Текст книги "Титан. Фея. Демон"

Автор книги: Джон Герберт (Херберт) Варли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 88 страниц) [доступный отрывок для чтения: 32 страниц]

ГЛАВА XX

Возникая из песчаной груды у дальней границы стеклянного замка, лестница шла прямо как стрела, пока не терялась из виду. Каждая ступенька, в полтора метра шириной и сорок сантиметров высотой, казалась вырубленной в тросе.

Пройдя по ней какой-то отрезок пути, Сирокко и Габи начали подумывать, что ощутимой пользы им эта лестница, может статься, и не принесет. Ибо она забирала к югу, в сторону обрыва, и очень скоро обещала стать непроходимой.

Однако ступеньки оставались идеально ровными. И вскоре подруги уже шли по аккуратному выступу, наподобие террасы, по одну сторону которого возвышалась могучая стена, а по другую обрывалась бездонная пропасть. Поручней там, естественно, не было. Женщины жались поближе к стене, дрожа от каждого порыва ветра.

Затем выступ начал превращаться в туннель.

Происходило это постепенно. Справа по-прежнему оставалось открытое пространство, но стена начинала загибаться у них над головами. Тропа уходила под трос.

Сирокко попыталась представить себе общую картину: лестница все время поднимается, но идет по спирали вокруг наружной поверхности троса.

Еще две тысячи шагов – и они оказались в кромешном мраке.

– Лестница, – пробормотала Габи. – Надо же, возводят такую бандуру и встраивают в нее лестницу. – Тут они остановились, чтобы достать лампы. Габи наполнила свою маслом и привела в порядок фитиль. Они решили жечь их по одной – и надеяться, что масла хватит до конца туннеля.

– Может, они были помешаны на занятиях физкультурой, – предположила Сирокко, чиркая спичку и поднося ее к фитилю. – Хотя, скорее всего, это была аварийная мера – на случай отключения энергии.

– Так или иначе, славно, что эта лестница тут есть, – признала Габи.

– Может статься, она была и ниже – только скрыта под слоем почвы. И стало быть, сюда давным-давно никто не ходил. А здешние деревья, должно быть, результат новейших мутаций.

– Тебе виднее. – Подняв лампу повыше, Габи взглянула вперед, затем назад – до самого острия светового клинышка. Глаза ее сузились.

– Слушай-ка, а ведь мы на повороте. Тропа закручивается вокруг наружной поверхности троса, а затем берет влево и идет насквозь.

Хорошенько оглядевшись, Сирокко признала правоту Габи.

– Похоже на то, что мы срежем путь прямо через центр.

– Да? А ты помнишь Место Ветров? Ведь тот воздух как раз где-то здесь и проходит.

– Если бы туннель туда вел, мы бы уже давно это поняли. Нас бы к чертовой матери сдуло.

Габи оглядела идущую вверх лестницу, залитую неверным светом лампы. Потом принюхалась.

– Здесь чертовски тепло. А что, если станет еще теплее?

– Надо идти дальше. Иначе как мы сможем узнать?

– Ой! – Габи покачнулась, и лампа чуть не выскользнула из ее пальцев. Сирокко положила ей руку на плечо.

– С тобой все в порядке?

– Ага… н-нет, черт возьми, ни хрена. – Габи прислонилась к теплой стене коридора. – Голова кружится, и коленки подгибаются. – Она вытянула свободную руку перед собой. Пальцы слегка дрожали.

– Наверное, дня отдыха было недостаточно. – Сирокко посмотрела на часы, затем окинула взглядом коридор и помрачнела. – Вообще-то я рассчитывала пройти на ту сторону и опять вернуться на верхнюю часть троса – а уж там отдохнуть.

– Ничего, я выдержу.

– Нет, – решила Сирокко. – Я и сама-то не выдержу. Вопрос только в том, остаться нам в этом жарком коридоре или спуститься обратно.

Габи кисло оглядела уходящие вниз ступеньки.

– Я бы предпочла малость попотеть.

* * *

Несмотря на нестерпимую жару, без костра было не обойтись. Они даже не стали это обсуждать – Сирокко просто набрала из рюкзака Джина мха и хвороста и принялась сооружать горку. Вскоре уже потрескивал жалкий огонек. Сирокко как могла скупо его подкармливала – пока они с Габи занимались механическим процессом разбивки своего убогого лагеря. Раскатать спальные мешки, достать ножи и сковородки, подобрать пищу для ночной трапезы…

«А славная мы команда», – думала Сирокко, развалившись на спальном мешке и глядя, как Габи крошит овощи в остатки вчерашнего варева. Проворные ее ручки были хороши всем – кроме въевшейся в них бурой грязи. Транжирить воду на мытье подруги уже просто не могли.

Тыльной стороной ладони Габи утерла пот со лба, взглянула на Сирокко и улыбнулась – неуверенной, мерцающей улыбкой, которая тут же ярко вспыхнула, стоило Сирокко улыбнуться в ответ. Один глаз Габи почти скрывала повязка. Черпанув ложкой варево, она шумно отхлебнула.

– Эти редисочные фигульки вкуснее, когда еще хрустят, – сказала она. – Давай тарелку.

Габи начерпала щедрые порции, и обе женщины уселись поесть. Бок о бок – но на расстоянии вытянутой руки.

Вкуснятина была страшная. Прислушиваясь к негромкому потрескиванию костра и постукиванию ложек о деревянные миски, Сирокко наслаждалась покоем. Какое счастье вот так сидеть и ни о чем не думать!

– У тебя соль осталась?

Порывшись в рюкзаке, Сирокко отыскала мешочек, а заодно и две позабытые конфетины, обернутые желтыми листьями. Одну конфетину она сунула в руку Габи – и рассмеялась, увидев, как загорелись глаза подруги. Потом, отставив в сторону тарелку, развернула листья, сунула местный вариант ириски себе под нос и насладилась ароматом. Нет, такую вкуснотищу просто грех съедать сразу. Сирокко откусила половинку – и во рту у нее растекся изумительный вкус засахаренных абрикосов со взбитыми сливками.

Увидев блаженную физиономию Сирокко, Габи чуть не описалась со смеху. Сирокко же, прожевав другую половинку, принялась бросать алчные взгляды на конфетину, которую Габи пока что отложила в сторонку. Габи отчаянно старалась сохранить серьезное лицо.

– Если хочешь приберечь ее до завтрака, придется тебе всю ночь глаз не смыкать.

– Не беспокойся, пожалуйста. Я не хуже тебя воспитана и знаю, что десерт идет после обеда.

Битых минут пять Габи разворачивала конфетину, потом еще минут шесть внимательно ее разглядывала – то и дело беспомощно прыская от уморительных ужимок Сирокко. Та очень похоже изображала сначала коккер-спаниеля за обеденным столом, а затем беспризорника, заглядывающего в окошко пекарни. Когда же Габи наконец сунула конфетину в рот, Сирокко аж задохнулась.

Она так развеселилась, что даже больно стало, – пока она жадно обнюхивала жующий рот Габи, – больно ей стало от внезапного понимания, насколько же мудра вся эта глупость. Габи явно пребывала на седьмом небе от таких знаков внимания; лицо ее раскраснелось от смеха и возбуждения, глаза искрились радостью.

Почему же она, Сирокко, не может просто расслабиться и получить удовольствие?

Наверное, она выдала часть своей озабоченности, так как Габи стала вдруг серьезна. Тронув Сирокко за руку, она настойчиво взглянула на подругу, затем медленно покачала головой. Обе молчали, не отваживаясь заговорить, но все существо Габи лучше всяких слов сообщало: «Тебе незачем меня бояться».

Сирокко улыбнулась. Габи тоже. Вычерпывая остатки варева, они держали тарелки у самых ртов и не заботились о застольных манерах.

Но все уже было по-другому. Габи молчала. Вскоре руки ее забила дрожь, и тарелка загрохотала по ступенькам. Она рыдала, захлебываясь слезами, а когда Сирокко положила ей на плечо руку, слепо за нее ухватилась. Подтянув колени к самому подбородку, Габи спрятала лицо на груди у Сирокко – и безутешно рыдала.

– Господи, больно… так больно…

– Не держи в себе. Поплачь. – Сирокко прижалась щекой к коротким черным волосам, которые уже можно было слегка взъерошить, затем приподняла лицо Габи за подбородок и стала искать для поцелуя свободное от повязок место. Совсем собралась было чмокнуть Габи в щеку, но в самый последний момент, неожиданно для себя самой, вдруг поцеловала ее в самые губы. Влажные, теплые.

Громко шмыгая носом, Габи долго-долго смотрела на подругу. Потом снова спрятала лицо.

Зарылась носом во впадину у ключицы и застыла. Ни дрожи, ни рыданий.

– Почему ты такая сильная? – спросила она. Глухой голос звучал близко-близко.

– А почему ты такая храбрая? Ты же мне без конца жизнь спасаешь.

Габи покачала головой.

– Нет, я серьезно. Если б я не могла сейчас на тебя опереться, я просто бы спятила. А ты даже не плачешь.

– Я так просто не плачу.

– Изнасилование – это что, так просто? – Габи снова настойчиво искала глаза Сирокко. – Проклятье, меня боль совсем измучила. Мне больно от Джина и больно от тебя. Не знаю, от кого больнее.

– Габи, я охотно занялась бы с тобой любовью – только бы тебе не было так больно. Но меня тоже мучает боль. Физическая.

Габи опять покачала головой.

– Таких жертв мне от тебя не нужно. Даже если бы ты прекрасно себя чувствовала. Если всего лишь «охотно» – тогда это ни к чему. Я ведь не Джин. Пусть лучше мне будет больно – но так использовать тебя я не желаю. Я слишком тебя люблю.

Что сказать? Что же сказать? «Говори правду», – велела себе Сирокко.

– Не знаю, смогу ли я когда-нибудь тебя полюбить. В смысле – так же. Но черт меня возьми, – притянув к себе Габи, она быстро вытерла ей нос, – черт меня возьми, если ты не лучшая моя подруга за всю мою жизнь.

Габи еле слышно вздохнула.

– Придется пока что хоть этим обойтись. – Сирокко подумала, что Габи сейчас снова заплачет, но ошиблась. Тогда она еще раз ненадолго притянула ее к себе и поцеловала в шею.

– Тяжкая у нас жизнь, правда? – тихонько спросила она.

– Точно. Давай спать.

* * *

Поначалу они устроились на трех ступеньках. На верхней раскинулась Габи, на средней металась и ворочалась Сирокко, а на нижней тлели последние угли костра.

Ночью Сирокко, дико крича, проснулась в кромешной тьме. Пот струился по всему ее телу, пока она в ужасе ждала удара ножом. Габи притянула ее к себе и держала, пока кошмар не отошел.

– Давно ты сюда перебралась? – спросила Сирокко.

– Когда опять реветь начала. Спасибо, что пустила.

Вот лгунья! Но, подумав так, Сирокко улыбнулась.

* * *

Еще шагов тысячу жар нарастал – жарко стало так, что до стен было не дотронуться, а подошвы ботинок просто горели. Сирокко уже предвкушала горечь поражения, зная, что до середины еще по меньшей мере семь тысяч шагов, – а только оттуда можно будет ожидать начала охлаждения.

– Еще тысяча шагов, – решила она. – Если это получится. А если прохладней не станет, возвращаемся и пытаем счастья на поверхности. – Но она понимала, что трос уже слишком крут.

Еще до входа в туннель деревья на нем росли далеко друг от друга. Раньше, чем они доберутся до спицы, наклон троса составит восемьдесят градусов. Тогда-то и сбудутся худшие опасения Сирокко – две женщины фактически окажутся перед неприступной стеклянной горой.

– Как скажешь. Погоди, я сниму рубашку. А то уже совсем дышать нечем.

Сирокко тоже предпочла наряд Евы – и экскурсия по печке продолжилась.

Через пятьсот шагов они снова оделись. А еще через триста достали из рюкзаков теплые куртки.

Стены начали покрываться ледяной коркой, а под ногами захрустел снег. Подруги надели перчатки и натянули капюшоны меховых курток. Стоя в свете лампы, который, отражаясь от белых стен, вдруг сделался удивительно ярким, они выдыхали облака пара и смотрели, что там впереди. Коридор явно сужался.

– Еще тысяча шагов? – предложила Габи.

– Ты просто мысли мои читаешь.

Растущий со всех сторон лед вскоре вынудил Сирокко пригнуться, а затем и встать на четвереньки. Поскольку Габи держала лампу перед собой, Сирокко вскоре пришлось передвигаться чуть ли не в кромешном мраке. Помедлив, чтобы подышать на застывшие пальцы, она опустилась на живот и поползла по-пластунски.

– Эй! Я застряла! – Сирокко порадовало отсутствие у себя в голосе паники. Да, было страшно, но она не сомневалась, что, осади она назад, удастся высвободиться.

Скребущие звуки впереди затихли.

– Порядок. Здесь мне даже не повернуться, но дальше уже шире. Давай я проползу и посмотрю, чего там. Двадцать метров. Ага?

– Валяй. – Сирокко слышала, как удаляются звуки. Тьма поглотила ее с головой, и ей вполне хватило времени истечь ледяным потом, прежде чем свет вновь ее ослепил. Вслед за лампой, естественно, показалась и Габи. Брови у нее были белые от льда.

– Тут как раз самое узкое место.

– Тогда я лезу. Не затем забралась я в такую даль, чтобы торчать тут как пробка в бутылке.

– Конфет надо меньше кушать.

Габи протащить ее не смогла. Тогда Сирокко пришлось осадить назад и вытащить из рюкзака латунный ледоруб. В четыре руки поколов лед, они попробовали снова.

– Выдох! – скомандовала Габи и потянула ее за руки. Сирокко проскочила.

Позади от потолка отлетела метровая льдина и шумно заскользила вниз.

– Теперь понятно, почему здесь все-таки остался проход, – сказала Габи. – Трос гибкий. Он гнется, и лед колется.

– Ну да, и еще теплый воздух позади. Может, не будем тут затычками? Давай вперед.

Вскоре они смогли встать на ноги, а еще совсем скоро от льда осталось одно воспоминание. Скинув куртки, подруги стали гадать, что будет дальше.

Еще через 400 шагов послышался рокот. Он все нарастал – и вскоре Сирокко уже зримо представляла себе громадные механизмы, что тарахтят как раз за стенами туннеля. Одна стена разогрелась – но не так, как в той жаркой зоне, которую они уже прошли.

Наконец пришла уверенность, что звуки эти производит воздух, засасываемый в Месте Ветров и направляемый невесть куда наверх. Еще через две тысячи шагов рокот остался позади, и началась еще одна жаркая зона. Зная, что уже близок выход из туннеля, женщины заторопились вперед, не позаботившись даже о том, чтобы раздеться. Как и ожидалось, после достижения пика финской бани, температуру которой Сирокко оценила в семьдесят пять градусов, жара стала спадать.

Габи по-прежнему шла впереди. Ей и довелось первой увидеть свет. Свет был не ярче, чем с другой стороны, – лишь бледная серебристая полоска, что начиналась по левую руку и постепенно расширялась, пока женщины наконец не оказались на выступе рядом с тросом. Хлопнув друг друга по плечу, они стали взбираться дальше.

* * *

Постоянно поднимаясь и забирая к югу, они опять перебрались через широкий горб наверху троса и снова стали приближаться к дальней стороне. Трос здесь был уже совершенно голым – ни почвы, ни деревьев. Впервые Гея стала действительно похожа на машину, какой ее считала Сирокко, – немыслимо гигантскую конструкцию, созданную существами, которые, может статься, все еще жили в ступице. Идущий уже под углом в шестьдесят градусов, гладкий и прямой трос все приближался к краю расширенного дна спицы. Клинышек пространства меж тросом и спицей сузился теперь менее чем до двух километров.

На южной стороне лестница уходила в еще один туннель. Сирокко и Габи думали, что теперь-то уж ко всему будут готовы, – но туннель их надул. Быстро одолевая первую жаркую зону, они поздравили друг друга, когда температура стала падать. Но, понизившись градусов до пятидесяти, температура снова начала расти.

– Проклятье! Здесь уже по-другому! Бежим!

– Куда?

– Назад все равно не лучше, чем вперед! Шевелись!

Опасность могла подстерегать женщин только в том случае, если бы одна из них упала и что-нибудь себе повредила, но Сирокко все равно испугалась и решила отныне ничего здесь само собой разумеющимся не считать. Как же она могла забыть, что трос свит из многих жил и что пути, какими бегут горячие и холодные жидкости, могут быть весьма запутанны?

Миновав зону вибрации, которая опять оказалась в середине, холодную зону, которая на сей раз была уже не так плотно забита льдом, они опять вышли наружу на северной стороне троса.

Через верх – и в третий туннель. Из туннеля – и опять через верх.

За двое суток они проделали семь таких процедур. Могло выйти и быстрее, не случись задержки в третьем туннеле, который так зарос льдом, что даже Габи пришлось поработать ледорубом, чтобы протиснуться. Восемь ледяных часов они прорубали себе дорогу.

Но когда Габи и Сирокко в очередной раз достигли южной стороны троса, туннеля там уже не оказалось. Угол подъема составлял уже за восемьдесят градусов, и лестница вилась по наружной поверхности подобно красной полоске на мятном леденце.

Ни той, ни другой не хотелось вставать лагерем на выступе в полтора метра шириной, что висел над пропастью в 250 километров. Сирокко знала, что мечется во сне, – а одного хорошего рывка было бы более чем достаточно. Так что, несмотря на усталость, женщины продолжали тащиться вперед, то и дело прикасаясь левым плечом к успокоительно-твердой стене.

Сирокко сильно не нравилось то, что она видела наверху. Чем ближе они подходили, тем безнадежнее казалось их предприятие.

Из наблюдений с «Укротителя» они знали, что поперечное сечение каждой спицы представляет собой овал чуть меньше сотни километров по большему диаметру и около пятидесяти по меньшему, а также, что, прежде чем соединиться с крышей обода, спица сильно расширяется. Расширенный участок путницы как раз миновали, и теперь сумрачные стены спицы казались почти вертикальными. А вот чего они не учли – так это козырька, что окольцовывал всю чудовищную полость спицы. Козырек этот был добрых пять километров в ширину.

Трос, казалось, проходит козырек даже без всякого шва – и идет дальше к стыку со ступицей. Во время одной из коротких остановок на отдых Габи и Сирокко внимательно рассмотрели козырек, который вроде бы уже висел у них над самыми головами – и в то же время по-прежнему километрах в двух. Вот он, массивный потолок – могила всем их тяжким трудам и усилиям, – простирается будто бы до бесконечности, но все же заканчивается отверстием в центре спицы – отверстием, сильно уменьшенным перспективой. Больший и меньший диаметры отверстия составляли восемьдесят и сорок километров соответственно, но, чтобы туда добраться, потребовалось бы одолеть пять километров, невесть каким образом цепляясь за низ козырька.

Скосив глаза на Сирокко, Габи с сомнением приподняла одну бровь.

– Не бери в голову. Пока что Гея нас миловала. Полезли, подружка.

* * *

И Гея опять их помиловала. Когда добрались до самого верха кабеля, там оказался еще один туннель. Но этот уже протыкал необъятную серую крышу.

Они зажгли лампу, отметив мимоходом, что масла осталось совсем чуть-чуть, и приступили к подъему. Туннель уходил влево, будто трос по-прежнему был на месте, хотя убедиться в этом путницы уже не могли. Они отсчитали 2000 ступенек, затем еще 2000.

– Сдается мне, – сказала Габи, – что этот туннель попрет до самой ступицы. И если ты думаешь, что это хорошая новость, подумай еще.

– Да знаю, знаю. Ты лезь давай. – Сирокко лихорадочно размышляла о масле для лампы, об остатках провизии, об ополовиненных бурдюках с водой. До ступицы еще 300 километров. Если по три шага на метр, то еще чуть ли не миллион шагов. Сирокко взглянула на часы и прикинула темп.

Их ритм составлял около двух шагов в секунду – не шагов даже, а легких касаний пальцами ног, достаточных для взлета на очередную ступеньку. Гравитация на этой высоте понизилась до одной восьмой жэ – ровно до половины и без того малой гравитации в том месте, откуда они начинали.

Два шага в секунду – это полмиллиона секунд на весь поход. Восемь тысяч триста тридцать три с мелочью минуты, 138 часов, или почти шесть суток. Плюс к тому время на сон и отдых. Так что, по самым скромным подсчетам…

– Знаю, о чем ты думаешь, – сказала у нее за спиной Габи. – Но что у нас выйдет в полной темноте?

Да, в самое больное место попала. Еды хватит на две недели. Воды, если экономить, тоже хватит – хотя на спуск уже точно не останется.

Но главную потребность теперь составляло масло для лампы. Масла оставалось на пять часов – и взять его было неоткуда.

Сирокко все ломала и ломала голову, пытаясь измыслить такие математические расчеты, которые все-таки довели бы их до вершины, – но тут туннель вдруг закончился, и они оказались на дне спицы.

* * *

Такой крошечной Сирокко еще нигде себе не казалась. Ни на О'Ниле-Один, ни в звездном космосе, ни на самой Гее. Видно здесь было решительно все – и чувство перспективы пропало напрочь.

Засечь изгиб стен было невозможно. Будто поставленный на попа горизонт, они простирались дальше и дальше, пока вдруг не начинали загибаться, отчего окружающее пространство казалось скорее полукруглым, чем цилиндрическим.

Все купалось в бледно-зеленом свечении. Источником его служили четыре вертикальных ряда окон, что посылали вниз косые лучи, пересекавшиеся в пустом центре.

Не таком уж, впрочем, и пустом. Строго вверх через пространство по центру шли три сплетенных в косичку вертикальных троса. Кроме того, в лучи света то и дело вплывали странные, продолговатые облака, что меняли форму прямо на глазах у двух потрясенных женщин.

Сирокко припомнила, как то темное узкое пространство под тросом, которое они обследовали, показалось ей собором. Гея уже истощила ее запас гипербол, но все же Сирокко поняла: там была всего-навсего жалкая заброшенная часовенка. А вот здесь – собор так собор!

– Мне казалось, я уже все повидала, – тихо сказала Габи, указывая на стену позади себя. – Но вертикальные джунгли?

По-другому было и не сказать. Цепляясь за стены, стремясь вперед или раскидывая ветви, всю внутреннюю поверхность спицы упорно осваивали вездесущие деревья. На неясном отдалении они уже казались лишь гладким зеленым ковром.

А дальше лежала серая крыша.

– Ну как, похоже на 300 километров по вертикали?

Прищурившись, Габи составила из пальцев решетку и по какой-то собственной системе прикинула.

– С нулями, во всяком случае, все четко.

– Сядь. Давай поразмыслим.

Посидеть было нужнее, чем поразмыслить. До этого самого момента Сирокко действительно думала, что им удастся это провернуть. Теперь же она поняла, что то была всего лишь иллюзия. Иллюзия, что проистекала из простой неспособности зримо представить себе проблему. Теперь проблема эта оказалась у нее перед глазами – и Сирокко дрогнула. Триста километров по вертикали.

Вверх. Прямо вверх.

Где были ее мозги? Это безумие!

– Итак, начнем. Разве есть хоть какой-то намек на проход через вон ту крышу?

Габи взглянула и пожала плечами.

– Ну и что? Через эту-то проход нашелся, разве нет? Отсюда мы все равно его не увидим.

– Верно. Но мы надеялись, что на вершину ведет какая-нибудь лестница. Видишь ты здесь лестницу?

– Не-а.

– Опять верно. И я думала, что та лестница будет означать, что до вершины, при необходимости, можно добраться. А теперь я думаю, что замысел строителей этой дули ограничивался только прогулкой сюда – и не дальше.

– Очень может быть. – Габи прищурилась. – Но они просто должны были оставить какой-то путь к ступице. Может, эти деревья не зря здесь растут. Тут все-все лесом затянуто, как на тросе.

– А стало быть… – «Что-о?» – ужаснулась про себя Сирокко.

– Стало быть, нам предстоит легкая альпинистская прогулочка, – закончила за нее Габи. – А прохода мы со всеми этими джунглями можем и вовсе не найти. Проще было бы, пожалуй, определиться сверху.

– Еще раз верно. Видишь ли, я просто пытаюсь рассуждать разумно. И вот что я тебе скажу. Узнай я часов пять-шесть назад, что, добравшись до верха, мы выясним, что лестницы здесь нет… тогда… тогда нам предстоял бы еще один долгий поход. Только уже не вверх, а вниз.

На сей раз Габи рассмеялась.

– Если ты о том, что пора заворачивать назад, то не тяни кота за хвост и говори прямо. Я не обдам тебя ледяным презрением.

– Значит, заворачиваем? – Сирокко не хотела ставить знак вопроса, но он сам собой там возник.

– Нет.

– Так. Понятно. – Она даже не возмутилась. В конце концов, вопрос о взаимоотношениях капитана с подчиненной уже остался далеко позади. Сирокко лишь рассмеялась и покачала головой. – Хорошо. И какой у тебя план?

– Сперва осмотримся. А то – годиков через пять-шесть – мы будем смотреться набитыми дурами, если один из строителей вдруг спросит, какого черта мы не воспользовались лифтом.