Текст книги "Титан. Фея. Демон"

Автор книги: Джон Герберт (Херберт) Варли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 88 страниц) [доступный отрывок для чтения: 32 страниц]

ГЛАВА II

ДОНЕСЕНИЕ ПРЕСС-СЛУЖБЫ #0931 (ОТВЕТ НА СООБЩЕНИЕ ХЬЮСТОНА #5455, 5-20-25) 5-21-25

МКЕ «УКРОТИТЕЛЬ» (НАСА 447-М, Л-5/1,

БАЗИСНАЯ ЛИНИЯ

НЕ ХЬЮСТОН-КОПЕРНИК)

ДЖОНС, СИРОККО, КОМЭК

БЛОК СЕКРЕТНОСТИ *ВКЛ*

КОДОВАЯ ПРИСТАВКА ДЕЛЬТА-ДЕЛЬТА

НАЧАЛО:

1. Разделяем вашу оценку Фемиды как межзвездного космического корабля генерационного типа. Не забудьте, что мы ее предложили первыми.

2. Последние снимки прилагаем. Обратите внимание на повышенное разрешение в светлых участках. Поиски стыковочно-приемочного устройства пока тщетны; будем их продолжать.

3. Согласны с предложенным вами крейсерским курсом от 5/22.

4. Запрашиваем корректировку слежения по приближении выхода на новую орбиту начиная от 5/25 и до начала выхода на орбиту, затем новую корректировку. Ничего не имеем против переноса тяжести на другой компьютер; полагаем, наш бортовой компьютер с таким объемом не справится.

5. Разворот 5/22, 0400 ПВ, сразу после выхода на крейсерский курс.

КОНЕЦ ИНФОРМАЦИИ

ЛИЧНОЕ ПОСЛАНИЕ (ИМЕЕТ ХОЖДЕНИЕ СТРОГО СРЕДИ ЧЛЕНОВ КОНТРОЛЬНОГО КОМИТЕТА ЭКСПЕДИЦИИ «УКРОТИТЕЛЯ»)

НАЧАЛО:

Специально для Комитета по контактам, чьи бравые члены уже все уши мне прожужжали: «идите-ка вы, ребята, в задницу!» Плевать мне, КТО там на этой ерундовине! И я сыта по горло противоречивыми инструкциями – да еще в откровенно приказном тоне! Нравится вам, как я тут управляюсь, не нравится – без разницы! Горькая правда жизни в том, что этот концерт вести мне. Уже из-за одной задержки во времени никуда тут не денешься. Вы дали мне корабль, возложили ответственность – так что «ОТВЯЖИТЕСЬ ОТ МЕНЯ НА ХРЕН!»

ВСЕ, КОНЕЦ

Сирокко треснула кулаком по кнопке КОДИРОВАНИЕ, затем ПЕРЕДАЧА – и устало откинулась на спинку кресла. Потерла слипающиеся глаза. Надо же – считанные дни назад тут нечем было заняться. А теперь житья нет от позиционных проверок и подготовки «Укротителя» к выходу на орбиту.

Жизнь резко переменилась – и все из-за тех шести жалких точечек в телескопе у Габи. Исследование других спутников Сатурна потеряло всякий смысл. Все уже настроились на скорое рандеву с Фемидой.

Сирокко вызвала на экран перечень неотложных работ, затем график дежурств – и увидела, что он снова переменился. Срочно нужно подключаться на выходе к Апрель и Кельвину. Она поспешила к шлюзу.

Скафандр был нескладным и тесным. Внутри негромко шипела рация. Пахло в скафандре самой Сирокко, а еще – больничным пластиком и свежим кислородом.

"Укротитель" представлял собой продолговатую конструкцию из двух основных секций, соединенных полой трубкой трех метров в поперечнике и около сотни в длину. Конструкционной поддержкой трубке служили три составные фермы, расположенные снаружи, каждая из которых передавала силу тяги одного двигателя жилому комплексу, водруженному на верхний конец трубки.

На другом ее конце размещались двигатели и блок съемных топливных баков, скрытые от наблюдателя из жилого комплекса за широкой пластиной противорадиационного щита, что окольцовывал середину трубки подобно кружку от крыс на якорной цепи океанского судна. Находиться по ту сторону щита было крайне пагубно для здоровья.

Жилой комплекс включал в себя научно-исследовательский отсек, командный отсек и карусель.

Управление, естественно, располагалось спереди – и командный отсек смотрелся конической шишкой на здоровенной банке из-под кофе, которую напоминал НИСОТ. Иллюминаторов на корабле было немного, причем скорее по традиции, чем из практических соображений.

Научно-исследовательский отсек едва проглядывал за дремучим лесом всевозможной аппаратуры. Выше всех торчала дальнобойная антенна, водруженная на конец длиннющего стержня и наведенная на Землю. Были там две радарные тарелки и пять телескопов, в том числе и 120-сантиметровый ньютоновский – любимое детище Габи.

Сразу за НИСОТом находилась карусель – белое маховое колесо порядочной толщины. Карусель на четырех спицах медленно вращалась вокруг остального корабля.

К центральной штанге крепилась всякая всячина, включая гидропонические цилиндры и несколько деталей спускаемого аппарата: жилой комплекс, тягач, две спусковые ступени и двигатель подъема.

Спускаемый аппарат предназначался для исследования спутников Сатурна, в особенности – Япета и Реи. После Титана – который имел атмосферу и для работы на нем этой экспедиции, следовательно, не годился – самым интересным объектом в окрестностях Сатурна оставался Япет. До 1980 года Япет был существенно ярче в одном полушарии, но за следующие двадцать лет переменился так, что его альбедо почти пришло в норму. Две впадины на кривой яркости теперь получались на противоположных точках его орбиты. Спускаемый аппарат как раз и должен был выяснить, в чем там дело.

Но теперь планы исследования Япета полетели в мусорную корзину перед лицом вещи куда более заманчивой – загадочного объекта под названием Фемида.

Вообще говоря, «Укротитель» порядком напоминал другой звездолет: вымышленный «Пионер», исследовательскую ракету к Юпитеру из знаменитого фильма "2001: Космическая Одиссея". И неудивительно. Оба корабля были предназначены примерно для одних целей. Существенная разница состояла лишь в том, что один из них летал только на кинопленке. Теперь Сирокко предстояло выйти в открытый космос, чтобы снять последние панели солнечных отражателей, что опоясывали весь жилой комплекс «Укротителя». Как избавиться от излишков тепла – одна из главных проблем любого космического корабля. «Укротитель», однако, уже так удалился от Солнца, что теперь не грех было впитать столько тепла, сколько получится.

Зацепив страховочный конец за трубопровод, что шел от ступицы карусели к переходному шлюзу, Сирокко развернулась лицом к одной из последних панелей – серебристому квадрату метр на метр, слепленному на манер сандвича из двух кусков тонкой фольги. Потом ткнула в первый попавшийся угол отверткой. Найдя углубление, инструмент защелкал. Противовес завращался. Прежде чем отвинченный болт успел улизнуть в космос, отвертка ловко его заглотила.

Еще три аналогичные процедуры – и панель стала отплывать от вскрывшегося под ней слоя противометеоритного пенопласта. Ухватив беглянку, Сирокко повернула ее под свет солнца и по личной инициативе провела беглый осмотр. Три крошечные блестки отмечали те места, где панели досталось от крупиц метеоритной пыли.

Форму панели поддерживала идущая по ее контуру проволока. Гнулась эта проволока легче легкого. Сложенную впятеро панель Сирокко без труда разместила в набедренном кармане скафандра. Потом, аккуратно застегнув клапан, двинулась к следующей.

* * *

Времени постоянно было в обрез. При каждом удобном случае члены команды старались совместить два занятия. И вот, под конец рабочего дня, мирно лежащую на своей койке Сирокко обрабатывали сразу Кельвин и Габи. Кельвин приставал с еженедельным медосмотром, а Габи совала под нос последний снимок Фемиды. В каюте плюнуть было некуда.

– Это не фотография, – объясняла Габи. – Это компьютерная экстраполяция. Теоретический образ. Причем в инфракрасном диапазоне. Так нагляднее.

Сирокко приподнялась не локте, стараясь не смахнуть ни один из кельвиновских электродов. Потом рассеянно зажевала кончик термометра, но вскоре, поймав возмущенный взгляд Кельвина, прекратила.

На картинке изображалось толстое колесо от телеги, окруженное ярко-красными, широкими в основании треугольниками. Шесть красных зон было и внутри колеса, но те были поменьше и четырехугольные.

– Наружные треугольники самые горячие зоны, – сказала Габи. Я так полагаю, они входят в систему температурного контроля. Либо впитывают солнечное тепло, либо выпускают излишек.

– Хьюстон уже так и прикинул, – заметила Сирокко. И тут же бросила взгляд на телекамеру под самым потолком. Наземный контроль постоянно их отслеживал. И всякий раз, как там кто-то чего-то рожал, Сирокко через считанные часы извещали – даже если ради этого приходилось ее будить.

Аналогия с колесом была абсолютно точной, если не считать не то нагревательных, не то охладительных плавников, на которые только что указала Габи. В центре находилась ступица, а в ней – дырка, куда, будь Фемида и впрямь колесом от телеги, можно было бы вставить ось. Из ступицы лучами расходились шесть толстых спиц, которые, прежде чем соединиться с ободом колеса, постепенно расширялись. Между каждой парой спиц располагалась одна из светлых четырехугольных зон.

– Теперь смотри, в чем новизна, – продолжила Габи. – Эти четырехугольники расположены под углом. Их-то я поначалу и увидела – шесть светлых точек. Они гладкие – иначе куда сильнее рассеивали бы свет. А так они только отражают свет в направлении Земли, причем под строго определенным углом. Вот что уникально.

– И какой же это угол? – прошипела Сирокко. Кельвин смилостивился и вынул у нее изо рта термометр.

– Значит, так. Свет падает параллельно оси, вот под таким углом. – Габи двинула к картинке указательный палец. – А эти зеркала расставлены затем, чтобы переводить его под девяносто градусов на обод. – Она ткнула пальцем в листок, развернула палец и указала на зону между двумя спицами.

– Эта часть колеса самая горячая – но не настолько, чтобы впитывать все тепло, которое она получает. Раз она его не отражает и не поглощает, значит, она его передает. Стало быть, она или прозрачна, или полупрозрачна. Львиную долю света она пропускает к тому, что там под ней. Тебя это ни на какие мысли не наводит?

Сирокко оторвала пристальный взгляд от картинки.

– Ты о чем?

– Ладно. Пойдем дальше. Мы уже знаем, что колесо полое. Может статься, и спицы тоже полые. Вообще, представь себе колесо. Оно вроде автомобильной шины – большое, толстое и плоское по основанию, чтобы дать больше жизненного пространства. Центробежная сила гонит тебя от ступицы. Как, поняла?

– Да поняла, поняла, – отозвалась Сирокко и мысленно ухмыльнулась: порой, что-нибудь объясняя, Габи страшно увлекалась.

– Ну вот. Теперь, если ты стоишь внутри колеса, то ты либо под спицей, либо под рефлектором. Так?

– Что? А, ну да. И что из этого…

– А следует из этого то, что в любой конкретной точке либо всегда день, либо всегда ночь. Спицы жестко закреплены, рефлекторы не движутся – и звезды, как тебе известно, тоже. Так что иначе просто быть не может. Либо непрерывный день, либо вечная ночь. Как ты думаешь, зачем его так построили?

– Чтобы на это ответить, нужно повидаться со строителями. Наверное, их потребности отличаются от наших. – Сирокко снова взглянула на картинку. Все время приходилось напоминать себе о размерах этой громадины. Тринадцать сотен километров в диаметре, 4000 по наружной кромке. Перспектива повидаться с существами, сварганившими ТАКОЕ, день ото дня все больше ее тревожила.

– Ладно. Я могу подождать. – В качестве звездолета Фемида Габи не интересовала. Весь смак для астрономки заключался в самом наблюдении.

Сирокко все не сводила глаз с колеса.

– Эта ступица… – начала было она, но тут же прикусила язык. Камера по-прежнему их отслеживала, и ей не хотелось ляпнуть что-нибудь не ко времени.

– Так что там со ступицей?

– Ну, это единственное место, где можно пришвартоваться. Только она и не движется.

– Это еще как сказать. Дыра-то в середине порядочная. И там, где начинается твердая часть, вращение уже не маленькое. Могу, кстати, рассчитать…

– Брось. Это пока не важно. Штука в том, что, по идее, пришвартоваться к Фемиде без особых проблем можно только в мертвом центре вращения. Но там-то не пришвартуешься, верно?

– Верно. И что дальше?

– А то, что должна быть веская причина, почему мы в упор не видим тут никакой стыковочно-приемочной мощности. Что-то чертовски важное заставило этих ребят пожертвовать таким удобным участком и оставить в середине одну здоровенную дыру.

– Двигатель, – сказал Кельвин. Резко обернувшись, Сирокко успела поймать взгляд его карих глаз, прежде чем он их отвел и опять вернулся к своей работе.

– И я об этом подумала. Скажем, огроменный гибридный реактор. Все хозяйство находится в ступице, генераторы электромагнитного поля ловят из космоса водород и гонят его в центр, где он сжигается.

Габи пожала плечами.

– Все может быть. Но как все-таки со швартовкой?

– Погоди. Итак, взлететь с этой штуковины будет довольно легко. Просто падай в дыру в середине и набирай вторую космическую скорость для отрыва. Ну и еще пара-другая фокусов. Но там непременно должна быть какая-то фига, которая, пока двигатель не работает, телескопируется к центру вращения и подбирает корабли-разведчики. А главная машина железно должна быть в ступице. Иначе пришлось бы располагать двигатели по ободу. Я бы сказала – штуки три. А вообще – чем больше, тем лучше.

Тут Сирокко повернулась лицом к камере.

– Пришлите, что у вас там есть насчет водородных реакторов, – сказала она. – Может, тогда мне станет понятнее, где его искать, – если, конечно, у Фемиды вообще что-то такое имеется.

– Придется снять рубашку, вмешался Кельвин.

Потянувшись к кнопкам, Сирокко отключила камеру, но оставила звук. Кельвин взялся стучать ее по спине и прислушиваться к результатам. Габи и Сирокко тем временем продолжили обсуждение картинки. Все шло без особых озарений, пока Габи не завела речь о тросах.

– Насколько я понимаю, они образуют кольцо примерно посередине между ободом и ступицей. И поддерживают верхние края отражательных панелей – примерно как снасти на морском судне.

– А вот эти? – спросила Сирокко, указывая на участок между парой спиц. – Как ты думаешь, зачем они?

– Без понятия. Их шесть, и все лучами расходятся от ступицы к ободу – аккурат в середине между спицами. По пути, кстати, проходят через отражательные панели, если тебе это о чем-нибудь говорит.

Ни о чем не говорит. Но если они тут еще где-то есть – может, не такие, а поменьше, – то хорошо бы и их рассмотреть. Между прочим, в диаметре эти тросы… как по-твоему? Километра три?

– Скорее пять.

Пусть будет пять. Так что, если есть поменьше – толщиной, скажем, всего-навсего с «Укротитель», – мы их можем еще не скоро увидеть. Особенно если они такие же черные, как большая часть Фемиды. Джин собирается порыскать там в своем ОРМе. Мало радости, если он вдруг на такую штуку напорется.

– Попробую запросить компьютер, – пообещала Габи.

Кельвин принялся укладывать свое хозяйство.

– Практически здорова, – подвел он итог. – Как всегда. Вы, ребята, совсем развернуться не даете. Если я не опробую здешний лазарет – пять миллионов баксов, между прочим, – как мне тогда убедить общественность, что эти деньги не вылетели в трубу?

– Ну хочешь, я кому-нибудь руку сломаю? – предложила Сирокко.

– Не-е. Переломы у меня бывали – еще в медицинском институте.

– Ха! Так ты сам ломал или лечил?

Кельвин рассмеялся.

– Аппендицит. Вот что хотелось бы провернуть. А у вас даже аппендиксы не распухают.

– Ты что же, никогда аппендикс не вырезал? И чему только вас теперь в медицинских институтах учат!

– Учат, что если назубок знать теорию, то пальцы сами все сделают. А пачкаться лишний раз ни к чему. Мы же, в конце концов, интеллектуалы. – Он снова рассмеялся, и Сирокко почувствовала, как тонкие стенки ее каюты слегка затряслись.

– Интересно, он когда-нибудь серьезным бывает? – пробурчала Габи.

– Хотите всерьез? – спросил Кельвин. – Вот, пожалуйста. Как насчет косметической хирургии? Вы, наверное, о таком даже не задумывались. Удивляюсь я вам, ребята. У вас под руками один из лучших хирургов во всей округе… Тут ему пришлось дождаться, когда уляжется хохот. – Ну ладно, ладно. Просто: один из лучших хирургов. А вы? Как вы этим пользуетесь? То-то, что никак. Взять, к примеру, коррекцию носа. Дома вы за нее пять-шесть тысяч выложите. А здесь все оплатит страховая компания.

Уперев руки в бока, Сирокко одарила хирурга ледяным взглядом.

– Речь, надеюсь, не о моем носе? Я правильно тебя поняла?

Кельвин выставил перед собой большой палец и, прищурившись, примерил его к командирскому носу.

– Разумеется. Косметическая хирургия весьма разнообразна. И я в совершенстве владею всеми ее видами. Это было мое хобби. Вот взять, к примеру… – Он опустил палец чуть ниже. Но тут Сирокко замахнулась, чтобы дать ему пинка, и доктор едва успел выскочить за дверь.

Усаживаясь обратно на койку, Сирокко уже улыбалась. А Габи с картинкой под мышкой по-прежнему сидела на складной скамеечке у койки.

Сирокко удивленно повела бровью.

– У тебя что-то еще?

Габи отвернулась. Потом открыла рот, чтобы что-то сказать, но так ничего и не сказала – только хлопнула себя по голой ляжке.

– Да нет. Вроде бы ничего. – Стала как будто вставать – но так и не встала.

Сирокко задумчиво на нее посмотрела, затем протянула руку и выключила прослушивание.

– Так легче?

Габи пожала плечами.

– Наверное. Если бы я решилась говорить, то все равно бы тебя об этом попросила. Хотя это, пожалуй, не мое дело.

– Но ты считаешь нужным мне что-то сказать. – Сирокко ждала.

– Да, пожалуй. Знаешь, капитан, твое дело, как здесь командовать. Хочу, чтобы ты поняла – я всегда это помню.

– Давай дальше, не мямли. Я нормально отношусь к критике.

– Ты спишь с Биллом.

Сирокко негромко засмеялась.

– Никогда в жизни с ним не спала. Койка слишком маленькая. Но мысль мне понятна.

Сирокко надеялась разрядить атмосферу, но шутка, судя по всему, не сработала. Габи встала и принялась медленно расхаживать взад и вперед. От стенки до стенки у нее выходило всего четыре шага.

– Понимаешь, капитан, секс мне в общем-то безразличен. – Она развела руками. – Не то чтобы мне противно, но и с ума я из-за этого не схожу. Хоть сутки не трахаться, хоть год – я даже не замечу. Но у большинства все по-другому. Особенно у мужчин.

– И у меня по-другому.

– Я знаю. Поэтому мне и интересно, как ты… что ты чувствуешь к Биллу.

Пришла очередь Сирокко расхаживать взад и вперед. Но с ее ростом выходило всего три шага – и толку было еще меньше.

– Пойми, Габи, человеческие отношения в изолированной среде достаточно хорошо изучены. Пробовали сугубо мужские команды. Один раз – даже сугубо женскую. Пробовали полностью супружеские команды и команды из одних холостяков. Вводили строжайший запрет на секс, и отменяли все запреты. И ничего путного так и не придумали. Люди всегда будут действовать друг другу на нервы. И всегда будут трахаться. Поэтому я и не лезу к подчиненным с советами насчет их личной жизни.

– Я и не говорю, что ты…

– Минутку. Все это я сказала затем, чтобы ты не думала, что я не сознаю возможных проблем. А теперь мне хотелось бы послушать, о ком, собственно, речь.

Сирокко опять пришлось ждать.

– Речь о Джине, – наконец отважилась Габи. – Вообще-то я спала и с Джином, и с Кельвином. Как я уже сказала, для меня это мало что значит. Кельвин ко мне вроде как неравнодушен. Я к такому привыкла. Дома, на Земле, я бы его просто отшила. А здесь регулярно с ним трахаюсь – чтобы он не очень расстраивался. Но и так и этак – мне без разницы. Но с Джином я трахаюсь потому… ну, у него… короче, он в таком напряге. Понимаешь? – Она сжала кулачки. Потом раскрыла ладони и взглянула на Сирокко за поддержкой.

– Да, у меня был с ним кое-какой опыт. – Сирокко старалась сохранять невозмутимость.

– Ну да, и он тебя не удовлетворяет. Он так мне сказал. Его это очень волнует. А меня его надрыв просто пугает – потому, наверное, что мне это непонятно. И я с ним вижусь, чтобы хоть как-то его напряжение ослабить.

Сирокко решительно сжала губы.

– Так. Давай-ка без обиняков. Ты что, предлагаешь мне забрать его у тебя под расписку и переложить к себе под бок?

– Нет-нет. Не сердись. Ничего я тебе не предлагаю. Просто хочу, чтобы ты обо всем этом знала – если, конечно, еще не знаешь. А решение, конечно, целиком за тобой.

Сирокко кивнула.

– Очень хорошо. Рада, что ты мне это рассказала. Но Джину, знаешь ли, придется справляться самому. У него твердый характер, уравновешенная, хотя и немного властная натура. Он несомненно способен взять себя в руки – иначе бы его сюда просто не послали.

Габи кивнула.

– Ну да, тебе виднее.

– И еще одно. В твои обязанности не входит удовлетворять чьи-то сексуальные потребности. И если ты подобную ношу на себя возлагаешь – то исключительно по своей личной инициативе.

– Я понимаю.

– Вот и славно. А то ты еще могла подумать, что я от тебя чего-то такого ожидаю. Или дать мне повод подумать, что ты ожидаешь этого от меня. – Сирокко упорно смотрела своей подчиненной в глаза, пока та их не отвела. Потом протянула руку и дружески похлопала Габи по колену.

– А кроме того, теперь все само собой уляжется. Мы будем так заняты, что про секс и подумать будет некогда.