Текст книги "Бангкок - темная зона"

Автор книги: Джон Бердетт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 23 страниц)

5

В качестве следователя, отвечающего за обвинение Ямми, я держал его дело в голове и, пока ехал на такси в Лард-Яо, вспоминал детали.

Он родился в Сендае в семье мелкого служащего. Его отец работал в корпорации «Сони», мать – традиционная японская домохозяйка, со всей страстью и неутомимостью готовившая к столу мясо кита с морскими водорослями.

Решающим моментом в первые годы жизни Ямми стало то, что его отец имел доступ к образцам товара корпорации, особенно фотоаппаратам. Наш герой научился наводить объектив, щелкать затвором и почти одновременно ходить, и в результате не развил навыки речевого общения. В интровертной культуре это почти не имело значения, но его письменная речь была тоже не на высоте.

Отец Ямми не слишком расстраивался – он сполна познал прелести жизни по струнке и рассмотрел в изъянах сына проявление гениальности. Пожертвовав многим, семья переехала в Лос-Анджелес, где пробелы в образовании юноши остались незамеченными.

При первой возможности отец поместил его учиться в школу кинематографии. Все шло хорошо до тех пор, пока семья не отправилась на экскурсию в Сан-Франциско, где Ямогато-старший умудрился стать единственным за два десятилетия туристом, который попал под трамвай. Выплаченную страховку мать отдала за образование Ямми, но сама не согласилась ни минуты дольше оставаться в Америке. Оставшись один на один с собственной гениальностью, но лишившись коронного материнского блюда – стейка из китового мяса в морских водорослях, Ямми тем не менее легко получил профессию голливудского оператора.

– Ты просто супер, – хвалил его любимый режиссер. – У тебя азиатское внимание к деталям, твоя натура не помеха бизнесу, и ты понимаешь тонкости искусства. Далеко пойдешь в рекламе.

– Я не хочу далеко идти в рекламе, – отвечал ему Ямми. – Хочу снять игровой фильм.

Режиссер грустно покачал головой. Он тоже когда-то хотел снимать игровое кино. Как первый, второй и третий операторы. Как главный осветитель, звукоинженер и техник на площадке.

– Это не так просто, парень. Одного таланта недостаточно.

Ямми уже это понял. Если бы студии ценили талант, то не выпускали бы год за годом одну и ту же муру. Разумеется, случалось, что и в Голливуде делали что-то как следует, но Ямми не интересовал американский рынок. Он мечтал вернуться домой, как только отточит свой талант до острия бритвы. Его кумирами серебряного экрана были Акира Куросава, Тэйносукэ Кинугаса, Сергей Эйзенштейн, Витторио де Сика, Ингмар Бергман, Луи Буньюэль – кинематографические гении, о которых не слышали не только в Голливуде, но даже в кинематографической школе. И еще он знал, что его успеху в Калифорнии мешает социальный барьер, который скорее всего непреодолим. Правда, именно в это время он со своей группой снимал рекламу духов в Колумбии, хотя за те же деньги, но гораздо проще, это можно было сделать на любой горе в Колорадо. Ямми писал в факсах своим приятелям в Сендае: «Я здесь чужой, во-первых, потому что не нюхаю кокаин, во-вторых, потому что не употребляю кокс, и, в-третьих, не балуюсь „марафетом“. Все принимают меня за внедренного агента ФБР».

Каждый вечер после съемок они с режиссером заводили привычный разговор, а режиссер в это время выкладывал на мраморном столе расточительно длинные линейки белого порошка.

– Все дело в деньгах, – говорил он. – Чтобы снять независимый артхаусный фильм, требуются спонсоры, у которых денег столько, сколько им требуется в каждый данный момент, и поэтому не нужно опасаться потерять несколько десятков миллионов на рискованном предприятии. Знаешь, кто подпадает под эту категорию?

– Да, – отвечал Ямми.

– Наркоторговцы. – Режиссер закрыл указательным пальцем одну ноздрю и наклонился над столом. – А знаешь, кто заправляет наркоторговцами?

– Да, – отвечал Ямми.

– А знаешь, кто заправляет в Лос-Анджелесе мафией?

– Бюро, – отвечал Ямми.

Когда они вернулись в Калифорнию, режиссер решил дать талантливому японцу уникальный шанс. Вечеринка состоялась в расположенном в пустыне тайном, уединенном особняке, о котором прекрасно знали все, кто хоть что-нибудь значил в киноиндустрии. Ямми запомнились мужчины и женщины, взирающие большими, словно «летающие тарелки», глазами на белую гору посреди банкетного стола, но даже он знал, что эта гора отнюдь не свадебный торт. К услугам присутствующих были полуобнаженные девушки, мальчики и свободные спальни, но большинство не могли отвести взгляда от белой горы. Через пять минут все, кроме Ямми, испытывали непоколебимую уверенность в себе, но то и дело натыкались на мебель и несли несусветную чушь.

– Тебе не следует удивляться по поводу шефа лос-анджелесского отделения бюро, – раздался сзади голос режиссера, подошедшего неверным шагом к Ямми. – Фэбээровцам же надо получать сведения, кого необходимо убить в Колумбии и Боливии. А откуда взять такую информацию, если не от мафии в Лос-Анджелесе, которая покупает наркоту оптом? Можно их арестовать, но тогда иссякнут источники разведданных. Вот почему шеф сегодня здесь. – Режиссер, наверное, думал, что едва заметно кивнул в сторону крепкого коротышки, хотя на самом деле тряхнул головой, словно заржавший конь.

Главный лос-анджелесский фэбээровец тем временем протянул руку и заграбастал полную пятерню от белой горы.

– Вот это и есть свобода, – вздохнул режиссер.

На следующий день, в подавленном состоянии, оттого что не воспользовался золотым шансом сделать карьеру и не свел дружбу с мафией во время кокаиновой оргии, Ямми решил, что в нем нет того, что требуется для успеха в Лос-Анджелесе, и упаковал чемоданы.

Оказавшись с мамой в Сендае, он позвонил приятелю, работающему в киноиндустрии в Токио. Приятель умудрился снять игровой фильм о свихнувшемся мастере пирсинга, который убивал все, что двигалось, кроме своего домашнего хомячка, за которого в конце концов и отдал жизнь. Кино с треском провалилось, но какое это имеет значение? Приятель среди прочего бессмысленного существования все-таки сделал один художественный фильм. Ямми нанес ему визит в токийском районе Шинбаши.

– Послушай, – сказал приятель после пяти бутылок саке, – в наши дни есть всего один способ снять фильм – найти инвесторов…

Ямми закончил за него мысль.

Что ж, фаранг, полагаю, ты уже и сам догадался, что произошло дальше на японщине: славный Ямми впал в алкогольную депрессию, и потребовалось десять лет, чтобы он поддался неизбежному. Надо отдать должное Ямми – он чуть не разбогател. Но, как многие начинающие бизнесмены в моей стране, сделал роковую ошибку: предпочел покупать товар у армии, а не у полиции. Более того, приобрел какие-то занюханные десять килограммов у злейшего врага полковника Викорна генерала Зинны, поэтому мой шеф его схватил и готовил показательный процесс, в ходе которого будет неизбежно вынесен приговор – двойной укол нашему герою. (Отдавая дань моде в индустрии казни, мы отказались от пули в пользу инъекции, хотя один лишь Будда знает зачем – ведь приговоренные не чувствуют, как девять граммов входит им в затылок. Дело не в гуманности – все это лишь дань новым веяниям щепетильности. Я лично предпочел бы горячий свинец в мозжечок, чем медленное химическое засасывание в вечный сон. А ты что думаешь по этому поводу, фаранг?)

Как видите, все складывалось не в пользу Ямми. Но пять минут назад положение изменилось. И случилось это в ходе моего героического визита в его камеру в Лард-Яо – нашей самой большой тюрьмы на девять тысяч заключенных, построенной японцами во время Второй мировой войны в качестве концентрационного лагеря.

Представьте долгую, изнуряющую зноем поездку в место посреди тропического края света. Но вот появление приятной густой растительности дает знать, что начитается территория огромного государства заключенных.

Постойте, почему здесь такая ужасная вонь? Ах вот в чем дело – здесь находится отстойник нечистот, куда загоняют непослушных заключенных и заставляют часами, а то и днями стоять по шею в зловонной жиже. Не хотел бы я в ней утонуть.

Ладно, зажмем нос и проявим немного терпения… И вот уже меня обыскивает краснолицый тюремщик и ведет в комнату для посетителей, где я сажусь на единственный деревянный стул. Затем появляется Ямми в наручниках и цепях на ногах – японец приятной наружности лет сорока пяти, с красиво редеющими волосами и выражением мрачной решимости на лице, как у истинного художника, который понимает, что настоящее искусство недоступно современной культуре.

Для него стул не полагается, поэтому он остается стоять. Я рад, что принес ему фантастически хорошую новость, и чувствую, что Будда мною доволен, раз я стал инструментом спасения этого человека. Теперь представьте мое смущение, когда, выслушав набросанный мною в общих чертах непреодолимо заманчивый бизнес-план Викорна, он ответил «нет».

– Но, Ямогато-сан, – заторопился я, – может, я недостаточно ясно выразился? Давайте поставим все точки над i. Пройдет несколько недолгих недель, и ваше дело поступит в суд. Не имеет значения, признаете вы свою вину или нет, против вас достаточно улик. Даже если бы их не было, полковник Викорн знает, как добиться обвинительного приговора. Вас приговорят к смертной казни, после чего вы проведете несколько лет в камере смертников. Вас изнасилуют белые, а тайцы сочтут несчастным изгоем и не позволят питаться свежими тараканами, таким образом, лишив единственного источника протеина. Скорее всего вы смертельно заболеете задолго до того, как вас привяжут к столу, готовя к последнему уколу…

– Прекратите! – прервал меня Ямми. – Вам не удастся меня запугать. Я решил покончить с собой. – Самурайским жестом он провел большим пальцем левой руки по низу живота. – Я уже раздобыл нож.

– Но, Ямогато-сан, – не отступал я, – разве я недостаточно ясно объяснил: вам ни к чему себя убивать. Я пришел, чтобы вытащить вас отсюда.

– Я не хочу отсюда выходить. К чему? Вам, тайцам, неизвестно понятие чести. Я так и так собирался совершить самоубийство, раз нет возможности снять художественный фильм. Если вы меня выпустите, то кем я буду?

– Хорошо оплачиваемым порнографом.

– Я не хочу быть треклятым порнографом. Я художник.

Изумленный, сбитый с толку, рассерженный и в то же время под впечатлением от услышанного, я достал мобильный телефон и стал названивать полковнику.

– Ну и пусть будет художником себе на здоровье, – ответил Викорн. – Он сможет использовать одновременно десять кинокамер, если ему так нравится. Снимать между минетами прилунение. Уставить свою дурацкую студию цветами и развесить на стенах офорты. Проявлять полную свободу художника, только бы хорошо показывал, как извергается сперма, и эта мура продавалась бы в Европе и Америке.

Я все это передал Ямми, и тот, хоть и продолжал сердиться, смотрел на меня со все большим интересом.

– Я подумаю.

– Вот вам мой мобильный телефон. – Я проявлял божественную выдержку. – Если любезно решите принять наше скромное предложение о сотрудничестве, пожалуйста, нажмите кнопку автодозвона, и вам ответит полковник Викорн.

В такси я позаимствовал мобильник у водителя и позвонил шефу. Тот поставил пять тысяч бат на то, что Ямми позвонит ему в течение пяти минут. Я поставил такую же сумму, утверждая, что успею добраться до полицейского участка, потому что Ямми – упрямый тип, японец суицидального склада характера, чья честь потребует не менее получаса, чтобы сложить оружие.

Но телефон зазвонил только после девяти вечера. Полковник отдал мне трубку, потому что Ямми не говорил по-тайски.

– Я прошу права самостоятельно разрабатывать сюжетную линию. У большинства порнофильмов глупейший сценарий, если он вообще есть. Мне нужны настоящие сюжеты.

Когда я перевел, Викорн, уступая, устало махнул рукой.

6

Прошлой ночью ко мне приходила Дамронг. Я знал, что это произойдет, какого бы цвета я ни надел пижаму и сколько бы раз ни поклонился Будде в нашем самодельном святилище с китайскими фонариками – изобретение Чаньи. Словно освободившись от тела, я ощущал в кровати одновременно и Дамронг, и зародыша Пичая. Необходимость таиться только распаляла желание. Я еще попытался пробормотать: «Нельзя разбудить Чанью», – как губы Дамронг коснулись моего подрагивающего члена.

Не связанная пространством и временем, она предстала во множестве обличий: обнаженная, полуобнаженная, в черном бальном платье с серебряными украшениями, без майки, в облегающих джинсах. Распущенные черные волосы то прикрывали, то оставляли открытой грудь. Она то склонялась надо мной в смиренной покорности, то повелительно возвышалась, требуя полного подчинения. Главной же во всем этом была сексуальная власть призрака, каким-то образом способного воздействовать из потустороннего мира на мои гормоны.

Мужчины, буду с вами откровенен: ничто не сравнится по эротическому накалу с тем ощущением, когда тебя трахает привидение.

Когда Дамронг закончила, я поднялся и поплелся во двор окатить водой свое горящее в лихорадке тело. К счастью, Чанья по-прежнему спала, когда я тихонько проскользнул обратно и лег подле нее.

Но вернемся к нашему рассказу. Я воспользовался допуском полковника Викорна, чтобы проникнуть в самые глубины государственной базы данных. Стоило мне ввести номер удостоверения личности Дамронг, как передо мной всплыло удивительное имя –  Мне потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что значит это странное сочетание слогов. Я пробовал разные варианты один за другим, прежде чем меня осенило – это фамилия Бейкер. Вооруженный таким ключом, я сделал несколько запросов и обнаружил, что тайская фамилия Дамронг – Тарасорн. Больше пяти лет назад она вышла замуж за американца Дэниэла Бейкера и согласно данным иммиграционной службы уехала жить с ним в США, но через пару лет вернулась на родину. На официальных документах она до сих пор была обязана расписываться как миссис Дамронг Бейкер, и именно это сочетание имени и фамилии будет стоять в ее свидетельстве о смерти.

Из базы данных я узнал номера карточки социального страхования и паспорта мистера Дэниэла Бейкера. Позвонил в иммиграционную службу и запросил, не въезжал ли он в последнее время в Таиланд. Сомнительное предположение, но как знать… Затем набрал номер Кимберли в отеле «Гранд Британия» и сообщил ей номер страхового свидетельства Бейкера.

Должен признаться, агент ФБР отреагировала быстрее, чем тайские службы. Через полчаса перезвонила мне и, немного задыхаясь, сообщила:

– Так вот, не исключено, что это хорошая зацепка. У Дэна Бейкера судимость за сутенерство.

– За сутенерство? – Я по достоинству оценил информацию. – Не за порнографию?

– Нет. Но в наше время порнография часто является частью сутенерства, во всяком случае, в США.

– Дальше.

– Дамронг судили в Форт-Лодердейле во Флориде за содержание публичного дома. Обоих признали виновными. Ему дали двенадцать месяцев тюрьмы плюс год испытательного срока. Она получила шесть месяцев, но ее выслали из страны.

– Когда?

– Более четырех лет назад. – Кимберли помолчала, затем продолжила: – И сразу после этого она, должно быть, устроилась на работу в ваш бар.

– Да. Нам всегда казалось, что для нас она товар слишком высокого качества, – сказал я, преодолевая внутреннее сопротивление. – Видимо, Дамронг решила воспользоваться нашим заведением как трамплином, пока не акклиматизируется снова в Бангкоке. Серьезное падение после Штатов.

– Ничего не могу сказать по этому поводу. Проституткам и в США живется не сладко.

– Что-нибудь еще?

– Я над этим работаю. Дело оставило след. Было много шума в прессе, поскольку оказались вовлечены некоторые «отцы города».

Миссис Дамронг Бейкер: несоответствие имени и фамилии говорило само за себя. Я звонил в иммиграционную службу еще пять раз, прежде чем убедил тамошних лентяев оторвать задницы от стульев. Когда они на это решились, им всего-то и потребовалось вбить в свою базу данных номер паспорта Дэна Бейкера. В конце концов на моем столе зазвонил телефон.

– Он в Бангкоке.

– Как турист?

– Нет. Получил лицензию на преподавание английского в качестве иностранного. Ежегодно продлеваемая виза, разрешение на работу, обязан каждые три месяца регистрировать адрес проживания.

– И где он живет?

– Сой Сукумвит, номер двадцать три.

Я вызвал своего помощника Лека и, пока его дожидался, подошел к окну посмотреть на улицу. Молодой монах, которого я в воображении называл «интернет-монахом», переходил улицу, направляясь к интернет-кафе. Я проследил, как ярко-шафрановое одеяние исчезло за дверями, и тут прибыл Лек. Мы взяли такси.

– Хочу знать, лжет он или нет, – пояснил я своему помощнику. – Понаблюдай за ним, когда он станет отвечать на вопросы.

Все бангкокские таксисты знакомы с магией, но наш оказался в этом деле корифеем. На зеркальце заднего вида, загораживая середину внешней реальности, висели гирлянды в честь богини путешествий Мае Янанг. Надо упомянуть, что существуют два способа избежать смерти на наших дорогах: поп понг и пугач. Пугач предполагает такие безотрадные приемы как медленная езда, пристегнувшись ремнем безопасности. Мы предпочитаем первый способ, обеспечивающий ездокам нерушимую духовную защиту. Если сделать все правильно, поп понг не только сохранит вашу жизнь, но и жестоко накажет тех, кто ей угрожает. В этот момент наш водитель как раз с гордостью рассказывал историю о лихаче, который подрезал его на прошлой неделе и через пять минут был раздавлен цементовозом.

– В блин, – расплылся он в злорадной улыбке и указал на потолок.

– А шофера насмерть? – поинтересовался Лек.

– Подчистую.

– У него не было амулетов?

– Не поверите. Амулет салика был зашит под кожу.

– И все равно погиб?

Таксисте выражением «а-то-как-же-иначе» снова показал на потолок.

– Аварии не случаются просто так, они коренятся в прошлом. – Он ткнул большим пальцем себе за спину, имея в виду то самое прошлое. – Гам. Карма.

Мы посмотрели на потолок, где некий астрологический гороскоп обеспечивал удачу, здоровье и защиту от дорожной полиции. Надписи были сделаны не на тайском, а на древне-кхмерском – языке кхом, который существовал в незапамятные времена.

– Вы пользуетесь моорду? [7]7
  Оберег.


[Закрыть]– поинтересовался Лек.

– А как же – кхмерским моорду. Что знают тайские пророки? Вся магия пришла к нам от кхмеров. – Водитель сдвинулся, чтобы Лек мог лучше разглядеть. – Я убедился в этом после цунами. А раньше относился к таким оберегам чой-чой – наплевательски.

– Из-за привидений?

– Конечно. Понимаете, люди не сознают, что большинство тайцев, которые там погибли, вообще не из Пхукета. Они из Крунг-Тепа и севернее. И призраки белых фарангов тоже хотят домой. Поэтому мертвецы являются сюда и осаждают самолеты и отправляющиеся в Исаан автобусы. Мой сменщик, который ездит на этой машине в ночную смену, жалуется, что ему страшно. Он взял группу пассажиров из четырех или пяти человек, отвез в Дон-Муанг, [8]8
  Аэропорт в Бангкоке.


[Закрыть]а когда обернулся, чтобы принять плату за проезд, их там не оказалось. В другой раз было еще хуже: он посадил пассажиров в темноте, а когда в конце поездки включил свет, увидел, что они совершенно сгнили, глаза болтались на жгутиках нервов и колотили по щекам. Еще был случай: его наняли фаранги, которые не понимали, что умерли, искали близких людей, плакали. Это было ужасно. В таких ситуациях необходима профессиональная помощь.

Лек в знак согласия мрачно кивнул. Мне становилось неуютно, когда проявлялась эта сторона души моего помощника-транссексуала, и я отвернулся к окну, за которым угарный газ был лишь слегка разбавлен воздухом. Мы наткнулись на привычную пробку на перекрестке Асок и Сукумвит, где застрявшие в заторе машины обходил подросток лет десяти с чумазым и подчеркнуто несчастным лицом. Он притворился, будто протирает ветровое стекло сломанной щеткой «дворников», и тут же протянул руку. Когда я открыл окно, чтобы дать ему десять бат, в салон ворвалась жаркая отрава и таксист нравоучительно заметил:

– Нет никакой кармической пользы от того, что даешь деньги детям. Лучше приобрести амулет. Как вы можете обходиться без защиты?

Лек согласно кивнул, что должно было означать: ведь я же тебе говорил. Сам он никогда не снимал с шеи мешочек с шаманским корнем. И часто корил меня за то, что я борюсь с реальностью нагой, как тупоголовый фаранг.

Повернуть с Асок на Сукумвит без поп понга трудная задача. Наш шаман проделал этот путь со скрипом шин чуть не на двух колесах прямо перед носом набитого людьми автобуса, заставив его водителя ударить по тормозам, а мотоциклиста – вильнуть в сторону. Мы промчались мимо отеля «Гранд Британия», оставив пробку позади.

– Поразительно, – проговорил Лек, благоговейно посмотрев на потолок.

Я приятно удивился, когда охранник многоквартирного дома, где проживал Бейкер, сообщил, что фаранг никуда не съехал и в данный моменту себя. Я дал ему двести бат (когда мы пришли, одетый в сине-голубую форму страж, с наручниками и дубинкой, играл с коллегой за импровизированным столом в тайские шашки, пользуясь вместо шашек пробками от бутылок), и, пока мы шли к двери квартиры Бейкера, он рассказал мне почти все о личной жизни американца. Уходит из дома в одно и то же время, вечерами по пятницам и воскресеньям приводит девочку, часто одну и ту же. По-тайски говорит прилично. Любит позаниматься в местном спортивном зале. Свободных денег никогда не имеет, но за квартиру платит аккуратно. Выпивает не часто, но время от времени покуривает ганжу. В качестве «левой» работы занимается порнографической фотографией, но, судя по всему, это не приносит ему доход. В Америку не ездит, предпочитает проводить отпуск в Камбодже. Когда три года назад появился в Бангкоке, казался задиристым фарангом, но пообтерся и стал подчиняться местным правилам. Теперь спокойный, уважительный, понимает, что к чему.

Я размышлял, как постучать. Начнешь барабанить громче, чем нужно, – можно разбудить то, что фаранги называют синдромом боязни тайского полицейского. Задрожит от страха и сразу вспомнит все ужасы, которые когда-либо слышал о нашей правоохранительной системе, а это совсем не то, что мне нужно. А стукнешь тихо – можно нарваться на дерзость. Я выбрал средний вариант, тем самым выманив Бейкера к двери в одних шортах до колен.

Тридцати семи лет, типично мужская лысина, волосы на груди седые, телосложение культуриста, и никаких татуировок. Когда я показал удостоверение полицейского, как и следовало ожидать, он очень испугался. Это было видно. Наверное, у него все внутри оборвалось. В нашем понимании преподаватели английского – это подвид бедного бродячего народа туристов-рюкзачников, кандидатов на депортацию из страны. И когда звонит полицейский, им в голову приходит самое худшее.

– Мистер Бейкер, я пришел задать вам несколько вопросов о вашей бывшей жене.

Его ухмылка показалась мне зловещей – я решил, что мой приход его не удивил. Я покосился на Лека, у которого была женская интуиция, или по крайней мере присущий ей быстрый, оценивающий взгляд. Помощник поджал губы и покачал головой.

Квартира была построена по тому избитому плану, который в наши дни используется в мире повсюду, но данная в иерархии цементных пещер имела окно и туалет, что давало ее хозяину два очка форы. Были и другие признаки того, что Бейкер не вовсе окунулся в небытие: стоящий на стуле открытый ноутбук, плакат с изображением тайской девушки с обнаженной грудью на берегу реки, иллюстрация Анкор-Ват, несколько книг.

Я решил, что «ничего напоказ» и есть его категория во всемирной пирамиде, – надо признать, уровень весьма заселенный.

Меня всегда занимали эти люди – белые фаранги, приезжающие сюда, чтобы стать никем, словно даже эта роль невыносимо тяжела в той утопии, откуда они происходили.

Мы с Леком внимательно следили за Бейкером. Он посмотрел на часы, которые показались мне фальшивым «Ролексом». (Секундная стрелка дергалась, вместо того чтобы плавно идти по циферблату. Для некоторых эта деталь – все, что они узнают во время пребывания в Бангкоке.)

– Не хочу обидеть полицейского, но должен сказать, что через десять минут у меня урок английского.

– Где должен состоятся ваш урок, мистер Бейкер?

– Здесь. – Он посмотрел мне прямо в глаза. – Частный урок. Можете, если хотите, привлечь меня за неуплату налогов, но это единственный способ, который позволяет мне выжить. Зарплаты в школе, где я преподаю утром, на жизнь не хватает.

– Не собираюсь лишать вас вашего дохода, – кивнул я. – Давайте посмотрим, насколько мы сумеем продвинуться, пока не появился ваш ученик.

– Хорошо.

– Ваша жена – миссис Дамронг Бейкер.

Мне показалось, он не знает, как отвечать. Проходили долгие мгновения, и вдруг Бейкер взорвался.

– Эта стерва… Что еще она натворила?

Я посмотрел на него и нахмурился.

– А что она натворила до этого?

Вопрос был ошибкой с моей стороны – нельзя задавать вопросы в лоб. Не тот случай. С его лица моментально слетела естественность. Оно стало равнодушным и непроницаемым. Бейкер пожал плечами.

– Я был женат на ней год. Лучше спросите, чего она не натворила, чтобы уничтожить меня, – список будет короче.

Я обменялся с Леком взглядом и кивнул: понимал, как ему не терпится испытать свое умение допрашивать и попрактиковаться в английском.

– Мистер Бейкер, как вы познакомились с вашей тайской женой? – подал голос Лек.

Американец словно впервые заметил моего напарника. Насколько мне известно, в Бангкоке не так уж много копов-транссексуалов – Лек единственный. На службе он принимает меры, чтобы скрыть растушую грудь, и не дает волю характерным манерам. Однако, когда начинает говорить, язык жестов его выдает. Застенчивость и то, как он отводил глаза, выглядели очень по-женски. Бейкер хотел было облить моего напарника презрением, но, покосившись на меня, передумал. Я дернул подбородком, давая понять: да, тебе придется ответить на вопрос.

Он что-то проворчал, но природная словоохотливость взяла верх.

– Мне было тридцать с небольшим, я только отошел после очередной связи. Приехал сюда на десять дней, познакомился с Дамронг и заболел.

Я обжег американца взглядом, он отмахнулся.

– Это так говорится. Болезнь в данном случае следует назвать страстью. Влюбленность – единственная официально признанная на Западе форма счастья. Какая чушь! Я потерял рассудок. Конечно, отдал все деньги, какие имел, чтобы она не продавала свое тело никому другому. И верил всем ее обещаниям. А она мне бессовестно врала. Трахалась с любым, готовым заплатить, проходимцем, а я в это время пытался организовать компьютерный бизнес в Форт-Лодердейле, чтобы мы могли счастливо и безбедно жить. Разумеется, мне пришлось пройти через треклятую бумажную волокиту, которую придумала американская иммиграционная служба. Разумеется, я на ней женился, разумеется, она отправилась со мной в Штаты, и, разумеется, наш брак продолжался меньше года. Разумеется, она единственная женщина, которая настолько глубоко меня тронула. Разумеется, она лучше, чем я, воспринимала реальность. Разумеется, разумеется… – Бейкер махнул рукой. – Я среднестатистический фаранг и попался, как все, независимо оттого, кто ты: француз, итальянец, немец или англичанин. Каждый раз повторяется одна и та же идиотская история, так что нет нужды ее пересказывать.

Это была искренняя вспышка гнева, за которой последовало недоумение: мол, неужели я это все наговорил? Он стиснул зубы с убежденностью правого.

– Да, вот так у нас с ней сложилось. Синдром подчинения женщине. Хотите узнать, какие у меня были отношения с матерью?

– Нет, спасибо, – с отвращением отозвался Лек и посмотрел на меня, призывая помочь ему выбраться из ситуации. Эстрогенный гормон не способствует концентрации внимания.

– В ваших словах звучит горечь, мистер Бейкер, – произнес я с сочувственной улыбкой, которую он не принял и отвернулся.

– Разве это не естественно? Вам известен хоть один фаранг в моем положении, который бы не испытывал горечи?

Я пожал плечами.

– Столкновение культур всегда чревато последствиями.

Бейкер недоверчиво взглянул на меня.

– Столкновение культур? Между мужчиной с Запада с его жалким желанием отыскать надежную утробу, куда бы он мог заползти, и тайской шлюхой, ищущей золотую жилу? Такую ситуацию можно назвать столкновением культур, только если вы читаете лекцию студентам-антропологам. – Он почесал затылок и покачал головой. – Ну нет. Я бы назвал это помутнением рассудка. Она полностью задурила мне голову. И точка.

Я покосился на Лека, желая понять, заинтригован ли и он словами Бейкера, как я. Когда психику раскладывают на составляющие, это всегда эксперимент с различными состояниями. Какое состояние следует вызвать сейчас?

– Мистер Бейкер, – решил я улыбнуться. – Буду с вами откровенен: я сверился с базой данных у нас в Таиланде и попросил поддержки ФБР.

Поняв, что мне известны неоспоримые факты, прежний Бейкер уступил место новому. Он вскинул голову и ухмыльнулся.

– Бюро? Вам сообщили о ее жульничестве?

– Только то, что относится к уголовной стороне дела. Я хотел бы узнать детали.

Ухмылка словно приклеилась к его губам, что свидетельствовало, как я подумал, о его дерзкой гордыне.

– Я отмотал шесть месяцев тюрьмы за сутенерство после смягчения приговора, а ее депортировали. Но не на это я рассчитывал, когда мы вступали в брак. – Бейкер помолчал, разглядывая девушку с обнаженной грудью на плакате. – Я все еще пребывал в дурмане, так сказать – в самой середине беременности, когда она приехала ко мне в США. Мы не были женаты и месяца, когда она вдруг исчезла почти на всю субботнюю ночь. Я сходил с ума: думал, ее изнасиловали или убили. Или и то и другое. Или она попала под машину. Что только не лезет мужчине в голову, если он влюблен. А в четыре утра она явилась с улыбкой до ушей на красивом циничном лице и выложила на кухонный стол больше тысячи долларов. Черт!

Последнее восклицание было вызвано волной подкатившей к горлу желчи, так что ему пришлось дважды сглотнуть.

– Ее не так волновали деньги, как власть – приносящее свободу действие: уходить в семь вечера и возвращаться через несколько часов на тысячу долларов богаче, чем раньше. Это ее заводило больше, чем я.

Бейкер был вынужден помолчать, чтобы успокоиться. Наконец его мозг снова обрел способность мыслить.

– Она швырнула мне половину денег и сказала, что так будет и дальше. Раньше я не замечал эту сторону ее натуры. Ее слова напугали меня и заставили сильно понервничать. Два дня я плакал словно ребенок, но это не произвело на нее впечатление. Ей много раз приходилось видеть, как мужчины выли во всю глотку. Это не могло ее поколебать, и ее не пугало насилие. Я даже не думал грозить ей побоями. В каком-то смысле она была к ним невосприимчива. Вышвырнуть? А затем месяцами мучиться, представляя, чем она будет заниматься в Штатах?