Текст книги "Титан. Фея. Демон"

Автор книги: Джон Герберт (Херберт) Варли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 88 страниц) [доступный отрывок для чтения: 32 страниц]

Дальше Сирокко поняла, что ее кладут на траву, и увидела нависшее над нею лицо. Заливаясь слезами, Габи нежно ощупала голову подруги, затем прикоснулась к груди.

– Мм! – Сирокко вздрогнула от боли и сжалась в комок. – Ты мне, похоже, ребро сломала.

– О Господи. Когда поднимала? Прости, Сирокко, я…

Сирокко погладила ее по щеке.

– Да нет же, дурочка. Не когда поднимала. Когда налетела на меня как паровоз. И хорошо, что налетела.

– Надо проверить твои глаза. По-моему, у тебя…

– Нет времени. Помоги мне встать. Надо посмотреть, как там Билл.

– Сначала ты. Лежи смирно. Тебе нельзя…

Отмахнувшись от ее руки, Сирокко все-таки

встала на колени. Но тут же согнулась пополам и блеванула.

– Вот видишь? Тебе надо лежать.

– Ладно, – выдохнула она. – Найди его, Габи. Позаботься о нем. Притащи его сюда. Живого.

– Дай только проверю…

– Иди!

Со страданием на лице Габи прикусила губу и взглянула на все еще беснующуюся неподалеку рыбину. Потом резко вскочила и бросилась бежать. Сирокко оставалось надеяться, что побежала она туда, куда надо.

Держась за живот и тихо матерясь, Сирокко так и сидела, пока Габи не вернулась.

– Он жив, – сообщила она. – Только без сознания. И, по-моему, ранен.

– Тяжело?

– У него кровь на ноге, на руках и по всей груди. Где – его, где – рыбья.

– Я же велела тебе его притащить, – прорычала Сирокко, с трудом сдерживая новый приступ тошноты.

– Тсс, – успокаивающе зашипела Габи, поглаживая Сирокко по голове. – Что я, трактор? Сделаю носилки – тогда и притащу. Но первым делом я доставлю тебя до лодки и уложу. А ну тихо! Если придется с тобой драться, я готова. Ты ведь не хочешь разок по челюсти, правда?

Сирокко самой хотелось влепить подруге разок по челюсти, но тошнота пересилила. Она снова осела на землю, а Габи опять потянула ее наверх.

Следующее, что запомнилось Сирокко, – это ее собственные мысли насчет смехотворности происходящего. Славно, должно быть, смотрелись они со стороны. Полтора метра Габи против метра восьмидесяти пяти Сирокко. Хотя, при низкой гравитации, Габи лишь приходилось выбирать точные движения. Вес же большой проблемы не составлял.

Когда закрыла глаза, стало полегче. Меньше мутило, и земля не раскачивалась. Сирокко опустила голову на плечо Габи.

– Спасибо, что выручила, – прошептала она и вырубилась.

* * *

Очнулась Сирокко от мужского вопля. Не хотелось бы ей еще когда-нибудь такое услышать.

Билл бредил. Сирокко села и осторожно дотронулась до виска. Все еще болело, но голова уже так не кружилась.

– Иди-ка помоги, – попросила Габи. – Надо его держать – или он сам себя ранит.

Сирокко поспешила к подруге.

– Как у него?

– Совсем хреново. Нога сломана. Еще, по-моему, и несколько ребер. Хотя кровью он не харкал.

– На какой кости перелом?

– На перцовой… нет, на берцовой. Не то на большой, не то на малой. Не помню я, где какая. Сперва я думала, там просто рана. А потом, когда стала класть на носилки, он дернулся. Тут кость наружу и вылезла.

– О Господи.

– Крови он, по крайней мере, много не потеряет.

Осматривая рваную рану на ноге Билла, Сирокко снова почувствовала, что ее вот-вот вырвет. Габи промывала открытый перелом прокипяченными парашютными тряпками. Всякий раз, как она касалась раны, Билл хрипло стонал.

– Что же теперь делать? – спросила Сирокко, смутно сознавая, что такой вопрос следовало адресовать ей самой.

Габи совсем измучилась.

– Наверное, надо позвать Кельвина.

– А что толку? Ну ладно, позову я этого сукина сына. Но ты же помнишь, как долго он в тот раз добирался. Если Билл умрет раньше, чем этот негодяй прибудет, я его своими руками прикончу.

– Тогда надо самим вправлять кость.

– А ты знаешь, как это делается?

– Видела как-то раз, – ответила Габи. – Но с анестезией.

– А у нас, кроме кучи тряпок сомнительной чистоты, больше ни черта. Ладно. Я подержу его. Сейчас. – Она пододвинулась к Биллу и посмотрела ему в лицо. Билл таращился в никуда. Лоб его на ощупь просто горел.

– Билл. Послушай меня, Билл. Ты ранен.

– Рокки?

– Да, это я. Все будет хорошо, но у тебя сломана нога. Понимаешь?

– Понимаю, – прошептал он и закрыл глаза.

– Билл, очнись. Мне нужна твоя помощь. Ты не должен от нас отбиваться. Ты меня слышишь?

Подняв голову, Билл посмотрел на свою ногу.

– Ага, – сказал он, грязной рукой вытирая лоб. – Я постараюсь. Только скорее, ладно?

Сирокко кивнула Габи. Та зажмурилась и потянула.

Понадобились три попытки. После третьей обеих женщин уже била крупная дрожь. Во время второй попытки обломок кости с мерзким хлюпаньем высунулся наружу, и Сирокко опять вырвало. Билл держался как мог – жилы у него на шее натянулись как струны, дышал он со свистом, но больше не кричал.

– Никак в толк не возьму, получилось у нас что-нибудь или нет, – сказала Габи. И заревела. Сирокко оставила ее в покое и продолжила приматывать шину к ноге Билла. Потом встала, держа окровавленные ладони перед собой.

– Надо уходить отсюда, – сказала она. – Здесь хорошего мало. Надо найти место посуше, разбить лагерь и ждать, пока он поправится.

– Его, наверное, нельзя беспокоить.

– Нельзя, – вздохнула Сирокко. – Но придется. Через сутки мы уже должны выбраться из проклятых болот на ту равнину. Вперед.

ГЛАВА XIII

Вместо суток получилось двое – одинаково жуткие.

Приходилось часто останавливаться, чтобы стерилизовать Биллу повязки. Чаша, в которой они грели воду, достоинствами керамического горшка не обладала. Она без конца осыпалась, то и дело грозила растаять, а кипяток в ней выходил мутный. Вдобавок на кипячение уходил добрый час, так как давление на Гее было выше земного.

Пока река оставалась широкой и глубокой, Габи и Сирокко удавалось по очереди немного поспать. Но когда попадали на опасный участок, обеим приходилось прилагать все усилия, чтобы «Титаник» не налетел на мель. А дождь все шел и шел.

Билл спал – а сутки спустя проснулся старее лет на пять. Лицо его посерело. Когда Габи стала менять повязки, рана ей сильно не понравилась. Нога ниже колена распухла чуть ли не вдвое.

К тому времени, как болота остались позади, Билл уже вовсю бредил. Температура сильно подскочила, без конца лил обильный пот.

Ранним утром второго дня Сирокко удалось связаться с пролетавшим мимо пузырем и получить от него в ответ тонкий свист с повышающимся тоном, который, согласно указаниям Кельвина, следовало перевести как "хорошо, я передам". Впрочем, она начинала бояться, что уже слишком поздно. Глядя, как пузырь безмятежно плывет в сторону замерзшего моря, Сирокко спрашивала себя, какого черта ее тогда дернуло уговорить Билла и Габи покинуть лес. А если это уж так ей потребовалось, почему было не полететь на Свистолете – подальше от всякой жути вроде ильных рыбин, которые категорически отказываются умирать.

Причины, по которым все это не годилось, оставались столь же вескими, что и прежде, – но казнить себя они ей нисколько не мешали. Габи в пузырях летать не могла – оттого и пришлось искать другой выход. Но Сирокко не переставала думать, что наверняка бывает что-то более легкое и радостное, чем возлагать на себя ответственность за чужие жизни, – и додумалась до того, что ее буквально затошнило от собственной. Ей хотелось избавиться от тяжкой ноши, хотелось переложить ее на кого-то другого. Какого черта она вообще возомнила, что способна быть капитаном? Разве с тех пор, как она взялась командовать «Укротителем», ей удалось принять хоть одно верное решение?

То, чего ей на самом деле хотелось, было предельно просто, но так труднодостижимо. Сирокко, как и всем прочим, хотелось любви. Но ведь Билл сказал, что любит ее, – так почему она этим же ему не ответила? Она тогда подумала, что успеется. Но вот он умирает – и смерть его ляжет на ее совесть.

Еще Сирокко хотелось приключений. Они влекли ее с самого детства – начиная с первой раскрытой книжки комиксов, с первого репортажа из космоса, увиденного широко распахнутыми детскими глазами, с первых черно-белых боевиков и цветных вестернов на плоском экране. Жажда свершить что-нибудь такое отважное и героическое никогда ее не покидала. Именно эта жажда оттолкнула ее от карьеры певицы, которой так хотела видеть Сирокко ее мать, и отталкивала впоследствии от роли домохозяйки, которую пытались ей навязать все кому не лень. Сирокко хотелось, лихо орудуя бластером, обрушиваться на базу космических пиратов, вместе с кучкой отчаянных революционеров пробираться сквозь дремучие джунгли ради ночного налета на вражескую твердыню, искать чашу Грааля или уничтожать Звезду Смерти. Повзрослев, Сирокко ухитрялась находить все новые и новые причины, чтобы сначала улиткой проползти через университет, чтобы тренироваться и закаляться – и в конце концов вышколить себя так, что, когда выпал шанс, ее, именно ее, а не кого-то другого, выбрали для этой самой экспедиции на Сатурн. Не больное честолюбие, а отчаянная жажда дальних странствий, неоткрытых земель и небывалых подвигов – вот что в итоге все-таки привело ее на палубу "Укротителя".

Теперь Сирокко получила желанные приключения. В полной мере. Вот она плывет в жалкой скорлупке внутри самого титанического строения, какое когда-либо являлось человеческому глазу, – а любящий ее мужчина умирает.

* * *

Восточный Гиперион оказался страной покатых холмов и широких равнин, утыканных одинокими деревьями – примерно как в африканской саванне. Офион все сужался и ускорял бег, одновременно невесть отчего становясь холоднее.

Пять-шесть километров они проплыли, целиком полагаясь на милость реки, мимо невысоких утесов, обрывавшихся у самой водяной кромки. На быстринах «Титаник» становился неуправляемым. Сирокко дожидалась, пока река станет пошире и можно будет высадиться.

Наконец она высмотрела такое место – и добрых два часа они с Габи, вооруженные шестами и веслами, отчаянно боролись с течением, чтобы причалить к скалистому берегу. Боролись из последних сил. В довершение всех несчастий припасы на «Титанике» уже кончились, а Восточный Гиперион особенно изобильным на еду не выглядел.

То и дело поскальзываясь на отполированных рекою камнях, женщины все тащили и тащили «Титаник» на берег, пока не удостоверились, что их суденышко вне всякой опасности. Билл ничего этого не чувствовал. И уже давно ничего не говорил.

Затем Габи заснула мертвецким сном, а Сирокко осталась приглядывать за Биллом. Чтобы тоже не вырубиться, она решила обследовать окрестности в пределах метров ста от стоянки.

В двадцати метрах от кромки воды поднимался невысокий берег. Сирокко не без труда на него вскарабкалась.

На вид Восточный Гиперион казался идеальным местом для земледелия. Его широкие просторы очень напоминали желтые пшеничные поля Канзаса. Кое-где иллюзию нарушали ржаво-бурые участки и другие, бледно-голубые с примесью оранжевого. Все это струилось на ветру будто высокие травы. Повсюду двигались темные тени – причем облака плыли так низко, что в оврагах от них даже при свете дня клубился туман.

Дальше к востоку холмы уходили в сумеречную зону Западной Реи, постепенно зеленея от буйных лесов, но вскоре теряя зелень и превращаясь в дикие голые скалы. А к западу, где земля разглаживалась, под солнцем поблескивали мелкие озера и топи болот с живучими ильными рыбинами. Еще дальше темнела зелень тропических лесов, а выше по изгибу опять расстилались равнины, что исчезали в сумеречной зоне Океана с его замерзшим морем.

Обозревая дальние холмы, Сирокко заприметила группу животных: черные пятнышки на желтом фоне. Два-три пятнышка казались крупнее остальных.

Уже собравшись вернуться к палатке, она вдруг услышала музыку. Музыку столь слабую и далекую, что Сирокко тут же поняла: она уже, сама того не сознавая, давно ее слышит. Сначала шла стремительная россыпь тонов, затем долгая нота – поразительно сладкозвучная и чистая. Музыка словно пела о покое, о тех мирных краях, которые Сирокко уже не чаяла увидеть. И еще музыка эта казалась знакомой как мамина колыбельная.

Сирокко вдруг поняла, что тихо всхлипывает. Она застыла на месте – а заодно с ней замер и ветер. Но музыка уже пропала.

* * *

Титанида нашла их в тот самый момент, когда они уже снимали палатку, готовясь перенести Билла в «Титаник». Она стояла на вершине утеса, куда днем раньше взбиралась Сирокко. Женщина решила подождать, что сделает титанида, а та, казалось, ждала того же от нее.

Самым очевидным названием для застывшего на вершине утеса существа было «кентавр». Нижняя часть его была конская, а верхняя – настолько человеческая, что сходство даже ужасало. Сирокко просто глазам своим не верила.

Причем существо не было похоже ни на кентавров, как их представлял себе Дисней, ни даже на классический античный образец. Да, шерсти на нем хватало, и все же самой приметной чертой оставались участки с голой кожей. Громадные разноцветные каскады волос располагались на голове и хвосте, над копытами всех четырех ног, а также на предплечьях существа. Но самое странное – густые волосы росли у него меж двух передних ног. Именно там, где у любого нормального коня – которого то и дело силилась представить себе Сирокко – не было ничего, кроме гладкой шкуры. Наконец, если не считать некоторых украшений, на удивительном существе с пастушьей палкой в руке не было никакой одежды.

Сирокко не сомневалась, что это и есть одна из тех титанид, которых упоминал Кельвин. Вот только в его перевод свистолетской фразы вкралась одна явная ошибка. Оно – вернее, она, раз Кельвин сказал, что все титаниды женского пола, – имело не шесть ног, а шесть конечностей.

Сирокко шагнула вперед – и титанида тут же приложила руку к губам, а затем резко выбросила ее вперед.

– Осторожно! – крикнула она. – Пожалуйста, осторожнее.

Долю секунды Сирокко недоумевала, что имеет в виду титанида, – и тут же оказалась в еще большем недоумении. Ибо говорила титанида ни на английском, ни на русском, ни на французском – короче, ни на одном из известных Сирокко языков.

– В чем… – Сирокко помедлила и откашлялась. Некоторые слова звучали очень высоко. – В чем дело? Нам что-то угрожает? – Вопросы ставились твердо, что требовало довольно сложного форшлага.

– Тебе, по-моему, да, – пропела титанида. – Ведь ты наверняка вот-вот упадешь. Хотя, пожалуй, тебе виднее, как лучше для твоей расы.

Габи как-то странно смотрела на Сирокко.

– Что тут за чертовщина? – поинтересовалась она.

– Я ее понимаю, – ответила Сирокко, не желая вдаваться в подробности. – Она просит нас быть осторожнее.

– Осто… да как, черт побери?

– А как Кельвин общается с пузырем? С нашими мозгами, девочка, кто-то явно схимичил. Но сейчас это даже кстати, так что заткнись на время. – Сирокко поспешила с рекомендацией, пока от Габи не последовали еще вопросы, ответов на которые она все равно не знала.

– Вы люди болот? – спросила титанида. – Или вы пришли с замерзшего моря?

– Ни то ни другое, – выдала трель Сирокко. – Мы проплывали через болота на пути к… к морю зла, но одного из нас ранило. Мы не желаем тебе вреда.

– Вы вряд ли причините мне вред, если отправитесь к морю зла, потому что там вы умрете. Странно. Для потерявших крылья ангелов вы слишком велики. А для морских тварей слишком красивы. Признаюсь, раньше я вас не встречала.

– Мы… слушай, а ты не спустишься к нам на берег? Моя песнь слаба; ветер еле-еле ее доносит.

– Ага, я мигом. Ты даже хвостом махнуть не успеешь.

– Рокки! – прошипела Габи. – Смотри, она же спуститься хочет! – Она встала перед Сирокко и угрожающе подняла стеклянный меч.

– Да знаю, знаю, – рявкнула Сирокко, хватая Габи за руку с оружием. – Я сама ее попросила. Убери меч, пока она чего плохого не подумала, и постой в сторонке. Если будут проблемы, я крикну.

Титанида спускалась с утеса передними ногами вперед, покачивая руками для равновесия. Легко пританцовывая, она катилась вниз на небольшой лавине камушков, которую сама же и запустила. Из-под копыт слышались знакомое цоканье.

Она оказалась сантиметров на тридцать выше Сирокко, которая невольно шагнула назад при ее приближении. Редко приходилось ей встречать женщину выше себя ростом, однако это существо прекрасного пола возвышалось бы над любым землянином, за исключением разве что профессиональных баскетболистов. Вблизи титанида создавала еще более неземное впечатление – причем именно из-за частичного, но поразительно точного сходства с человеком.

Ряды алых, оранжевых и голубых полосок, которые Сирокко вначале приняла за естественную масть, оказались всего лишь раскраской. Кое-где, в основном на лице и на груди, полоски эти сплетались в узоры. Четыре полоски в форме римских пятерок украшали живот – как раз над пупком, если бы титаниде таковой полагался.

Крупный рот и широкий нос на пропорционально широком лице выглядели вполне симпатично. Глаза были громадны – и очень широко расставлены. Ослепительно желтая радужка лишь у самых зрачков приобретала зеленоватый оттенок.

Глаза эти так зачаровали Сирокко, что она чуть было не упустила из виду самую удивительную и совсем не человеческую часть головы. Сперва она решила, что титанида заткнула себе за уши какие-то странные цветы, но выяснилось, что это и есть сами уши. Острые их кончики тянулись выше макушки.

– Меня зовут До-диез… – пропела титанида. На самом деле она напела ряд нот в ключе до-диез.

– Что она сказала? – прошептала Габи.

– Сказала, что ее зовут… – Сирокко пропела имя, и титанида навострила уши.

– Ну нет, я ее так звать не могу, – запротестовала Габи.

– Зови ее До-диез. А теперь, может, ты все-таки заткнешься и дашь мне поговорить? – И Сирокко повернулась обратно к титаниде.

– Меня зовут Сирокко, или капитан Джонс, – пропела она. – А это Габи, моя подруга.

Уши титаниды свесились до плеч. Сирокко чуть было не расхохоталась. Выражение широкого лица не изменилось, но уши поведали обо всем более чем красноречиво.

– Просто сир-рок-кок-кап-пит-танж-жонс? – сымитировала она монотонную фразу Сирокко. Когда титанида вздыхала, ноздри ее раздувались, но грудь оставалось неподвижной. – Это очень длинное имя, но, прошу прощения, не самое значительное. Неужели вам, людям, доставляет удовольствие называть себя столь мрачными именами?

– Имена нам выбирают другие, – пропела Сирокко, чувствуя сильнейшее замешательство. Имя ее, по сравнению с волшебным мотивом титаниды, вдруг показалось презренной кличкой. – Наша речь не похожа на вашу, а наши дыхательные пути не столь глубоки.

До-диез рассмеялась – причем почти по-человечески.

– Воистину, твой голос как у тонкой свирели, но ты мне нравишься. Если ты не против, я бы пригласила тебя и твою подругу в дом моей задоматери разделить нашу скромную трапезу.

– Мы с радостью примем твое приглашение, но один из нас серьезно ранен. Нам нужна помощь.

– Которая же из вас? – пропела титанида, в ужасе помахивая ушами.

– Ни я, ни Габи. Наш друг. Он сломал себе кость в ноге. – Сирокко мимоходом отметила, что титанидский язык включает в себя конструкции местоимений как для женщин, так и для мужчин. Обрывки песен, где упоминались мать-женщина, мать-мужчина и даже что-то еще более фантастичное, промелькнули у нее в голове.

– Кость в ноге, – пропела До-диез, а уши ее при этом изобразили замысловатый сигнал. – Если моя догадка верна, то для вас, не способных поберечь одну ногу, такое несчастье очень серьезно. Я немедленно позову лекаря. – Она подняла свой жезл и пропела что-то очень краткое в небольшой зеленый комочек на конце.

Габи круглыми глазами воззрилась на титанида.

– У них есть рация? Рокки, скажи, что она делает?

– Она сказала, что позовет доктора. И еще тактично заметила, что имя у меня паскудное.

– Доктор Биллу, понятное дело, нужен. Только ведь ее приятель членский билет Американской медицинской ассоциации тебе, как пить дать, не покажет.

– Думаешь, я сама не знаю? – злобно прошипела Сирокко. – Биллу, черт побери, совсем хреново. И даже если в арсенале у этого доктора одни конские пилюли и языческие заклинания, Биллу от них хуже не станет.

– Это была твоя речь? – поинтересовалась До-диез. – Или у тебя острое респираторное расстройство?

– Мы так разговариваем. Я…

– Ах, прости меня, пожалуйста! Недаром моя задомать говорит, что мне еще учиться и учиться такту. Ведь мне еще только… – она пропела число двадцать семь и меру времени, которую Сирокко перевести не удалось, – …и к моему маточному знанию необходимо прибавить очень многое.

– Понятно, – пропела Сирокко, которая ровным счетом ничего не поняла. – Должно быть, мы кажемся тебе странными. Ты нам, по крайней мере, точно кажешься.

– Правда? – Тональность песни ясно показывала, что для До-диез это новость.

– Ну да. Ведь мы ни разу таких, как ты, не встречали.

– Наверное, вы правы. Но, если вы ни разу не видели титаниды, где же тогда на великом колесе ваша родина?

Сирокко озадачило то, как ее разум перевел песнь До-диез. Только услышав две ноты для слова «родина» она, перебирая все альтернативные интерпретации, вдруг поняла, что До-диез использует вежливо-официальную модальность, микротонами сглаживая высокий тембр, – короче, разговаривает как младшая со старшей. И Сирокко переключилась на сниженные на полтона ряды информационного лада.

– Вовсе не на колесе. За стенами этого мира есть место куда большее, которого ты видеть не можешь…

– Ой! Так вы с Земли!

Конечно, До-диез не сказала "с Земли" – точно так же, как и не называла себя титанидой. Но точный эквивалент обозначения третьей от Солнца планеты поразил Сирокко не меньше, как если бы она услышала название родной планеты. До-диез продолжила, причем ее манера и интонация переключились – по подсказке Сирокко – с почтительного лада на информационный. Титанида явно воодушевилась – и будь ее уши чуть пошире, она непременно вспорхнула бы в воздух.

– Я в затруднении, – пропела она. – Мне казалось, Земля – всего лишь сказка для малышей. Легенда из тех, что рассказывают у лагерных костров. И еще я думала, что обитатели Земли подобны титанидам.

Непривычный к титанидским песням, ум Сирокко задержался на последнем слове, прикидывая, не следует ли его перевести просто как «людям». Примерно как в высказывании "мы люди, вы варвары". Но нет – шовинистских обертонов там не было. До-диез говорила о своем виде как одном из многих на Гее.

– Мы здесь первые, – пропела Сирокко. – Я удивлена, что ты о нас знаешь, ибо мы о вас до сих пор не знали ничего.

– Разве вы не поете о наших великих деяниях подобно тому, как мы поем о ваших?

– Боюсь, нет.

Тут До-диез обернулась. На вершине утеса стояла еще одна титанида. Выглядела она в точности как До-диез, но с одним шокирующим отличием.

– Это Си-бемоль… – пропела До-диез и тут же сконфуженно вернулась к прежнему почтительному ладу.

– Пока он не подошел, мне хотелось бы задать вопрос, который так и терзает меня с тех пор, как я впервые вас увидела.

– Тебе не обязательно обращаться ко мне как к старшей, – пропела Сирокко. – Может статься, ты старше меня.

– Нет-нет. По земному счету мне всего три года. Но я вот что хотела узнать… надеюсь, мой вопрос не покажется дерзким… как это вы так долго стоите и не падаете?