Текст книги "Бангкок - темная зона"

Автор книги: Джон Бердетт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 23 страниц)

22

– Он тебе сказал? Да? – Это был голос агента ФБР. Тихий, нервный шепот в трубке.

– Да.

– И как сильно ты разозлился, если считать по шкале от единицы до десяти? Только не говори одиннадцать.

– Одиннадцать.

– Хорошо. С тобой это означает возвращение к библейским временам. Ты полагаешь, западный ум – это франкенштейнское порождение латаной перелатаной религии и кучки древнегреческих педофилов, все та же нечестивая комбинация школьной логики, жажды крови, славы и зазнайства – мол, мы знаем все лучше других и имеем право уничтожать во имя спасения, как поступили во Вьетнаме, где было убито три миллиона человек, главным образом женщин и детей, и все во имя свободы и демократии, пока мы оттуда не ушли, потому что воевать стало слишком дорого… Так?

– Так.

– Ты не прав. Совершенно не прав. Я не собиралась говорить Леку то, что сказала. Ничего подобного не было в голове. Отвела его в хороший тайский ресторан, который уважают даже тайцы, и смотрела, как он ест пальцами салат из сомтана с клейким рисом. Тогда я поняла, что ты сказал правду – он абсолютно невинная душа.

Я не ответил на ее полную мольбы речь, и Кимберли продолжала:

– Но это не имеет значения. Меня с головой накрыл и подмял поток любви, страсти и сострадания. Вот уж не думала, что такое чувство способна испытать женщина вроде меня. Я его обожаю. Всецело, безнадежно, до смешного. Втюрилась по уши, Сончай. Однажды ты мне сказал, что в этом секрет понимания Будды – любить всем сердцем целую Вселенную.

– В таком случае у тебя не возникнет проблем: ты сможешь его любить даже после того, как он сделает операцию, – раздраженно заметил я и закрыл телефон.

За исключением храма По и храма Изумрудного Будды, большинство остальных храмов и монастырей представляют собой ветхие строения, где под сенью древ просветления сострадание Будды растрачивается на голодных кошек, шелудивых собак и неимущих человеческих созданий. А также на пеструю компанию монахов (одних от кого-то прячущихся, других плачущих, третьих разочарованных, четвертых честолюбивых, пятых «голубых», но в большинстве своем набожных, а некоторых – почти достигших высот Будды). Здесь же место, где лукситы в белых штанах и рубашках в обмен на кратчайший путь к просветлению чистят и стирают одеяние своих монахов-наставников. Мастеровые, заслуживая благодать, предлагают починить крыши их хибар. Всегда найдется кто-нибудь, только не монах, кто готовит и ест. А монахам после полудня в рот ничего брать нельзя. Дети, чьи родители не в состоянии отправить их в первоклассную школу, где преподают мандаринский диалект китайского языка и деловой английский, впитывают здесь мудрость монахов. Постоянно входят и выходят люди, которым нравится, а может, и не нравится буддизм.

Можно подумать, наступило Средневековье, но это гораздо более ранний период. Мы в душе глубоко консервативный народ. Нашему варианту буддизма, который носит название «Теравада», две с половиной тысячи лет, и мы не изменили в нем ни единого слова. Одеяния наших монахов сшиты по тем же образцам, что у самого Сиддхарты, [28]28
  Имя Будды.


[Закрыть]и мы следуем тем же Четырем благородным истинам, что и Великий человек, когда только начинал духовное пастырство. Первая из этих истин гласит, что существование – это страдание. Только фаранги могут это оспаривать.

Я прошел через покосившиеся, но величественные деревянные ворота в святое место, а он словно меня ждал. Молодой послушник, весь светлый и ревностный, показал, где он сидит на деревянном балконе старого монастыря. Увидев меня, он не удивился.

– Добро пожаловать в мой дворец, – приветствовал меня с улыбкой брат Дамронг и, подтянув одежду, обвел рукой особенно ветхий угол, который в знак гостеприимства предоставил ему настоятель. Я поклонился, словно он настоящий монах. Брат Дамронг продолжал скромно улыбаться.

– Справлялись в духовной общине? И там обо мне ничего не слышали? Угадал? – Он рассмеялся. – Меня, брат, посвящали в духовный сан в Камбодже. Здешняя община меня бы не приняла. Дело, знаете ли, кое в каких криминальных делишках. – Он пожал плечами, словно отгораживаясь от мира.

– Вот как? – Я сделал вид, будто ничего не знаю.

– Это вас волнует?

– Я полицейский.

– Нет. – Он с мудрым видом покачал головой. – Вы монах, как и я. Просто подписали не то заявление. Ваш путь – к монашескому облачению.

Я устроился в позе полулотоса, привалился спиной к хлипкой стене и посмотрел на него. Внизу яростно чесалась облысевшей лапой собака. Дальше, в тени огромного дерева бодхи, составляющего центр всего комплекса, тихо разговаривали два старших монаха.

– Да, у нас много общего, – согласился я. – Вы, до того как приняли сан, жили на то, что зарабатывала проституцией сестра. Я жил на то, что зарабатывала таким же ремеслом моя мать. Вы торговали яа баа, и мне приходилось наблюдать, как мой приятель Пичай убивал наркоторговца. Я провел год в буддийском чистилище. Три месяца настоятель заставлял Пичая и меня вдыхать смерть.

Наверное, было слишком мелодраматично с моей стороны проявлять такое красноречие. Пока я говорил, на губах брата Дамронг то и дело появлялась и исчезала улыбка теплого сочувственного удивления. Так смотрит наставник на неловкие потуги ученика, который так и не поднялся и уже, наверное, никогда не поднимется над средним уровнем.

– Вдыхать смерть – хорошая практика, – заметил он.

Мне хотелось услышать больше, и я надеялся, что он продолжит. Когда монах вновь заговорил, в его словах я услышал искреннее сострадание.

– В Камбодже все еще можно пользоваться настоящими трупами. Я год жил с таким в своей келье и, пока усыхали кости, сносил и мух, и запах. Наблюдая, установил: всякая привязанность и всякая антипатия исчезают, когда распадается порождающий чувство орган.

– Целый год? Я бы сошел с ума.

Брат Дамронг терпеливо улыбнулся.

– Я и сошел. То, что мир именует здравомыслием, для монаха блудливый компромисс.

– Но что-то вас все-таки спасло. Сейчас вы выглядите вполне нормальным.

Он пытливо на меня посмотрел.

– Спасло? Спасать нечего. Вы, мой друг, рассуждаете как христианин. Невозможно предать себя Непознаваемому в надежде, что этот поступок дарует спасение. Ничего подобного. Во Вселенной нирваны спасения быть не может, поскольку мы никуда не пропадаем и ниоткуда не возникаем. Выбор остается между нирваной и невежеством. Такова зрелая правда, которую внушает нам Будда. Мы сумма нашего горения. Нет горения – нет существования.

Я с благоговейным трепетом принял поражение: мэтр легко положил на лопатки студента-неуча. И, решив не выставлять себя дураком и больше не испытывать его, снова обратился к криминальным вопросам.

– Если таково ваше озарение, зачем вы тратили силы и искали меня?

– Я уже говорил: дух моей сестры не может успокоиться. Как монах я больше не имею отношения к ее дхарме, но у меня остались частицы долга перед ней. – Когда он заговорил о долге, то употребил слово, которому нет соответствия в английском языке. Это слово подразумевает очень сильные обязательства, известные в моей культуре как гатданьу, что-то вроде долга крови.

– Чем может помочь полицейский такому почти святому, как вы?

Может, разыгралось мое воображение, или на мгновение его лицо на самом деле посуровело?..

– Ее дух жаждет правосудия, – сказал он.

Прошло несколько секунд, и опять брат Дамронг первым нарушил молчание.

– Почему вы не задаете вопрос, который подтолкнет расследование? Ведь вы пришли именно за этим.

– Хорошо. Вы знаете о видео? – спросил я.

Время бежало, но он не отвечал. И я опять взял слово:

– Кто-то анонимно прислал мне видеозапись. Полагаю, что сделали это вы. – Я подождал реакции, но молодой человек молчал. – А я думал, вы хотите помочь в расследовании. Что вы знаете об этом видео?

Пауза тишины длилась довольно долго, прежде чем он произнес:

– Я все еще поддерживаю связи со своей деревней. Монахам разрешается пользоваться электронной почтой. Снова молчание, переходящее в вечность. Казалось, он словно улетал в другую вселенную.

– Функция Запада заключается в том, чтобы превращать тела и умы в продукты. Запад не понимает, что остальной мир считает это непотребством, разложением нашей стремящейся к нирване природы. – Брат Дамронг нахмурился.

Я почувствовал, что во мне вновь зарождаются сомнения, – может быть, потому, что заметил судорогу на его лице, или какой-то жест, или потому что изменилась его речь, стала чуть-чуть грубее.

Я сконфуженно кашлянул.

– Брат Титанака, позвольте один очень личный вопрос.

– Для монаха нет личных вопросов.

– В таком случае ответьте для пользы расследования, насколько близки вы были с сестрой?

Он сверкнул глазами, но ничего не ответил. Вместо этого неожиданно, и необъяснимо, поднялся и, оставив меня на балконе, пошел вниз. Я остался в позе полулотоса, наблюдая за его изящной, размеренной походкой, пока он в своем ниспадающем шафрановом одеянии не скрылся в святилище. Наверное, брат Дамронг рассчитывал, что я уйду, и меня подмывало именно так и поступить. Но я, хоть и чувствовал себя глупо, остался и коротал время тем, что наблюдал молчаливую, но ни на минуту не прекращающуюся жизнь храма.

Через час брат Дамронг вернулся. Нисколько не удивившись, что я по-прежнему на балконе, он устроился в позе полулотоса неподалеку от меня и с резкой внезапностью, которую я объяснил следствием дисциплины ума, сказал:

– Мы стали ближе, когда ей было двадцать с небольшим, а я еще был подростком. Она постоянно извинялась, что пользуется мною в качестве подушки, если хочет выплакаться, но только таким образом могла с собой совладать. Говорила, если будет платить за мое образование, я стану понимать окружающее лучше, чем она.

– Она рассказывала о своих клиентах?

Я с интересом наблюдал, как его безмятежность трансформируется в ненависть. Он словно стянул с себя резиновую маску, под которой оказалось неизвестное чудовище с планеты-карлика.

– Обо всех потеющих, красных, коричневых, черных, толстобрюхих, воющих от отчаяния, покинутых, душевно-ущербных, обо всех конченых охламонистых засранцах. О каждом из них. Ей требовались все ее силы, чтобы казаться бодрой. Иногда она даже притворялась, что любит их, какими бы они ни были говнюками. – Он нахмурился. – Так было до того, как она превратилась в бесчувственную профессионалку.

Я был огорошен не столько изменением его поведения, сколько тем, что он, казалось, сам этого не сознавал. Но было еще кое-что, отчего у меня на затылке зашевелились волосы. Теперь его голос звучал точно как у Дамронг: тот же тембр, те же обороты речи.

– Понятно, – нервно ответил я.

Он, не переставая хмуриться, отвернулся, вероятно, догадываясь, что сказал что-то не то, но не мог понять, что именно. Потеряв всю свою безмятежность, он беспокойно комкал в кулаке платье. И явно хотел от меня избавиться.

Пришла пора прощаться, а себе сказать: тот, кто произнес эти горькие слова и при том рычал на самом вульгарном жаргоне, не монах Титанака, а кто-то другой.

Потрясенный, я шел по храмовому комплексу мимо огромного белого чеди – зала для хранения реликвий (древнейшая постройка), и там спросил старшего монаха, где найти настоятеля. Монах ответил, что настоятель в том же зале для выполнения церемоний, откуда пришел брат Дамронг.

Сидящий в позе полулотоса под возвышением настоятель оказался тучным человеком, почти идеальным образом смеющегося Будды, и ответил на мое почтительное приветствие кивком. Я употреблял только самые почтительные, принятые в духовной иерархии выражения и следил за тем, чтобы моя голова постоянно находилась ниже, чем его. Проницательные глаза на веселом лице изучали меня. Я объяснил, что я детектив и расследую убийство сестры монаха. Настоятель подтвердил, что простер гостеприимство на кхмерского монаха, прибывшего на прошлой неделе и показавшегося ему необыкновенно набожным.

– Вы ничего не заметили в нем странного?

– Странного? Мы, люди, упорствуем в своем желании жить на этой мерзкой земле. Разве одно это не странно для духовных существ?

– В нем будто уживаются два разных человека, и время от времени происходит переключение с одной личности на другую.

– Всего два? С вашими глазами, видимо, что-то не так. Приглядитесь внимательнее, и вы поймете, что он меняется с каждым вздохом. Как я. Как вы.

Я снова поклонился, поблагодарил за мудрость и ушел.

23

Внезапное появление монаха в расследовании убийства Дамронг завело меня в эмоциональный тупик. Чувство вины за смерть Нок обостряла гора страданий, через которую пришлось перебраться этому молодому человеку. Но это утро было целиком посвящено массажу. Я выбрал довольно большое, хорошо известное заведение на боковой улочке, соединяющей Сукумвит с Сорок пятой сой. Многие пользуются этой улочкой, чтобы сократить путь, поэтому на ней множество прилавков с разномастной снедью. Каждый специализируется на чем-то особенном, и это можно понять по форме палаток: на тушеной свинине, вареной курице с рисом, салате из сомтана с клейким рисом, манго с таким же рисом и на всевозможных сладостях (не пропусти, фаранг, хрустящие блинчики с начинкой из кокосового крема). Я смотрел, как бакалейщик готовит тайский кокосовый пудинг по старинному рецепту – льет в маленькие отверстия в большой круглой сковороде жидкое взбитое тесто, затем добавляет туда же сладкое кокосовое молочко. Редко в наши дни увидишь, что это делают правильно. Меня же, благодаря глобализму и предприятиям быстрого питания, порой тянет на приготовленное на пару банановое пирожное.

С агентом ФБР я придерживался стратегии поцелуемся-и-помиримся. Весь вчерашний день мы провели в урагане телефонных звонков, эсэмэсок и посланий по электронной почте. Упомяну только самое обидное.

Я.Это всего-навсего гормональный консьюмеризм. Ты ничем не отличаешься от шастающих по площади Нана клиентов среднего возраста.

ФБР.Вот как! Можно подумать, то, что произошло с тобой и Дамронг, – проделки Купидона! Орион, плывущий по ночному небу! Всякие там чакры и лепестки лотоса в голове! А когда влюбляется американка – это, по-твоему, консьюмеризм.

Я(понимая, что вот-вот совершу грубый тактический просчет). Конечно, в этом разница между нашими культурами.

ФБР.А в твоем случае это культурный шовинизм, то есть именно то, в чем ты обвиняешь Запад.

Оценив по достоинству выпады друг друга, мы нашли иную тему для разговора, и я, чтобы подписать с Кимберли мирный договор, пригласил ее в массажный салон. Агент ФБР вся светилась, улыбалась и выглядела вполне профессионально (я в курсе, что накануне вечером она пригласила Лека в Пат-Понг на Четвертой сой выпить. Лек мне потом позвонил: Кимберли начала приставать, но, когда ее домогательства были отвергнуты, смирилась с отказом). Она сказала, что у нее хорошие новости, которыми поделится во время массажа.

– Только если не засну, Сончай.

– Именно это и предполагается. Если нет, значит, массажистка плохо знает свое дело.

Я с облегчением вошел с запруженной народом улицы в охлаждаемое кондиционером помещение. Девушка в приемной спросила, какой мы хотим массаж: традиционный тайский или масляный. Я, не посоветовавшись с Кимберли, заказал традиционный тайский по два часа на каждого. Два часа абсолютной пустоты в голове – хорошее приобретение за три сотни бат.

Не меньше тридцати девушек читали журналы или негромко сплетничали. Это навело американку на мысль…

– Они занимаются только массажем… или еще чем-нибудь?

Обычный ход рассуждения фарангов.

– На втором этаже они занимаются только массажем. А на третьем выполняют все пожелания клиента.

– Разве мораль зависит от высоты? Или я чего-то не понимаю?

– На втором этаже практикуют традиционный тайский массаж, на третьем – масляный. Трудно представить, чтобы молодая женщина растерла всего мужчину маслом, а тот после этого не возбудился. А мы, тайцы, народ сочувственный.

– И как дорого оценивается ваше сочувствие?

– В тройную цену по сравнению с обычным массажем, но разница за счет чаевых. Девушки дарят любовь на третьем этаже, а мы идем на второй.

– Ясно, – буркнула американка.

Но прежде чем подняться по лестнице в рай, нам пришлось вымыть ноги. Кимберли стало не по себе, когда девушка усадила ее перед чашей с подогретой розовой водой и попросила снять обувь. Никого не надо допрашивать, арестовывать, не в кого стрелять, и агент ФБР, не находя применения своим талантам, нахмурилась. Ей показалось, что мыть ноги подобным образом – проявление антиамериканизма вроде крикета и коммунизма. Но через пять минут ее лицо просветлело, и она повернулась ко мне.

– Удивительно, как такая простая вещь поднимает настроение. – Ее глаза сияли.

Я сказал девушкам, что мы ляжем на соседних матрасах. Весь второй этаж представлял собой сплошную вереницу матрасов, разделенных тонкими занавесками. И пока нам делали массаж, мы могли разговаривать, не повышая голос. Мы переоделись в хлопчатобумажные штаны и рубашки. Я услышал, как, распластавшись на матрасе, довольно хмыкнула Кимберли. Моя девушка начала массаж со ступней, разминая узлы мышц и нервов, таинственным образом соединяющихся со всем телом.

Внезапно послышался возглас американки.

– Вау, как будто что-то выстрелило. Это называется рефлексология, да? Ведь есть теория, что каждый орган имеет связь с пяткой?

– И каждое чувство возникает из какого-нибудь органа…

Я вдруг сообразил, что мои слова перекликаются с тем, что сказал брат Дамронг. И представил, как он оставался в келье наедине с трупом. Сам я на такое не способен, но понимаю, в чем смысл: разложение тела было одновременно освобождением духа. Радикальная методика, ничего подобного духовенство Таиланда в наши дни не одобряет – не желает быть в ответе, если что-то пойдет не так. Зато в Камбодже подобных сомнений не испытывают. Интересно, насколько далеко зашел брат Титанака?

– Да, я знаю такую теорию. Любовь – это не что иное, как химическая реакция.

– Не только любовь. То, что слепой называет жизнью, для зрячего виртуальная реальность.

За занавеской вновь послышалось ворчание.

– Ну это мне трудно ухватить. Запомни, я до последнего винтика белая. Хочешь знать, что я выяснила?

– Конечно.

– Человек в маске, монстр с черным чулком на лице… Нам известно, кто он такой. Его зовут Станислав Ковловский, сокращенно – Стэн. Оба родителя из второго поколения иммигрантов-поляков. – Кимберли внезапно застонала. – Не знаю, какому это соответствует органу, но перед моими глазами только что пронеслась живая картина из детства. Где я побывала?

– Следовательно, убийца в наших руках?

– Пока нет. Но мы знаем номер его карточки социального страхования, у нас имеются отпечатки его пальцев, все. Оборудование изометрического слежения в аэропорту работает отлично. Мне всего-то и пришлось попросить технарей вычленить на DVD кадр с радужной оболочкой его глаз. Это заняло у них не больше пяти минут.

– Как они отнеслись к тому, что увидели?

Американка помолчала, прежде чем ответить.

– Также, как я. Если не хуже. Мужчине тяжело смотреть, как творят такое с красивой молодой женщиной. Когда я сказала, что это не извращенная фантазия и она умерла на самом деле, люди не могли поверить. Закаленные агенты не сдержали слез. Удивительно.

– Значит, вы идете по следу?

– А как же. Все стоят на ушах. Международные преступления на сексуальной почве – актуальная тема. Не пройдет и нескольких дней, как мы его возьмем, если только у него нет хороших связей в другой стране, в чем я сильно сомневаюсь. Он свалился сюда из Канзаса, но сам до мозга костей калифорнийский мальчик.

– Досье на него есть?

– Никакого. Зато хорошо известна репутация. В Управлении полиции Лос-Анджелеса его знают как порнозвезду. В десятках низкобюджетных фильмов на вторых ролях появляется его член.

– Он гетеросексуал?

– Да.

– Садистские наклонности?

– Никаких. Обычный самец. Услужливый, улыбчивый, до блеска натертый маслом и неотразимый. Но тут же отступает на второй план, как только камера поворачивается к женскому телу. Мне показали несколько его номеров без маски. Симпатичный жеребец, волевой подбородок, улыбка с рекламы зубной пасты. Если не знать, подумаешь: совершенно безобидный тип из тех, кто постоянно ошивается на пляже, культурист из престижного университета, твердо усвоивший, что швыряться песком в лицо другому человеку не круто и очень плебейски.

Массажистки принялись за дело серьезнее, и мы на время прервали диалог. Большинство из них – девушки из Исаана. Крепкие от природы, еще до того как изучили технику массажа, они напоминали миниатюрные смуглые танки. И пока мне вминали локоть в самую печень, я размышлял над следующим вопросом.

– Следовательно, он сделал это из-за денег?

– Из-за чего же еще? Порнозвезды-мужчины вянут так же быстро, как их коллеги женщины. Ему сорок три года, без гроша, практически банкрот. Когда такое происходит, можно не сомневаться: кредиторы-акулы уже нарезают где-то под водой круги, оставляя жертве все меньше пространства для маневра. Мы поддерживаем связь с Управлением полиции Лос-Анджелеса. Ох! Разве полезно для здоровья вдавливать локоть в самое нутро?

– Помогает пищеварению. У тебя не возникло картин из детства, когда она это сделала?

– Десять лет укачивания в машине. Мы жили во Флориде, но бабушки и дедушки с обеих сторон обитали в Нью-Йорке. Воссоединение происходило четыре раза в год, и каждый раз мы ехали в автомобиле.

Мои стопы вывернули внутрь и стали немилосердно жать, и я немного помолчал.

– Следовательно, он наша ниточка к тем, кто «заказывает музыку»?

– Я настроена оптимистично. Данные тестов показывают, что порноактеры обоих полов имеют невысокое умственное развитие. Пара дней допросов, и мы получим все, что нам нужно.

Под действием техники массажа Ват По мы умолкли. Наступал момент, когда руки массажистки поднимаются на уровень полового органа, если клиент мужчина. Обычно к этому времени клиент совершенно расслаблен, и девушка перекладывает «спящий орган» с одного бедра на другое. Но случались и курьезные моменты, особенно если мужчина находил массаж стимулирующим, а девушка изображала губами удивление – мол, что это тут у тебя такое большое? Я был расслаблен, уязвим, и на этот раз эротическая атмосфера спровоцировала видение, с которым я боролся всю прошлую неделю. Мне все-таки удалось выбросить его из головы, и когда массаж достиг релаксирующей стадии, я задремал.

Проснувшись, я не сразу понял, где нахожусь. Несмотря на то что я сказал агенту ФБР, сам я почти никогда не засыпаю во время массажа. Почему Кимберли отдернула занавеску? Почему стоит рядом со мной на коленях и гладит по щеке?

– Ты стал кричать, дорогой. Распугал весь персонал. – Она была олицетворением сострадания. – Ты страстный человек, Сончай. Невооруженным глазом заметно: какой-то своей частью ты до сих пор ее любишь, какой бы дурной она ни была.

Когда, одевшись, мы расплатились и, испытывая неловкость, стояли на узкой улочке, я наконец решился.

– Кимберли, я могу попросить об одолжении? Догадываешься о каком?

– Конечно. Тебе надо еще раз посмотреть видео. И ты хочешь, чтобы я сидела рядом и держала тебя за руку.

Я тронул ее за плечо.

– Спасибо, Кимберли.