Текст книги "Титан. Фея. Демон"

Автор книги: Джон Герберт (Херберт) Варли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 88 страниц) [доступный отрывок для чтения: 32 страниц]

ГЛАВА VIII

Для уединенных размышлений Сирокко выбрала передний конец гондолы (хотя от слова «желудок» было никак не отвязаться). Габи все еще цепенела от ужаса, а с Кельвином – после того, как он выложил все, что знал о Свистолете, – разговора не получалось. Он упорно не желал говорить о том, что Сирокко особенно хотелось узнать.

Поручня тут явно не хватало. Стенка гондолы была прозрачна до самого пола, который также был бы прозрачен, не покрывай его плотный ковер полупереваренных веток и листвы. Но зрелище и так завораживало.

Свистолет пролетал над густыми джунглями, очень похожими на те, что Сирокко и Габи уже проходили. Тут и там виднелись кляксы озер. И буквально всю местность оплетала река Клио – широкая, желтая, неторопливая, – похожая на блестящую веревку, невзначай брошенную на землю.

Чистота и прозрачность воздуха потрясала. Над Реей клубились облака, у северного берега моря сгущавшиеся в грозовые тучи, но Сирокко видно было поверх них. Видно было до самых пределов Фемиды – в обе стороны.

У ближайшего к Свистолету подвесного троса на разных высотах парил косяк крупных пузырей. Сирокко не могла понять, что они там делают, но решила, что едят. Трос был столь массивен, что на нем запросто росли деревья.

Внизу прямо перед собой Сирокко видела громадную тень, что отбрасывал Свистолет. Чем ниже они опускались, тем больше становилась тень. Четыре часа спустя она уже казалась необъятной, хотя пузырь по-прежнему парил над верхушками деревьев. Сирокко недоумевала, как же Свистолет собирается их высадить, если во всей округе – ни единой мало-мальски подходящей для него поляны.

Потом Сирокко вдруг потрясенно поняла, что у поворота реки, на западном берегу, ей машут руками две крошечные фигурки. Сильно сомневаясь, что им ее видно, она помахала в ответ.

– Так как же мы спустимся? – полюбопытствовала она у Кельвина.

Тот помрачнел.

– Я не был уверен, что это вам придется по вкусу. Потому и не торопился рассказывать. Но беспокоиться совершенно не о чем. Мы парашютируемся.

Сирокко поначалу никак не отреагировала, и Кельвину заметно полегчало.

– Дело верное, – добавил он. – Раз плюнуть. Безопасность гарантируется.

– Угу. Знаешь, Кельвин, я вообще-то обожаю прыгать с парашютом. По-моему, классная забава. Только я привыкла сама проверять и паковать свой парашют. Еще мне, как правило, желательно знать, кто его сделал и достаточно ли он хорош. – Она огляделась. – Поправь меня, если я ошибаюсь, но, по-моему, здесь на борту нет ни парашютов, ни мастерской по их пошиву.

– У Свистолета есть парашюты, – сказал Кельвин. – И безотказные.

Сирокко опять промолчала.

– Я прыгну первым, – убедительно продолжил доктор. – Сама все и увидишь.

– Угу. А что, Кельвин, никакого другого способа нет?

– Почему нет? Свистолет может доставить вас на равнины – это километрах в ста к востоку. Но обратно придется добираться через болота.

Сирокко взглянула на землю, на самом деле ее не видя. Потом медленно, глубоко вдохнула и так же медленно выдохнула.

– Ладно. Показывай свои парашюты. – Подойдя к Габи, она обняла ее за плечи, нежно оттянула от стенки и отвела в хвост гондолы. Габи была послушна как малый ребенок. Плечи ее подергивались, а все тело била мелкая дрожь.

– Собственно, показать я их не могу, – сказал Кельвин. – Пока не прыгну. Они получаются, только когда выбрасываешься. Вот смотрите.

Протянув руку, он ухватил добрую пригоршню болтающихся белых усиков. Усики натянулись. Кельвин принялся разделять их, пока не получилась редкая сетка. Ткань усиков была вроде патоки, но держала форму, пока ее не тянули.

Кельвин просунул одну ногу в отверстие сетки, затем другую. Когда он натянул сетку на бедра, получилось что-то вроде плотной корзины. Затем он просунул обе руки в другие отверстия и стал тянуть, пока все его тело не оказалось завернуто в кокон.

– Прыгать тебе уже приходилось – значит, техника знакома. А плаваешь ты хорошо?

– Лучше всех. Особенно когда тону. Габи? А ты хорошо плаваешь?

Та не сразу сообразила, о чем ее спрашивают, затем в измученных глазах блеснуло понимание.

– Я? Плаваю? Конечно. Как рыба.

– Вот и хорошо, – обрадовался Кельвин. – Следите внимательно и потом делайте как я. – Стоило ему свистнуть, как в полу прямо у его ног растянулась дыра. Кельвин сделал всем ручкой, ступил на край дыры – и камнем туда ухнул. Правда, при четверти жэ все выглядело не так стремительно, но, подведи прыгуна неопробованный парашют, прикинула Сирокко, отбивная из него вышла бы не хуже, чем на Земле.

За Кельвином, будто паучьи нити, потянулись стропы. Затем мимо мелькнул какой-то плотный бледно-голубой комок. Зрительницы едва успели перевести взгляды вниз, как вдруг что-то затрещало, захлопало – это парашют раскрылся и хватанул воздух. Радостно махая им рукой, Кельвин плыл вниз.

По сигналу Сирокко Габи натянула снаряжение. Ей так хотелось поскорее смыться из пузыря, что она прыгнула раньше, чем Сирокко успела все как следует проверить.

"Что ж, два из трех есть", – подумала Сирокко и сунула ногу в третий комплект сеток. Теплые, эластичные, волокна удобно облегали тело.

Прыжок вышел самый обычный – если на Фемиде вообще что-то бывало обычным. На фоне желтого неба раскрылся голубой кружок парашюта. Он казался меньше, чем следовало, но этого, очевидно, вполне хватало при низкой гравитации и высоком давлении. Подтягивая нужные стропы, Сирокко держала путь к берегу реки.

Приземлилась она на ноги и быстро высвободилась из снаряжения. Сирокко стояла по колено в воде и разглядывала идущего к ней Билла. Трудно было не расхохотаться. Билл удивительно напоминал синеватого ощипанного цыпленка с короткой щетиной едва ли не по всему телу.

Чтобы не разразиться диким смехом, Сирокко приложила обе руки ко лбу и усиленно растирала пушистые виски. Но чем ближе Билл подходил, тем шире она ухмылялась.

– Ну как, ты меня такой помнишь? – спросила она.

– Нет. Сейчас ты лучше. – Последние несколько шагов Билл буквально пролетел. Потом обнял ее, и они поцеловались. Сирокко не плакала, даже и не хотела, хотя счастье и переполняло ее сверх всякой меры.

* * *

С помощью одних лишь колец от скафандров Билл и Август за считанные дни сотворили настоящие чудеса. Две хижины они уже отстроили; у третьей, правда, были всего две стены и полкрыши. Материалом служили плетенки из веток, обмазанные глиной. Наклонные крыши были крыты тростником.

– Сделали что могли, – сказал Билл, показывая Сирокко хижины. – Я подумал было о саманных постройках, но выяснилось, что солнце не успевает высушить глину. А эти защищают от ветра и, в общем-то, от дождя.

Внутри хижины были два на два метра и устланы толстым слоем сухой соломы. Сирокко, правда, не могла там выпрямиться, но протестовать и не думала. Сон под крышей – одно это уже дорого стоило!

– Третью хижину мы к вашему прибытию закончить не успели, – продолжал Билл. – Но если вы трое поможете, то хватит и одного дня. Габи, вот эта – для вас с Кельвином. Мы с Сирокко займем вон ту. Раньше там спала Август, но теперь она говорит, что хочет новую. – Кельвин и Габи дружно молчали, но Габи подбиралась поближе к Сирокко.

Август выглядела просто ужасно. С тех пор как Сирокко последний раз ее видела, она постарела минимум лет на пять и превратилась в настоящий скелет с запавшими глазами и трясущимися руками. В ней явно чего-то не хватало – как будто добрую ее половину взяли да и отхватили.

– Поохотиться нам сегодня не удалось, – говорил тем временем Билл. – Слишком увлеклись постройкой нового дома. Август, ты не знаешь, там вчерашних остатков не хватит?

– По-моему, хватит, – ответила она.

– Может, похлопочешь?

Август побрела прочь. Поймав взгляд Сирокко, Билл нахмурился и сокрушенно покачал головой.

– Про Апрель совсем ничего? – тихо спросил он.

– Совсем. И про Джина тоже.

– Даже не знаю, что с ней теперь будет.

* * *

После трапезы все под руководством Билла взялись заканчивать третью хижину. Уже имея опыт строительства двух предыдущих, Билл довел процесс едва ли не до совершенства. Работа была не тяжелая, но страшно нудная; они запросто ворочали здоровенные бревна, но тратили кучу времени на то, чтобы перепилить даже самые мелкие. Соответственно и результаты труда получались довольно неказистые.

Когда закончили, Кельвин занял предназначенную ему хижину, а Август перешла в новую. Габи выглядела совсем растерянной. В конце концов ей удалось выдавить, что она пока погуляет по округе и вернется только через несколько часов. С несчастным видом она побрела прочь.

Билл и Сирокко глядели друг на друга. Наконец Билл пожал плечами и кивнул в сторону оставшейся хижины.

Внутри, испытывая некоторую неловкость, Сирокко села. Ей хотелось задать столько вопросов, но она не знала, с чего начать.

– Как у тебя прошло? – наконец спросила она.

– Если ты о времени между столкновением и пробуждением здесь, то я тебя разочарую. Совсем ничего не помню.

Протянув руку, она осторожно погладила его лоб.

– И никаких головных болей? А головокружения? Надо бы Кельвину тебя осмотреть.

Билл нахмурился.

– Меня ранило?

– Да. И скверно. Все лицо у тебя было в крови, и ты потерял сознание. Только это я за считанные секунды и успела заметить. Но мне показалось, что у тебя пробита голова.

Билл коснулся своего лба, пробежал пальцами по вискам и затылку.

– Ничего такого не прощупывается. И синяков никаких не было. Знаешь, Сирокко, я…

Она положила руку ему на колено.

– Зови меня Рокки, Билл. Наверное, только из твоих уст меня эта кличка и не доставала.

Он помрачнел и отвернулся.

– Хорошо, Рокки. Я вот о чем хотел с тобой поговорить. Дело даже не в том… темном периоде, как его называет Август. Ведь я не только его не помню. У меня и о многом другом представление крайне туманное.

– Например?

– Например – где я родился, сколько мне лет, где я вырос и в какую школу ходил. Я представляю себе лицо моей матери, но не помню, как ее зовут, и не знаю, жива она или умерла. – Он потер лоб.

– Она жива и здорова. А живет в Денвере – где ты, между прочим, и вырос, – негромко сказала Сирокко. – Так, по крайней мере, было, когда она приглашала нас на твое сорокалетие. Зовут ее Бетти. Мы все ее очень любили.

Биллу вроде бы полегчало, но затем он снова повесил голову.

– Полагаю, это должно что-то значить, – сказал он. – Ее я все-таки запомнил, потому что она для меня важна. И тебя я тоже запомнил…

Сирокко заглянула ему в глаза.

– Но забыл, как меня зовут. Кажется, ты именно в этом никак не можешь мне признаться?

– Ага. – Билл совсем стушевался. – Вот чертовщина, правда? Август сказала мне твое имя, но не сообщила, что я звал тебя Рокки. Кстати, очень милое прозвище. Мне нравится.

Сирокко рассмеялась.

– Всю свою взрослую жизнь я пыталась от него избавиться, но вся таю, когда мне его нашептывают в самое ухо. – Она взяла его за руку. – Что ты еще про меня помнишь? Помнишь, что я была капитаном?

– Да, конечно. Даже помню, что ты была первой женщиной, под чьим началом я служил.

– В невесомости, Билл, неважно, кто у кого под началом.

– Но я вовсе не это… – Поняв, что Сирокко шутит, Билл улыбнулся. – Насчет этого я тоже, между прочим, сомневался. Мы вообще-то… в смысле, мы?..

– Трахались, что ли? – Она покачала головой – но не отрицая сказанное, а просто от удивления. – Как кошки. При каждом удобном случае. С тех самых пор, как я прекратила доставать Джина с Кельвином и заметила, что лучший мужчина на борту – мой старший механик. И знаешь, Билл, ты не обижайся, но мне даже нравится, что ты так себя держишь.

– Как "так"?

– Ну, что ты никак не мог заставить себя спросить, были мы… "в интимной близости" или нет. – Паузу перед "интимной близостью" она выдержала самую что ни на есть театральную и стыдливо опустила глаза. Билл рассмеялся. – Ты был точно таким же, когда мы только познакомились. Застенчивым. Похоже, теперь все как бы начнется снова, с самого начала. А в самом начале всегда все как-то по-особенному, правда? – Подмигнув ему, Сирокко подождала приличествующее время. Когда же Билл никак не отреагировал, она сама подошла к нему и прижалась потеснее. Ничего удивительного для нее тут не было; в тот первый раз ей тоже пришлось самой открыть свои чувства.

Когда поцелуй прервался, Билл оглядел ее и улыбнулся.

– Я хотел сказать, что люблю тебя. А ты меня всю дорогу перебиваешь.

– Этого ты раньше никогда не говорил. Быть может, тебе не стоит связывать себя обещаниями, пока память окончательно не вернется?

– Думаю, раньше я просто не понимал, что люблю тебя. Кроме того… все, с чем я остался, было твое лицо и это чувство. Я в него верю. И знаю, что говорю.

– Гм. Очень мило. А ты, случайно, не помнишь, что за этим обычно следует?

– Уверен, немного практики – и все вернется.

– Тогда тебе, кажется, снова пора послужить под моим началом.

Все вышло еще восхитительнее, чем в первый раз, – без той неловкости, что обычно этому сопутствует. Сирокко обо всем на свете забыла. Освещения хватало как раз на то, чтобы видеть лица друг друга, а гравитации – как раз на то, чтобы превратить соломенную подстилку в мягчайшие шелковые перины.

Безвременье этого долгого дня имело отдаленное отношение к неизменному свету Фемиды. Сирокко уже не требовалось никакое другое место; ей не хотелось никуда идти. Нет, никогда и ни за какие коврижки.

* * *

– Самое время закурить, – сказал Билл. – Вот бы сигаретку.

– Ага, и чтобы непременно стряхивать на меня пепел, – поддразнила Сирокко. – Пакостная привычка. А мне бы малость кокаина. Только он сгинул вместе с кораблем.

– Ничего, можешь завязать.

Билл до сих пор был в ней. Сирокко вспомнила, как ей это нравилось на «Укротителе». Лежать и ждать – а ну как сейчас опять все по-новой. У Билла обычно так и получалось.

Но на сей раз ощущения были не те.

– Знаешь, Билл, мне уже не очень приятно.

Он приподнялся на руках.

– Что, принцессу донимает горошина? Если хочешь, могу лечь снизу.

– Да нет, милый, горошина тут ни при чем. Все куда проще. Боюсь, ты сейчас с любым наждаком посостязаешься.

– А ты, думаешь, нет? Просто мне хватает такта, чтобы об этом промолчать. – Он перекатился набок и просунул руку ей под плечи. – Странно, что я несколько минут назад этого и не заметил.

Сирокко рассмеялась.

– Даже отрасти ты шипы, несколько минут назад я бы и этого не заметила. Но, если честно, хочется поскорей отрастить волосы. Ужасно по-дурацки себя чувствую. Да и чертовски неудобно.

– Думаешь, тебе хуже всех? Я-то ими с головы до ног обрастаю. Ощущение такое, будто блохи по всему телу кадриль пляшут. Извини, я малость почешусь. – Этим он и занялся, а Сирокко помогла ему со спины. – А-а-а! У-у-у! Я тут случайно не говорил, что люблю тебя? Идиот, я и понятия не имел, что такое любовь! Вот теперь я знаю.

В этот самый момент в дверь вошла Габи.

– Извини, Рокки, но я тут подумала насчет парашютов. Может, они на что сгодятся? А то один уже уплыл по реке.

Сирокко быстро села.

– И что с ними делать?

– Ну не знаю. Мало ли.

– Знаешь что, Габи… хотя, конечно. Ты права.

– Я просто подумала, что это хорошая мысль. – Глядя на пол, Габи поковыряла его ногой и только затем посмотрела на Билла. – Ну… ладно. Я подумала, может… удастся кое-что для тебя смастерить. – И она выскочила из хижины.

Билл сел и уперся локтями в колени.

– Я не слишком мудрено все это истолковал?

Сирокко вздохнула.

– Боюсь, что нет. С Габи будут проблемы. Понимаешь, она тоже вбила себе в голову, что меня любит.

ГЛАВА IX

В каком это смысле «до свиданья»? Куда ты собрался?

– Я уже все обдумал, – тихо ответил Кельвин. Потом снял свои часы и отдал их Сирокко. – Вот, возьми. Вам они будут нужнее.

Сирокко уже готова была взорваться от негодования.

– И это все объяснения? "Я уже все обдумал"! Черт возьми, Кельвин, нам надо держаться вместе! Мы по-прежнему одна экспедиция, а я пока еще твой капитан. Мы должны вместе работать на общее спасение.

Кельвин слегка улыбнулся.

– И что нам нужно для этого делать?

Сирокко подумала, что лучше бы он этого вопроса не задавал.

– У меня еще не было времени разработать подходящий план, – туманно объяснила она. – Но что-то мы наверняка сможем сделать.

– Когда что-нибудь надумаешь, дай мне знать.

– Я приказываю тебе остаться вместе со всеми.

– Но как ты думаешь меня удержать, если я все-таки решу уйти? Свяжешь? А сколько сил будет тратиться на то, чтобы меня сторожить? Если держать меня здесь, я окажусь в пассиве. А если уйду – наверняка в активе.

– Как это – "в активе"?

– Так это. У пузырей налажена связь по всей Фемиде. Они всегда полны новостей; здесь все к ним прислушиваются. Если я тебе зачем-то понадоблюсь, я смогу вернуться. Тебе нужно всего-навсего выучить несколько несложных вызовов. Свистеть умеешь?

– Прекрати, – раздраженно махнула рукой Сирокко. Потом, усиленно потирая ладонью лоб, заставила себя успокоиться. Если она хочет его удержать, надо убеждать, а не рявкать приказы.

– Я все-таки не понимаю, почему ты хочешь уйти. Тебе так с нами плохо?

– Ну… не так уж. Но мне было лучше одному. Здесь слишком напряженная атмосфера. И недоброжелательства хватает.

– Всем нам пришлось многое пережить. Все постепенно наладится.

Кельвин пожал плечами.

– Вот когда наладится, тогда и зовите. Тогда я снова попробую. Но вообще-то компания себе подобных меня уже не очень интересует. Пузыри свободнее и намного мудрее. Я за всю жизнь не был так счастлив, как за один этот полет.

Такого воодушевления Сирокко не видела у Кельвина с той первой встречи на утесе.

– Пузыри очень старые, капитан. И по отдельности, и вместе, как раса. Свистолету, наверное, 3000 лет.

– Откуда ты знаешь? А он откуда знает?

– Есть холодные поры и теплые поры. Я полагаю, это оттого, что Фемида всегда остается в одной и той же позиции. Сейчас ось направлена почти точно на Солнце, но каждые пятнадцать лет кольцо перекрывает солнечный свет – пока Сатурн не переместится и не обратит к Солнцу другой полюс. Так что годы здесь есть – но каждый равен нашим пятнадцати. Свистолет прожил уже 200 таких лет.

– Вот-вот, – подхватила Сирокко. – Именно для этого, Кельвин, ты нам и нужен. Ты каким-то образом научился разговаривать с этими существами. И учишься у них. Многие из этих сведений могут оказаться крайне важными. К примеру, про этих шестиногих. Как ты их там, кстати, зовешь?..

– Титаниды. Но я про них больше ничего не знаю.

– Ну так можешь со временем узнать.

– Со временем всем нам, капитан, предстоит многое узнать. Но вы попали в самую гостеприимную часть Фемиды. Оставайтесь здесь, и все будет в порядке. Не суйтесь в Океан или даже в Рею. Эти места опасны.

– Вот видишь? Как бы мы без тебя это узнали? Ты нам нужен.

– Ты не понимаешь. Как же мне узнать про это место, если я его не увижу? Большая часть свистолетовского лексикона мне недоступна.

Сирокко остро чувствовала горечь поражения. Будь оно все проклято! Джон Вейн давно протащил бы ублюдка под килем! Чарлз Лафтон заковал бы его в кандалы!

Она знала, что ей сильно полегчает, если она скрутит упрямого сукиного сына в бараний рог. Но все было бы сразу испорчено. К тому же такими методами Сирокко никогда не пользовалась. Уважение команды она завоевывала и поддерживала, проявляя инициативу и предельно разумный подход к любой ситуации. Она умела не отворачиваться от фактов и теперь ясно понимала, что Кельвин все равно уйдет. Но это казалось неправильным.

"А почему?" – вдруг задумалась она. Не потому ли, что это уменьшает ее авторитет?

Отчасти – пожалуй. А отчасти дело было в ее ответственности за его благополучие. Так все опять возвращалось к той проблеме, с которой Сирокко столкнулась в самом начале своего командирства: к нехватке образцов для подражания среди капитанов женского пола. В таком случае она намеревалась рассматривать все варианты и использовать только те меры, которые казались правильными лично ей. То, что годилось для адмирала Нельсона в Британском флоте, вовсе не обязательно должно было годиться для капитана Сирокко Джонс.

Да, конечно, необходима дисциплина. Да, важен авторитет. Тысячелетиями флотские капитаны вели себя как диктаторы, постоянно пользуясь принуждением, – и Сирокко не собиралась отбрасывать накопленный опыт. Там, где авторитет капитана оказывался под вопросом, неизбежно случалась беда.

Но в космосе, вопреки писаниям целых поколений научных фантастов, дело обстояло совсем по-другому. Ибо люди, которые этот космос осваивали, были высокообразованными гениями-индивидуалистами – лучшие из всех, кого только могла предложить Земля. В обращении с ними требовалась предельная гибкость – и правовой кодекс НАСА для дальних космических экспедиций всячески это подчеркивал.

Оставался и еще один фактор, о котором Сирокко никак не следовало забывать. У нее уже не было корабля. Ее постигла самая страшная участь, какая только может подстерегать капитана. Она потеряла свою власть. Память об этом могла изводить ее всю оставшуюся жизнь.

– Ладно, – тихо сказала Сирокко. – Ты прав. Тратить время и силы на то, чтобы тебя сторожить, я не могу. А убивать тебя неохота – разве что в переносном смысле. – Тут она вдруг поняла, что скрипит зубами, и волевым усилием расслабила челюсти. – Теперь я скажу тебе, что будет, когда мы вернемся на Землю. Я отдам тебя под суд за неподчинение приказу командира. Если ты уйдешь, ты сделаешь это вопреки моей воле и вопреки интересам экспедиции.

– Согласен, – без особых эмоций отозвался Кельвин. – Но ты скоро сама поймешь, что насчет интересов экспедиции ты неправа. Экспедиции я принесу куда больше пользы, если уйду, чем если останусь. А на Землю мы не вернемся.

– Это мы еще поглядим. Теперь, может, поучишь кого-нибудь свистать твоих чертовых пузырей? Мне лучше от тебя подальше держаться. А то мало ли что.

Но в итоге учиться свистовому коду пришлось именно Сирокко как самой способной к языку пузырей. Слух у нее оказался едва ли не абсолютным.

Выучить пришлось всего три фразы, самая длинная из которых содержала семь нот и трель на конце. Первая фраза переводилась как "доброго подъема" и была всего-навсего учтивым приветствием. Вторая значила "Мне нужен Кельвин", а третья – "на помощь!"

– Помни только, что нельзя звать пузырь, когда у тебя горит костер.

– Ха! Ну ты и оптимист!

– Думаю, вам скоро удастся развести костер. И я тут еще вот о чем подумал… может, мне забрать у вас Август? Со мной ей, наверное, будет полегче. Ведь мы сможем облететь многие земли в поисках Апрель.

– О своих людях мы позаботимся сами, – холодно ответила Сирокко.

– Как скажешь.

– К тому же ей, наверное, и невдомек, что ты улетаешь. А теперь уйди с глаз моих, черт бы тебя побрал.

* * *

Оказалось, что Август далеко не столь безучастна, как полагала Сирокко. Услышав, что Кельвин отбывает, она настояла на том, чтобы ей к нему присоединиться. После краткой баталии Сирокко выбросила белый флаг, но дурных предчувствий у нее от этого только прибавилось.

Опустившись ниже, Свистолет принялся крутить каким-то канатом. Все наблюдали, как канат пляшет в воздухе.

– Зачем он это делает? – поинтересовался Билл. – Чего ему надо?

– Он мне радуется, – просто ответил Кельвин. – А потом он привык возить пассажиров. Разумные особи платят за проезд, перемещая пищу из первого желудка во второй. У Свистолета для этого просто нет мышц. Ему приходится экономить в весе.

– А что, здесь все так тихо-мирно? – спросила Габи. – Мы еще не видели никого, даже отдаленно похожего на хищника.

– Хищники есть, но их немного. Здесь главный жизненный принцип – это симбиоз. А еще – религия. Свистолет говорит, что все высшие формы жизни поклоняются одному верховному божеству, которое, как принято верить, пребывает в ступице. Я представил себе богиню, что правит здесь всем кругом земным. И назвал ее Геей, в честь матери греческих богов.

Сирокко, сама того не желая, заинтересовалась.

– И кто, по-твоему, эта Гея? А, Кельвин? Просто персонаж примитивной легенды? Или, быть может, пункт управления всей этой махиной?

– Не знаю. Фемида намного старше Свистолета, и очень многое даже ему неведомо.

– Но кто здесь верховодит? Ты сказал, что на Фемиде живет множество рас. Так которая же? Или они сотрудничают?

– И этого я не знаю. Читала ты когда-нибудь рассказы про корабли генерационного типа, где что-то выходило из строя и все постепенно возвращались к первобытному состоянию? Думаю, нечто подобное может происходить и на Фемиде. Что-то здесь несомненно работает. Быть может, машины. Или в ступице по-прежнему остается какая-то раса. Отсюда, надо полагать, и проистекает местная религия. Но Свистолет уверен, что руку на штурвале кто-то все-таки держит.

Сирокко помрачнела. Ну как его со всей этой информацией отпустить? Пусть сведения обрывочные и пусть даже неясно, что здесь правда, а что – нет, но это все, что у них есть.

Однако менять решение было уже поздно. Кельвин уже сунул ногу в стремя на конце длинной веревки. Август присоседилась – и пузырь подтянул их к себе.

– Капитан! – крикнул Кельвин, прежде чем исчезнуть. – Габи не следовало называть это место Фемидой. Зовите его Геей.

Погруженная в черную хандру, Сирокко мысленно пережевывала случившееся. Сидела у реки и без конца думала о том, что ей следовало сделать. Но единственно верного решения так и не находила.

– А как насчет клятвы Гиппократа? – вдруг спросила она у Билла. – Ведь его, черт побери, послали сюда с одним-единственным заданием – заботиться о нас, когда нам это потребуется.

– Пойми, Рокки, мы все теперь изменились.

"Все, кроме меня", – подумала Сирокко, но вслух сказать не решилась. И все же, насколько она могла судить, пережитое ею далеко идущих последствий не имело. В каком-то смысле странно было именно это – а не то, что произошло с остальными. Вообще-то все они должны были впасть в кататонию. Вместо этого один получил амнезию, другая невроз навязчивости, третью стала мучить травма подросткового возраста, а четвертый ни с того ни с сего возлюбил живые дирижабли. И только разум Сирокко остался в целости и сохранности.

"Хоть себя не дурачь, – пробормотала она. – Наверняка ты им кажешься такой же тронутой, как и они тебе". Но и это замечание Сирокко затем отвергла. Билл, Габи и Кельвин сознавали, что пережитое их изменило, хотя Габи и не желала признавать свою любовь к Сирокко побочным эффектом. Август же была настолько потрясена утратой сестры, что вообще ни о чем другом не думала.

Тут Сирокко опять вспомнила про Апрель и Джина. Интересно, живы ли они, а если живы, то как у них там дела? Пребывают ли они в одиночестве или им удалось соединиться?

Пытаясь связаться с пропавшими товарищами, Сирокко, Билл и Габи наладили регулярные сеансы приема и передачи – но тщетно. Не слышно было больше мужских рыданий, а Апрель вообще исчезла бесследно.

Время шло дальше – но теперь за ним уже следили. Часы Кельвина позволяли Сирокко давать сигнал к отбою, хотя приспособиться к непрерывному свету было нелегко. Сирокко не ожидала этого от группы людей, несколько месяцев проживших в искусственной среде «Укротителя», где день устанавливали по корабельному компьютеру и могли произвольно его менять.

Жизнь была легче легкого. Все до единого фрукты оказались съедобными и, судя по всему, питательными. Любой недостаток витаминов давно бы уже проявился. Некоторые фрукты содержали соль, а другие, судя по характерному привкусу, витамин С. Навалом было и удобной для убоя дичи.

Они привыкли к строгим временным предписаниям жизни астронавта, где повседневные обязанности прописываются наземным контролем, а главная забава состоит в том, чтобы поскулить, как же это невыносимо, – все что надо при этом проделывая. Все готовились к борьбе за жизнь во враждебном окружении, но враждебности в Гиперионе оказалось еще меньше, чем в зоопарке Сан-Диего. Они ожидали что-то из "Робинзона Крузо" – или хотя бы из "Швейцарского семейства Робинзонов", – но Гиперион завалил их взбитыми сливками с клубничным мороженым. Именно поэтому ни Биллу, ни Габи, ни даже Сирокко долгое время никак не удавалось ощутить себя в Гиперионе не желанным гостем, а членом экспедиции.

* * *

Через двое суток после отлета Кельвина и Август Габи презентовала Сирокко одежду, скроенную ею из бросовых парашютов. Сирокко глубоко тронуло выражение лица Габи во время торжественной примерки.

Наряд представлял собой некую помесь тоги с шароварами. Материя была тонкой, но удивительно прочной. Габи затратила массу энергии на то, чтобы раскроить ее на куски нужного размера и сшить иглами из шипов.

– Если сумеешь сработать что-нибудь вроде мокасинов, – шутки ради пообещала ей Сирокко, – то по возвращении домой получишь повышение сразу на три ранга.

– Уже пробую. – После этого Габи еще сутки буквально сияла и резвилась как щенок, при каждом удобном случае касаясь Сирокко и ее чудесного наряда. Трогательно было видеть, как она счастлива услужить.

* * *

Сирокко сидела на берегу реки, ненадолго оставшись одна и радуясь этому. Все-таки тяжко быть камнем преткновения между двумя влюбленными в тебя людьми. Ей, по крайней мере, не нравилось. Биллу поведение Габи уже порядком поднадоело. Ему стало казаться, что пришла пора уже что-то предпринять.

Удобно развалившись на травке с длинным и гибким шестом в руке, Сирокко следила за маленьким деревянным поплавочком на конце лески. Мозг ее лениво обсасывал проблему оказания помощи спасательной партии, которая несомненно сюда отправится. Что бы такое придумать для облегчения поиска?

Самим им, естественно, с Геи не выбраться. Лучшее, что можно сделать, – это попытаться установить контакт со спасательной партией. Сирокко не сомневалась, что таковая прибудет, и имела мало иллюзий на предмет того, что будет ее главной задачей. Сообщения, которые ей удалось послать во время захвата «Укротителя», описывали враждебный акт, а последствия в данном случае обещали быть самыми серьезными. Команду «Укротителя» конечно же запишут в покойники, но Фемида-Гея забыта не будет. Корабль скоро прибудет – и на сей раз готовый к войне.

– Так, – вслух заключила Сирокко. – На Гее где-то обязательно должны быть средства связи.

Скорее всего, в ступице. Даже если там же находятся двигатели, из ее центрального положения логически вытекает расположение там командного пункта. Там могут хозяйничать люди, а могут и машины. Поход туда легким не казался, да и место назначения безопасным не выглядело. Наверняка оно тщательно охраняется от вторжения и диверсии.

Но если там есть рация, Сирокко просто обязана сделать все, чтобы туда добраться.

Широко зевнув, она почесала бок и лениво двинула ногой вверх и вниз. Поплавок мигом запрыгал. Эх, вздремнуть бы теперь.