Текст книги "Путь в рай (СИ)"

Автор книги: Джон Дори

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)

Глава 8. Имя

Ветерок был без узды, поэтому неслись незнамо куда, лишь бы подальше от страшной резни. Сначала скакали галопом, потом шли шагом, потом остановились.

Спешились.

И едва Амад успел отцепить полупустой бурдюк с водой, как Насими развернулся и унёсся прочь.

– Насими! Вернись! Вернись! – надрывался Амад.

Но в ответ из темноты донеслось лишь короткое ржание, как будто Ветерок простился с хозяином.

Они остались одни посреди пустыни.

Одни.

Вдвоём.

Наедине.

Но горькое же это было свидание!

Амад ломал руки: что случилось? Кто напал на столь надёжно защищённый караван? Как такое возможно? Кто посмел?

Он и не замечал, что выкрикивает вопросы вслух, пока мягкий голос не ответил:

– Гянджуф лютует.

От звука этого голоса Амаду уши будто маслом намазали. Так стало хорошо! Сладкий как мёд, не женский, конечно, пониже, с переливами – как у барса мышцы под шкурой, перекатываются глуховатые созвучия, как гром рокотнул вдали. Что сказал марджим*?

Гянджуф?

– Кто это?

– Наместник эмира в Хораме. Тот, что сидит в Такаджи

Амад заморгал.

О ком говорит тот, кто ещё недавно был женщиной, а теперь вот оказался неизвестным парнем?

Марджим меж тем вглядывался в ночь, туда, где мрак уже начала подтаивать, – на восток, в сторону Такаджи.

– Только зря он надеется на дружбу эмира. Дашдемир ни с кем не дружит. – В голосе говорившего прозвучало что-то вроде печали, как будто он сочувствовал судьбе неведомого Гянджуфа. – Ни Акбан-заде, ни маги Амджурва хлеб свой зря не едят. Дознаются…

– Кто это – Амджурв? – растерянно спросил Амад.

– Эмир всего Бахрийяра, Дашдемир из рода Амджурвов. Акбан-заде – цепной пёс его, великий визирь.

Амад побледнел. Всё ясно, бедный парень – сумасшедший. Разве может простой человек называть владык по именам, как соседских мальчишек? Или он не совсем простой?

– Кто ты? – спросил Амад, с ужасом ожидая зловещего хохота и слов «я – джинн», или «я – Бог», или кем там ещё воображают себя безумцы. Тогда придётся беднягу убить. Такого красивого.

Но марджим пожал плечами, усмехнулся:

– Что полегче спроси.

Амад перевёл дух. Непонятно, но вроде не полоумный.

– Но разве не Сурхан-Саяды – остолоп-благодетель-истребитель, – скороговоркой, – разве не он самый главный?

– В Таре – да. Хотя Джак-Вытеснитель вряд ли с этим согласится. Но что такое Тар? Маленький городок на западной границе. Гарнизон там держат большой – вот и всё величие.

Мир Амада скрипнул и покосился. Как так? Как это? Тар – светоч культуры, самое цивилизованное место на земле – маленький городок?

Может быть, марджим всё-таки сумасшедший?

Амад с сомнением посмотрел на спутника. Но тот стоял тихо, лицо открыл, подставил под ласку прохладного пока воздуха. Красивый…

Что красивый – это стало хорошо видно. Эх, совсем светло! Солнце вот-вот выкатится из-за горизонта, а им ещё идти и идти, мерить пустыню не верблюжьими – своими шагами.

Он подобрал упавший бурдюк, с беспокойством заметив, как мало там плещется воды, и скомандовал:

– Пошли.

Он не сомневался, что раб пойдёт за ним. А куда он денется?

Шли долго.

Молчали, берегли дыхание.

Ноги вязли в песке. На бархан поднимешься – кругом всё те же его братья, бесчисленные песчаные горки с одного боку освещённые солнцем. Пока только с одного. Но скоро светило повиснет над головой, зальёт всё жаром, раскалит песок, и пустыня неслышно заголосит, завоет смертью, и всё живое попрячется куда сможет.

Воды мало.

С каждым глотком страх холодной змейкой заползал в сердце: не дойдём! Мало, мало воды

Марджим оторвал подол чарши (хорошая ткань, плотная!) и обмотал ноги. Правильно – ноги у него нежные. А так удобнее идти.

Долго идти.

По страшным пескам. До самого горизонта. До самого Тара.

В полдень остановились. Солнце ровно над головой – чего плутать, надо ждать. И отдохнуть надо. И выпить глоток воды.

Посидеть, прикрыть голову.

Марджим придумал хорошее: снял свою галлабию – длинную, широкую, сверкающую белыми искрами шёлка и набросил на них обоих, от солнца. Сам завернулся в чарши, но небрежно: то плечо покажется из-под сползшей ткани, то живот в кубиках мышц… Амад сглотнул. Ночью ведь ткнулся губами в самый член – крепкий как палка, а теперь, когда он лежит, свернувшись бледным калачиком под короткой чёрной порослью, такой скромный и беззащитный, хочется его потрогать, но как-то стеснительно. Ещё подумает чего марджим. Что Амад, например, ни дня без члена прожить не может. А это не так.

Ещё одно хорошее открылось взору Амада, когда спутник оголялся. Красоту его подчёркивали не только танцующие плавные движения, нет, сверкал чистым червонным золотом пояс, низко по бедренным косточкам охватывавший тело. От него шли вниз, вдоль ног, золотые же цепочки, крепившиеся к браслетам на щиколотках. От такого у Амада дух захватило.

Ничего прекраснее он в жизни не видел! Голубое небо, взмах белого шёлка, стройное тело, движение танца, и золото, бегущее по смуглой коже.

Даже жалко стало, когда марджим завернулся в толстую чарши, скрыл красоту.

Вот так Единый посылает свои милости: не прогадают они с деньгами – такой пояс дорого стоит. Им бы только добраться до Тара.

А там… Продадут золото, не всё – браслеты на ногах можно оставить и колечки на пальцах. Потом будут сидеть в Убежище, ждать очередного каравана. Амад научит парня драться и метать камни. И даже особому приёму научит. Будет у него новый брат-дадаш, взамен убитого Азиза.

Ну вот, теперь можно и познакомиться.

Никто не спрашивает имени раба или женщины, свободный человек называет себя сам или помнит имя, данное ему родителями. Пусть назовётся марджим, как свободный.

– Как зовут тебя, васим*? – хрипнул пересохшим горлом Амад.

Специально так назвал. Пусть знает, что Амад красоту заметил.

– Сарисс.

– Красиво. А что означает?

– Свет.

– Это не по-нашему. Ты издалека?

– Издалека.

Усмехнулся вроде как грустно. Ну да, тяжело на чужбине, да ещё пленником. Но ничего, доберёмся до Тара, там веселей будет, дадаши живут вольно!

– А меня кличут Чёрным Амадом.

Сарисс кивнул.

Выпили по глотку за знакомство.

– Так ты – гариб*. Я тоже родом не отсюда. Не знаю, что значит моё имя.

– «Амад» на сангали* – первенец, – подсказал новый друг.

У Амада кольнуло сердце. Значит, он был первенцем у неизвестной пары. Где и как пропали его родители? Были убиты? Бросили его? Неведомо. Сколько помнил, всегда были пыльные улицы Тара, саманные стены, домики окраин. И барханы, на горизонте смыкающиеся с небом…

Ещё глоток.

Надо идти.

Грустно посмотрел Амад на тощий бурдюк. Вода! Если бы можно было отрыть колодец… А вслух произнёс:

– Земля Тара благословенна. Там, если выкопать колодец, то Всевышний непременно направит туда воду.

В голосе его звучала неподдельная тоска.

–

Примечания:

* Марджим – незнакомец

* Васим – красивый

* Гариб – чужестранец

* Сангали – наречие, язык народа сангали

Глава 9. Капля

День повернулся на закат, указывая направление домой, но сейчас идти было тяжелее: свет бил в лицо, и хоть они замотали головы шарфами, но в глазах всё равно рябило, так что брели иногда вслепую, но и это не всегда получалось – песок стал несыпучим, ноги утопали в его горячих ладонях, с каждым шагом сил оставалось всё меньше. Отовсюду Амад слышал голоса. «Не дойти…» – сыпался шорохом песок. «Не дойти» – плескалась вода на донышке. «Не дойти»,– неумолимо сказало солнце, и Амад остановился. Не дойти.

– Пойдём на север, к тракту, – просипел он.

Горло, жаждавшее воды, распухло и болело, но он продолжил:

– Добудем воды. И вернёмся в Тар. К каравану пристанем. Или ещё как…

Старался говорить уверенно, но отчего-то выходило словно в пустоту. Гасли слова, не взлетали. Сам себе не верил Амад. Но отчаянье отнимет последние силы. Да ещё что-то ноет в душе, как заноза, не даёт покоя. Что-то нужно сообразить, о чём-то подумать…

Если глотнуть воды, то он сразу поймёт, но воды пока нельзя. Жара сразу же вытянет её по́том. Надо ждать.

Через два часа пустыня дохнула – не прохладой, нет, но жар стал меньше, солнце повисло низко, слепя лучами.

Теперь можно. По три глотка.

И правда, разум прояснился, и он понял, что его мучило.

Всплыла перед глазами картинка: мужчина прыгает из огненного пролома и тут же падает с копьём в спине…

– А ведь это Хадад был, – шепчет он, вспоминая дадаша.

– Хадад, – подтверждает медовый голос, ставший скрипучим и жёстким.

Амад помотал головой, отгоняя страшное. Но голос Сарисса звучит непреклонно:

– В Тар нельзя.

– Почему? – тупо удивляется Амад.

Он очень хочет домой.

Там вода. Там верные дадаши. Конечно, жаль Хадада. И Казима. Но дома всё наладится. Почему нельзя?

Твёрдые руки встряхивают его, светлые глаза смотрят прямо в душу.

– Сурхан-Саяды будет мстить. Он не знает, что на караван напали не местные бандиты. У них бы духу не хватило. И сил. Но уничтожать он будет именно их. Он достанет всех. Даже маленьких дадашей с окраин. И стоит тебе появиться в Таре, как тебя узнают. Тогда место на площади тебе обеспечено. Тебя схватят, как и других. – Глаза Сарисса жгут хуже солнца, глядеть в них невыносимо жутко, но слушать ещё страшнее. – И будут снова гореть костры на площади… Но никому не будет весело.

– А-а! – понял, захлебнулся криком Амад, схватился за голову. – Бог, добрый бог! Спаси! Спаси их! Вайдотт! Добрый.

Он повалился на песок, забился, исходя хрипом.

Мир рухнул.

Остался только режущий ком в горле и тьма в распухших глазах. Он будто ослеп.

Если всё так плохо – пусть ничего не будет!

Он корчился, разевал в беззвучном крике рот, пытался вдохнуть, когда тонкая рука коснулась его бедной головы.

«Спи».

И он послушно упал в сон, непроглядный, как беспамятство.

Очнулся, укрытый галлабией Сарисса. Сквозь ткань сочился закат. День кончился.

Он попытался сесть, но не смог. У высохших губ тотчас оказалось горлышко бурдюка, плеснула тёплая вода.

– Пей.

Он слабо замотал головой:

– Нет. Это последняя.

– Ночью придёт ливень, наберём воды.

– Не время для дождей. Ещё два месяца.

– Пей. Вода будет.

Амад поверил. И когда они расстелили всю одежду на песке – верил. И когда подул холодный ветер, принося запах влаги, – даже не ахнул. Заслышав грохот приближающейся грозы, встал, растопырил руки, ожидая первых капель, но не удивился совсем. Сарисс сказал – придёт дождь, значит, так оно и будет.

Первые капли были резкими, благодатными и быстро перешли в отвесные, остро бьющие струи. Не успел Амад обрадоваться и выжать намокшую рубашку в бурдюк, как что-то больно стукнуло его по спине, потом по голове.

– Град! – перекрикивал шум грозы Сарисс. – Собирай в бурдюк!

И вправду, земля вокруг усыпана крупной и мелкой белой крупой и тяжёлыми ледяными шариками. Мгновенно стало холодно, но Амад, получив очередной удар, только рассмеялся. Хорошо!

Они бегали по полю, собирая водяной урожай. Набили полный бурдюк и залили его чистой водой, и сами успели обтереться мокрой одеждой с песком. Вот уж почистила всё эдакая баня! Холодновато, но чисто-чисто!

И душу омыла. Горечь осталась. Боль не улеглась…

Но жизнь продолжалась. Но тьма осела и унесла её ледяная вода. Отмыла Амада. До пупырышек.

Отстояв с четверть часа, туча улетела на юг и растаяла, открыв такие же чистые ясные звёзды.

Амад отжимал мокрую насквозь куртку.

Сарисс блестел в темноте золотым поясом и мокрой кожей.

– А к-куда же тогда идти? М-может переждать где, а потом вернуться? Не вечно же он будет злобствовать?

Зубы Амада выбивали дробь.

– Куда вернуться?

– В-в Тар.

Сарисс промолчал.

– Вернёмся. Найдём д-других дадашей.

– И что?

– Будем грабить караваны, – как-то не очень решительно произнёс Амад.

После недавних событий эта благородная деятельность впервые показалась ему не вполне праведной. Но ничего другого он не умел, а к званию главаря шайки шёл долго и трудно, и вот так взять и отказаться от достигнутого он не мог. Даже в мыслях.

Нужно было вернуться и начать грабить.

Сарисс некоторое время молча возился в темноте. Потом начал задавать нехорошие вопросы.

– Где твои родители?

– Не знаю. Я не помню ничего. Может б-бросили… Или их убили…

– Тяжело быть сиротой.

Амаду такое сочувствие понравилось, но не успел он ответить, как прозвучал новый вопрос:

– Ты убивал?

Амад аж крякнул! Убивают все, куда деваться… Как выжить мужчине, не убивая?

– Ты убивал и оставлял других детей сиротами.

– Я?!.. Я никогда не убивал людей с детьми!

Сказать, что таких людей ему не попадалось, он забыл. В «его» караванах не бывало детей и женщин – такие хорошо охранялись.

Сарисс молчал.

Ему легко судить! Жил в каком-нибудь гареме, горя не знал. И вообще, похоже, красавец ничего о настоящей жизни не знает!

– Ну… Бывало всякое, но я же не хотел! Так получалось, – почему-то начал он оправдываться. – Такая жизнь.

– Не хотел?

Голос Сарисса стукнул ледяным шариком в висок.

– Нет. Не хотел.

– Вольная птица дадаш. Не делай, чего не хочешь.

Амад так и застыл с разинутым ртом. Ай да гариб! Всё вывернул наизнанку!

– Ладно, – перевёл он разговор. – Куда же нам сейчас идти?

– На юг. Я видел, когда гнал тучу, одно место неподалёку… Странное. Но там есть зелень, вода. Много воды.

– И люди есть?

Сарисс ответил неуверенно:

– Кажется, есть.

Конечно, есть! В хорошем месте всегда кто-то есть.

– Надо было рассмотреть. Что за люди. Чем занимаются. Люди в-всякие бывают.

– Я видел с высоты, как птица. И ещё что-то… непонятное. Прямое… Я был занят тучей.

– Ничего, сами посмотрим. С земли. Хорошо, что вода есть. Вот бы ещё тучу с лепёшками!

Сарисс хмыкнул.

– Ну может, какой другой еды? – Живот у Амада уныло взвыл.

– Могу гадюку подогнать, – рассмеялся Сарисс.

Но Амад задумался всерьёз. Гадюка – мясо. А мясо – это хорошо.

– Подгоняй!

– Мне придётся её подманить, обмануть.

– Ну обмани.

– Ты хочешь, чтобы я прямо сейчас начал обманывать? – вкрадчиво спрашивает Сарисс.

Амад готов кивнуть, но до него доходит, что карьеру обманщика Сарисс может начать не с гадюки, а с него самого.

– Нет, – буркнул, – не хочу.

В темноте послышался смешок.

Что за человек такой?! Ни слова в простоте!

Они уже шагали на юг, как вдруг Амада осенило:

– А что же ты Ветерка не вернул?! Ведь смог бы!

– Он побежал друга спасать.

Амад остановился. Казим? Жив?!

– Живы ли? – с дрожью спрашивает он.

Сарисс молчит. Но Амад уже сам понял: тонок волосок. Даже дыхание может порвать его. Вот и молчит ведун-волшебник. Не нужно донимать судьбу.

Но Амаду можно.

– Удачи… Удачи им… Добрый Бог…

Не удержал, упустил слезинку. Она упала на песок, и пустыня приняла солёную каплю так же, как принимала все прочие, – безразлично.

Глава 10. Финики

Шли голышом, неся в руках влажную одежду и сладостно хлюпающий бурдюк.

Стесняться всё равно некого, да и темень непроглядная. Хотя Амад пытался кое-что разглядеть у спутника.

Полоса мокрой земли закончилась, и на ровном участке они шли побыстрей, но Амад всё никак не мог согреться – задул аяз, предрассветный ветер, заставляя тело вздрагивать, а зубы – выстукивать дробь. Скорее бы взошло солнце, согрело!

В напоенном и слегка ожившем теле начала витать некая идея. Можно же и согреться, и утолить пусть не голод, но кое-какие другие желания.

Конечно, он уже не считал Сарисса своим рабом и не мог приказать ему встать на четвереньки, подобно какой-то козе, нет-нет! Он сперва заручится согласием, он будет очень деликатен – ведь ясно, что Сарисс культурный парень, и если и был гаремным мальчиком, то самое меньшее – у какого-нибудь важного господина, а вдруг даже у самого эмира (благословенно его имя, и он тоже оплот и наверняка истребитель!).

Произнеся про себя (на всякий случай) урезанное именование, Амад приободрился. Всё-таки он тоже не какой-то мужлан, повидал высший свет и знает обхождение.

Потому он прибавил шагу и, нагнав спутника, коснулся его плеча.

Слова как-то не сложились, зато обнажённые руки сплелись в одно мгновенье, губы нашли друг друга словно без воли хозяев. Тела их прижались друг к другу – то ли в поисках тепла, то ли от мальчишеской диковатой страсти – так плотно, будто их спеленали вместе – ни зазоринки не осталось!

Сарисс тоже дрожал и был холодный и твёрдый, как доска, пока руки Амада шарили по его телу, пока ноздри обнюхивали в поисках знакомого запаха.

Чем он пах, Амад не знал. Но это не был запах гарема, тесноты, сладкой еды. Нет, немного похоже на траву и на беленькие цветочки, когда их сорвёшь и они клонятся, умирают в слишком горячей руке…

Найдя – между шеей и плечом – этот запах, Амад зарычал.

Почему он почувствовал себя тоскующим зверем? Почему так зашлось сердце? Разве может быть больно от запаха?

Никогда прежде он не знал таких ласк, что обрушил на покорного Сарисса. Тот как будто растерялся сначала, но позже – обцелованный, обкусанный, вылизанный – тихонько охнул и принял Амада с такой готовностью, будто всю жизнь его ждал.

Кое-что Амад в этой жизни повидал, это правда. Разные мелочи в поведении Сарисса подсказали ему, что парень не из числа гаремных жителей. А то и вовсе девственник. Неуверенность, неуклюжесть там, где должна быть опытность и понимание, удивление самым простым вещам – всё это Амад находил в тех мальчиках, которые попадали к нему нетронутыми. Редко такое бывало, по пальцам одной руки перечесть.

И вот теперь ты.

Как быть ещё нежнее? Как сделать слаще? Как, милый?

Чтобы загорелось и сердце, и тело, растаял холод и пришло наслаждение…

Так? И ещё так? И так? Ого, да ты вошёл в охотку! Ещё?

Они катались по песку, схватившись как в драке, тёрлись друг о друга – кожу саднило, и холод был забыт напрочь. Какое там! Кровь кипела, губы кривились и дёргались, не в силах удержать стон, и уже не поймёшь, кто кем пахнет, резкий запах плоти, ставшей единой, – звериный, жестокий, древний, как этот древний мир!

Но и он однажды кончится.

Раскинув обнажённые руки, распластав тела, они парили в невесомом небе над пустыней и крупные искристые звёзды задевали их, проплывая мимо и сквозь…

Или они просто лежали на песке, засыпая, счастливые тем земным счастьем, которое однажды смыкается с небесным?

Спали недолго, а потом снова шли на звезду Гамагус, что ведёт на юг. Шагали до рассвета, потом уже брели, увязая в ставшем рыхлым песке.

Утром поднявшееся солнце открыло странное: из-под последнего бархана, который они преодолели, внезапно вынырнула белая дорога и ровной лентой сдвоенных плит устремилась к югу.

Странным было и то, что песчаные горы с запада, дойдя до дороги, обрывались как ножом обрезанные. На восточной стороне простиралась ровная земля, лишь кое-где припорошенная песочком.

Конечно, барханы протягивали к дороге мягкие песчаные лапы, но она резко отсекала их, не уступая каменного тела. Не умея взять дорогу поперёк, они наползали на неё вдоль, с севера, уже погребя под собой её часть.

Так и стояли Амад со спутником на вершине бархана, разглядывая удивительное.

Ох и непростая дорога! Верно, строили её магрибские колдуны-волшебники – не иначе!

Как бы то ни было, по дороге шагалось быстрее

* * *

Три высокие финиковые пальмы они заметили издали, а колодец (полный песка) – когда подбежали совсем близко.

Первые плоды Амад проглотил с песком и муравьями, хорошо хоть успел косточки выплюнуть. Укусил себя за палец, чтобы не сожрать всё враз. Первый голод утолять нельзя!

Терпеть надо. Сытость придёт позже.

Он повернулся сказать это Сариссу и увидел, что тот с невозмутимым видом отирает с финика грязь и сдувает муравьёв. Культурный человек.

Амад лежит в тени, под пальмой.

Во рту сладко. В животе приятно. Голова не кружится от голода. Ох и хорошо! Живы и сыты!

В полном довольстве он нащупал в поясе свой золотой и похвалил себя: не потерял! И три медяка на месте. Молодец Амад.

Он мечтательно поглаживал драгоценную монету, даже через ткань ощущая выпуклую надпись. Что же там написано? Вдруг какое-то секретное слово? Произнесёшь его, и монета удвоится! Увы, грамоте Амад был не учён. Не до того было.

Но, может быть, Сарисс знает? По нему видно, что он такую премудрость одолел. Спросить, что ли?

– Что написано? – протянул Амад спутнику своё сокровище.

Сарисс равнодушно скользнул взглядом по золотому диску:

– Именем Единого правлю я, Дашдемир, величайший из рода Амджурвов. Да благословен!

И ловко подбросил монетку, поймал одной, прихлопнул другой рукой, раскрыл обе ладони, и Амад увидел, что они пусты.

Пусты! Ах ты вор! Волшебник!

– Где деньги?! – чуть не кинулся он на обидчика.

Сарисс, улыбавшийся во весь рот, тотчас стянул его в нитку. Глаза потемнели.

– Прости. Я просто пошутил. Это фокус.

Он протянул невесть откуда взявшуюся монету.

– Золото не для шуток! За золото продают своих детей! Родителей! Мать продают, если не старая! А если старая, то за медь продадут! Убьют за него. А ты!..

Он схватил драгоценный динар.

Фокус! Знаем мы эти фокусы! На улицах Тара быстро таких фокусников вылавливают и…

Что с ними делают дальше, Амад не решился вспоминать.

На всякий случай попробовал на зуб – не подсунул ли хитрец подделку? Нет. Всё тот же любимый золотой.

Эх, совсем глупый он стал! Как можно довериться чужаку? Это всё сглаз!

Амад запрятал монету обратно в пояс. Поглубже.

Сарисс смотрел непонятно. Как будто издалека. Очень издалека, будто Амад стал очень маленьким. Как муравей.

– Прости, – наконец произнёс он.

Амад уже остыл и подумал, что негоже называть брата-дадаша обманщиком без всяких на то оснований. Ведь вернул же… Просто он не знает жизни.

– У меня только одна монета, – объяснил он. – Будут другие, я их буду раздавать. А эта – одна, первая, я её уважаю.

О том, что он рассчитывает, что этот динар покличет других своих братьев, не стал говорить.

Сарисс молча кивнул.

Но Амад помнил его взгляд и чувствовал некоторую неловкость.

– Я не хотел тебя обидеть. Ты очень честный. Может, потому что во дворце жил. Жил, да?

– Да, – ответил Сарисс без всякого энтузиазма.

Но Амада уже понесла волна воображения.

– В дворце, наверное, много таких, как ты. Там легко быть благородным и добрым! Там всегда все сыты. Все счастливы! Да?

– Нет там ни добрых, ни благородных. Их сжирают вечно сытые. Но и они несчастны.

Амад словно на стену налетел: что говорит? Как так? Дворец – это же почти рай!

Но Сарисс уже поднялся на ноги.

– Если пойдём сейчас, то к вечеру будем там. Там, где вода и деревья. Помнишь?

Некоторое время Амад шёл молча, потом догнал Сарисса.

– Где же тогда хорошо? Вот ты – где бы хотел жить?

Сарисс остановился. Обычно бесстрастное его лицо смягчилось, он мечтательно прижмурился.

– У моря.

– Что такое «море»?

– Это вода. Большая вода… Как небо.

Амад попытался представить себе много воды над головой. Выходило странно. Но раз Сарисс говорит…

– Там рай, да?

– Там море.

Ни к вечеру, ни к ночи, а только в самую-самую полночь дорога упёрлась в каменный горбатый мостик, перекинутый через полноводный ручей, и стали видны неровные отсветы огней. Мятущийся свет лампад едва пробивался сквозь густую листву, да доносился откуда-то непрерывный шуршащий шум.

Никакой охраны на мостике не было, что удивило Амада. Он прошёл первым, чтобы встретить возможную опасность, как подобает вожаку.

Но никто не останавливал – ни окриком, ни железом, – и они добрались через шелестящий в полутьме сад беспрепятственно до самого дома.