Текст книги "Просвещённый (ЛП)"
Автор книги: Джоанна Чемберс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)
– На прошлой неделе я получил письмо от Чарльза Карра, моего шурина. Он солиситор, управляющий доверительной собственностью Элизабет.
– Да, я помню.
Дэвид, как один из попечителей, до сей поры не исполнял своих обязательств – после несчастного случая Дональд взвалил эту ношу на себя.
– Какие-то сложности?
– Киннелл. Он наведался к Чарльзу в контору. Задавал вопросы про Элизабет.
Дэвид беспомощно воззрился на друга, стараясь не выдать, сколь его напугали вести, что муж так близко подобрался к Элизабет. Он на себе испытал, на что способен Киннелл, стоило супруге попасться на глаза.
– Чарльз сомневается, что Киннелл прознал про доверительную собственность или про то, что она в Лондоне, – продолжил Чалмерс. – Вероятно, Киннелл пришел к нему на всякий случай – он в курсе, что Чарльз член семьи, – однако с таким же успехом он мог следить за конторой.
В эту контору Элизабет ходила ежемесячно, дабы получить доход.
Дэвид задумался, подбирая обнадеживающие слова, но, прежде чем он сумел произнести хоть что-то, снова заговорил Чалмерс:
– Хочу, чтобы вы передали управление доверительной собственностью другому солиситору, желательно в другом городе, если у вас получится убедить Элизабет покинуть Лондон. Только попечитель может этим заниматься. – Он выдержал паузу и бросил на Дэвида сожалеющий взор. – Дэвид... знаю, просить вас об этом нечестно, но Дональда просить нельзя. Китти в удручающем состоянии.
– Это все? Не нужно извиняться, друг мой. Считайте, что все уже сделано.
– Не следовало вас просить, – безрадостно отозвался Чалмерс. – Вы еще не совсем здоровы.
– Для этой задачи и не нужно быть здоровым. Так совпало, что лорд Мёрдо завтра отбывает в Лондон. Уверен, он с радостью возьмет меня с собой, и я, как король, за неделю доеду до столицы. – На миг он смолк. – Я очень постараюсь убедить Элизабет переехать в другой город. Ей нужно убраться от Киннелла как можно дальше. Напишу вам, как только разберусь.
Чалмерс порывисто вздохнул – смесь облегчения и грусти.
– Спасибо. Однако сомневаюсь, что получу ваше письмо.
– Безусловно, получите...
Чалмерс укоризненно погрозил пальцем.
– Не лгите, Дэвид, пожалуйста. Не надо друг друга обманывать.
Дэвид сглотнул ком в горле и вымученно кивнул, а Чалмерс слабо улыбнулся.
Повисшая тишина нарушалась лишь тяжелым дыханием Чалмерса. Дэвид, разглядывая его, подмечал крошечные подсказки – едва различимые морщинки меж бровей, поджатые губы, – что намекали на боль, от которой он страдал.
Чуть погодя Чалмерс пробудился и вновь заговорил:
– Она много рассказывает про Йена Макленнана. Полагаю, они живут в одном доме. – Безучастный тон истолковать невозможно.
– Думаю, да.
На миг повисло молчание.
– По-вашему, она его любит? – Взгляд у Чалмерса стал беспокойным.
– Не знаю. – Движимый честностью, он дополнил: – Зато я знаю, что он любит ее. Он хороший человек и совершенно не похож на Киннелла.
Размышляя, Чалмерс глядел в потолок.
– Когда вы с ней свидитесь, – понизил он голос чуть ли не до шепота, – скажите... скажите, я сожалею, что дозволил Киннеллу сделать ей предложение. Он никогда мне не нравился. Надо было прислушаться к интуиции, а не потакать желаниям Маргарет.
– Скажу.
– Скажите, что я желаю ей счастья. Если она любит Макленнана, пусть будет с ним. Она не виновата, что не может выйти за него замуж.
Чалмерс снова сомкнул веки, опустившись на подушки, и мелко дышал. Он измаялся, стал белым как бумага, на лбу блестела испарина. И тем не менее он вынудил себя продолжить:
– Расскажите ей про... про Мэри.
– Расскажу, – пробормотал Дэвид, коснувшись ослабшей руки Чалмерса. – Обещаю.
– Вы хороший человек, Дэвид.
– Наверное.
– Хороший. Словами не передать, как я вам благодарен за то, что вы сделали для моей девочки. Вы не были обязаны. Будь я на вашем месте, не знаю, сумел бы я или нет. Но вы такой. Вы отличаете правильное от неправильного и считаете, что должны сделать мир лучше.
– Какое великодушное мнение. – Душевные слова смутили. – Лорд Мёрдо бранит меня, когда я начинаю хорохориться. Говорит, у меня все либо черное, либо белое.
Дэвид хмыкнул, а Чалмерс улыбнулся.
– Возможно, временами. Вы очень строги к себе. Позвольте себе стать счастливым.
Дэвид удивился. Округлив глаза, он вперился взором в Чалмерса.
– Я счастлив, – возразил он.
– Разве? Вы прекрасный адвокат, но боюсь, кроме работы, у вас в жизни ничего нет.
Дэвид ощутил, что краснеет.
– Работа для меня важна. Она приносит мне огромное удовлетворение.
– Знаю. Но вы понимаете, что жизнь – это не только работа?
Дэвиду подумалось: Чалмерс никогда не узнает, сколь сложен сей вопрос для мужчины вроде него. Обычному мужчине легко говорить: «Да, жизнь – это не только работа», когда «не только», к коему он стремится, – это женитьба на женщине, домашний очаг, дети. А если «не только» находится под запретом? Если «не только» означает смириться с жизнью, сотканной из долгого одинокого ожидания, разбавленной яркими моментами украденного счастья?
Дэвид осознал, что Чалмерс до сих пор ждал ответа, и вымученно улыбнулся, невзирая на то, что сердце у него щемило.
– Понимаю.
– Надеюсь, – прошептал Чалмерс. – Вы заслуживаете счастья, юноша. Такого, как у прочих, и даже больше.
Чалмерс провалился в бредовую дремоту, а Дэвид раздумывал над тем, что он сказал, и над словами, которые его попросили передать Элизабет.
«Будь счастлива. Не отпускай любовь».
«Не отрекайся от нее».
Через двадцать минут Дэвид начал задаваться вопросом, очнется ли Чалмерс. Обеспокоенный, он позвонил в колокольчик, и вскоре появилась миссис Джессоп.
– Следовало позвать вас раньше? – с тревогой осведомился Дэвид.
Она склонилась над Чалмерсом.
– Нет, сэр. – Миссис Джессоп поправила подушки. – Он почти постоянно то засыпает, то просыпается. Для него сон – это благословение, спасение от страданий.
Дэвид кивнул, силясь побороть боль в груди. Осознание, что друг умирал, снова выбило из колеи.
– Мне пора. Надо дать ему отдохнуть.
Дэвид в последний раз коснулся худой сухой руки, которую Чалмерс положил поверх покрывала. По лицу бежали горячие соленые слезы.
– Прощайте, друг мой, – прошептал он.
Чалмерс шевельнул рукой – всего лишь крошечное движение, – а затем приоткрыл тонкие веки.
– Будьте счастливы, юноша, – произнес он на выдохе и вновь смежил глаза.
Глава 7
Покинув дом Чалмерса, Дэвид отправился на прогулку. Хотелось забыться при помощи физической нагрузки. Он побрел на восток, миновал Ватерлоо Плейс и достиг широкой вершины Калтон-хилла, где долго просидел, позволяя ветру трепать волосы, и практически окоченел от холода. Сидя неподвижно на валуне, Дэвид наверняка напоминал статую, однако внутри он волновался и горевал.
Возможно, будь он прежним, Дэвид бросился бы бежать или взобрался на утес. Сделал бы что угодно, лишь бы истратить силы, смаковал жжение в мышцах, даже синяки или порезы. Но собой он не был. Даже после относительно короткой прогулки в колене и бедре возникла ломота.
Впервые он порадовался трости, пощадившей колено при спуске с холма. Дэвид во всех красках помнил каждый мучительный шаг, сделанный во время неблагоразумной прогулки от Макнелли до Лаверока, нестерпимую боль в колене, что появлялась, едва он ступал на правую ногу. Ныне он по-прежнему чувствовал отголоски той боли, но, к счастью, основное бремя возложил на трость.
Видимо, Дэвид все-таки учился осторожности.
Отчего-то эта мысль опечалила. Добравшись до подножия холма, Дэвид побрел новым путем, ибо не имел желания возвращаться домой. Северный мост привел его в охотничьи угодья подле собора Сент-Джайлс на Хай-стрит. Он остановился возле здания парламента и задумался, не зайти ли в библиотеку адвокатов, дабы узнать, кто там находился, и послушать последние сплетни факультета, но все-таки решил, что не сумеет это вынести. Не сможет отвечать на вопросы о несчастном случае, о выздоровлении, о причине, по которой он возвратился в Эдинбург. Вместо этого он улизнул в таверну «Толбут» и, невзирая на время, заказал джилл крепкого алкоголя.
Таверну окутывал мрак. День стоял серый и пасмурный. Но даже будь день погожим, крошечные окна с толстыми покосившимися стеклами почти не пропускали солнца. Единственный источник света – это огонь в камине, излучавший сияние. Наверное, горел он уже несколько часов, ибо в камине лежали лишь тлеющие угли.
Продрогнув до костей, Дэвид уселся возле камина. Хозяин принес виски и поставил рядом маленькую металлическую стопку. В ответ на благодарность он кивнул и на пути к прилавку подбросил поленьев в огонь. Вскоре желтые язычки пламени принялись облизывать свежую растопку. Из камина поплыл коричневатый дым, покуда поглощалась влажная смолистая кора, отчего Дэвид закашлялся и отодвинул стул, а на место вернулся, только когда поленья начали гореть должным образом.
Он наблюдал, как поленья мало-помалу прогорали: поначалу сделались черными, затем запылали оранжевым, а потом стали белыми. И вот от них не осталось ничего, кроме двух призраков, что каким-то образом сохраняли прежние формы, но лишь до той поры, пока хозяин не разворошил их кочергой и не превратил в пепел.
Дэвид, заморгав, прогнал оцепенение и осознал, сколько времени минуло. Осознал, что не выпил ни порции. Виски в кувшине остался непочатым, а стопка стояла сухой.
На миг он задумался употребить все за один большой глоток, однако припомнил, как Мёрдо схватил его за руку и проговорил напряженным от разочарования голосом: «Стоит тебе столкнуться с чем-то неприятным, это твое решение...»
Мысленно выругавшись, он взял трость и поднялся, неизбежный приступ боли вынудил стиснуть зубы. Даже при помощи трости долгая прогулка не прошла бесследно – в некотором смысле твердые неровные булыжники городских улиц карали суровее наихудших сельских тропинок.
До дома Мёрдо не более полутора километров, но казалось, будто в десять раз больше. К тому моменту, как Дэвид переступил порог, хромота вернулась. В то время как лакей забирал у него шляпу и трость, вышедшая в прихожую экономка справилась, желает ли Дэвид пообедать или, возможно, выпить чаю с пирогом. Он вежливо улыбнулся и отказался. Из-за эмоциональной встречи с Чалмерсом и боли в бедре и колене аппетит полностью его покинул. Хотелось лишь одного: прилечь.
Извинившись, Дэвид сбежал в отведенную для него опочивальню и чуть не застонал от облегчения, когда наконец-то затворил дверь и задвинул шторы. Обеспечив себе уединение, он разделся и сел на кровать, дабы осмотреть пульсирующее колено. Оно немного опухло и стало чувствительным, ввиду того что Дэвид прекратил непрерывно двигаться, боль начала усиливаться, а конечность начала остывать. Вздохнув, он достал из армуара банку линимента и принялся разминать ногу, размышляя о том, что у Мёрдо получалось лучше, что прикосновения Мёрдо успокаивали больше.
Дэвид улегся и, поморщившись, приподнял онемелые бедра, дабы вытянуть из-под себя покрывало и укрыть свое изможденное тело. Вопреки физической усталости в голове метались мысли. Внутри поселились тревога и горе, покуда он обдумывал прощальный совет Чалмерса и удручающее видение того, что ждало в будущем.
Много месяцев назад, еще до несчастного случая, Мёрдо упоминал некую договоренность, согласно которой они смогут видеться раз в год, а иную жизнь – ту, где жена и семья, – Мёрдо тщательно отделит. Дэвиду без надобности проверять эту договоренность на практике, он и так понимал, что жить с этим не получится. При одной лишь мысли внутри все бунтовало. Женившись, Мёрдо пообещает хранить супруге верность. Как Дэвид сможет отдаваться Мёрдо? Это неправильно во всех смыслах. Нечестно по отношению к жене Мёрдо и к самому себе.
Дэвид мог себе представить, как Мёрдо отреагирует на это прекословие. Он заявит, что барышня, на коей он женится, вступит в брак, допуская – даже уповая, – что у Мёрдо будут любовники. И что она тоже сможет обзавестись любовниками. Скучающим тоном, коим он толковал о мире аристократии, где обитал, Мёрдо скажет: «Так устроен мир...» Дэвид уже слышал эти слова, их не хватило тогда, чтобы пресечь возражения, не хватит и сейчас.
В какой-то миг он погрузился в беспокойный сон, плыл в путаном лабиринте грез. Дэвиду снилась первая любовь, Уилл Леннокс, они купались в реке в Мидлаудере, по телу бегали мурашки. Уилл юный и прекрасный, мокрые темные волосы прилизаны, зеленые глаза озорно мерцали. Посмеиваясь, они слились в поцелуе.
Поначалу поцелуй был невинным, но вскоре стал жарче, а Уилл стал упорнее и требовательнее. Дэвид осознал, что он уже не с Уиллом, а с Мёрдо.
Мёрдо с мольбой смотрел на него мрачными темными глазами.
Дэвид разорвал поцелуй и спросил, что случилось, но Мёрдо не ответил, лишь глядел на него с немой болью. Дэвид углядел, что истекавший кровью Мёрдо пытался закрыть длинными пальцами зияющую рану на груди. Дэвид, завопив, тоже прижал руки к ране и беспомощно вскрикнул, едва темная кровь просочилась сквозь их сплетенные пальцы.
Он пробудился от собственного крика, сердце грохотало от страха и смятения, лицо от слез промокло. В тот же миг дверь отворилась, ручка стукнулась о стену. В опочивальню влетел Мёрдо.
– Что стряслось?
Дэвид сел.
– Ничего... Мне приснился сон... кошмар. – Смутившись, он смахнул слезы. – Извини, если встревожил.
Мёрдо, расслабив плечи, тихо закрыл за собой дверь.
– Я подумал, тебя убивают! – пошутил он, подходя к кровати, и смущенно хохотнул. Усевшись рядом с Дэвидом, он ласковее примолвил: – Ты в порядке?
– Честно говоря, чувствую себя неважно. – Дэвид вымученно засмеялся.
Он хотел попросить Мёрдо обнять его, но не получилось произнести ни слова. Изречь «Обнимешь меня?» невозможно.
Как оказалось, облекать потребность в устную просьбу без надобности. Без спроса Мёрдо обхватил его руками и придвинул ближе.
– Господи, да ты окоченел. – Он начал растирать озябшего Дэвида большими теплыми ладонями. – Ты спал под тонким покрывалом?
– Я хотел вздремнуть несколько минут. Но, видимо, все-таки уснул. Который час?
– Начало шестого.
– Выходит, я проспал три часа! – потрясенно воскликнул Дэвид.
– Виделся с Чалмерсом?
Черные как смоль, тревожные глаза вызвали воспоминания о кошмаре, и сердце у Дэвида вновь забилось чаще. Отведя взор, он подполз ближе, нуждаясь в физическом заверении, что Мёрдо теплый и живой. Он обвил руками Мёрдо за талию и припал щекой к шее, вдыхая знакомый пьянящий аромат.
На миг Мёрдо замер, будто изумился, а затем прижал холодного Дэвида к себе и чмокнул в висок.
Дэвид ощутил вспышку благодарности за то, что они с Мёрдо живы. Живы и рядом, вместе, сейчас.
На него снизошло глубокое понимание того, что значит быть живым. Какая это честь. Что значит разделять жизненные моменты – даже тягостные моменты – с любимым человеком.
«Любимый человек».
Мёрдо.
Откровение осталось невысказанным, непривычные слова произнести еще сложнее, чем «Обнимешь меня?». Гораздо проще остаться на месте, цепляться за мужчину из плоти и крови, передавая чувства через касания.
Чуть погодя он догадался, что так и не ответил на вопрос.
– Прости, наверное, я еще сплю. Да, я виделся с Чалмерсом. Он кое о чем меня попросил. Чуть позже обсудим.
– Если хочешь, можем обсудить сейчас.
– Нет... – Дэвид замолчал, подбирая слова. Те, на коих он остановился, прозвучали беззащитно и отчаянно: – Сначала мне нужен ты.
Он поднял голову, зная, что гримасой выдаст все тайны. Он даже не пытался утаивать свои чувства. Мёрдо увидел все: отчаяние, горе, пронзительное неотступное желание. А какой смысл прятаться? Какой смысл обладать даром жизни – и знать, сколь он прекрасен, – если нельзя разделить его с Мёрдо?
Мёрдо заглянул Дэвиду в глаза, и его взор смягчился.
– Ты тоже мне нужен, – прошептал он и завладел губами Дэвида.
Поначалу они касались друг друга едва уловимо, прижимались друг к другу устами, дышали в унисон. Невероятная близость. Невероятная нежность. Наслаждение настолько невыносимое, что в сердце словно впилась колючка. Телесная мука, плотская утеха.
На миг они прервались, глядя друг на друга, засим Дэвид снова потянулся к губам Мёрдо, правда, на этот раз поцелуй вышел жадным, ненасытным. Спустя секунду Мёрдо ответил с той же страстью. Одетый Мёрдо и нагой Дэвид переплелись языками. Мёрдо поглаживал холодную кожу.
Как бы ни были приятны прикосновения, Дэвид порадовался, когда Мёрдо наконец-то принялся сбрасывать одежды. Он жадно взирал, как Мёрдо быстро раздевался, благодарно застонал, как только они сблизились, наслаждался шелковистой плотью и покалыванием волосков у Мёрдо на груди, коей он прижимался к практически гладкому торсу. Дэвиду понравилась захватывающая дух услада, когда они соприкоснулись членами. Мёрдо уткнулся головкой в основание, едва приник к Дэвиду стройными бедрами. Они слились в одно целое, одаривали друг друга глубоким отчаянным поцелуем, дышали одним воздухом, двигались в бешеном ритме. Казалось, прошло не более нескольких секунд, как наступила разрядка. Дэвид вскрикнул, а миг спустя Мёрдо ответил стоном.
Долгие минуты они лежали в дружеском молчании. Однако Мёрдо наконец-то повернул голову на подушке.
– Так чего хотел Чалмерс?
Дэвид пересказал, что поведал Чалмерс про визит Киннелла к Чарльзу Карру, сообщил, что он попросил перевести управление доверительной собственностью.
– Придется как можно скорее поехать в Лондон. Хочу, чтобы завтра ты взял меня с собой. – Он заметил, что Мёрдо нахмурился, и добавил: – Я не смогу спокойно спать, пока не выполню обещание, Мёрдо.
– Дэвид Лористон снова спешит на помощь, – иронично подметил Мёрдо. – Хочешь, чтобы я приказал оседлать для тебя лучшего белого коня?
– Я лишь исполняю обязанности, что входят в компетенцию попечителя... – Дэвида остановил вздох Мёрдо.
– Хорошо, хорошо. Раз ты все решил, лучше даже не пытаться тебя отговаривать. Вечером придется паковаться. Мы отбываем на рассвете.
Глава 8
И снова вояж в карете. Так далеко Дэвид еще не путешествовал. Поныне он проводил в карете не более двух дней. До Лондона же добираться добрую половину недели. Дэвиду казалось, что это самая длинная неделя в его жизни.
Мёрдо заверил: если в заказанных гостиницах не найдется свободных опочивален, никто и глазом не моргнет, что они с Дэвидом переночуют вместе. Дэвид очень на это надеялся, только вот по какой-то иронии судьбы во всех гостиницах отыскивались свободные опочивальни. Не говоря уже про любопытных хозяев и гостей, что ночами слонялись по коридорам. Посему Дэвид и Мёрдо провели пять дней мучительно близко друг к другу в раскачивающейся закрытой карете, где им могли помешать в любой момент, а на ночь разлучались.
Время они коротали за разговорами. Наконец-то Мёрдо начал нарушать правила, установленные несколько месяцев назад, когда Дэвид поехал в Лаверок. Конечно, это не совсем правила. Мёрдо никогда без обиняков не заявлял, что есть темы, кои он не станет обсуждать. Просто он никогда не скрывал, на какую тему ему говорить неприятно. Говорить о семье было неприятно всегда.
До сего момента. Во время этой поездки он начал рассказывать про братьев и сестер. Про старших братьев, безропотного Харриса и напыщенного Яна, коих Мёрдо недолюбливал, и про трех младших сестер, каждая из которых вышла замуж за мужчину, выбранного отцом. Узнал Дэвид и про почившую мать, доброжелательную, но сдержанную женщину, у которой не было времени на младшего сына, ибо она вынашивала одну беременность за другой, справлялась с чередой новорожденных чад и мертвых детей, а однажды, когда Мёрдо было тринадцать, умерла при родах.
Отца Мёрдо практически не упоминал, только намекал, что он спланировал династические браки детей и сотворил политическую карьеру зятьев. Мёрдо без надобности много говорить, Дэвид и так уразумел, что граф Балфор омрачил сыну жизнь. Дэвид сознавал, что граф имеет отношение к сей поездке. Догадался еще несколько недель назад.
Граф регулярно присылал письма. Каждую неделю в Лаверок приходило письмо, а иногда и два. Дэвид быстро стал признавать увесистую грязно-белую бумагу, большую печать и аккуратный, выполненный пером рисунок, коим отмечалась графская корреспонденция. Всякий раз, когда Дэвид приходил завтракать и видел такое особое письмо, он знал, что Мёрдо заберет его и прочтет без свидетелей. А вскоре после этого Мёрдо поднял тему отъезда в Лондон.
– Сюзанна слишком юна для Лэнсбери, – изрек Мёрдо. Сюзанна его самая младшая и любимая сестра. – Она никогда не ходила на балы, не имела воздыхателей. Конечно, ей, молодой матроне, всего этого хочется, только вот Лэнсбери не допустит.
– Почему отец выбрал для нее столь взрослого мужчину? Неужто не нашлось подходящего мужчины, близкого по возрасту?
Мёрдо фыркнул.
– Ему даже в голову не пришло задуматься. Он хотел сдружиться с Лэнсбери, а Лэнсбери хотел супругу. Почему бы не отдать ему дочь восемнадцати лет от роду? Какая разница, что Лэнсбери на тридцать лет старше?
– Удивительно, что он до сих пор не женил тебя, раз он столь безжалостен.
Последние два дня Дэвид упоминал графа без экивоков. Стало любопытно, сумеет он уговорить Мёрдо рассказать больше об отце или нет.
Как обычно, стоило Дэвиду заговорить про графа, Мёрдо стиснул зубы и перевел взор на окно. Только Дэвиду подумалось, что все, беседа окончена, как Мёрдо молвил:
– Дело не в том, что он не прилагал усилий.
– А в чем?
Мёрдо не отрывал взора от плоского монотонного пейзажа.
– Отец как паук. Его паутина тянется бесконечно далеко. Всю жизнь я пытаюсь разорвать эти нити. – Он взглянул на Дэвида и улыбнулся, вернее, чуть растянул губы. Теплота не достигла глаз. – Давай не будем о нем говорить. Я начинаю брюзжать.
Он не только начинал брюзжать. Он становился несчастным.
Дабы его отвлечь, Дэвид принялся задавать вопросы про окрестности, и вскоре Мёрдо рассказал все про графство Бакингемшир, перечислил фамилии тех, кто владел самыми большими участками земли. Называл он наизусть, словно выучил давным-давно. Дэвид слушал, изредка задавая вопросы, его больше интересовала резвая, но безразличная манера отвечать, нежели сами ответы.
Его этому обучили.
Чуть погодя карета начала замедлять ход. Дэвид, высунув голову в окно, выяснил, что они достигли следующей остановки: старого разбросанного подворья. Крышу недавно покрыли тростником, вид подворье имело крепкий и процветающий. С момента отъезда из Эдинбурга это самое приятное место, где они остановились. Из дымоходов тянулись кудрявые клубы дыма и повисали в темнеющем небе, словно не знали, куда плыть.
Желудок у Дэвида оглушительно заурчал, будто его оповестили о близости пищи. Мёрдо захохотал.
– Проголодался?
– У меня с утра крошки во рту не было, – оправдываясь, подчеркнул Дэвид.
На предыдущих остановках он отказывался от кушаний, его мутило после долгих часов, проведенных в раскачивающейся карете. Дневной отрезок пути дался легче, и теперь желудок начал сетовать на пустоту. Громко.
Кучер виртуозно провел широкую, запряженную четверкой карету через узкие ворота, даже угла не зацепив. Засим все потекло в том же духе, что и в минувшие вечера. Они выбрались из кареты, покуда слуги выгружали сундуки, а конюхи отвязывали лошадей, и направились к главному зданию искать хозяина.
Они нашли его в коридоре. Им навстречу вышел маленький жилистый мужчина неопределенного возраста, густые ореховые волосы не вязались с непомерно морщинистым лицом. Дэвид задумался, не носил ли он парик.
Вел он себя раболепно, что действовало Дэвиду на нервы. Вероятно, для его рода занятий сие необходимость, если учесть количество зажиточных постояльцев, ожидавших, что к ним будут относиться с должным почтением, однако его манера поведения граничила с подхалимством.
Назвался он мистером Фостером, и глаза у него вспыхнули, стоило лишь Мёрдо представиться.
– Ах, ваша светлость, – радостно произнес он. – Мы вас ждали.
– Вы ждали меня и моего кучера, – поправил Мёрдо. – Но не мистера Лористона. Сможете помочь нам с дополнительной опочивальней?
Фостер улыбнулся, продемонстрировав крепкие желтые зубы, и, к несчастью, подтвердил, что со второй опочивальней сложностей не возникнет. Мёрдо – привыкший отдавать приказания и рассчитывать, что их выполнят, – потребовал, чтобы для них приготовили горячие ванны и подали ужин в отдельную гостиную. Фостер согласился со всеми распоряжениями.
Спустя двадцать минут после прибытия Дэвид уже снял измятые одежды и впервые за несколько дней погрузился в благословенно горячую воду. Жар унял измученное колено – стоило посидеть сиднем, ситуация всегда усугублялась, – отчего он облегченно и удовлетворенно вздохнул.
Дэвид оставался в воде, пока она не остыла. Наконец-то выбравшись, он быстро вытерся, затем намазал ногу линиментом и оделся. Выйдя из комнаты, он чувствовал себя гораздо чище и расслабленнее. По пути в гостиную, заказанную Мёрдо, Дэвид потянул носом – запахи, доносившиеся с кухни, были очень многообещающими. Возле двери в гостиную он обнаружил хозяина.
Фостер поприветствовал его с тем же подобострастием, от коего Дэвида чуть раньше передернуло, и даже поклонился, перед тем как распахнуть дверь.
Гостиная оказалась уютной, даже не в меру изящной. Мёрдо здесь смотрелся неуместно, окруженный цветочной фарфоровой посудой, кружками-тоби и обрамленными вышитыми картинами. Он слишком крупный, слишком мужественный. Волк в хижине дровосека. Дэвид улыбнулся своей причуде и прошел в комнату, с удовольствием отметив, что Мёрдо оживился, едва его завидел. Дэвид подозревал, что с ним произошло то же самое.
Стоило двери закрыться, напряженность сошла у Мёрдо с лица. Он быстро подошел к Дэвиду и от души поцеловал, опустив руку на талию. Когда он отступил, глаза у него сияли.
– Нам нельзя, – изрек Дэвид, словно Мёрдо задал вопрос.
Несмотря на отказ, он ухмыльнулся, а голова пошла кругом от счастья, вызванного кратким неловким знаком внимания. После отъезда из Эдинбурга они лишь несколько раз поцеловались, а сегодня им впервые удастся поужинать в закрытой гостиной. Затворенная дверь и задернутые шторы придавали уединению надежности.
– Наверное, ты прав, – весело согласился Мёрдо и добавил: – Как тебе ванна? Кажется, ты остался доволен. Ты такой розовощекий, весь светишься.
– В ванне было замечательно, – заверил Дэвид. – Я так долго просидел в воде, что пальцы стали похожи на чернослив.
– Я тоже. – Мёрдо ухмыльнулся. – И я возлагаю большие надежды на ужин. Пахнет недурно.
Словно он их подслушал – а возможно, и подслушал, – вошел Фостер с корзинкой свежеиспеченного хлеба и масленкой.
– Добрый вечер, милорд. – Он отвесил низкий поклон. Кланяясь и одновременно держа корзинку и масленку, смотрелся он несуразно. Засим он поклонился Дэвиду. – Сэр.
Дэвид кивнул и пробормотал в ответ:
– Добрый вечер.
Однако слов никто не разобрал, ибо Мёрдо злобно гаркнул:
– Кажется, вы говорили, что это закрытая гостиная.
Хозяин побледнел и застыл, так и не успев выпрямиться.
– Прошу прощения, милорд?
– Да уж потрудитесь, черт вас дери! – продолжил Мёрдо. – Вы не слышали, что, прежде чем входить в закрытую комнату, надо стучать?
Обомлев, Дэвид сглотнул. Может, Мёрдо еще во всеуслышание заявит, что они жаждали уединиться? Но он отмахнулся от сих дум. Говорил Мёрдо правильно. Предполагалось, что это закрытая гостиная. Если гости хотели уединиться, это вовсе не значит, что они хотели друг друга. Они могли обсуждать личные дела.
– Ну? – буркнул Мёрдо.
– Пожалуйста, примите мои извинения, милорд, – запинаясь, проговорил Фостер. – Я забылся. Больше этого не повторится.
Не повторилось. Более Фостер не появлялся, а боязливая юная служанка, присланная на замену, чуть не выбивала дверь всякий раз, когда приносила новое блюдо, и дрожавшими руками расставляла дребезжащую посуду. С ней Мёрдо общался учтиво. Даже ласково.
Когда она принесла соус, случилось небольшое несчастье. Она удерживала слишком много всего, и соусник опрокинулся, содержимое залило белую скатерть.
– О нет! – ахнула она. – Мистер Фостер из меня всю душу вытянет!
Залившись краской, она принялась вытирать беспорядок передником.
Мёрдо, останавливая, коснулся ее руки.
– Как вас зовут?
– Пегги, милорд. – Она покорно на него взглянула, однако тут же перевела взволнованный взор на стол.
– Пегги, возвращайтесь на кухню и скажите мистеру Фостеру, что его светлость опрокинул соусник и хочет, чтобы ему принесли свежую скатерть, а эту сожгли. И будьте так любезны, добавьте стоимость в мой счет.
Самым высокомерным тоном он подсказал девушке, что следовало повторить хозяину, а засим расплылся в самой льстивой улыбке.
– Справитесь?
Она таращила на Мёрдо округлившиеся глаза и повторила его слова. Дважды, по настоянию Мёрдо. Он остался доволен и отпустил ее. Она поспешила прочь.
Едва Пегги удалилась, Мёрдо воззрился на Дэвида.
– Что? Почему ты так на меня смотришь?
– Это было любезно. – Дэвид усмехнулся. – И ни капли не коварно.
– Коварно? – возмутился Мёрдо, однако выглядел радостным, показалась привлекательная ямочка, которую Дэвид обожал.
– Я бы поступил иначе. Я бы поговорил с Фостером вместо нее. – Выдержав паузу, Дэвид сознался: – Возможно, сделал бы только хуже.
Мёрдо хмыкнул.
– Честен до отвращения – это про тебя.
Дэвид печально хмыкнул.
– Матушка всегда так говорит.
– Ты прямолинеен. Непреклонен.
– Ты считаешь меня несгибаемым, – укорил Дэвид, правда, не запальчиво.
Мёрдо наклонил голову.
– Иногда. Порой я не решаюсь о чем-то тебе рассказывать, потому... – Он замолчал, во взгляде улавливалась тревога.
– Почему?
– У тебя всегда либо черное, либо белое. Никогда не встречал человека, который до такой степени отличал бы правильное от неправильного.
Дэвид задумался над этим отголоском слов, услышанных от Чалмерса несколько дней назад.
– Сомневаюсь, что это правда. – Он нахмурился. – Мне, как никому другому, сложно разобраться, что правильно, а что нет.
– В том-то и суть. Большинство людей это не заботит. Большинство людей ловко себя убеждают в том, что их желания – те, что их устраивают, – правильны. Или не совсем неправильны. – Мёрдо улыбнулся. – В этом я знаток.
Дэвид отпил эля.
– Не думаю, что я настолько принципиален, как ты воображаешь. За последние два года мое мнение по некоторым вопросам разительно поменялось. Причем так, как устроило меня.
Взгляд у Мёрдо смягчился.
– Если ты толкуешь про нас, я знаю, что ты не без труда поменял мнение. Ты до сих пор маешься, до сих пор сомневаешься в себе. – После паузы он добавил: – Даже сейчас, отдаваясь мне, ты отчасти сдерживаешься.
Сердце у Дэвида сжалось из-за сказанного и из-за безрадостного взгляда, коим его одарил Мёрдо. Говорил Мёрдо правду, но Дэвид даже не догадывался, что он об этом знал.
