Текст книги "Любовь без границ"
Автор книги: Джоанна Троллоп
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)
– Не понимаю, с чего вдруг? Твоя карьера вполне удалась, известность пока еще не померкла, контракт тебе продолжают продлевать. У тебя нет причин впадать в отчаяние. В чем же дело?
Хью снял руки жены с плеч, подержал в своих и выпустил.
– Дело в том, мое дорогое дитя, что я перестаю быть нужным, а когда человек перестает быть нужным, он начинает тосковать.
* * *
По вторникам Джулия всегда мыла близнецам голову, и как раз этим она теперь занималась. В процессе мытья вспомнилось, что она так и не сказала Хью о встрече с Кейт, которая, надо признать, выглядела не лучшим образом. Вид у нее был прямо-таки замученный, и привычная ласковая манера не могла этого скрыть. В принципе не имея ничего против благотворительности, Джулия считала, что с пиццерией Кейт перегибает палку, делая из себя девочку на побегушках. Она решила, что затронет этот вопрос за ужином, а потом гладко перейдет к разговору о том, что на пенсии жизнь не кончается, что есть масса дел, где можно приложить руки, если уж так необходимо быть нужным.
Ужин на вилле Ричмонд закончился, когда позвонила Хелен, та самая подруга Кейт, что организовала приют для жертв домашнего насилия. Она произнесла очень долгий и в самом деле трогательный монолог о том, что привлечение фондов – задача трудоемкая и отнимает все больше времени, так что его совершенно не остается на решение повседневных проблем, поэтому возникла острая нужда в человеке, который мог бы взвалить на себя административную работу. Хелен подчеркнула, каких больших затрат требует «дом», и выразила большое сожаление насчет того, что не сможет платить добровольцу, который вызовется ей помогать. Таким образом, вдохновенно заявила она, это должен быть человек, сознающий свой долг перед обществом настолько, чтобы не требовать платы за вклад в его оздоровление.
После этого возникла пауза. Хелен ждала, конечно, что Кейт немедленно вызовется помочь, но Кейт, сидевшая в напряженной, неестественной позе (обвивая ногами ножки кухонного стула), не вызвалась, хотя и почувствовала себя при этом последней стервой. Хелен сменила тактику и принялась ее нахваливать: мол, все ждут не дождутся, когда она появится в Мэнсфилд-Хаусе (названном так в честь Кэтрин Мэнсфилд, перед которой Хелен особенно преклонялась), и в такие дни словно луч света озаряет это темное царство скорби.
Еще одна полная ожидания пауза повисла в воздухе.
– Мне ужасно жаль… – промямлила Кейт.
Ей хотелось объяснить, что она бы и рада помочь, рада не только на словах, а по-настоящему, и еще совсем недавно так и поступила бы…
Но слова не пошли с языка.
– Я позвонила именно тебе, – сказала Хелен, не утруждаясь тем, чтобы скрыть недовольство, – потому что думала, что уж на тебя-то могу положиться, что уж ты-то хорошо представляешь, в какой я затруднительной ситуации!
– Я представляю, но… но помочь не могу.
– Почему? Что тебе мешает?
– У нас тут многое изменилось, – понизив голос, ответила Кейт.
– Только не говори, что Джеймс выгоняет тебя из дому!
– Да что ты, конечно, нет!
– В таком случае?..
– Хелен, я просто не смогу объяснить, в чем дело. Я буду по-прежнему приходить в свои обычные дни, буду делать то, что делала, но о большем меня, пожалуйста, не проси.
– Понимаю, – сказала Хелен, ничегошеньки не понимая, и бросила трубку.
Кейт подтянула колени к подбородку и, совсем съежившись на своем стуле, обняла ноги руками. «Это я меняюсь, – сказала она себе. – Меняюсь, и ничего тут не поделаешь. Как можно объяснить это Хелен, которая работает на износ? Трудно поверить, что я ей отказала, но это случилось, и я знаю, что не стану звонить и брать свои слова назад. Что же такое со мной творится? Все, что я любила и ценила, ускользает из рук, а я не могу это удержать, да, может быть, и не желаю. Я как будто каменею сердцем, и не в моей власти остановить этот процесс. Что, если он идет уже давно, и причина в том, что я живу с человеком неуступчивым, закоснелым в своих привычках, с человеком… старым? Нет, это чушь! Шестьдесят один – еще далеко не старость. Гнусно с моей стороны думать о Джеймсе как о старике! Гнусно отказать Хелен в помощи! Боже мой, да ведь мне самой в пору кричать «помогите!». Куда делось все мое великодушие, вся способность любить?»
Дверь приоткрылась, заглянул Джеймс:
– Кейт, с тобой все в порядке?
Она подняла голову и даже сумела выдавить из себя улыбку.
– Хелен только что попросила у меня помощи, но не получила.
– Хорошо, – сказал Джеймс, полагавший, что Хелен чересчур назойлива.
– Нет, – грустно возразила Кейт. – Не хорошо. Это очень плохо, очень.
Глава 4
Лондонское агентство «Пеннимэн» [3]3
В переводе «копеечный человек, дешевка».
[Закрыть]занимало два маленьких, но элегантных помещения на Бедфорд-сквер. Глава его, Вивьен Пеннимэн (восходящая звезда тех времен, когда Хью впервые появился на экране), обладала здоровым прагматизмом актрисы, чья карьера умерла быстро, без мучений и не была причислена к рангу святых. Целью агентства было организовывать появление знаменитостей на публике, давая им возможность оставаться на виду, а заодно откладывать что-то на черный день (когда единственным отзывом, который удастся получить, будет: «Этот (эта), как его?.. Ах да! В последнее время его (ее) что-то совсем не видно. Должно быть, давно уже сыграл(а) в ящик, бедняга!»
Известные актеры, дикторы и модераторы, футболисты и теннисисты обращались к Вивьен Пеннимэн, и никто не уходил с пустыми руками. Если где-то ожидалось открытие, расширение или рекламная кампания, очередному клиенту перепадал кусочек. Супермаркеты, гаражные и спортивные комплексы, центры релаксации и реабилитации – все шло в ход, все приносило плоды. В зависимости от текущей популярности клиента за двухчасовую тусовку ему предлагалась трех– или четырехзначная сумма минус десять процентов комиссионных. Некоторые (реалисты, сознающие эфемерность всякого успеха) относились к этому с юмором – таким удавалось произвести на публику известное впечатление, да и самим получить удовольствие. Другие (идеалисты, но с профессиональным подходом к вещам) воспринимали это как неизбежное зло и относились ко всему по крайней мере с достоинством. Третьи, увы, чувствовали себя униженными и оскорбленными, были не способны примириться с мизерностью суммы и еще меньше с тем, как она доставалась. Хью Хантер был как раз из их числа и до сих пор отчаянно противился визиту в агентство «Пеннимэн».
И вот намеченный Джулией разговор состоялся. Само понимание, сама нежность (никакой снисходительности, Боже упаси!), она тем не менее была неколебима. Хью был потрясен тем, какой твердой она умеет быть.
– Послушай, – говорила она, – когда возникает проблема, нужно не хандрить, а искать пути решения, и я предлагаю как раз такой путь. Если у тебя есть идеи получше, буду рада их услышать, но если нет, будь добр, выслушай мою.
И она мягко, ласково напомнила про Вивьен Пеннимэн.
– Я ее помню, – задумчиво произнес Хью. – Прехорошенькая была девчонка! Снималась в шоу с кучей таких же. Как-то забежали на студию всем кагалом, и, ей-богу, это было похоже на ходячий букет полевых цветов! Во время интервью их спросили, как они себе представляют будущее, и ответ был: лет через десять пригласите нас всех снова – глазам своим не поверите! Это было ужас как забавно… не из-за ответа, конечно. Просто в то время у нас была всего одна камера, которую таскали везде и всюду. Ну так вот, накануне шли съемки регаты в Соленте, оборудование было все забито песком, и турель поворачивалась с ужасным скрипом. Этот скрип записался и был потом слышен во время передачи!
Отвлечь Джулию от темы не удалось.
– Хью! – сказала она ласковым, ровным, взрослым тоном, каким говорила с расшалившимися близнецами.
– Ладно-ладно! Пойду. Не дави на меня.
– Я не давлю, а пытаюсь донести до тебя суть момента.
– Ты совершенно права, и я принимаю все твои доводы. Но, черт возьми, как больно, как мучительно трудно идти против собственных убеждений!
– Понимаю, Хью.
Хью подошел к стояку с вином, наполнил стакан, хорошенько отхлебнул и только тогда заговорил.
– Прошу тебя, – сказал он устало, – не будь такой ласковой, понимающей и благоразумной. Прошу тебя, прошу, дорогая моя Джулия… не будь, мать твою, таким совершенством!!!
С этим он покинул теплую, уютную кухню. Прямо со стаканом прошел в кабинет, устроенный в доме больше для проформы, сел перед шкафом и начал рыться в тридцатипятилетних наслоениях папок, разыскивая телефон агентства «Пеннимэн».
– А вот и Хью Хантер!
Вивьен поднялась из-за стола и раскрыла объятия под перезвон многочисленных браслетов. Годы превратили девушку, похожую на полевой цветок, в женщину с необъятным бюстом, литыми ногами и волосами неестественного оттенка. Она была в черном и жемчугах (малоподходящий наряд для раннего утра).
– Дорогой, дорогой Хью! Сколько лет, сколько зим!
Перегнувшись через стол, Вивьен приложилась к щеке Хью поцелуем, обдав его крепким ароматом духов и тем напомнив о шестидесятых годах и подружках с густо подведенными глазами.
– Привет, Вивьен.
– Какой ты имел успех!
– Как мило с твоей стороны говорить о моем успехе в прошедшем времени.
– Такое настроение, Хью, у нас тут не приветствуется. Я бы не согласилась принять тебя в число клиентов, не будь ты по-прежнему на коне. Кстати, тебе следовало обратиться ко мне еще несколько лет назад. Ну, я устрою своим сотрудникам! Предприимчивость – залог успеха, а они лишний раз не почешутся. Надо звонить, убеждать, объяснять людям, что это в их же интересах. Думать о будущем никогда не вредно, а некоторых нужно чуть не силой тащить к нам в агентство. Ну не глупо ли это? Хомяк, и тот копит орешки на зиму!
– О хомяках я не подумал, – буркнул Хью.
– А надо бы. – Вивьен окинула его таким взглядом, словно перед ней был племенной хряк. – Ну да ладно, у тебя все еще имеется большой потенциал. У тебя и у «Мидленд телевижн».
– Потенциал, который годится только для гаражей и супермаркетов?
– Увидим! – довольно резко ответила Вивьен, задетая его тоном, и нажала кнопку интеркома. – Я тебе предоставлю информацию, а ты уж сам решай, потянешь или нет.
Вошла девушка, очень оживленная, прелестная изобилием густых светлых волос. Она положила на стол кипу папок и отдельных листов, повернулась, заметила взгляд Хью и адресовала ему привычно лучезарную, но рассеянную улыбку – как случайному и малоинтересному гостю. Вивьен тем временем энергично щелкала клавишами компьютера.
– Можно идти?
Получив кивок, девушка вышла. Вивьен молотила по клавишам точно одержимая. Хью угрюмо смотрел ей на руки. Зазвонил телефон, но трубку сняли в приемной.
– Какая удача! – чуть погодя воскликнула Вивьен, не поворачиваясь от экрана. – Прямо как выигрыш в лотерею! Под Вольвергемптоном открывается новое поле для гольфа. Спонсор – японская автомобильная компания, и должна сказать, у них подлинный размах: тридцать шесть лунок, рельеф исключительный, дерн безупречный, оборудование высшего класса. Понятное дело, ленту перережет чемпион по гольфу, только этого мало. Нужен кто-то популярный у широкой публики: вставлять реплики, быть на подхвате – словом, задавать тон. – Она наконец повернулась. – Для тебя это проще простого, верно? Все расходы оплачиваются плюс три сотни за труды. – Выражение лица Вивьен, до сих пор профессионально-приветливое, резко изменилось. – А вот тут, Хью, клиенту полагается просиять улыбкой!
* * *
Джосс подумала, что это может быть только мисс Бачелор. Она так ее себе и представляла: внятная и раздельная манера речи, прямо как в дурацких черно-белых фильмах; жуткое пальто, устаревшее лет двадцать назад; чудовищная прическа. Не говоря уже о том, что покупала она сдобное печенье. Джосс понятия не имела, что такое существует, и, по правде сказать, думала, что сдоба – это что-то химическое.
– Попрошу также суп из бычьих хвостов, – сказала мисс Бачелор мистеру Пателю, бакалейщику. – Нет-нет, всего одну банку. Еще коробочку черной ваксы. И пинту молока.
Бакалейщик считал своим долгом быть очень любезным с этой достойной пожилой леди. Обычные покупатели, вышколенные супермаркетами, складывали покупки в плетеные корзинки, которые мисс Бачелор демонстративно не замечала, и это казалось ему высшим шиком. Мистер Патель был добрый христианин во втором поколении – незадолго до Второй мировой в Равалпинди его отца обратила в истинную веру одна миссионерка, чья фотография украшала теперь первую страницу семейного альбома. Бакалейщик был бы просто убит, узнай он, что мисс Бачелор, похожая на нее как две капли воды, – убежденная атеистка.
– Это все?
Он добавил пакет молока к груде покупок на стойке, стараясь одним глазом смотреть на мисс Бачелор, а другим (неодобрительно) на Джосс, поигрывающую пакетиком жвачки. Он был убежден, что каждый подросток – потенциальный воришка, и жизнь все время это подтверждала.
– Упаковку мятных пастилок и банку корма «Кис-Кис».
– «Мяу-Мяу», – учтиво поправил мистер Патель.
Джосс фыркнула. Мисс Бачелор повернулась, с минуту ее разглядывала, потом заметила:
– Хм… уж не Джозефина ли это?
Ужас, охвативший Джосс, невозможно описать словами. Мало того, что посторонний знал ее полное имя – уродливое и постыдное, оно еще было произнесено вслух при всем честном народе.
– Я Джосс! – рявкнула она.
– Знаю, – безмятежно кивнула старая дама. – Однако мы еще не представлены друг другу, и я не могу пользоваться сокращенным именем.
Это смутило Джосс настолько, что она опустила голову и желала только одного: провалиться сквозь землю.
– Пожалуйста, добавьте ее жевательную резинку к моим покупкам, – обратилась мисс Бачелор к мистеру Пателю. – Не то чтобы я одобряла привычку вечно двигать челюстями, но это все же лучше, чем курение.
– Я сама могу заплатить!
– Конечно. Но заплачу я, а ты понесешь покупки.
Растерянной Джосс ничего не оставалось, кроме как положить пакетик на стойку. Бакалейщик, завороженный этим маленьким спектаклем, был только рад, что больше никто не подходит за расчетом.
– А теперь, мистер Патель, сделайте одолжение, посчитайте, сколько я вам должна.
Мисс Бачелор выудила из кармана даже не кошелек, а настоящий кошель (Джеймсу не представилось случая на него посмотреть, иначе он ужаснулся бы подобному уродству и ветхости). Назвав сумму, бакалейщик сложил покупки в пакет с рождественским мотивом – пара румяных детишек, которые лепят снеговика, – и протянул Джосс. Тем временем старая дама с неописуемой медлительностью и тщанием отсчитывала деньги.
– Еще два пенса, пожалуйста, – вежливо произнес мистер Патель, чье терпение не знало границ.
На улице Джосс охватил панический страх быть замеченной в компании чудаковатой старухи. Правда, в Джерико проживало лишь несколько ее одноклассников, да и сумерки быстро сгущались, и все-таки она низко пригнула голову – береженого Бог бережет. Подумав, повыше надвинула на лицо черный мохеровый шарф.
– Я искренне рада с тобой познакомиться, – сказала мисс Бачелор. – Тебя отчим прислал, ведь так? Я его об этом просила.
– Он мне не отчим!
– А кто?
Джосс не ответила.
– Чисто технически Джеймс Маллоу – любовник твоей матери. Если хочешь, я могу его так и называть.
Этого Джосс совсем не хотелось. Больше того, она была шокирована до глубины души – настолько, что даже ахнула.
– Он просто… просто Джеймс! – пролепетала она.
– Пусть будет Джеймс, – мирно согласилась старая дева. – Признаюсь, я не думала, что ты появишься так скоро. Была уверена, что будешь сопротивляться до последнего – в конце концов, во мне и на маковое зерно нет ничего современного. Но что-то подсказывало, что рано или поздно жизнь нас сведет.
– Оно ей надо?
– То есть?
– Мы вовсе не должны встречаться!
– Конечно, не должны. Но я думала, если все-таки встретимся, то не пожалеем. Что я, например, обрадуюсь этому сразу, а ты немного поломаешься, но в конце концов тоже будешь не против. У меня, знаешь ли, очень занятная кошка. Если не я, то она тебе точно понравится.
Когда повернули за угол, на Кардиган-стрит, ветер обрушился на них с ураганной силой. Мисс Бачелор втянула голову в плечи.
– Терпеть не могу зиму!
– Я тоже, – рассеянно кивнула Джосс, прикидывая, как бы половчее выкрутиться из затруднительной ситуации.
Она зайдет, поставит пакет, почешет за ухом кошку и смоется.
– Хочешь жареного хлеба?
– У меня еще уроки не сделаны…
– На полный желудок дело пойдет быстрее. А на будущее имей в виду, что я могу помочь тебе с уроками.
– Ни к чему! – отрезала Джосс, чтобы положить конец этой экспансии. – Для уроков есть дядя Леонард.
Они наконец повернули к какому-то парадному и поднялись на две ступеньки. Мисс Бачелор расстегнула верх пальто, чтобы достать цепочку с ключом.
– Не беспокойся, Джозефина, я не стану держать тебя силой. Если через четверть часа еще будешь рваться домой, я тебя отпущу и больше уже не приглашу.
В этот вечер Джосс опоздала к ужину. И не только опоздала, а напрочь забыла, что ужин должен быть торжественный – в честь тридцатишестилетия матери. Только переступив порог кухни и упершись взглядом в шампанское и вазу с цветами, она поняла, что натворила. Троица, сидевшая вокруг стола, подняла на нее взгляды, полные безмолвного упрека.
– Я… это… мм!
– Что ты себе позволяешь? – возмущенно спросил Джеймс.
– Ничего страшного! – быстро вставила Кейт.
– Где, черт возьми, тебя носило? – проворчал Леонард.
– Я была у мисс Бачелор… я совсем забыла про время…
Так и вышло, и этому невозможно было поверить. Первые десять минут Джосс демонстративно не сводила глаз со старомодных часов мисс Бачелор, потом все-таки отвела и не посмотрела на них снова, пока хозяйка тактично не напомнила, что уже половина восьмого.
– Садись, – ровно произнесла Кейт, вытягивая соседний стул. – На ужин цыпленок-гриль. Джеймс превзошел самого себя.
– Я не хочу есть, – пробормотала Джосс.
Она была буквально набита, нашпигована – и не какими-нибудь сухими тостами, пусть даже с джемом, а настоящим белым хлебом, зажаренным на сливочном масле прямо в сковородке и сверху щедро сдобренным подтаявшим сахарным песком. Никогда в жизни ей не приходилось отведывать такой вкуснятины!
– Значит, тебе там понравилось? – спросила Кейт каким-то сдавленным голосом.
Оставалось только кивнуть: в самом деле понравилось – и жуткая берлога, и нелепая старая дева, стой самой минуты, как сказала ей:
– Джосс, а ведь мы с тобой похожи. На нас обеих страшно смотреть. Только у меня это уже окончательно, а ты будешь становиться все лучше и лучше, пока однажды не превратишься в красивую молодую женщину. Можешь смело мне верить, потому что я знаю, что говорю, и в женской внешности разбираюсь.
Она широким жестом обвела стены, на которых повсюду была Дева Мария: в синем, золотом или розовом, но непременно с младенцем Иисусом в руках. Здесь были репродукции (при всем своем невежестве Джосс сообразила, что они со знаменитых полотен), барельефы и множество открыток, пришпиленных то веером, то лесенкой, то рядком. Некоторые из младенцев не вызывали особого восхищения – Джосс всегда казалось, что в столь нежном возрасте Иисус должен был напоминать близнецов Хантер, Джорджа и Эдварда (круглые щечки, наивный взгляд), а тут некоторые были словно рождены уже старыми и мудрыми. Но Марии, все как одна, были прекрасны.
– Вы так религиозны! – заметила Джосс, ни минуты в этом не сомневаясь (все одинокие старухи искали утешения в религии).
– Я атеистка, – усмехнулась мисс Бачелор, – но от души благодарна христианству, вдохновлявшему многие поколения итальянских живописцев.
– А что значит «атеистка»?
– Если интересно, возьми и выясни.
Она указала на полку, где стоял словарь, и Джосс, которой в самом деле было интересно, отыскала нужное слою (не без усилия, потому что сроду не пользовалась справочным материалом).
– Вы не верите в Господа нашего! – воскликнула она в изумлении.
– Ни в нашего, ни в какого другого, – безмятежно подтвердила мисс Бачелор. – Прежде была агностиком, но теперь уже нет. Верю в духовное начало, а не в Создателя и Властелина Всего Сущего.
– Я бы не могла жить вот так, без веры!
– Предрассудки! – отмахнулась старая дама.
Разразилась жаркая дискуссия – в каком-то смысле, потому что Джосс могла предоставить в качестве аргумента только личную точку зрения. Тем не менее ее это захватило.
– Перестань все время «якать», – сказала мисс Бачелор.
– Но как же?..
– Да очень просто. Все достигается тренировкой. Вообще неплохо почаще разминать свой ум.
Это покорило Джосс, которая привыкла слышать от дяди Леонарда: «Тупица! Балда! Умственно отсталая девчонка!» Разумеется, в его устах это были своего рода нежности, но он играючи справлялся с тем, что для нее было китайской грамотой, и рядом с ним она в самом деле чувствовала себя умственно отсталой.
– По-моему, я тупая, – смущенно заметила она теперь.
– Чушь! Отговорки! – хмыкнула мисс Бачелор. – Острота ума достигается регулярным упражнением. Ты не упражняешь свой ум, вот и все.
– Ну и о чем же вы все это время беседовали? – полюбопытствовал Джеймс.
– О Боге.
– О чем, о чем?!
Джосс с безмолвным ужасом смотрела на водруженную перед ней тарелку: четверть жареного бройлера под хлебным соусом, горка картошки, зеленый горошек, три завитка жареного бекона.
– Я столько не съем!
Она подняла взгляд на мать. Кейт сидела с таким потерянным видом, что Джосс, окончательно пристыженная, выскочила из комнаты с криком: «Господи, подарок!»
– Не сердись на нее, – попросил Джеймс.
– Я не сержусь… – с тихим отчаянием прошептала Кейт, не поднимая глаз от тарелки.
– Эй, племянничек! Я хочу хоть одним глазом взглянуть на эту старую кошелку Бачелор! – заявил Леонард.
Вернулась Джосс с жеваным бумажным пакетом, который сунула под нос матери.
– Прости за опоздание, и за плохую упаковку, и за то, что это старая рухлядь… словом, прости за все!
– Ох! – только и сказала Кейт, когда на свет божий явилась шляпка с вуалеткой и брошками с подделкой под бриллианты.
– Ведь правда, шикарная вещь? – Джеймс поднял бокал в восторженном салюте. – Скорее надевай!
– Нет! Нет!
Лицо Кейт исказилось, губы так дрожали, что она едва сумела это произнести. Она оттолкнула шляпку дальше по столу. Джосс еще больше расстроилась, хотя думала, что это невозможно.
– Не нравится, да?
– Нравится, конечно, только…
– Я вижу, что не нравится! – закричала она во весь голос и хотела схватить злополучную шляпку, но Леонард припечатал ее руку к столу своей, костлявой.
– Я хочу назад свой подарок!
– Как ты себя ведешь, девчонка!
– Но ей же противно, это видно!
– Ничего подобного, – едва слышно возразила Кейт. – Джосс, милая, я… я считаю, что это роскошный подарок…
– Тогда надень, – поощрил Джеймс, искоса глядя на бледное лицо девочки, на ее руку, все еще прижатую к столу. Он думал: «Бедняжка Джосс!»
– Не могу…
Кейт низко склонила голову, чтобы не встречаться ни с кем взглядом, и положила шляпку на сиденье соседнего стула. Затем, так и не поднимая головы, она вышла из комнаты и тщательно прикрыла за собой дверь.
– Что, черт возьми?.. – начал Леонард.
– Помолчи! – грубо перебил Джеймс.
Он подошел к Джосс, к которой никогда не прикасался, соблюдая главное из неписаных правил их взаимоотношений. Вот и теперь, в самый подходящий момент для сочувственных объятий, он только сказал:
– Дело не в тебе и не в шляпке. В чем именно, я не знаю: может, во мне, а может, в чем-то еще – но не в тебе точно.
– Это ты предложил ей подарить! – обвинила Джосс.
– Да, я.
– Видишь, что из этого вышло!
– Иди к маме, – сказал он со вздохом. – Ей сейчас хуже, чем тебе, и я думаю, она будет рада.
– Но я не желаю, чтобы!..
– Джосс!
С узкого и бледного, еще совсем девчоночьего лица на него смотрели глаза Кейт.
– Иди к ней.
Исторгнув из груди вздох, который был бы не под силу и кузнечным мехам, Джосс побрела вон с кухни. Дверь с треском захлопнулась.
– Ну наконец-то! – с облегчением произнес Леонард. – Хоть раз поужинать спокойно, без этого гадюшника… – И он взялся за бокал.
– Я не трепло, я правда не хотела к ней ходить! – с жаром доказывала Джосс. – Она сказала, что я понесу покупки… и мистер Патель это слышал. Куда мне было деваться?
– Ну, разумеется, – кивнула Кейт. – Простая вежливость требует.
Она сидела на постели, в которой много лет спала бок о бок с Джеймсом, и комкала мокрый платок. Джосс методично проковыривала носком своего устрашающего бутса дыру в ковре.
– Мам, насчет шляпки я пошутила.
– Она в самом деле шикарная и очень мне нравится.
– Она ужасна! Я ее сдам.
– Пожалуйста, не нужно… – Кейт очень хотелось, чтобы дочь подошла ближе, чтобы можно было до нее дотянуться, прижать к себе и побыть так хоть немного, в холодной комнате, среди беспросветного отчаяния. – Сама не знаю, почему я так себя повела. Эта мисс Бачелор…
– Она клевая! – сказала Джосс, теряя обычную угрюмость.
– Почему Джеймс к ней ходит?
– Мне-то откуда знать?
– В смысле что она собой представляет? Какой, например, у нее дом?
– Уродливый. Все старое, прямо замшелое!
«Старое», – мысленно повторила Кейт и содрогнулась.
– Давай обнимемся и все забудем.
Она раскрыла объятия. Джосс сделала шаг вперед и с каменным видом позволила себя обнимать. Кейт остро пожалела, что ей не четырнадцать, когда все хоть и ужасно, но много проще.
– Жаль, что мне не четырнадцать…
Джосс промолчала. Она редко задумывалась о возрасте, разве что тогда, когда приглянувшийся парень был месяца на три моложе или старше. Кейт могло быть тридцать шесть, а могло и пятьдесят, это ничего не меняло, потому что возраст матерей не в счет.
– Пора возвращаться к остальным, – сказала Кейт с тоской. – Джеймс купил такой огромный торт… в конце концов, что мне, трудно? Надену я эту шляпку!
– В обмен на торт?! – ужаснулась Джосс. – Нет, только не это!
Кейт встала и обеими руками взялась за волосы, убирая их за спину. Парные индейские браслеты (медь, украшенная раковинами), подарок Джосс к Рождеству, столкнулись и глухо звякнули.
– Ты не веришь, но я в самом деле рада этой шляпке, – с несчастным видом сказала она. – Просто я ее достала, а Джеймс так смотрел… я не могла этого вынести! Ну, не важно. Идем есть торт!
После ужина, уже во время мытья посуды, зазвонил телефон. Снимать трубку полагалось Кейт. Что она и сделала.
– Хью, – сказала она, передавая трубку мужу. – У него голос как у человека в ярости и к тому же под градусом.
– Я в ярости, просто в ярости! – послышалось в трубке. – Ей-богу, готов лопнуть!
– Правда? – Джеймс уселся, ногой подвинув табурет ближе к телефону. – Ну а теперь-то из-за чего?
– Хочешь послушать про очередной виток моей карьеры?
Джеймс не хотел. То есть не имел ни малейшего желания. Он устало прикрыл глаза и отстранил трубку, но голос все равно был слышен, пожалуй, стал даже яснее.
– Ну так я тебе скажу, чем буду теперь заниматься! Буду, как мартышка, скакать вокруг тех, кто перерезает ленточку на открытии гаражей, боулингов и сортиров для увечных! Будет из меня Хью Хантер, звезда мини-бизнеса… грошового, дешевого бизнеса, мать его так! Чем больше ленточек будет перерезано, тем больше орешков я накоплю на зиму! Столько, что щеки отвиснут! – Голос сорвался и захрипел. – Ох, Джеймс! Думаешь, есть еще смысл трепыхаться?
Приподняв веки, Джеймс покосился на Кейт. Она заканчивала вытирать посуду. С легким стуком поставив на место последнюю тарелку, она осталась стоять спиной к нему.
– Ты откуда звонишь? Из дома?
– Смеешься?! Хорошенькая из меня сейчас компания для нормальных людей! Я в нашей местной забегаловке.
– Там и оставайся. Сейчас приеду.
– Я знал, что ты настоящий друг…
– Только не вздумай рассопливиться!
– А ты точно приедешь?
– И двадцати минут не пройдет. Не пей пока больше, ладно? Кейт! – окликнул Джеймс, положив трубку.
Она не повернулась, словно не слышала.
– Ужасно жаль, что приходится бросать тебя одну в день рождения… – он помедлил, подбирая слова, – но, понимаешь, Хью…
Как ни скажи, все казалось свинством. На дни рождения (как Кейт, так и его собственные), а также по любым мало-мальски существенным датам они непременно занимались любовью. Это была хорошая, тщательно поддерживаемая традиция. Отправившись к Хью, он вернется в лучшем случае к полуночи, а то и далеко за полночь. Кейт уже будет спать крепким сном, а если даже и нет, будет слишком сонной для секса.
– Я знаю – и, поверь, мне очень больно, – что этот день рождения не задался с самого начала. Была надежда, что его хоть отчасти удастся исправить ночью, но, понимаешь, у Хью…
– Понимаю, – быстро сказала Кейт.
– Хотя бы поцелуй меня на прощание!
Она так и сделала. Это был короткий равнодушный поцелуй.
– Обижаешься?
– Ничуть.
– Тогда что с тобой? Ведь что-то происходит, признайся! Вот что, давай я перезвоню Хью и перенесу встречу на завтра…
– Не нужно!
– Но, Кейт…
– Подумаешь, день рождения! Сказать по правде, я их терпеть не могу, эти дорожные столбы на пути к старости. Даже и не думай отменять встречу. Ты нужен Хью. – Она слабо улыбнулась. – И не забудь очки.
– Может, все-таки поговорим серьезно?
– Не сейчас. – Она сняла ключи от машины с гвоздика и протянула Джеймсу. – Я буду уже спать, когда ты вернешься.
– Да, но мы вроде…
– Я уже буду спать! – с нажимом повторила Кейт. – Завтра на работу, а я совсем без сил. Пока! Да, и спасибо за праздничный ужин.
Когда Джеймс наконец ушел (Господи, она думала, что не доживет до этой минуты!), Кейт с тяжелым сердцем поднялась на второй этаж. Дверь в комнату Леонарда стояла открытой, и можно было видеть Джосс, сидевшую, подогнув ноги, на красном ковре, купленном миссис Ченг на каком-то ей одной известном развале. В поношенном летнем пальтишке, переведенном в ранг зимнего халата, у дочери был неожиданно домашний вид.
– Скажи, что я ее приглашаю, – говорил Леонард. – Что у меня есть к ней разговор. Уж я ей покажу атеизм!
– Ее трудно переспорить, – с удовлетворением сказала Джосс.
– А меня вообще невозможно!
– Она не психует.
– А я что, психую?
– Каждую минуту! А когда сам не психуешь, то стараешься, чтобы психовали другие. И все время якаешь.
– Ах ты, нахальная девчонка!
– Тебе бы следовало упражнять свой ум.
– Ага! – торжествующе завопил Леонард. – Вот ты и попалась! Тебе самой никогда бы не пришло в голову ничего подобного, ты для этого слишком глупа. Повторяешь, как попка, за старой кошелкой Бачелор!
– Не смей называть ее старой кошелкой!
– Хо-хо! – Голос Леонарда понизился до утробного, издевательского. – Прямо-таки движение Сопротивления. Эдак вы с Джеймсом пойдете на баррикады в защиту старых кошелок!
Кейт на цыпочках прокралась мимо и бесшумно открыла свою дверь. В лицо словно ударил порыв ледяного ветра – до такой степени была выстужена спальня. Включив свет, она привалилась спиной к закрытой двери. Прямо по курсу была постель, на которой они с Джеймсом спали и занимались любовью еще с тех пор, когда Кейт не было и тридцати. Теперь, в тридцать шесть, эта почти супружеская постель внушала ей только страх.
