Текст книги "Переворот"

Автор книги: Джон Апдайк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 20 страниц)

– Ты пахнешь, как человек, который чего-то хочет, – сказала она.

– Я хочу объединиться, – признался Эллелу.

– Давай попробуем объединить насдля начала.

Она по-прежнему ворковала, раздвигая ноги. Маты на полу, с которых они сбросили детские игрушки, показались им достаточно мягкими. Кровати – это для тубабов, чья кожа, взращенная мистером Якубом, не имеет упругого верхнего слоя. Эллелу возбуждало присутствие зрителей в виде пятизвездных олеандров за окном. Он – в ней, его член покоился меж ее точеных бедер, в руках – крепкие эллипсы под ними. Ситтина закатила глаза, как дикие ватжи, показывая налитые кровью белки, так что мебель и украшения стен виделись ей перевернутыми.

– Бог мой, сколько паковать-то придется! – вздохнула она. – И детям назначен прием у зубных врачей!

Добрые граждане Франции больше не таращатся на черных, разгуливающих по их проспектам. Их африканская империя, которую с присущей им страстью к абстракции они создали в самой пустынной части континента, немного дублировала их, подобно другим картографическим резервуарам, которые на протяжении столетия были окрашены чернилами европейских цветов, и выбросила в страну-родительницу струю черных дипломатов, студентов, рабочих и политических эмигрантов. Даже в Ницце, на Английской набережной, ставшей набережной Соединенных Штатов, появление черного, прилично одетого семейства среди шуршащей на пляже гальки и скрипа карандашей раздающих автографы молоденьких полуголых девиц, оставшихся от Каннского кинофестиваля, привлекает лишь мимолетный взгляд, который позволяет французу отложить в ящичек памяти еще одно aperçu [77]77
  Замеченное явление ( фр.).


[Закрыть]. Африка узаконена здесь своим искусством. Делакруа снял пенки с Магриба, а Пикассо вывез кубизм из Габона. Жозефина Бейкер, Сидни Бечет... noire est belle [78]78
  Черное прекрасно ( фр.).


[Закрыть].

Женщина – чрезвычайно шикарная: высокая, как модель, с чуть надменно поднятой головой и походкой, от которой так и переливаются ее радужные брючки. Мужчина с ней довольно невзрачный, не заслуживающий внимания, ниже ее ростом и в больших черных очках, скрывающих половину лица. Он не выглядит отцом многообразных детей, которые шагают с ними рядом. Судя по выправке, он, возможно, военный. А вот мальчики, глядя на их откормленный вид, никогда не будут солдатами, или если будут, то плохими. Девочки... у девочек могут быть самые удивительные судьбы: они могут стать танцовщицами, матерями, проститутками, хирургами, стюардессами, акробатками, агрономами, помощницами фокусников, любовницами, causes célébres [79]79
  Знаменитостями ( фр.).


[Закрыть], любительницами загара, выцветающими фотографиями в альбомах памяти, богинями, промелькнувшими, как черные лебеди, в сверкающей опере, в накидке из шиншиллы, положив руку в перчатке на золоченые перила балкона и уже повернувшись, чтобы уйти. Язычники молятся женщинам. Душу писателя греет, когда он представляет себе будущее своих девочек. А вот о мальчиках он беспокоится. Он боится, что они могут упасть, став гражданскими жертвами в войне за право иметь больше и больше, которая, безусловно, охватит нашу планету.

Семейство, явившееся с известного лишь по слухам континента, живет за Карабаселем на улице Святого Клемента, где улицы круто идут вверх, а с крытых плиткой садовых стен свисают бугенвиллеи и лежат на них, ржавея, забытые ножницы. За этими стенами они усердны, экономны, счастливы как супруги, умеренны, оптимистичны, динамичны, более или менее здоровы и современны. Женщина, судя по слухам, рисует. Дети, как утверждают соседи, учатся играть на скрипке, анзаде, кларнете, какаки, фортепьяно и санзе. Маленького черного мужчину часто видят сидящим за круглыми белыми столиками на набережной или в нескольких кварталах от отвлекающего его внимание Средиземного моря, усеянного яхтами, за столиками уличных кафе на эспланаде Генерала де Голля с текущей по ней рекой автомобилей. У его локтя всегда стоит либо фанта, либо кампари с содовой, либо выжатый лимонный сок, приправленный анисовой водкой, – такое впечатление, что этот человек вечно страдает от жажды. А другой его локоть прижимает стопку бумаг. Он что-то пишет, мечтая за темными очками среди выхлопных газов «веспы», вспоминая прошлое, чтобы вновь это пережить.

Известия из Куша почти не доходят сюда. Франция стала чем-то вроде того, каким когда-то был Китай, – островом первоклассной цивилизации, самодовольным, загнивающим, глухим. Какое ей было дело до переворотов, гладко происходящих в песчаных краях, где некогда ее вторые сыновья в небесно-голубых шапочках загоняли синекожих туарегов глубже и глубже в дюны? На конференции ОПЕК в Женеве среди министров нефти, оказавшихся в заложниках, вынужденных слушать разглагольствования австрийского недоучки из церковной школы и его тощей подружки, значилось имя Майкла Азены (неправильно написанное) из Куша. Он выжил, правда, революционеры разбили его часы. В других же случаях Куш ассоциируется с непонятным запахом, напоминающим корм из земляного ореха, или зеленую полосу на предзакатном небе возле Биота, или вкус апельсина в «Куэнтро», или тень от зонта, на котором написано «Чинзано» и который вызывает в памяти, когда морской бриз треплет его края с бахромой, тень в палатке, самом эротическом в мире приюте. Куш существует вокруг нас в этих аллюзиях, в этих закодированных посланиях, но реальности сегодняшнего дня – косое умеренное солнце, сенсационная близость моря – превращают все это в хрупкие остатки кораблекрушения, которые плавают на поверхности воды, и их становится все меньше и меньше по мере того, как волны разбиваются, шипя, отступают и скользят по гальке. Все вчера таким образом уходят на дно, и из виду исчезает то, что в свое время было у нас под ногами. «Как он сюда попал?» – возможно, спросит себя розовощекий прохожий, оскорбленный озабоченным выражением лица этого негра, который сидит среди красот их города, уткнувшись в свои cahiers [80]80
  Тетрадки ( фр.).


[Закрыть], где он выводит длинные нити с завитками, похожие на длинные цепи случайностей, приведших к нашему появлению на свет, к тому, что мы сидим сейчас на вершине мира, и водяные лилии скрывают массу наших корней. «Те, кто ушел до них, тоже замышляли, но Аллах владеет каждым помыслом: Он знает пустыни каждой души». Человек счастлив – он спрятан. Дует морской бриз – официанты не замечают его. А он пишет свои мемуары. Нет, мне следует выразиться точнее: полковник Эллелу, говорят, работает над своими мемуарами.