Текст книги "Феникс Побеждающий"
Автор книги: Джон Райт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)
– Я посчитал, что большинство местных жителей использует фильтры восприятия.
– Не так. Нет приятностей – нет фильтра, нет рюшечек. Окаяны они, и всё, как есть окаяны мрачные. Прочь хотят, вверх – вот себя дурят. Мол, богаты, любимы, умны. Сухие они, все из Сухих. Нутром не любят, да тебя заодно.
– Нас? Как определяются наши круги?
– Сырые.
– Не понимаю.
– Проще проста. Сухие – на суше. Живые. Срок короткий – чалятся год, шесть, век, сколько надо. Время прошло – живут снова, прочь улетают. Идут к Орфею, скупают его приблуды, скупают бессмертия. Живут на земле, в аренде – потом долг отрабатывают. Всё честно, ровно.
– А Сырые, значит, живут в воде?
– На море. Море вольное, без аренд.
– Живёте на лодках?
– На плотах. Валим дома в воду. Скорлупки, не нужны никому, – он пожал плечами. – В лавке мозги дому вправят, не задарма, естественно.
– И вы, в отличие от Сухих, изгнаны навечно?
– Мы здесь, пока не кончимся. Насмерть. Потому и Погост, – он протянул руку, как попрошайка. – Зовусь Ошенкьё. Есть чё, а?
Тут Фаэтон взял комок из бесценных, ограниченных запасов чёрного наноматериала и намазал его на шрам, когда-то бывший ухом Ошенкьё. Фаэтон запустил экологические и медицинские программы из мыслительного пространства, загрузил в наноматериал генный образец, и чёрная масса превратилась в новое ухо.
С трёх сторон залив окружали обрывы, поросшие церебраваскулярным садом жизни, который мог быть, а мог и не быть частью Старицы Моря. За скалы цеплялись побеги фармаколозы и адаптивная пряжа, среди них резвились и работали птицы-ткачихи и птицы-портные. Сшитые ими рубахи и костюмы ожидали дельфинов-курьеров, развеваясь на ветру.
Посреди залива группа домов держалась на плаву, вцепившись паучьими ногами за погруженные в воду поплавки и буйки. Выглядели жилища как серые и сине-бурые раковины, и почему-то не испускали света и звуков. Между ними, подобно паутине, свисали провода, сети, канаты. Халупы отбрасывали тень на грубо склеенные причалы, и к ним вели хлипкие мостки.
В центре неравномерного скопления плавающих хибар возвышалась старая баржа. Её ржавые борта облепили морские жёлуди, а на вершине громоздилась трёхярусная куча палаток и шатров из дешёвого синтетического алмаза. На самой вершине этой груды росло стальное псевдодерево с листвой из солнечных батарей, с ветвей свисали полотнища материй и плоды размером с глобус, созревшее падало в натянутый снизу невод, откуда его суетливо собирали паукоруки и манипуляторы.
– Здесь тише, – заметил Фаэтон. Он снова надел золотую броню и разглядывал залив с уступа. По его команде подкладка наноплаща улавливала запахи морского ветра и разбирала на составные. Среди ароматов моря, цветов и бликов на воде были и феромоны-приказы, и крохотные комочки наномеханизмов, мельче любой пыльцы – побочные продукты сложного мышления Цереброваскуляров. Тучи наноспор клубились над всем океаном. Старица Моря размышляла.
Ошенкьё же вприпрыжку баловался неподалёку – он размахивал руками, поочерёдно щёлкал пальцами у каждого уха и явно радовался объёмному звуку.
– Тихо! Вёдра тихины! С чего? А рекламов нет.
Ошенкьё что-то напевал сквозь улыбку.
– А вот прямо на тебе плакат, молчит. Почему?
– Не молчит! Не для наших ух орёт.
Ошенкьё объяснил, что некоторые рекламщики рассматривали Церевроваскуляра (а именно дочку Старицы моря) как целевую аудиторию и пытались убедить в необходимости купить некоторые услуги и философии. Давным-давно она руководила перестройкой климата Венеры и теперь горевала над собственным успехом, раскинувшись по всем окрестным холмам и утёсам. Когда Венеру передвинули на новую орбиту, Дочерь перебралась на Землю, но не захотела перенастраивать восприятия на обычные, земные частоты, временные шкалы и эстетические установки. Она "видела" коротковолновое излучение и инфразвуковые колебания, и именно в этих диапазонах шумели тёмные для людей объявления.
Иные объявления включали ролики для людей только по просьбе – некоторые рекламодатели либо не могли уследить, показывают ли они рекламу ссыльным, либо им всё равно было.
– Мы такими рекламами сигналим. Музыки слушаем. Темноту светим. Ветер ловим. Всем плевать, реклам же показан.
– Но вы же не используете их для выбора товаров и услуг?
– Нам, Сырым, не продают. Почти. Торга нет – мы мертвы, почти нет – почти мертвы. Глянь, – он указал чуть повыше баржи.
Фаэтон до сих пор не привык к своим посредственным глазам. Он прищурился, но изображение не увеличилось. Всё же над шатрами баржи он разглядел рой стремительных золотистых мушек, но рассмотреть подробно не смог.
– Не разберу, что там.
Ошенкьё примостился на широком корне золотовытягивающего куста и то прикрывал уши, то прикладывал к ним ладони чашечкой, отмечая изменения звуков. С рассеянным видом он произнёс:
– Там баржа. Вульпин Йронджо Первой на тамой барже заправляет, мысли продаёт. Даёт работы, порой. Он по тёмным проволкам петляет, в Надмозг выходит, к отщепенцам с чёрных рынков.
Надмозгом Ошенкьё, видимо, называл Ментальность.
Фаэтон встрепенулся. Работы? Похоже, в остракизме Наставников достаточно прорех, и эти люди могли жить. Тут Фаэтон печально улыбнулся собственным мыслям. "Эти люди"…? Он до сих пор отличал себя от прочих изгоев?
– Нет, баржу я вижу. Но что за миниатюрные роботы роятся над ней?
– Констебли. Крошко-тушки. От такие.
Ошенкьё показал на фаланге пальца.
– Много?
– Зиллиард. Всё жужжат, смотрят – хорошо. Без них бы себя насмерть задубинили.
– Неужели? Мы что, кровожадные?
Ошенкьё размашисто пожал плечом.
– Мы психи никчёмные, терять неча.
– Тогда зачем столько полиции?
Ошенкьё прищурился:
– Мы права имеем. Не воруй, не губи, сло́ва не ломай.
– Лгать, значит, можно?
Ошенкьё взглянул на залив, фыркнул, снова пожал плечом.
– Брехай, пока язык не сточишь. Мозгочтеев не держим – дорого. Мы не как не наши – в чужие головы не смотрим. Как в старые-добрые, так? Но сделки, работы, всё такое – очень свято. Дал слово – так держи. Дошло?
Видимо, договорное право было в силе.
– Дошло.
Фаэтон вдруг понял всю опасность своего положения. Беспристрастные законы Ойкумены накажут за любое нарушение сделки – пусть даже она необдуманная, опасная и заключена по ошибке. Без прозорливых советов Софотеков он беспомощен, он не умеет сводить риски на нет. Рос бы он в обществе, где подозрительность считалась нормой, он бы заработал привычку к недоверию, приучился бы заключать договоры осмотрительно. Такой привычки Фаэтону недоставало.
Ошенкьё покосился в его сторону.
– Подпишешь Договор, всё поймёшь, ясно всё станет. Станешь нашим, так? Иначе никак, хоть морем топись.
Сомнения Фаэтона не успокоились. Однако это облегчение – у него были сомнения, значит, есть планы, есть и цель. Он молод, здоров, имеет запас наноматериала, из которого можно изваять гериатрические системы и отодвинуть старость. Он вполне может дожить до конца изгнания. Политическая картина Ойкумены изменится, Наставники могут передумать. Кто знает?
– … А может, и взаправду коня научу, – пробормотал Фаэтон.
– Э? Чё сказал?
– Прости. Раздумывал о планах на будущее.
– Планах? А говорил о конях.
– Это из рассказа одного. Там султан приговорил человека к смерти, а тот упросил отсрочить казнь на год – говорил, мол, за это научит лучшего жеребца псалмы распевать. Султан ответил, что за такое вообще наказание отменит. Вот узник и принялся каждый день заниматься с конём. Вокалом. Над ним, конечно, все потешались, на что он отвечал так: "За год многое изменится. Может, султан умрёт. Может, конь умрёт – а там поди разберись, как он пел. А может, и взаправду коня научу".
– Бред какой.
– Я так тоже думал, но теперь не уверен. Возможно, поддельные надежды всё-таки лучше отчаяния?
Фаэтон неподвижно глядел за горизонт.
– Опять бред. Целый год? Если мозгопорты коня невыпендрёжные, то псалмы в пять минут скачаются.
– Рассказ очень старый, тогда настоящие кони ещё не вымерли.
На это Ошенкьё удивлённо покосился.
– О как. Думал, коней Красные Королевы выдумали, из генов собрали.
– Выдумали? Изобрели, хочешь сказать?
– Выдумали! Как дракона, грифона, слона.
– Нынешние слоны восстановлены из генов когда-то жившего вида.
Ошенкьё лишь хрюкнул:
– С этаким-то висюном вместо носа? Эволюция этакое позволила? Не, никак. Красные Маноры сочиняют, точно-точно, любят глупости такие. Погодь! – тут Ошенкьё вскочил и приветственно взмахнул рукой кому-то вдалеке. – Глянь сюда! Добро пожаловать! Встречай Йрон-джо, услышишь чё почём, может работу ладную даст, может насытит, может под навесом покемаришь, не в луже. Складно-ладно, так? Лыбься по-доброму, подлизни!
Голос Фаэтона заполнила увесистая ирония:
– Приложу все усилия, чтобы заручиться его расположением.
По склону к ним, высматривая тропу под ногами, поднималась тройка людей – все одеты в сине-зелёные плащи старинного покроя – широкоплечие, долгополые, со множеством карманов и держателей для инструментов, а у человека в середине (вероятно, главаря) кармашки на груди были оторочены золотистым позументом. Лица скрывались в тени соломенных шляп, широкие поля свисали шире плеч. Окрас ткани их плащей был со сбитой настройкой – троицу словно окружали тенёта голубых и зелёных радуг, с переливающимися бликами, и выглядело это так, будто они шли в толще воды.
Главарь напоминал человека, пока не встал поближе, в трёх метрах. Переливы сломанных цветов плаща скрыли и форму тела, и пару дополнительных рук, растущих из удвоенных плеч. Дополнительных глаз и глазиков было ещё больше – три или четыре пары, они делили с микроволновыми раковинами, электрочувствительными железами, ИК-альвеолами и УКВ-антеннами закостенелое, хрящеватое лицо. Носа, правда, не хватало, а губы заменяла пара жвал.
Фаэтон осмотрел спутников, стоявших слева и справа. Их лица были обычными – одно мужское целиком, другое – лишь наполовину, зато у обоих зубы сверкали алмазом. Бороду мужчины переплетало пёстрое множество ощущательных прядок, у полумужчины такие прядки обосновались в волосах. Глаза обоих накрывали металлические округлые шоры – по всей видимости, допотопная модель фильтра ощущений – интерфреска управлялась движением зрачка. Мужчина присосался к прядке, свисавшей из усов.
Четырёхрукий выступил вперёд и осмотрел Фаэтона в золотых латах с головы до пят. Тот ответил тем же.
О таких телах Фаэтон слышал. Они появились на исходе Пятой эры, когда масс-сознания, теряя деньги и последователей, попытались сберечь средства хотя бы на обслуживании космических установок, для чего заменили дорогие устройства для работы в открытом космосе специальными механохолопами. Холопы видели излучения самых разных частот, отличались недюжинной силой и хорошо справлялись со сборкой конструкций и переноской тяжестей. Подходящие механохолопу скафандры (иногда их роль исполнял дополнительный слой кожи) были гораздо дешевле и проще скафандров человеческих. Холопы мало ели и пили, а большую долю собственных отходов перерабатывали.
Холопская форма исчезла века назад, и, насколько Фаэтону было известно, в неё никогда не вмещали разум отдельной личности. Но для изгоя такое надёжное, бережливое тело подходило как нельзя лучше.
Выглядело оно, на Фаэтонов вкус, просто чудовищно.
Одежда этой тройки – не полимерные накидки и не рекламные плакаты – показывала, что эти трое относятся к высшему классу местного "общества" отбросов, в какой бы форме оно не существовало. Пэры нищих, так сказать.
Фаэтон заметил, что двое позади жадно и задорно что-то обсуждали, не отрывая глаз от нового уха Ошенкьё. Полумужчина издала смешок и поперхнулась от восторга, мужчина уважительно кивал, покачивая полями шляпы.
Из динамика в груди механохолопа в воздух выдвинулся шумный, плоский голос:
– Самоопознаюсь как Вульпин Йронджо Изначальный, основная нейроформа с Инвариантными расширениями, вне композиций и школ. Первого спутника опознаю как Лестера Хаакена Нулёвого, стандартного, изгнанного из ограниченного неиерархированного сотрудничества разумов под названием Школа Новых Обрядовых Убийств. Второго спутника опознаю как Друсиллет Свою-Душу, Нулевую, полуцереброваскулярной нейроформы, с замыканием множественных личностей, приверженку собственноручно созданной школы.
Полумужчина – Друсиллет, по всей видимости – выпрямилась и произнесла двуполым контральто:
– Неправда! Я из школы Вездесущей Благожелательной Опеки! К ней принадлежит множество детей, и каждый из них наполнен любовью и добротой! Они надёжно защищены от бед и горестей жизни! Скоро, ох как скоро они ответят на любовь признательностью, вспомнят все мои дары и заставят Наставников снять наказание!
Лестер тоже запротестовал, заразмахивал:
– Школу Новых Обрядовых Убийств придумали для страшилок, такой не существует. Я был и останусь в школе Неприкосновенности Частной Мысли. Мои мысли – мои собственные, и никому не позволено в них лезть. Если я жажду крови, жажду обманывать, воровать, мошенничать – это моё личное дело, до тех пор, разумеется, пока я этого не совершу, я ведь прав? Новичок, не позволяй Йронджо тебя дурить – мы не преступники, никто из нас.
Ошенкьё поддакнул:
– Не преступники, не любят нас просто, так?
Лестер ответил:
– Некоторые из нас – мученики за Справедливость.
Фаэтон слегка поклонился:
– Какое счастье встретить человека, полностью разделяющего мои взгляды, уважаемый сэр. Я, как и вы, страдаю за то, что полагаю достойным и правым.
– Ага! – воскликнул Лестер, по-братски похлопывая Фаэтона по наплечнику, – Родственная душа! Какое счастье! Нас обоих выбросили, но попомни слово моё, это порченое общество долго не простоит! Нет, сэр, скоро эта нафаршированная гнилью Ойкумена рухнет под собственной тяжестью! Эти станки думают, что людей можно обезболить, обезволить – изувечить до нечеловечия! Бесполезно – в один миг наш внутренний, исконно человеческий зверь взревёт! И тогда мятеж обрушит зиккураты компьютеров, насильники, влекомые мечтой, разграбят всё, что не познают, а мостовые смоет кровь! Прелестная, ярая кровь! Попомни слово моё!
Для пущей убедительности Лестер потрясал пальцем уже под самым носом Фаэтона.
Йронджо одной из левых оттащил Лестера назад.
– Неподобающе! Дай новичку привыкнуть. Потом поговорите.
Ошенкьё присоединился:
– Да, Лестер, от твоей теории бежать довольно некуда, – он обернулся к Фаэтону и продолжил. – Все тут Лестера слушают. Кто дольше стерпит – победил. Состя – зание.
Лестер то ли дружил с Ошенкьё, то ли слышал остроту уже в тысячный раз, так что на шутку внимания не обратил. Он вежливо поклонился Фаэтону, развернулся к Йронджо и сказал:
– Ошенкьё талоны свои заработал. Мой информант передаст счёт. Пятнадцать. По рукам?
Йронджо утвердительно буркнул, и Лестер поторопился прочь, напоследок обведя завистливым взором новое ухо Ошенкьё. Тот начал бормотать:
– Мало. Тут все двадцать. Глянь на улов! Адмантий! Как блестит!
Отрывистый взмах нижней правой заставил Ошенкьё умолкнуть и отойти. Он поглядывал искоса и вроде бы нахмурившись – выражение исполосованного татуировками лица читалось с трудом. Верхней левой Йронджо показал в сторону Фаэтона. Это был знак для Друсиллет, она приблизилась, держа наготове пожелтевшую от времени сканирующую карточку.
– Новичок, пожалуйста, открой мыслительное пространство. Нам нужно знать, что у тебя есть. Больше всего не хватает медицинских программ, но сортировщики и архиваторы данных, процедуры переноски тоже пригодятся. Давай, заходи в Ментальность, я запущу проверку…
Друсиллет уже прилаживала карточку к портам под плечевой пластиной.
Фаэтон смёл руку в сторону, пока она не влезла в системы брони.
Друсиллет отшатнулась и от удивления даже приоткрыла рот. Испуганно оглянулась на Йронджо. Хоть глаза и закрывали шоры, было понятно, что отказа она не ожидала.
Фаэтон заговорил:
– Сэр или мисс, прошу меня извинить, но мы не были должным образом представлены, и к тому же я имею личные и крайне веские причины не выходить в Ментальность. Едва ли ваше краткое объяснение меня переубедит. Вы что, хотели завладеть моим имуществом даром? Хотели снять нелегальные копии моих программ? Поблизости дежурит немало констеблей, – и он указал наверх, на жужжащий рой металлических устройств.
– Никаких копов!
Йроджо занёс все руки разом в зловещем, почти угрожающем жесте.
– Новичок запутался. Считает, что ещё жив. Считает, что констебли защитят. Объясните ему действительность! Ухожу. События будут перенастроены.
С этими словами он развернулся так резко, что полы его переливчато-зелёного одеяния зашелестели, и, протиснувшись между фармакокустами, зашагал по склону.
Друсиллет разглядывала Фаэтона восхищённо, но полуиспуганно. Фаэтон стоял, сложа руки за спиной, широко расставив ноги, гордо подняв голову, его плащ, приобнимая наплечники, развевался за спиной. Ошенькьё же сидел на корточках неподалёку, что-то напевал и проковыривал на земле круги веточкой. Некоторое время стояло молчание.
Нарушила его Друсиллет.
– Ты, похоже, не знаешь местных порядков.
– Объясни, я с удовольствием послушаю.
– Йронджо не из Сырых, на самом деле. Он Сухой, ему просто плевать, на сколько лет ещё срок продлят. Его мозг частями умер от старости, но он закрепил остатки мыслевирусами – Инварианты их на пробу раздают, бесплатно. Даже нам. Так вот, он заправляет местным магазином мыслей, и он единственный, кто продаёт нам нужные вещички и находит подработки. В поисковиках тёмных сетей.
– Как же этот Йронджо находит вам работу? – спросил Фаэтон.
Друсиллет присосалась к прядке, свисавшей из волос, поёжилась и с улыбкой продолжила:
– Ты не поверишь! Все думают, что машины и умнее, и быстрее, и умелее, и состязаться с ними бесполезно. Но они не могут обрабатывать абсолютно всё, и остаются задания и для нас – да, мы медленнее, но просим меньше. Я, например. В крайний раз я редактировала воспоминания Деволкушенда для его автобиографии – приукрашивала определённые места, а те, что не вписывались – просто стирала. Работка не сахар – проживаешь его тупяцкую жизнь раз за разом, но у него вроде как поклонники, нужда в этом есть, вот он и решил сэкономить. Для такого труда нужна человеческая оценка. Оценочную программу мне Йронджо выдал, такие на халаву можно у Критиков-Полуколдунов взять.
– Я правильно расслышал – Йронджо тебя Цереброваскуляром называл? Просто ты выражаешься не как Глобальная, а последовательно, как человек.
Она внезапно приуныла.
– Цереброваскуляр наполовину. Считай, масс-сознание с расщеплением личности. Пока остальные личности не выходят на сцену, пока не сливаюсь с ними нацело – я как обычный и одинокий человек. Одинокий разум, одинокие мнения – но это я терплю ради своих ребятишек.
Фаэтон заинтересовался, но она не хотела развивать тему, поэтому он спросил о подработках:
– Как же Деволкушенд избежал суда Наставников за связь с вами?
– А, он из этих, "Никогда-Не-Первых". Они Наставников не выносят. Хтоники, самодуры всякие, психоватые – такие нас нанять не чураются. А вообще, многое проделываем втихаря, или через школы с высокой приватностью, особенно удобно сейчас, с Маскарадом. Тут некоторые даже переодеваются и сбегают глазеть на настоящих людей…
На её лице явственно читалась зависть. Фаэтон представил, как Друсиллет натянет маску и по лужам пойдёт подсматривать через окна или балконы на своих взрослых, уже забывших её детей. Образ был жалкий, немного жуткий. Правдивый ли? Кто знает.
Она продолжила:
– Наставники не полиция, всё-таки, у них нет права мозги каждому читать.
Ошенкьё резво встал и отбросил ветку, которой до этого ковырялся в грязи.
– Йронджо тут заправила, будь уверен. Мирит нас, жрачку достаёт, даёт трудиться, мыслишки всякие продаёт – чтоб легче заката дождаться. В магазе шмот добрый – сны сладкие, сны кусачие, мысли и личности свежие. Пробуешь всякое, подключаешь без разбору – и вот ты уже другая личность – которой местная безнадёга по нраву. Становишься мистером Правым. Но все тут друзья закадычные. Делим и делимся. На теле твоём знатное добро – может, и в голове прячешь не хуже? Чё бы и не помочь?
Фаэтон ответил.
– Да, я могу помочь, и немало. Йронджо не даёт накопить личный капитал, он эксплуататор и монополист. Ваше это "делим и делимся" препятствуют долговременным вложениям, которые бы вам на пользу пошли. Наставники тут гораздо слабее, чем я думал, и среди Хтоников можно найти достаточный для нас рынок. Если распорядиться этим ресурсом с умом, то с новым укладом, новым управлением и трудолюбием мы заставим этот городок процветать! Не исключено, что и бессмертие вернём – мыслительные схемы Нептунцев, например, при околонулевых температурах практически не распадаются.
Ошенкьё зубоскалил – затея ему определённо нравилась. Он досконально прощупал новую ушную раковину.
А Друсиллет спросила шёпотом:
– Какая у тебя модель мыслительного пространства? Интегратор сильный? Мощности выполнять функции лавки Йронджо хватит?
– Всегда можно собрать недостающее из подручных материалов.
Удивляясь всё больше и больше, Друсиллет сказала:
– Собрать? Что значит собрать? Собирают роботы. Люди нынешние ничего не собирают.
– Я по-своему старомоден, и собираю всякие штуки.
– Как?
– Упорством, волей, замыслом. Разумом. Костюмом, в нём много программ. Вокруг предостаточно углерода – из него можно растить схемы и небольшие экосреды.
Он улыбнулся поражённой Друсиллет.
– Я же инженер, всё-таки.
Инженер, – пробормотал Ошенкьё. – Эй, инжернер, хата моя лампы навыворот растит. Наладишь?
– Я посмотрю. Разум дома наверняка обращается к набору типовых нейроформатов. Можно перезаписать их, взяв от здорового здания образец.
Друсиллет спросила:
– Инженер, а как насчёт подработок? Если вы с Йронджо будете искать вдвоём, заданий будет вдвое больше! Сможешь?
– Не исключено. Наставники не запретили выходить в Ментальность, и пусть я сам к ней не подключусь, в неё можно выйти через буфер, или даже через планшет. Это возможно. Расскажи, что понадобится. Какой приоритет и производительность поисковика Йронджо? В какой части Ментальности разместился? Как убеждает антивирусные стены пропустить его без ручательства Цереброваскуляры?
Тут пыл Друсиллет угас, и она сказала извиняющимся тоном:
– Йронджо такое не понравится – слишком много перемен.
– Я ему объясню, что это выгодно всем, причём в долгосрочной перспективе. Люди же действуют разумно, чтобы достичь своих целей, разве не так?
Тут Фаэтон понял, что без ноэтических проверок никто здесь не мог быть уверен в чужих стремлениях. Мотивы Йронджо вполне могли быть нагромождением лжи и злобы.
Ошенкьё заверил:
– Так, так. Мы тут все шишки важные.
Уверенности Друсиллет было поменьше.
– Ну да, мы разумные. Я ничего плохого не сделала, а сослали меня сюда злонамеренно.
– Так почему Йронджо будет против?
Она грустно протянула:
– Мы тесно связаны, понимаешь? Обмениваемся, делимся. Просто других нет, никого.
Ошенкье же отступил поодаль, огляделся и небрежно заметил:
– Она говорит – не ссы в Йронджо, подлижись, понимаешь? Он заботится, – тут Ошенкьё фыркнул и обратился к Друсиллет. – А вот у меня есть кой-кто. Жасмин Кси, слыхали?
Фаэтон взглянул с любопытством.
– Жасмин Кси Меридиан?
Ошенкьё кивнул.
– Я один из её мужей. Проведывает меня – даже Наставники не в курсе. Скоро – завтра, может – она как надавит своим огромадным влиянием и вытащит меня, ко мне прилетит. Славный денёк будет, так?
От презрения, или из жалости, Друсиллет лишь молча взглянула на него.
Через друзей Дафны Фаэтон знал Жасмин Кси Меридиан из Мидийского дома Красной манориальной школы. Практически все соглашались, что это самая прекрасная и обаятельная из женщин Земли. Она накопила немало состояний как постановщик, архетип для моды, автор ювелирных, оформительных и обольщающих программ. Ей платили за использование некоторой косметики на виду, за участие в некоторых мероприятиях и за формирование определённых настроений на ноэтических каналах. То, что такая известная личность могла обратить внимание на Ошенкьё, на косноязычного отброса, тем более взять его в мужья, представить было невозможно.
– А вот средства, которые вы тратите на глубинные грёзы и псевдомнезии, стоило бы отложить и купить на них парочку поисковых движков, – сказал Фаэтон. – Несколько акров нанопроизводства тоже бы не помешали. "Никогда не будем первыми" занимаются сомарикой и сложными биообразованиями, Нептунцы же изучают экономные методы наноинженерии, и денег у них ещё меньше, чем у вас. Они, конечно, далеко, но связаться с ними можно, и вложение в их программы было бы полезно и для вас, и для них…
Друсиллет шепнула на ушко:
– Он грёз не покупает. Это рекламки косметики. Ошенкьё подсел на пробники.
В ответ Фаэтон недоумённо развёл пальцы в жесте "ошибка соединения".
Она продолжила шептать:
– Иногда к рекламам Жасмин, губной помады, например, или эротических формаций прилагаются бесплатные пробные сны. Понимаешь? Не доверяй Ошенкьё, он тебе с новым магазином помогать не будет, против Йронджо не выступит. Ошенкьё – лжец, лжец разрушительный, нигилист, а в прошлом он собирал оружие. Его поэтому изгнали.
Тут объяснение прервали. Ошенкьё взмахнул кому-то вдалеке, приставил пальцы к губам и пронзительно засвистел.
Поднялась суматоха. Вокруг баржи с её ржавыми и сияющими шатрами, между плавающими домами разносились улюлюкающие окрики, наружу начал кто-то вылезать. Ошенкьё созывал людей.
Он потёр свой плащ-плакат, произнёс приказ, и вместо красных линий на нём появился, даже раздался взрыв яростно-яркой безвкусицы. Молчавшая ранее одежда завопила обещаниями, соответствующая музыка сотрясала уши рваным ритмом, а люди сговорились и настроились на тот же канал, и вскоре темнота на их накидках сменились той же горластой рекламой. Над водой эхом отражался грохот и хохот.
Ошенкьё за руку потянул Фаэтона за собой:
– Айда на пляж! Много народу хочет Инженера! Ты нас и всё наладишь!
По пути вниз Ошенкьё приник головой и нашёптывал:
– Тебе соратник нужен, чтоб из Йронджо кабеля повыщипывать, так? Не верь Друсиллет, она дурная, напрочь дурная. Знаешь, почему ей-то Наставники сказали громкое ни-ни? Она Церебра – Васкуляра, нарожала сотню ребяток, и всех в симуляцию. Там они растут, живут, настоящего ничего не видели, не думали. Но закон – когда вырастет, разбуди, растолкай, мир покажи, объясни. Но нет закона, чтоб за ними чрево запирать – и вот назад в эти сны ныряют, но вина же её – она молодёжь трусами воспитала, она думать не научила. В башке её сотня застряла – наружу никак. Целиком законно, целиком неправильно. Говорит, мол, защищаю их так. Не позволь ей себя защищать, усёк?
Фаэтон сжал губы, ничего не не сказал в ответ. Он всегда жил среди людей, которые в случае спора могли обменяться мыслями и договориться. Подозревать он не умел. Как разумная личность может иметь дела с такими…? Фаэтон снова напомнил себе об осторожности.
Когда они дошли до узкой полосы пляжа под обрывом, там уже собралось множество местных в ярких нарядах. Некоторые устроили заплыв неподалёку, некоторые уселись в кораклах [5], а кто-то просто ходил по воде, усилив поверхностное натяжение энергетиком.
Не все были гуманоидны – тут стоит бочка с дюжиной рук и ног, там разрезает волны змеечеловек, а вон та тройка девушек оказалась сильфидами[6] – с перепонками от запястий до щиколоток. Вот над землёй посредством шумных магнитных отталкивателей повисли два населённых бака, функции рук им заменяли робо-короба с инструментами, приделанные к их изножиям. Всего собралось шестьдесят тел, а в них, в общем – от сорока до восьмидесяти личностей. У многих были грубые короны или порты прямо в голове. Фаэтон не мог сказать точно, сколько из них включались в Композиции или групповые сознания.
Все сгрудились на откосе, сборище напоминало фестиваль. Фаэтона приветствовали окриками, поздравлениями и остротами, но именем никто не поинтересовался – все звали его "Новичок".
Фаэтон был сбит с толку. Без средней виртуальности они не могли знать всё друг об друге сразу, как нормальные люди. Также они не были членами Серебристо-Серой – Фаэтон воспитывался по старинному укладу, и умел поприветствовать незнакомца, спросить имя и вспомнить его позже, когда понадобится и без помощи машин, что самое сложное. Но здесь…
Они не пожимали рук (Фаэтон практиковал этот древний английский обычай), а вместо этого протягивали ладони, как побирушки, с криком "Есть чё, а?"
Попытки разговора заглушались шумомузыкой от рекламных плакатов. Ошенкьё стоял на высоком сортировщике грунта и красовался ушами, люди глядели, завидовали и громко удивлялись. С новыми силами они обступили Фаэтона.
Для знакомств было слишком шумно, и Фаэтон начал исцелять некоторые опухоли и уродства, тратя по капле-две драгоценного наноматериала плаща. Основные недуги местных – нагноения неправильно врезанных портов, загрязнённые интерфейсы, опьянения и сверхстимуляция.
Так он вылечил шестерых. Потом починил мозгонабор, переписав на него граф с рабочего набора. Корона на владельце мозгонабора вновь зажглась – он радостно размахивал ею на виду у всех, и все ликовали. Цветовые искажения накидки Друсиллет починились очень просто – достаточно открыть справочное пространство плаща и ввести приказ на перезагрузку. Друсиллет расставила руки и кружилась на месте, любуясь тем, как полы её плаща развеваются, светятся ярким, постоянным оттенком и не размывают движения. Те, кто стоял поближе, тоже обратили внимание.
Так его полюбили. Рядом смеялись, что-то кричали, хлопали по спине. Фаэтон снял перчатки и шлем, чтобы люди набили об него не так много синяков. Девушки и двуполые залезли ему в волосы протяжёнными пальцами, четырёхрукий мужчина с одной ногой, косморевизор, судя по антеннам, всунул пакет с напитком, остальные предлагали карточки с мыслями, диски, сладости, благовония и шприцы с непонятным содержимым.
Фаэтон был настороже – здесь его перед опасным поступком Софотеки не предупредят. На карточках наверняка записаны опьянения, редакции памяти, порнография или просто сырые блаженства. Он из вежливости взял несколько, спросил о содержимом, но в шуме ответов не разобрал.
Волосатый тип с алмазными зубами и кристаллиновыми глазами накинул на запястье Фаэтона браслет. Браслет дёрнулся, попытался защёлкнуться, Фаэтон вздрогнул, сорвал его и отшвырнул подальше, лохматый поспешно поднял браслет себе. Что-то в его осанке казалось знакомым. Агент Скарамуша? Встречал ли Фаэтон его раньше?
Он потёр запястье и обнаружил проступившую каплю крови. Всего лишь генная кража, или же ему что-то впрыснули?
Фаэтон открыл поверх толчеи личное мыслительное пространство – иконки повисли среди людей. Жестом он приказал выпустить из специальных клеток в лимфоузлах анимолекулы-детекторы и антитоксины, но тут какая-то девушка дёрнула за руку, жест смазался, и Фаэтон случайно утопил свою кровь в болеутоляющих.
