Текст книги "Любовь без границ"

Автор книги: Джоанна Троллоп

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

– Ради Бога, оставьте вы ее комнату в покое, – говорил Джеймс. – Беспорядок – это вызов старшему поколению. Если не обращать внимания, его будет меньше.

Не обращать внимания на беспорядок – это было выше понимания миссис Ченг. Самая мысль о том, что предстанет глазам за дверью комнаты Джосс, приводила ее в боевую готовность, и она не знала покоя до тех пор, пока не шла в атаку и не оттесняла извечного врага за границы своих владений. В дни каникул этот священный бой бывал сильно затруднен присутствием хозяйки комнаты, поэтому китаянка всегда с нетерпением ждала начала новой четверти. Вот и на этот раз, открывая дверь, она предвкушала то, как даст наконец выход накопившейся жажде действия.

На кровати что-то лежало. Подступив ближе, миссис Ченг вгляделась получше, потом откинула край одеяла. Глаза у Джосс были плотно зажмурены. Китаянка осторожно потыкала в девочку пальцем.

– Почему твоя не в школа?

– Меня отпустили, – едва прошелестела Джосс. – Разболелась голова, и мисс Гейл разрешила пойти домой.

– Какой голова? Почему голова? Твоя иметь женский дела?

– Это сама по себе головная боль, ясно!

Джосс уткнулась в подушку. Постояв немного, миссис Ченг отправилась на кухню. Леонард находился на стадии протирки залитых поверхностей. При этом он кричал на приемник:

– Держись, кретин чертов! Что сопли развесил?

Китаянка прошла прямо к приемнику и выключила его.

– Какого черта?!

– Твоя не слышать, что Джосс пришел?

– Не говори ерунды. Джосс еще в школе. И включи чертов приемник. Хочу знать, что еще отчудит этот бесхребетный слизняк.

– Джосс дома.

– Как так дома?! – Леонард даже подскочил от негодования.

– Голова болеть.

– Ну да, конечно! Ленивое отродье, вот она кто! С чего вдруг у здоровой девчонки болеть голове?

– Джосс весь бледный.

– Ах так! Ну, я… – Леонард махнул рукой, со страшным грохотом сбив в раковину груду вытертых вилок. – Ну, я ей покажу! Она у меня еще больше побледнеет!

Миссис Ченг молча скрестила руки на груди в знак того, что будет ждать результата, а он, схватив трость, вприпрыжку заковылял с кухни. Можно было слышать, как он поднимается по лестнице. Раздавшиеся вслед за этим гневные выкрики почти сразу затихли, шаги прошаркали до ванной и обратно. Миссис Ченг поздравила себя с тем, что так терпелива.

Наконец Леонард снова появился на кухне.

– Я ей дал пару таблеток.

– Твоя вызвать доктор?

– Зачем это? У нас нет лишних денег. Доктора нужны тем, кто при смерти, а молодежь и так обойдется.

– Джеймс дома?

– Уехал в библиотеку собирать материал. Вернется только в шесть. – Леонард выпрямился, набираясь величия, отчего стал выше по меньшей мере на дюйм и мог смотреть на китаянку еще более свысока, чем обычно. – А я в шесть, наоборот, отбываю. Буду смотреть телевизор с мисс Бачелор и ее невесткой. По телевизору сегодня показывают Леонарда Маллоу! По такому случаю реквизирую бутылку хереса. Так и передай Джеймсу, ты, моя сморщенная желтая обезьянка, мой драгоценный восточный полудурок – сегодня мой звездный час!

Миссис Ченг, как обычно, пропустила оскорбления мимо ушей.

– Твоя уходить, Джеймс не приходить. Джосс сидеть один, весь больной.

– Нет, конечно! Я человек ответственный и задержусь, сколько будет нужно, – с достоинством ответил Леонард.

Китаянка сразу перестала обращать на него внимание. Она убрала свои тряпки и метелку, швабру поставила в кладовку за шкаф, надела пронзительно-розовый макинтош (результат мучительного получасового выбора между ним и пронзительно-зеленым) и покинула виллу. Стоило ей выйти за дверь, Леонард схватился за телефон, чтобы заказать такси до Кардиган-стрит на три четверти шестого.

Когда Джеймс вернулся, дом встретил его тишиной и темнотой. Он задержался минут на двадцать, и тем самым между его приходом и уходом Леонарда прошло около получаса (о чем он, конечно, не имел понятия). Постояв в холле и не услышав ни радио из дядиной комнаты, ни музыки от Джосс, он пришел к выводу, что дома никого нет и что он может располагать собой по собственному усмотрению. На кухне выяснилось, что посуда хоть и вымыта, но не расставлена по местам: кружки свалены в миске для салата, тарелки в неустойчивом равновесии на блюдцах, вилки и ложки вообще как попало, что неприятно напоминало безалаберность прежних дней. Вместо того чтобы наводить порядок, Джеймс полез в шкаф, где хранилось спиртное, только чтобы обнаружить, что виски на донышке, а пива всего две банки. Была еще, правда, бутылка красного турецкого вина – единственное, чем удалось разжиться у мистера Пателя. «Люди хвалят», – сказал бакалейщик (он хоть и перешел в христианство, но от спиртного воздерживался по-прежнему, по-мусульмански).

Вылив остатки виски в стакан, Джеймс разбавил его прямо из-под крана и понес в кабинет. При этом он размышлял о том, где могут быть остальные. Очевидно, Леонард в нетерпении поскорее узреть себя на экране понесся к Беатрис задолго до передачи, а Джосс, в противовес уступкам, сделанным в угоду мирному сосуществованию, решила совершенно наплевать на уроки.

В кабинете Джеймс сразу принялся за виски. Было непросто определить, что он чувствует по отношению к Джосс: новую вспышку негодования или философское приятие с полным пренебрежением к последствиям. Во всяком случае, он не считал дни до той минуты, когда она переберется в Осни. Основная проблема как раз и крылась в том, что половина его сердца вопреки всему была отдана этой несносной девчонке.

Продрогнув, он отставил стакан и пошел включить обогреватель, потом подумал и решил все же сменить пиджак на теплую домашнюю кофту. На верхней площадке лестницы ему почудилось, что где-то жалобно мяукает кошка. И как только ухитрилась забраться в дом? Джеймс прислушался, прикидывая, откуда доносятся звуки, и понял, что, во-первых, из комнаты Джосс, а во-вторых, что это не мяуканье. Там плакали. Отчего-то ужасно испуганный, он бросился к двери, рванул ее на себя и заскочил в комнату.

– Джосс!

От неожиданности она уселась в постели – бледная, зареванная, по самый подбородок закутанная в одеяло.

– Джосс!

Джеймс развел руками, потрясенный еще больше, чем прежде, хотя это казалось невозможным. Забыв про условности, он плюхнулся на кровать и подхватил живой сверток на колени.

– В чем дело, Джосс?

Девочка с отчаянной силой прижалась к нему, обвила его шею руками, совсем худенькими в широких раструбах рукавов майки. Ее мокрое, огненно-горячее лицо уткнулось ему в шею.

– Ты хочешь к маме, да?

– Да ты что!!! – закричала Джосс, давясь слезами, судорожно отирая об него щеки. – Да ты что!

– Тогда… – Джеймс высвободил одну руку и приподнял ее лицо за подбородок, заставляя встретить его взгляд, – тогда дело в Гарте. Правильно?

Ответом был взгляд, полный беспросветного отчаяния, и слезы, едва иссякшие, хлынули с новой силой.

Джеймс снова прижал Джосс к груди и начал покачивать, как маленькую.

– Бедняжка ты моя! Бедная ты моя девочка!

– «Малолетка»! Вот как он меня назвал! – донеслось до него сквозь рыдания. – Сказал, что со мной умрешь со скуки!

Джеймс продолжал баюкать Джосс. В горле стоял такой огромный ком, что пришлось трижды глотнуть, пока слова пошли с языка.

– Знаешь, люди часто бросают в лицо другим то, что думают о себе.

– А он мне так нравился!

– Конечно, нравился, раз ты с ним была. Ничего, моя хорошая, будут и получше.

– Никогда!!!

– Будут, будут. А сейчас пора вытереть нос.

Джосс уселась прямее и тыльной стороной ладони развезла слезы по щекам.

– Фу, как некрасиво! Вот, вытрись и высморкайся в платок.

Зазвонил телефон, и девочка вздрогнула.

– Звонят!

– Пусть звонят, – отмахнулся Джеймс. – У них наверняка не горит, а если горит, перезвонят. Сейчас главное – разобраться с тобой. Давай-ка расскажи, что там у вас с Гартом произошло.

– Это было в столовой, на большой перемене. – Испустив судорожный вздох, Джосс заговорила более внятно: – Там было полно народу, и он сказал это прямо перед всеми.

– Так он, значит, трус.

– Я знала, что это ненадолго…

– С кем-то другим будет надолго.

– Другого не будет!

– Вот еще глупости. – Джеймс ласково взъерошил ежик ее волос на горячей голове. – Ну что, старушка Джосс! Мы с тобой в одной лодке.

Она явно не собиралась слезать с его колен, так и сидела в одеяле, шмыгая носом и глядя исподлобья. Потом вдруг неловко чмокнула его в подбородок. Джеймс был тронут чуть не до слез.

– Знаешь, что мы сейчас сделаем?

– Что?

– Включим телевизор и посмотрим, как Леонард препирается с Беатрис насчет смерти. – Он погладил Джосс по щеке. – Думаю, я уже вполне способен посмеяться их загробным шуточкам.

С новым вздохом Джосс прильнула щекой к его груди, расслабилась и принялась едва слышно хихикать.

– Отличная передача, – сказал Марк Хатауэй, нажимая на дистанционке кнопку выключения. – Изумительная, просто изумительная старая дама.

Кейт промолчала. Она пыталась как-то свыкнуться с первым, экранным, появлением мисс Бачелор в ее жизни. Слово «изумительная» не вполне отражало суть. «Внушительная» – вот как она назвала бы мисс Бачелор. Невозмутимая, неколебимая в своих убеждениях, полная черного юмора, начисто лишенная трепета перед теми, кто оставался за кадром, за кругом юпитеров. Трижды она отвечала на вопрос Хью: «Отнюдь нет!» – как отрубала, а однажды просто отмахнулась: «Ерунда!»

– Что скажешь, Кейт?

– Ну… я ошарашена…

– Вот как? – довольно резко заметил Марк и поднялся с дивана, на котором они смотрели передачу. – По-моему, ты была ошарашена, уже когда входила сюда.

Он был прав. Внезапная потребность пообщаться с Джосс заставила Кейт набрать номер виллы Ричмонд, но сколько телефон ни звонил, никто так и не снял трубку, даже Леонард, никогда не выходивший из дому. По причине не вполне ясной, Кейт была убеждена, что все они дома и, зная, что звонит именно она, стоят вокруг надрывающегося телефона, прижимая палец к губам и обмениваясь заговорщицкими взглядами. Такая картина не укладывалась в рамки того, что ей было известно о своих близких (или бывших близких, как угодно), но оттеснить ее не удавалось. Когда Кейт поделилась своими подозрениями с Марком, тот сразу помрачнел и замкнулся, в точности как после рассказа о встрече с Джеймсом и Джосс на перекрестке. Возможно, это была его месть за недельное отсутствие секса.

Марк пошел приготовить кофе. Украдкой наблюдая за ним, Кейт не могла не заметить, что «породистые» черты его лица окаменели в сердитом, неуступчивом выражении. Вот дьявольщина! Опять нужны объяснения и заверения – все это оглаживание встопорщенных перьев чужого самолюбия.

– Полагаю, на твоих чреслах все еще висит знак «въезд запрещен»? – мрачно осведомился Марк, подавая ей чашку.

– Если человек не способен на элементарный такт вне постели, вряд ли что-то изменится к лучшему, если он в нее ляжет.

– Ха! – сказал Марк, окинув Кейт пренебрежительным взглядом. – Подходить к сексу с обычными мерками может только тот, кто ничего в нем не смыслит.

Она уставилась в чашку. Как обычно, Марк приготовил отменный кофе. Аромат поднимался к лицу густой и аппетитный – как насмешка над тем, до чего она, Кейт, не соответствует времени, в которое живет. Да и вся эта подчеркнуто современная комната втайне посмеивалась над ней.

– Если честно, мне не очень-то и хотелось, – продолжал Марк, отворачиваясь к окну. – Невесело лежать в постели с женщиной, которая только и думает, что про свое ненаглядное чадо. Чадо, которое плевать на нее хотело!

Устало опустив веки, Кейт вернулась мыслями к только что просмотренной передаче. В памяти ожил знакомый, хорошо поставленный голос Хью и другой – раздельный и резкий – Беатрис Бачелор. Какой разгон она ему устроила, когда он намекнул, что, мол, сторонники эвтаназии покупаются на драматический эффект! «Хочу вам процитировать доктора Джонсона, – отчеканила она холодно. – Тот, кто никогда не испытывал настоящей боли, полагает, что с ней вполне можно сжиться».

Снова подняв глаза на Марка, Кейт обнаружила, что он буравит ее взглядом в ожидании реакции на свою подначку. Внезапно ей подумалось: проблема не в том, что кто-то чувствует боль, а кто-то нет. Проблема в том, что у боли бесчисленное множество вариантов.

– Извини, – сказала она и сделала над собой усилие, чтобы улыбнуться.

– Ну, я вас поздравляю! – сказал Кевин Маккинли.

Перед ним были разложены газетные вырезки. Хью, который видел их кверху ногами, попробовал прочесть заголовки, и это ему удалось. «Шоу смертников», «Народ готов бросить вызов старухе с косой», «Вырвем окончательное решение из лап высших сил» и тому подобное.

Кевин Маккинли улыбнулся. Он заставил Хью проторчать в приемной добрых двадцать минут («Не хочу, чтобы старый пердун возомнил, будто я горю желанием его видеть») и отнюдь не собирался предлагать ему ни кофе, ни что-нибудь покрепче. Рейтинг передачи был так высок, что цифры зашкаливало, и ни одно периодическое издание не оставило ее без комментариев. Имена Беатрис Бачелор и Леонарда Маллоу не были упомянуты, иначе сейчас им пришлось бы выдерживать яростный натиск журналистов, а Джерико испытал бы наплыв их поклонников. Но это ничего не меняло.

– Поразительная женщина, – заметил Кевин Маккинли.

Зная, о ком идет речь, Хью кивнул. Его распирали гордость и облегчение, и чтобы их не выдать, приходилось прилагать огромные усилия. Как хотелось дать понять надутому индюку Маккинли, что для Хью Хантера подобный успех – дело привычное.

– Не думаю, – сказал он, – чтобы наверху кто-то выразил недовольство. Они всегда могут заявить, что узнали обо всем в последнюю минуту, когда уже поздно было отменять передачу. И это будет чистая правда.

– Вот именно.

Хью снова скосил глаза на вырезки, выискивая ту, которая ему больше всех понравилась и которую он особенно желал видеть на столе у Маккинли. В ней был не только благоприятный отзыв, но и серьезный анализ передачи. Известный комментатор писал, что доволен темой и подбором участников, а главное, высокопрофессиональной работой Хью, его умением вести и направлять разговор. «Если у «Мидленд телевижн» есть хоть капля здравого смысла, они будут обеими руками держаться за талант, обнаруживший такую глубину, и продвинут его в более высокую лигу».

«Как бы выяснить, прочел Маккинли эту статью или нет?» – думал Хью.

– Вы просмотрели всю прессу?

– Только ту, которая меня интересует.

– В «Дейли телеграф» есть превосходная статья…

– Дорогой мой Хью! – Кевин Маккинли засмеялся, словно залаял. – Я разверну «Дейли телеграф» не раньше, чем окажусь в инвалидном кресле! – Он взглянул на часы и поднялся: больше пяти минут старики не заслуживали. – Не смею дольше задерживать.

Хью смотрел на него, неприятно пораженный. Значит, не будет не только долгих похвал, но и мимолетного пожелания будущих успехов, чего-нибудь вроде «так держать»?

– Что ж, – он тоже поднялся, нацепляя дежурную улыбку, – по крайней мере мы всех удивили.

– Это точно.

В дверь заглянула секретарша.

– Мистер Маккинли, Лос-Анджелес на линии!

– Я думаю… – начал Хью.

– Пока!

– Пока! – сказал он, принуждая себя улыбаться и дальше.

Он шагнул через порог, и дверь тут же захлопнулась, едва не прищемив ему каблук.

Глава 11

Очередную встречу (как обычно, после уроков) Кейт назначила Джосс в крытом рынке, отчасти потому, что тот находился в двух минутах ходьбы от пиццерии, но в основном из-за вечно толпящегося там народа. Неудачная попытка дозвониться на виллу Ричмонд торчала в памяти, как заноза. Интуиция подсказывала, что на людях будет легче общаться как Джосс, так и самой Кейт. Пообщаться было самое время. Настал момент покончить с глупым фарсом «раздельного проживания». Джосс выразила протест против насилия над личностью, и она, Кейт, два месяца чтила этот протест – да-да, вот именно чтила! Не навязывала своего общества, не приставала с требованиями и тем самым заслужила ответный акт уважения – немедленный переезд Джосс в Осни.

Они должны были встретиться у популярного магазинчика с собственной пекарней (восхитительно нездоровое, пышное и сладкое печенье там паковали в красивые фирменные коробки, сохранявшие его тепло и аромат до самого дома). Джосс запаздывала. Продрогнув, Кейт сунула руки поглубже в карманы и съежилась у двери, провожая взглядом прохожих. Местных жителей можно было отличить по сумкам с кочанами капусты и ворохами сарделек. Туристы бродили бесцельно, беспечные и, как правило, довольные жизнью, но и они непременно что-то несли. Каждый проходящий мимо был чем-то обременен: покупками, фотокамерой, младенцем в переносном сиденье, верхней одеждой на локте, стопкой книг, пачкой газет, мороженым, букетом цветов…

– Привет, – сказала Джосс, тоже обремененная: школьным рюкзачком на плече и сумкой в руке, откуда выглядывали листья сельдерея и кончик длинного парникового огурца.

Под курткой на ней был светло-розовый свитерок, и на миг Кейт показалось, что там вообще ничего не надето – до такой степени это не подходило дочери, предпочитавшей многослойную одежду. Она потянулась к Джосс губами, и та (не слишком охотно, но без протеста) позволила чмокнуть себя в щеку.

– Что это? – полюбопытствовала Кейт, указывая на сумку.

– Сельдерей и огурец.

– Это я вижу и сама. – Она улыбнулась слишком широкой, неестественной улыбкой. – По какому случаю?

– Случай как случай, – пожала плечами Джосс. – Джеймс не может все время бегать по магазинам, а дядя Леонард грубит мистеру Пателю.

Кейт припомнила безукоризненную вежливость бакалейщика, и сердце у нее ностальгически сжалось.

– Чаю хочешь?

– Давай, только быстро. Мне надо бежать.

– Мне тоже…

– Ну, значит, все в порядке, без обид.

Они уселись лицом друг к другу за крохотный столик.

– Ты изменилась, – заметила Кейт.

– Ничуть.

– Нет, правда. Выглядишь поживее.

– Ну, спасибо!

– Розовое тебе к лицу.

– Дурацкая тряпка! – хмыкнула Джосс, одергивая свитерок. – Это Энжи предложила поменяться.

– Энжи? Не знаю такую.

– Это… – Джосс вгрызлась в булочку, обильно усеяв стол крошками и кусочками глазури, – это одна девчонка из школы.

– Новенькая?

– Чего вдруг?

– А какая она? – Кейт придвинулась ближе в попытке оживить беседу.

– Клевая.

– Джосс!

– Ну что ты привязалась! – Та со смаком облизала пальцы. – Энжи. Из моей школы. Клевая. Это ее свитер. Любит меняться шмотками. Сегодня придет на ужин. – Подумав, добавила: – Вегетарианка.

– На ужин на виллу Ричмонд?!

– А что такого?

– Раньше ты никогда никого не звала в гости!

– А Энжи вот позвала.

Чувствуя, что безнадежно «плавает», Кейт снова показала все зубы в улыбке.

– Представляю, что наговорит ей Леонард о вегетарианстве!

– Леонард? – Девочка отмахнулась. – Он не вредный, просто на него не стоит обращать внимания.

– Джосс, – начала Кейт очень ровным тоном, – у меня к тебе разговор, а вернее, предложение…

Та заметно насторожилась.

– …насчет нас с тобой.

– Мам, не нагнетай обстановку, а.

– Я не нагнетаю, а хочу поговорить серьезно.

– Это и называется «нагнетать».

– Джосс, прошу тебя!..

– Мам, давай не будем, ладно? – Джосс встала с места и принялась собирать свои вещи.

– Но ты должна меня выслушать!

– Ничего я не должна, и потом мне все равно уже пора.

– Ты совсем по мне не скучаешь?

– Вот! – с торжеством воскликнула Джосс. – Ты нагнетаешь!

– Но я уже больше не в курсе твоей жизни! Не знаю, чем ты занимаешься, куда ходишь, с кем проводишь время! Как у тебя с Гартом?

– С Гартом? Пфф! – Она скривила губы в насмешливой улыбке.

– Вы по-прежнему встречаетесь?

– Я давно забыла, кто это.

– Между вами что-то произошло?

– Не помню.

Она скользнула губами вдоль щеки Кейт в подобии поцелуя, и рюкзачок, мотнувшись, ударился о столик.

– Осторожнее!

– Пока, – не глядя, сказала Джосс и вышла.

* * *

– Он хочет вас видеть, – сообщила секретарша.

– Вы уверены, что меня? Именно меня, а не моего мужа Хью? – уточнила Джулия, сдвинув брови.

– Уверена, – кивнула секретарша (она шарила взглядом по одежде Джулии, мысленно приклеивая к каждому предмету ярлычок с ценой). – Просил передать, что будет весьма благодарен, если вы уделите ему десять минут времени сегодня перед обедом. Ровно в половине первого.

– Хорошо.

Возникла пауза. Секретарша ждала благодарностей – в конце концов, она ведь не стала звонить, а явилась лично (хотя и не без тайного умысла столкнуться с Робом Шиннером, на которого имела виды). Джулия ограничилась улыбкой. С тем пришлось и уйти, мысленно окрестив ее спесивой стервой. Дверь в кабинет Роба стояла нараспашку, но внутри никого не просматривалось. «Ну и черт с вами со всеми, – злобно подумала секретарша. – Очень вы нужны! Чтоб вам всем провалиться!»

Она пошла к лифту очень-очень медленно – все-таки мало ли что.

Джулия тем временем набирала свой домашний номер.

– Он прислал за мной! – выпалила она, стоило Хью снять трубку.

– Кевин?

– Да! Просит с ним встретиться. Представляешь, мне не просто позвонили, ко мне пришли лично! Его секретарша.

– Ну, моя ненаглядная! – В трубке раздалось тройное чмоканье. – Снимаю перед тобой шляпу.

…Офис Кевина Маккинли был (под надзором Фанни) переоформлен в соответствии с самими последними веяниями по части кабинетов сильных мира сего: изящная и притом добротная мебель, великолепные гардины в неоклассическом стиле, полукруг экранов и стройный ряд телефонных аппаратов. Из картин имелись только репродукции Фрэнсиса Бэкона, зато у окна возвышался грандиозный терракотовый вазон с фиговым деревом, бросавшим на ковер причудливую тень.

– Рад вас видеть, Джулия! – Кевин поднялся и с любезной улыбкой протянул руку через стол. – Мне хотелось увидеться с вами лично, с глазу на глаз.

Улыбаясь тем же манером, она слегка склонила голову в знак благодарности. Дизайн кабинета, похоже, был призван внушать разом надежды и страх. После рукопожатия Джулия уселась в предложенное кресло.

– С Робом Шиннером я уже побеседовал и получил о вас самый лестный отзыв.

Она не промолвила ни слова, вспоминая школьные годы и кабинет директрисы, куда вошла с надеждой стать старостой класса, но вышла всего лишь заместителем старосты. Это был жестокий урок, сослуживший ей хорошую службу. Кевин Маккинли, быть может, собирался сказать, что он в восторге от «Ночной жизни города», но опасается семейственности на студии, а потому…

– Предлагаю контракт сроком на два года.

Она не сразу поняла услышанное.

– Не вижу воодушевления, – с легким неудовольствием заметил Кевин Маккинли.

– Ну что вы! – опомнилась Джулия.

– У меня на уме нечто… мм… эдакое: с одной стороны, глубокое, с другой – строго документальное. В духе девяностых, понимаете? Думаю, вам это по силам. Довольны?

– Я вне себя от радости!

– Тем лучше, – сказал он, помедлил и продолжил, улыбаясь уже с некоторой натяжкой: – Видите ли, Джулия, мы не намерены возобновлять контракт вашего супруга в связи с его уже немолодым возрастом. Это, конечно, минус. А плюс в том, что контракт, так сказать, останется в семье. Справедливо, не правда ли?

Хью лежал в полной неподвижности, но было ясно, что он не спит. Самой Джулии было тем более не до сна. Если когда-то, где-то супружеская пара пережила столь ужасный вечер, им оставалось только посочувствовать. Они с Хью не ссорились, нет – они бились в агонии, каждый по своему. Для Джулии агония началась еще в офисе Кевина Маккинли, а потом все нарастала и нарастала: и по дороге домой, и в течение вечера, пока они с Хью не оказались в постели – безмолвные, чужие друг другу, несчастные.

– Ну хочешь, я откажусь?! – с отчаянием спросила она часом раньше.

– И чего этим добьешься? – Хью печально покачал головой. – Ладно, если бы это заставило его продлить мой контракт, а так… ты или никто. Дают – бери. Так-то, моя милая! Дают – бери.

Еще недавно Джулия была уверена, что так и поступит, что у нее вполне хватит на это душевных сил. Что она сумеет ласково и неколебимо заставить Хью понять, что иного выхода нет. Помнится, она сидела тогда под теплым боком у «Аги», разумно и хладнокровно планируя их общее будущее. А теперь не могла. Не потому, что перестала быть разумной или хладнокровной, – просто теперь она учитывала то, чего не учла тогда: как сокрушен, как раздавлен будет Хью. Остро, мучительно она ощущала его боль. Ее было столько, что разрывалось сердце, и Джулия не знала, как это вынести в молчании. Увы, тот единственный, с кем она привыкла делиться, был сейчас недоступен. Он не кричал, не сыпал проклятиями, не плакал и не схватился за бутылку – он сделал мужественную попытку поужинать (так, словно ничего не произошло) и быть с ней великодушным.

– Я горжусь тобой.

– Пожалуйста, Хью!

– Нет, правда. Это отличная новость.

– Пожалуйста!

– Каждому овощу – свое время.

Со своей стороны Джулия была само понимание и нежность – как умела, а умела она это в совершенстве. В этом не было ни грамма притворства, именно так она и чувствовала. Ей хотелось обнять его и утешить, сказать, что она по-прежнему им восхищается и будет восхищаться всегда. Но Хью не был расположен ни к чему из того, что она могла предложить. Он не прикоснулся к ней сам и не желал прикосновений, только курил сигарету за сигаретой и смотрел в пространство, а когда Джулия начала разбирать мотивы Кевина Маккинли, чтобы доказать, что вины Хью тут нет, что он пал жертвой личной неприязни и происков, он сделал отметающий жест.

– Но это в самом деле ненормально! У тебя одиннадцать миллионов почитателей, а «Ночную жизнь» никто еще даже и не видел!

– Хватит, милая.

– Ты должен бороться! Оспорить эту фундаментальную несправедливость! Сейчас же позвони Морису, пусть он!..

– Джулия, Джулия! – Хью наконец посмотрел на жену. – Ничего тут не поделаешь, пойми. Случилось то, чего я ждал все последние годы.

– Ну… в любом случае у тебя останутся твои супермаркеты и гольф-клубы.

– Да, конечно.

Он отвернулся, дернув щекой. Была это улыбка или гримаса боли?

– Я ведь люблю тебя! Люблю! – повторила Джулия, должно быть, сотню раз. – Кем бы ты ни был, чем бы ни занимался, я буду любить тебя всегда! И еще – ты мне необходим. Без тебя я просто пропаду! Когда я думала, что близнецы потерялись, первым моим порывом было позвонить тебе!..

– Тсс! – остановил ее Хью тоном, не лишенным мягкости. – Между нами двоими все останется как прежде. Этого они не смогут у нас отнять.

Он умолк, но продолжал смотреть на нее. Взгляд был теплый, ласковый, но и оценивающий. Внезапно Джулия почувствовала себя очень юной, нерешительной и глупенькой.

– Хью!

Она потянулась к нему, и он взял ее руку в свои. Коснулся губами. Выпустил и поднялся.

– Пойду взгляну на мальчиков.

– Я с тобой!

– Нет, я пойду один.

Он ушел, а Джулия осталась, глядя на кресло, где на подушке сохранился отпечаток его тела, и на полную окурков пепельницу. Ее переполняли любовь и боль. Она на цыпочках прошла в холл и устремила взгляд наверх, куда вела красивая лестница. Дверь в комнату близнецов была приоткрыта. Ждать пришлось долго, но в конце концов Хью вышел и увидел ее, стоящую внизу с устремленным на него взглядом.

– Я не нуждаюсь в присмотре, – произнес он тихо.

– Но я беспокоюсь…

– Не стоит. Со мной все в порядке.

– Как может быть все в порядке, Хью?! – Она начала подниматься к нему. – Не может, никак не может, и поэтому…

– Пожалуйста, – попросил он ровно. – Я хочу принять ванну… один. Мне нужно сейчас побыть одному.

– Конечно-конечно! – сказала Джулия, счастливая тем, что может сделать для него хоть что-нибудь, пусть даже оставить в покое.

В ванной Хью сразу повернул ключ. Джулия поднялась наверх, механически считая ступеньки, и заглянула к близнецам. Они спали, как обычно, лицом друг к другу. Эдвард сбросил одеяло на пол, как бы желая продемонстрировать, что пижамные штанишки и рубашка на нем из разных комплектов. Джулия подумала, что ей это безразлично – заметить заметила, но не бросилась выяснять, где коротают время недостающие части. Присев между кроватками, она по очереди смотрела на свои спящие сокровища.

– Бедный ваш папочка… – прошептала она тихонько, чтобы не потревожить их сон. – Бедный, бедный…

Хью оставался в ванной около получаса, а когда вышел, сразу улегся. Джулия бросилась следом, спрашивая, не хочет ли он на ночь чаю или, может быть, виски. Отрицательно покачав головой, он укрылся и выключил настольную лампу, показывая, что просит его более не беспокоить. Пришлось самой обходить дом, закрывая окна и запирая двери (кроме задней, через которую возвращалась Сэнди). Выбросив окурки, поправив подушки, смахнув крошки и выключив всюду свет, Джулия направилась в ванную.

Возможно, стоило тоже запереться и всласть поплакать. Пустить в ванну воду, чтобы шумела, а самой рыдать и выть, как над могилой. Она сделала честную попытку, но слезы не пришли. Для слез она была слишком взвинчена. Тогда (в слабой надежде, что привычный ритуал отвлечет) Джулия тщательно смыла косметику, наложила крем, почистила зубы и сделала сто движений щеткой по волосам. Все тщетно. У нее не было никакого опыта борьбы с беспросветным отчаянием. Выбрав сорочку поизящнее, она надела ее, прокралась в спальню и бесшумно улеглась рядом с Хью. Протянула руку. Дотронулась до его плеча. Он не шевельнулся.

– Хью… – окликнула Джулия так тихо, что сама едва расслышала.

Никакого ответа. Она выключила лампу со своей стороны и потом долго, долго лежала без сна, ощущая две боли, два страдания – свое и Хью, – как два магнитных поля, которые могут лишь отталкиваться.

Они теперь часто толклись на кухне. Когда Джосс приходила из школы, мисс Бачелор делала сандвичи, непременно классические, или приносила с собой излюбленное печенье, такое же незатейливое на вид, как она сама. Видя их с Леонардом, Джосс думала: ни дать ни взять дедушка и бабушка, терпеливо ждущие внучку из школы. Как обычные старики, они приставали к ней с вопросами типа «что вы сегодня проходили», но на том сходство и кончалось. Далее следовал подробный разбор предмета и неизбежный вывод, что она опять была не на высоте (у Леонарда это звучало как «кретинка со справкой»). Ее пытались поить противной бурдой, проходившей у них как чай, и это раздражало, но чем дальше шло время, тем больше нравилось, что они там, что они ждут, гремя посудой и роняя с ножа куски чего-нибудь гнусного, вроде рыбного паштета.

Леонард заставил Джеймса купить ему мохеровый жилет («Весны-то нынче какие… чего доброго, чахотку наживешь»!) и уже на другой день вылил на него суп. Никто не знал, как стирают мохер, – так пятно и осталось.

– Раньше ты терпеть не мог спускаться на первый этаж, – заметила как-то Джосс.

– И правильно. Днем тут не было ни одной живой души!

Мисс Бачелор приходила так часто, что у нее на вилле Ричмонд появились любимые занятия. Она драила медь дверных ручек, присматривала за садом, открывала дверь ученикам Джеймса, которые, все как один, боялись ее до дрожи в коленках. В дни ее визитов (то есть почти ежедневно) Леонард отирался на кухне или в теплые дни вытаскивал стул за двери в сад и, угнездившись на нем, метал в гостью словесные стрелы. Все попытки приставить его к какому-нибудь делу наотрез отметались (кроме тех редчайших случаев, когда это бывало выгодно ему самому). Он, как коршун, следил за Беатрис, ползавшей на коленях в междурядьях, а заметив пропущенный сорняк, осыпал ее насмешками. Однажды, не в меру расходившись, он брякнул, что зад у нее шире лошадиного. После этого она не появлялась три дня подряд. Леонард чуть не умер от одиночества и раскаяния. Он так ругал «старую кошелку», так витиевато проклинал ее, что Джосс наконец догадалась, в чем дело, и отправилась на Кардиган-стрит.