Текст книги "Зыбучий песок (сборник)"

Автор книги: Джон Браннер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 53 (всего у книги 56 страниц)

– Спасибо, Тинклер. – Эрнест вдруг почувствовал себя чрезвычайно уверенно. – А вы представляете, что именно привело сюда этих людей?

– Совершенно не представляю, сэр.

– Не знаете, леди Аглая собиралась сразу вернуться домой?

– Нет, сэр. Она хотела сперва навестить семейство Гибсона.

– Да? Того бедолаги, который недавно умер? Хм! Один–ноль в пользу моей тетушки! Я и не думал, что она способна на подобное милосердие. Впрочем, она, возможно, считает, что обязана быть милосердной… Тинклер, что случилось?

– Это, конечно, не мое дело, сэр, однако…

– К черту экивоки, Тинклер!

Эрнест вдруг почувствовал, что задыхается. С чего бы это?

– Ну, раз вы настаиваете, сэр… – начал Тинклер, помолчав. – Нет, я, конечно, не могу с уверенностью утверждать, что визит миледи вызван исключительно благотворительными побуждениями… но я… – Последовало неуверенное покашливание. – Я заметил в ее глазах то, что можно было бы назвать светом надежды, сэр!

Эрнест остановился как вкопанный и резко обернулся к ординарцу.

– Так вы тоже это заметили? – вырвалось у него.

Тинклер посмотрел Эрнесту прямо в глаза и спросил:

– А вы когда в последний раз видели подобный блеск в глазах? У кого? – На этот раз он и не подумал прибавить «сэр».

– Так блестели глаза у того сумасшедшего генерала, который послал нас брать распроклятую высоту в…

– Нет, вы назовите это место! – Тинклер, пожалуй, уже приказывал. – Я не желаю помнить больше, чем помните вы! Он ведь погубил десять тысяч своим дурацким приказом! Мы с вами лишь чудом остались в живых… Да назовите же наконец это место!

– Мале… – Язык у Эрнеста вдруг стал тяжелым, точно гигантская пропитанная водой губка, и не желал повиноваться, не желал произносить нужное название. Эрнест проглотил застрявший в горле комок и буквально вытолкнул изо рта это слово: – Маленхин!

– Да, это было именно там. И я надеюсь, что никогда больше не увижу этих мест, никогда! Но я должен… Нет, сэр, я все–таки пойду и выясню, чего они хотят.

– Погодите, Тинклер. Мы пойдем вместе.

И то, что проклятое слово само сорвалось с уст, странным образом принесло ему неожиданное облегчение. Эрнест оказался вполне способен должным образом поздороваться с мистером Стоддардом и его спутниками и спокойно вспомнить, о чем они говорили в прошлый раз. Когда они объяснили, зачем пожаловали в замок, он, конечно же, сразу пообещал им, что все будет в порядке, хотя в душе отнюдь не был так уж в этом уверен. Потом он стал расспрашивать их о видах на лето.

Деревенские переглянулись. А мистер Стоддард даже пожал плечами.

– Плоховаты у нас дела. Можно сказать, с самого начала войны. Правда, появилось несколько приличных игроков, да только им бы надо побольше тренироваться и почаще воротца защищать.

«Это что же, намек?» – мелькнуло у Эрнеста в голове.

И решив, что, видимо, так оно и есть, он заставил себя улыбнуться.

– Ну что ж, тут и я мог бы немного помочь, – предложил он. И с невольной горечью прибавил: – Хотя, боюсь, игрок из меня теперь никудышный. Разве что в крокет бы сыграл, да ведь для него партнеров не найти…

Потрясенный внезапно пришедшей ему в голову мыслью, он огляделся.

– Ведь вряд ли кто–нибудь из вас играл в крокет, верно?

Тревога мелькнула в глазах Тинклера, но Эрнест не обратил на него внимания и продолжал:

– А знаете, это ведь тоже очень хорошая игра. Особых физических усилий не требует. Правда, умение нужно большое. Если у вас есть несколько свободных минут, я вам покажу. Тинклер, не могли бы вы заменить вон те воротца и принести мне молоток и парочку шаров?

Впервые за несколько лет чувствуя странное возбуждение, Эрнест принялся посвящать деревенских в тайны этой игры: как вести шар к воротцам, как «убить» чей–то шар, как крокировать, как стать «разбойником». Он делал это с таким воодушевлением, что скованность его гостей постепенно растаяла, а самый младший сказал:

– А знаете, мистер Эрнест, в такую игру и я бы сыграть не прочь!

– Ну и молодец! – воскликнул Эрнест. – И вот что я тебе скажу, я только что это вспомнил: я тут как–то бродил, приехав в отпуск, и в одном из флигелей наткнулся на целый склад сетей. Возможно, они все еще там. Или, может, у вас самих найдется достаточно сетей, чтобы оградить площадку и потренироваться?

– Нет, сэр! – тут же ответил Гирам Стоддард.

– Ну, раз так, давайте пойдем и…

Он услышал деликатное покашливание Тинклера. Карета ее милости уже подъезжала к дому.

– Ага! Вот и тетя! Что ж, прекрасно! Заодно и о газонокосилке договоримся. Тетя! Тетя Аглая!

Спустившись на землю с помощью своего грума и кучера Роджера, который был еще слишком юн для призыва в армию, леди Аглая уставилась на племянника каменным взором.

– Вы богохульствуете в святую субботу, Эрнест! – рявкнула она.

– Что? Ах, вы об этом! – Эрнест взмахнул крокетным молотком. – Вовсе нет. Я всего лишь объяснял этим людям основные правила игры в крокет, надеясь, что когда–нибудь они смогут сыграть со мной.

С тем же успехом он мог обращаться к скале. Миссис Пик прошла мимо племянника, будто не слыша его слов.

– А что, собственно, эти… люди… делают здесь? – оглянувшись, спросила она.

– О, они всего лишь пришли попросить взаймы газонокосилку. Чтобы привести в порядок крикетное поле. Дядя Родрик всегда…

– Молодой человек! Вашего дяди Родрика, увы, больше нет с нами! И когда, прости меня Господи, они собираются использовать это… устройство?

Гирам как снял шляпу, так и вертел ее в заскорузлых пальцах. Но ответить все же решился:

– Да мы хотели сегодня и начать, ваша милость.

На лице леди Аглаи появилось торжествующее выражение.

– Значит, все вы, как и мой племянник, тоже нарушители заповедей! Сегодня день седьмой, святая суббота, день богоустановленного покоя! В этот день нельзя делать никакую работу! Нет, я не разрешаю вам взять мою газонокосилку – ни сегодня, ни в другой день. Возвращайтесь же в лоно своих семей и молитесь о прощении и спасении ваших душ!

И она торжественно удалилась.

– Вы уж простите меня, мистер Стоддард, – обратился к кузнецу юный кучер Роджер, – да только вы ведь сами знаете, какая она! Конечно, людям не больно нравится на нее работать! Верно ведь? Хотелось бы мне посмотреть, какое у нее будет лицо, если я ей возьму да и скажу в субботу: «Нет, ваша милость, не могу я везти вас в церковь, Господь не велит в этот день работать!»

Эрнесту на мгновение показалось, что Гирам вот–вот одернет юнца, скажет, что у него еще молоко на губах не обсохло, но Гирам почему–то ничего подобного не сказал.

– Право, мне очень жаль… – пробормотал Эрнест. – Я и не думал, что она может так разозлиться… Как же вам теперь быть?

– Ничего, скосим поле по старинке, сэр. Хотя мужчин–то в деревне немного осталось, особенно тех, кто еще способен с косой как следует управляться. А ведь выкосить поле для крикета – это особое искусство, «умирающее», как говорит наш Гаффер Тэттон. Вы уж нас извините, сэр, только нам лучше поторопиться и поскорее в «Большую Медведицу» заглянуть, пока оттуда все не разошлись. Там и поглядим, кто у нас еще для такой работы сгодится.

– Постойте! Я тоже с вами пойду! Вот только шляпу и трость возьму! Роджер, предупреди, пожалуйста, на кухне, что я к ланчу опоздаю!

И Эрнест, прихрамывая, поспешил к дому, а крестьяне вопросительно уставились на Тинклера. Тот колебался. Но через некоторое время все же сказал:

– Господин наш, конечно, не совсем «комильфо» себя ведет, верно? Да только сердце у него там, где нужно. Голова, правда, немного не в порядке, но это пройдет. Особенно если ему удастся отстоять свои права перед ее милостью. Это, может, как раз ему и нужно, чтобы окончательно выздороветь. В общем, я тоже с вами пойду. Заодно и за ним присмотрю.

После его слов крестьяне вздохнули с облегчением. Но кое–какие сомнения у них все же остались.

Изумленное молчание воцарилось под низким деревянным потолком питейного зала «Большой Медведицы», когда завсегдатаи харчевни увидели, кто решил присоединиться к их компании, и разговор возобновить не спешили. Только Гаффер Тэттон в своем излюбленном углу у камина продолжал что–то ворчать, как ни в чем не бывало.

Во всяком случае, ничего особенного в том, что в харчевню пожаловал «молодой хозяин», он явно не видел.

Наконец Гаффер перестал ворчать по поводу недостаточно сильного огня в камине, не способного согреть его старые кости, и принялся за другую тему, волновавшую его не менее сильно – а может, и не его одного. Он говорил о том, что забыты древние ритуалы, с чем, по его словам, и были связаны все их теперешние несчастья. Для начала Гирам предпринял серьезную попытку отвлечь внимание гостя от речей старика и повел Эрнеста прямо к стойке бара, где еще раз представил ему своего брата Джейбиза, владельца этой гостиницы, и некоторых других жителей деревни, в том числе даже мистера Эймса.

Узнав, в чем проблема, Джейбиз от души воскликнул:

– Ну, сэр, поскольку вы впервые почтили мою харчевню своим присутствием, позвольте мне выразить вам свое уважение да поднести стаканчик! Чего желаете выпить?

Эрнест неуверенно огляделся. В последние несколько минут настроение у него существенно упало; он злился на себя за то, что тетка снова взяла над ним верх, и теперь, в этой непривычной обстановке, среди людей, которым в его присутствии тоже явно было не по себе, он совершенно растерялся и вопросительно глянул на Тинклера, который вкрадчивым тоном предложил:

– Могу рекомендовать вам сидр мистера Стоддарда, сэр. Он сам его делает.

– С удовольствием отведаю! – тут же согласился Эрнест.

– Что ж, спасибо за рекомендацию, мистер Тинклер, – улыбнулся хозяин харчевни и потянулся к кувшину с сидром. – Позвольте и вам налить немного сидра.

И стоило ему повернуть крышку на кувшине, как все в зале снова загудели и прерванная беседа плавно полилась с того же места, на котором была прервана. Но вскоре мирный гул стал стихать: по залу быстро распространились дурные вести насчет неудачной попытки одолжить газонокосилку, и атмосфера стала довольно мрачной.

Гирам Стоддард пригласил своих спутников присесть. С некоторым опозданием заметивший их появление и явно полагавший, что пойти сегодня следовало в церковь, а не в пивную, Гаффер Тэттон все же незамедлительно потребовал у них отчета о принесенных новостях.

– В общем, косилку она нам не даст, – громко и отчетливо сообщил ему Гирам. – Придется за косы взяться!

Гаффер несколько смущенно возразил:

– Нельзя косить, когда наступает пора украшать колодцы! Никакой техникой пользоваться нельзя – природа обидится!

– Я что–то не совсем понимаю, о чем он, – осмелился признаться Эрнест.

– Ох, да не берите вы это в голову, сэр! – воскликнул Гирам. – Наш Гаффер просто помешан на всяких старинных обычаях.

– Но он выглядит искренне огорченным, – возразил Эрнест.

И Гаффер действительно был огорчен, хотя кто–то уже поспешил снова наполнить его кружку. Голос старика прямо–таки зазвенел, точно у проповедника на собрании, и, несмотря на все попытки утихомирить его, Гираму в конце концов пришлось все же объяснить гостю, в чем тут дело.

– Видите ли, сэр, – Гирам вздохнул, – в прежние времена, еще до войны, аккурат между Вознесением и Троицей у нас тут отмечали один… местный…

– Праздник! – подсказал кто–то из глубины зала. – Священный обряд отправляли!

– Точно, обряд. Вот это правильное слово. Спасибо… – Он огляделся, поискав в зале подсказчика, и удивленно промолвил: – Мистер Эймс! В общем, мы тут кое–что украшали, картины разные делали – из цветов, листьев, ольховых шишек и тому подобного, а потом эти картины относили к источникам и колодцам.

– И к тому колодцу, что под горой, пониже церкви, – настойчиво напомнил кто–то.

– Да, и на перекресток у Старого родника. В три места, в общем. – Гирам пальцем оттянул воротник, словно тот вдруг стал ему чересчур тесен. – А потом мы обычно просили священника пойти и благословить колодцы.

Гаффер слушал теперь очень внимательно, наклонившись вперед и зажав кружку с пивом в обеих руках, а потом с готовностью закивал, подтверждая слова Гирама:

– Ага! И каждый седьмой год…

– Каждый седьмой год, – громко перебил его Гирам, – мы еще и вроде как пир устраивали. Жарили барана или свинью и угощали всех, не забывая стариков и тех, кто по болезни дома остался.

– На мой взгляд, прекрасная традиция, – искренне признался Эрнест, глядя кузнецу прямо в глаза. – И что же? Неужели вы перестали ее соблюдать?

– Ну да, перестали. Как война началась, так и перестали.

– Но почему?

Повисла неловкая пауза. И поскольку никто больше не выразил желания ответить на этот вопрос, Гирам Стоддард взял эту обязанность на себя.

– Священник–то наш рассказывал, что традиция это языческая, только переделанная на христианский лад. Впрочем, сам я в этих делах ничего не смыслю. Но, осмелюсь сказать, священника–то нашего ничуть этот обряд не смущал.

– Ну да! Вот неизвестно только, что ее милость скажет? – Джейбиз из–за стойки угодливо поглядывал на Эрнеста.

Старший брат в его сторону только глазами сверкнул, но сказать ничего не успел. Крепкий сидр подействовал на Эрнеста довольно сильно, поскольку после контузии и ранения он крайне редко употреблял алкоголь. А кроме того, он практически ничего не ел со вчерашнего дня.

Осушив кружку до дна, он изрек:

– Вы были правы, Тинклер: сидр просто замечательный! Принесите–ка мне еще. А также – и мистеру Стоддарду, и мистеру… Да нет, всем! Почему бы нам не выпить всем вместе? Вот! – И Эрнест вытащил из бумажника несколько крупных банкнот.

Тинклер, хотя и неохотно, но все же кивнул Джейбизу, а Эрнест между тем продолжал, повернувшись к Гираму:

– Не понимаю, почему вас волнует отношение моей тетки к этому обряду? Какая разница, что она по этому поводу думает! Скажите, а как к обряду украшения колодцев дядя Родрик относился?

– Он–то? Хорошо относился! – буркнул Гирам.

– Истинная правда! – подтвердил кто–то. – Вспомните–ка, ведь он, даже если у него гости были, всегда их приглашал вместе с нами к колодцам пойти! Или сам приходил попозже. А он многих приводил – с фотоаппаратами всякими и прочими штуками!

Старшие мужчины дружным хором подтвердили эти слова.

Тинклер вернулся к столу с полными кружками и шепнул Эрнесту:

– Вот, сэр, пожалуйста, угощайтесь!

Тот отпил добрый глоток и отставил кружку в сторону. Теперь разговор захватил его целиком.

– Ну что ж, если главная ваша проблема заключается в том, чтобы уговорить священника, то тут я по крайней мере мог бы словечко замолвить. Дело в том, что мисс Поллок приглашала меня на чай, вот я и затею разговор на эту тему. Вы не возражаете?

По их лицам он понял, что они ничуть не возражают, а Гирам громогласно воскликнул:

– Очень даже великодушно с вашей стороны, сэр! А нам, по–моему, не мешало бы выпить за здоровье нашего мистера Эрнеста!

Эрнест рассеянно поблагодарил, выпил вместе со всеми, вытер губы и снова принялся задавать вопросы. Еще одна вещь очень его заинтересовала.

– А что это за… украшения или картины, о которых вы упомянули?

– Да разные библейские истории, – добродушно ответил Гирам.

– И все они имеют отношение к воде? Например, хождение по воде, Иона и кит и так далее?

Оказалось, что нет. Посетители загудели; их головы закачались в знак несогласия. Теперь уже почти все они сгрудились возле их стола, и старый Гаффер тут же громко пожаловался, что ему ничего не видно, но на него никто и внимания не обратил.

– Нет, просто мы брали любую историю из Библии, какая понравится. Хотя, конечно…

– Да?

– Картины–то эти в основном придумывал один человек… Только он уж теперь умер…

– То есть один конкретный человек обычно придумывал для вас все сюжеты подобных картин?

– Точно так, сэр. Мистер Фабер. И скончался он от того же недуга, что и ваш бедный дядюшка, только на год раньше.

– И с тех пор никто не сумел ничего столь же интересного и красивого придумать! – послышался чей–то жалобный голос.

Эрнест колебался. Он быстро глянул на Тинклера, надеясь получить какую–то подсказку, ибо это уже вошло у него в привычку, но лицо Тинклера было на удивление спокойным и непроницаемым. Мало того, он искусно делал вид, что не замечает вопросительных взглядов молодого хозяина. Охваченный внезапным раздражением, Эрнест одним глотком допил остававшийся в кружке сидр и вынес решение:

– Если вам не покажется это излишней самонадеянностью, то я хотел бы признаться… Тинклер!

– Да, сэр?

– Вы ведь болтали тут обо мне, верно?

– Видите ли, сэр… – Тинклер бросил на него скорбный взгляд. – Я рассказал этим людям не больше, чем требовалось для соблюдения элементарной вежливости, уверяю вас.

– Не волнуйтесь, старина! Я всего лишь хотел выяснить, знают ли они, что я немного умею рисовать. В том числе и красками.

– Да, сэр! Это они, конечно же, знают!

– Ну тогда что ж… – Эрнест окончательно собрался с духом. – Вы не против, если я предложу вам парочку собственных идей?

На лицах присутствующих явственно отразились сомнения, смешанные с восторгом. Гаффер Тэттон снова пожаловался, что ему ничего не видно, и кто–то наклонился к нему и стал терпеливо объяснять. Возникшее было замешательство прервал именно старый Гаффер. С трудом поднявшись на ноги, он воскликнул:

– Не отказывайтесь от этого предложения! Вспомните: сейчас уже идет седьмой год, и если мы не сделаем все как надо, то Она…

Отдельные голоса несогласных потонули в возгласах всеобщего энтузиазма.

– Как же это распрекрасно с вашей стороны, сэр! – громко восхитился Гирам.

Итак, все было решено.

Чувствуя, как в крови его снова разгорается то странное возбуждение, которое он уже испытывал несколько ранее, Эрнест спросил:

– Вы, кажется, говорили, что кто–то фотографировал эти картины… эти украшенные колодцы и источники?

– Точно, сэр.

– Значит, я мог бы посмотреть хотя бы несколько таких фотографий, чтобы получить, так сказать, общее представление о… Тинклер, я что–нибудь не то сказал?

– Сэр, я заметил, что люди начинают посматривать на часы. Наверное, пора расходиться. Может быть, нам следовало бы спросить, не ждут ли их домой, к обеду?

По обступившей их толпе пронесся вздох облегчения, и Эрнест, крайне смущенный, поднялся.

– Простите! – воскликнул он. – Я совсем позабыл о времени!

– Что вы, сэр! За что же вам прощения–то просить? – возразил Гирам. – Хотя… кое–кого здесь действительно дома ждут. А что касается фотографий… Джейбиз! – Тот оглянулся на брата. – У нас ведь тоже вроде бы где–то такой альбом был? Ну, с теми фотографиями?

– Да, где–то валялся. Я непременно постараюсь его разыскать, мистер Эрнест!

– Вот и прекрасно! – воскликнул Эрнест. – А я поговорю со священником. Тинклер, вы не знаете, куда я задевал свою шляпу? Ах, вот она! Спасибо. Ну что ж, всего хорошего, джентльмены!

После того как дверь за гостями захлопнулась, довольно долго стояла полная тишина. Наконец всеобщие чувства выразил Джейбиз:

– Вот это действительно настоящий джентльмен! И нас тоже джентльменами называет! Так и сэр Родрик себя вел.

– Зато ее милость – совсем не так! – мрачно заметил Гирам.

И компания, отпуская язвительные шутки в адрес хозяйки замка, стала расходиться. Но тут вдруг раздался громкий возглас мистера Эймса:

– Эй, погодите минутку!

Все головы разом повернулись к нему.

Распахнув пиджак и сунув большие пальцы рук в проймы жилета, мистер Эймс смотрел на них чуть ли не с вызовом.

– Раз вы готовы принять помощь от мистера Эрнеста, – сказал он, – то, смею надеяться, примете ее и от меня. У меня есть поросенок, которого я откармливал для ярмарки в Манкли… Я прожил в здешних местах достаточно долго и знаю, – он бросил взгляд на Гаффера, – какое значение вы придаете празднику украшения колодцев. Надеюсь, вы позволите мне подарить этого поросенка деревне по случаю дня Святой Троицы?

В харчевне на несколько минут воцарилась полная тишина, исполненная неуверенности. Тишину нарушил все тот же Гирам Стоддард. Подойдя к Эймсу, он протянул ему руку и воскликнул:

– Сказано не хуже, чем у мистера Эрнеста! Джейбиз! Налей–ка напоследок еще по одной: за Генри!

– О чем это они? – сердито спрашивал у всех Гаффер Тэттон.

Когда наконец ему все растолковали и сообщили также, что Гирам обратился к мистеру Эймсу по имени, Гаффер просиял.

– Вот именно это я всегда и твержу! – воскликнул он. – Поступайте с Ней как полагается, и Она тоже вам воздаст честь по чести! А может, уже и начала воздавать…

Когда они вернулись в замок, Тинклер настоял, чтобы Эрнест хоть что–нибудь съел, и принес ему в летний домик холодного мяса, хлеба и маринованных овощей. Леди Пик, как всегда днем, удалилась в спальню и прилегла отдохнуть, так что ее «дорогой племянник» избежал упреков по поводу отсутствия за столом во время ланча.

Все еще страшно возбужденный, Эрнест даже с набитым ртом говорил без умолку; его необычайно потрясло то, что в современной английской деревне сохранился столь ранний дохристианский обряд. Он попросил Тинклера непременно сходить в домик священника и передать мисс Поллок, что он хотел бы воспользоваться ее любезным приглашением прямо сегодня. Понемногу выпитый сидр и сытый желудок сделали свое дело, и Эрнест, чувствуя непреодолимую сонливость, в конце концов пробормотал, что неплохо было бы вздремнуть, и действительно заснул. Очень этим довольный, Тинклер быстренько отнес поднос на кухню и отправился выполнять поручение хозяина.

Однако, вернувшись назад менее чем через полчаса, он обнаружил Эрнеста опять бодрствующим и полным прежней мучительной нерешительности. Когда Тинклер передал ему приглашение к чаю в четыре пополудни, он страшно встревожился.

– Нет, Тинклер, все бесполезно! – бормотал он. – Я не гожусь для переговоров. Вам придется снова сходить туда и извиниться. Как я могу в чем–то убеждать священника? Я ведь не верю в его Бога! А из–за этого могу невольно и оскорбить его…

– Нет, сэр, что вы!

– А что? – Эрнест сердито воззрился на Тинклера. – Вы ведь прекрасно знаете, Тинклер, что я, черт возьми, гроша ломаного не дам за его дурацкие фокусы в церкви!

– Знаю, сэр. Но, судя по тому, что произошло сегодня, я уверен, что вам бы очень хотелось сохранить некоторые старинные обычаи. Как и мистеру Поллоку, между прочим.

– Но мистер Стоддард сказал…

– Он, видимо, ошибается. Когда я был у мистера Поллока, то позволил себе упомянуть об этом в присутствии миссис Кейл, его домоправительницы. Она ведь местная. Очень любезная дама, смею заметить! Так вот, по ее словам, если бы все зависело только от мистера Поллока, то никаких препятствий для возрождения обряда не возникло бы.

Медленно и как–то вяло слова Тинклера проникали в душу Эрнеста. Наконец он сказал:

– То есть моя дорогая тетушка в очередной раз оказалась той самой ложкой дегтя в бочке с медом?

– Похоже на то, сэр.

– Хм… – Эрнест посмотрел в сторону дома, на задернутые занавесками окна тетушкиной спальни. – В таком случае… Хорошо, Тинклер. Постараюсь держаться как можно смелее и увереннее. Но вы тоже со мной пойдете. И как следует выспросите обо всем миссис – как вы сказали? Кейл? Да, миссис Кейл. И если я все испорчу, то, возможно, вам в следующий раз удастся найти более удачный подход к священнику.

Эрнест отвернулся от теткиного дома и посмотрел на деревенские дома, утопавшие в зелени.

– По–моему, это вполне приличные люди! – пробормотал он негромко, словно размышляя. – И мне бы не хотелось, чтобы у них были из–за меня неприятности…

– Добрый день, мистер Пик, – приветствовал его священник. На носу у него сидели очки, лицо было изборождено глубокими морщинами; двигался он немного скованно из–за застарелого артрита, однако его голос звучал вполне твердо. – Очень рад, что вы смогли нас навестить. Прощу вас, садитесь.

Эрнест неловко сел на предложенный ему стул. Стол был накрыт в тенистой беседке, и мисс Поллок, улыбаясь, спросила, какой чай он предпочитает – индийский или китайский? – и подала ему блюдо с печеньем и маленькими бутербродиками с рыбным паштетом.

Впрочем, улыбка ее отчего–то показалась Эрнесту вымученной, и его снова одолели сомнения. Еще на подходе к дому священника он почувствовал, что нервы опять изменяют ему, и хотел было повернуть назад, но Тинклер сделал вид, что его не слышит, и даже не обернулся; пришлось взять себя в руки и догнать его.

– Нет, вы просто представить себе не можете, как я рад вашему визиту! – воскликнул старый священник, вытирая губы большой белой салфеткой. – Я… видите ли… мне давно хотелось побеседовать с вами.

«Интересно, на какую тему?» – подумал Эрнест и внутренне весь напрягся.

Неужели и здесь его будут упрекать за то, что он не ходит в церковь? В таком случае, разумеется, лучшая форма защиты – это нападение. И он решил начать первым:

– Вы знаете, падре, – в армии «падре» было расхожим словечком, обозначавшим капеллана, и сорвалось с его языка машинально, – мне ведь тоже очень хотелось кое–что обсудить с вами. Очевидно, деревенские жители…

Однако договорить он не успел: в разговор вмешалась мисс Поллок; глаза ее смотрели встревоженно.

– Если не возражаете, мистер Пик, – тихо заметила она, – пусть сперва дедушка выскажет свои соображения. Кстати, они касаются вашей тетушки.

– Да, конечно… – пробормотал Эрнест. – Простите!

– Что? Как вы сказали? – переспросил старик, поднося к уху ладонь. – Боюсь, в последнее время я стал неважно слышать.

Не обращая на деда внимания, мисс Поллок продолжала уже сердито:

– Вы уже слышали, что она теперь надумала?

Это звучало тревожно, но Эрнест покачал головой:

– Боюсь, что еще нет, мисс Поллок. Если честно, я в последнее время стараюсь с ней не встречаться.

– Это же просто стыд и позор! – Мисс Поллок даже ногой под столом топнула.

Дед успокоительным жестом похлопал ее по руке, но она сбросила его руку и воскликнула:

– Прости, дедушка, но молчать ты меня не заставишь! То, что она собирается сделать, это… это не по–христиански!

Старик вздохнул.

– Да, это как минимум немилосердно, должен признаться… Но мистер Пик, похоже, не понимает, о чем мы, собственно, говорим, дорогая. Не правда ли, мистер Пик?

Девушка резко повернулась к Эрнесту:

– Вы слышали о смерти несчастного Джорджа Гибсона?

– Да, конечно.

– Вы знаете, что он работал в поместье вашей тетушки? Хотя, если честно, работник он был никакой – он ведь газами был отравлен…

Эрнест молча кивнул: это ему тоже было известно.

– А вы знаете, что Гибсон оставил жену и троих детей?

Он снова кивнул.

– Ну так вот: сэр Родрик в своем завещании специально указал, что Гибсон может жить в своем домишке до конца дней своих, потому что был ранен на войне. А теперь, когда Гибсон умер, ваша тетя собирается вышвырнуть его несчастную вдову с детьми на улицу! И сегодня она сообщила об этом миссис Гибсон, дав им всего одну неделю на сборы.

– Но это же просто отвратительно! – воскликнул Эрнест. – С чего это она вдруг?

Старый священник слегка кашлянул, но девушка не обратила на его предупреждение никакого внимания.

– Младший сын миссис Гибсон родился в марте тысяча девятьсот девятнадцатого, – сказала она с вызовом.

Эрнесту не сразу удалось связать это с поведением тетки. Но вскоре он догадался, что означает названная дата, и медленно проговорил:

– Видимо, вы хотите сказать, что ее младший ребенок не от мужа?

– А как он мог быть от мужа? Ведь Гибсон был с семнадцатого года в плену! – Мисс Поллок наклонилась к нему, пытливо вглядываясь в глаза. – Но ведь сам–то Гибсон ее простил! И обращался с ребенком, как со своим собственным, – я сама это видела! Так почему же ваша тетя не может вести себя так же милосердно? Что дает ей право выносить миссис Гибсон «моральный» приговор? Почему она заставляет несчастную женщину в недельный срок искать себе новое пристанище да еще грозит ей судебным приставом?!

Произнося эту тираду, мисс Поллок буквально задыхалась от гнева. Эрнест невольно восхищался тем, как прелестно в эти минуты ее возбужденное лицо. В первые встречи она показалась ему девицей довольно–таки невзрачной, покорно существующей в тени собственного деда. Но сейчас на щеках ее пылал румянец, а голос звенел от праведного гнева.

Помолчав немного, он тихо промолвил:

– «И тот, кто обидит малых сих…»

С неожиданной сердечностью священник прервал его:

– Я узнал от Элис, что вы один из тех несчастных, которые из–за войны утратили веру в Господа, но должен заметить, что и мне в данную минуту пришли на ум именно эти слова! Отношение вашей тети к происходящему родственно тем ветхозаветным пристрастиям, которые Господь заменил впоследствии проповедью любви и всепрощения. И с тех пор мы не считаем правильным, что грехи отцов должны пасть и на детей их и что дети–то и должны страдать больше всех.

«Боже мой, да разве эта война – не следствие того, что грехи отцов пали на детей, превратив их в пушечное мясо?» – с горечью подумал Эрнест.

Однако он подавил желание высказать это вслух и, помолчав, промолвил:

– Боюсь, мое влияние на тетю Аглаю не слишком велико, но я тем не менее постараюсь сделать все, что будет в моих силах.

– Спасибо вам! – искренне поблагодарила его Элис, снова наклоняясь вперед и накрывая своей тонкой рукой его руку. – Спасибо большое! Хотите еще чаю? И расскажите же наконец, что вы хотели обсудить с нами?

– Ну, видите ли… – Эрнест довольно неуклюже изложил свои соображения и заметил, что старый священник допил чай и с задумчивым видом протирает очки краешком салфетки.

– Да–да, – промолвил он, – в деревне действительно очень серьезно относятся к празднику украшения колодцев. И я, по правде сказать, не вижу в том большого зла, хотя в основе этого действа и лежит чисто языческая традиция. Но, впрочем, и празднование Рождества и Нового года – тоже традиция языческая, приуроченная к римским сатурналиям.

– Неужели украшение колодцев – такой древний обряд?

– О да! И некогда весьма широко распространенный, хотя Уэлсток, пожалуй, остался единственным местом в западных краях, где он еще сохраняется. Точнее, до сих пор сохранялся. Наибольшее число сторонников этого культа ныне проживает в Дербишире; там обряд украшения колодцев отправляют жители нескольких деревень. Естественно, природа данного действа существенно изменилась. Исходно этот праздник представлял собой обряд жертвоприношения – и, честно говоря, человеческого жертвоприношения! – главному божеству вод. Римляне знали ее как Сабеллию, однако это было искажением гораздо более древнего ее имени. Эта богиня считалась также воплощением весны и ассоциировалась, как того и следовало ожидать, с плодородием растений и животных. В том числе… хм… и такого животного, как человек…

– Но вы все же не видите препятствий для того, чтобы местные жители продолжали отправлять этот обряд? – Эрнест не сумел скрыть своего удивления.