрочем, она не интересовалась.

Сандра Робинсон продолжает борьбу за жизнь. Отношения с программистом из Морристауна у нее не сложились, – на ее взгляд, он оказался слишком беспомощным. Конечно, она всегда мечтала стать хорошей матерью, но не для взрослого мужчины. Теперь, когда она осознала масштабы своих эмоциональных проблем, истоки депрессии, одиночества, болезненных воспоминаний, борьба продолжается с переменным успехом. Но у нее появились новые друзья, и она чаще выходит из дома. Элли была для нее якорем, за который она уцепилась в трудную минуту.

– Она помогла мне выжить, – считает Сандра.

Впрочем, у них не все гладко. Сандра сказала, что их отношения с Элли достигли той точки, когда она стала ощущать некоторый дискомфорт. Элли стала слишком требовательной и капризной. Приходится постоянно уделять ей внимание – играть в мяч или в другие игры. У Сандры почти не остается свободного времени, она не успевает ни почитать, ни посидеть за компьютером, ни посмотреть очередную серию «Клана Сопрано».

Но этим проблема не исчерпывалась: Элли, давно приученная к чистоплотности, начала мочиться дома – на ковер и даже на кровать. Сандра решила, что Элли делает это в отместку за то, что не получает должного внимания.

Сандра пытается оправиться от жизненного кризиса, встречается с людьми, ищет работу. Ей хочется, чтобы собака понимала ее и вела себя соответствующим образом.

Я попытался предостеречь Сандру. Никто, даже любящая хозяйка, не согласится бесконечно терпеть нечистоплотную собаку, – тем более, если считает, что собака так поступает назло. Назревала опасная ситуация – нередко люди, столкнувшиеся с подобными проблемами, избавляются от собаки или отправляют ее в приют.

Элли, над которой в течение долгих месяцев причитали и сюсюкали практически ежеминутно, внезапно превратилась в источник неприятностей. И так же внезапно любовь Элли перестала казаться Сандре бескорыстной и совершенной. Теперь Сандра считала собаку злобным и неблагодарным созданием.

Сандра все больше видела в Элли человека – по многим причинам, главной из которых была нереализованная мечта о материнстве. В результате шпиц приобрел над ней определенную власть. Если Сандра выходила из дома, то потому, что Элли вынуждала ее к этому. Если Сандра прерывала работу, то потому что Элли хотела играть, а она не могла отказать ей. Если она знакомилась с кем-нибудь на улице, то тоже благодаря Элли.

Постепенно она начала приписывать собаке, в которой видела преданного друга, – как раз о таком и писала психоаналитик Дороти Берлингхэм, – все более сложные мысли и побуждения.

Во время наших разговоров с Сандрой меня преследовал созданный Дороти образ ранимого, обиженного ребенка, лелеющего мечту о верном друге. Такой друг из мира животных является неизменным персонажем литературы и кино, начиная с «Маленького Лорда Фаунтлероя» и заканчивая Лесси и героями Диснея. В отношении Сандры к собаке отражалась мечта «ребенка, не расстающегося со своим воображаемым другом и потому никогда не страдающего от недостатка общения… Такие друзья делятся друг с другом всем на свете; они могут обходиться без слов, а если разговаривают, то на своем, секретном языке; понимание между ними происходит за границами сознания».

Проблемы, связанные с поведением собаки, и отношение к ним Сандры вызывали у меня противоречивые чувства. Я отдавал должное сложной работе, которую – как полагала Сандра – проделала для нее эта маленькая собачка, и сожалел о том, что Сандра в ней так нуждалась. Ни одна собака на свете не смогла бы столь долго оправдывать подобные ожидания.

В своей книге «В компании с животными» Джеймс Серпелл пишет о современной тенденции очернять некоторые аспекты общения с животными. Хотя любовь к животному приветствуется, – об этом можно судить хотя бы по средствам массовой информации, – тем не менее, слишком сильные чувства к собаке или кошке (характерные скорее для женщин, чем для мужчин) чуть ли не ставят на человека клеймо асоциальности. Однако, по мнению Серпелла, нет никаких доказательств в пользу того, будто подобные любители животных испытывают больше затруднений в общении с людьми, чем все остальные.

Несмотря на то, что интенсивность взаимоотношений Сандры и ее собаки иногда внушали мне тревогу, я неизменно восхищался храбростью и решительностью Сандры, ее стремлением приблизиться – пусть и постепенно – к пониманию элементарной истины: собаки – не люди. Я не сомневаюсь, что у них с Элли есть шанс.

Как и предсказывала Рейчел Голднер, «Клуб разведенных собачниц» распался, когда его члены постепенно оправились от психологической травмы, полученной в результате развода, и взялись за кропотливую работу по восстановлению своей жизни. Судьба улыбнулась и некоторым собакам из их группы, они получили награду за свою преданность. Честер сдружился с новым избранником Дженис. Тот играл с лабрадором в мяч и фрисби, по выходным брал его с собой на загородные вылазки, приносил ему кости от мясника и даже купил за 85 долларов подстилку, набитую кедровыми опилками и украшенную его инициалами ЛЧ, вышитыми готическим шрифтом.

– Иногда, – как заключила Дженис, – везет и хорошим ребятам.

У Гасти тоже все сложилось вполне благополучно, он даже обзавелся подружкой – еще одним спасенным грейхаундом.

Сварливая мопсиха Авива вместе с Рейчел переехала в роскошный кондоминиум в соседнем Вест-Орандже. Рейчел было невыносимо больно расставаться с домом, который она проектировала сама и все еще обожала, но она бодро рассуждала о том, как выстроит свою новую жизнь. Разумеется, она уже не сможет гулять по лесным тропинкам в Миллзе, но они с Авивой и не особенно в этом нуждаются. В распоряжении кондоминиума имеется чуть ли не тридцать гектаров земли – более чем достаточно для маленького мопса. И все же порой Рейчел грустила и упрямо отказывалась верить в то, что они с Авивой проведут остаток своих дней в новом доме, хотя она успела оборудовать его со вкусом и любовью.