Текст книги "Неистовая Матильда: Любовница Наследника"

Автор книги: Джин Вронская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

– Знаю, Мати. Это все ужасно. Я так полюбил эту страну. Вот хочу, чтобы мои внучки по-русски научились говорить. Мы их уже записали в русскую гимназию леди Детердинг.

– Знаю, знаю эту гимназию. Наши конкуренты. Гимназия Андрея закрылась в Ницце, никто не мог платить, кроме двух-трех английских семей. Так что леди Лидия теперь монополист в этой области. Мы очень хорошо знакомы.

– Мати, я хочу в Россию поехать. Из Академии медицинских наук приглашают. Дать открытый курс нейрохирургической операции для студентов. Все оплачивают, дорогу, отель и пребывание на неделю. Власти страшные, я – в курсе, я слежу за ходом событий, но надежды их выбросить нет. Такую страну потеряли, Мати. Это ведь не Англия. У нас колонии по всему свету. Россия была империей… как это сказать получше, не могу найти русского слова – в одном куске империя. И все это потерять из-за бездарности Временного правительства.

– Керенский адвокатом был, вроде интеллигент, почему это случилось, мистер Хопкинсон?

– Как врач, я не должен это говорить, медицинская этика, но теперь уже не важно. Господин Керенский! Я вырезал ему почку ровно двадцать лет назад, в 1916 году. Знаете, что это такое? Вот, почечка, которую Вы видите, теленка или поросячья, маленькая такая, так у человека это – половина спины. И это с ним случилось в 35 лет. После такой операции два года надо в санатории где-нибудь в Швейцарии в себя приходить, а он во власть рвался и получил. Управлять такой страной, как Россия, да еще в период кризиса – это не речи произносить. Надо иметь другое здоровье и другие таланты, которых у господина Керенского не было. Извините, конечно, я – иностранец и не мое это дело, но я люблю Россию. Вы помните, газеты писали, в Думе он три раза в день в обморок падал. Все смеялись, какой скромный, какой тонкий человек, а он предпочитал быть предметом насмешек, но не говорить правды. Почему в обморок падал? Он же тяжко болен!

– Вот и Андрюша вернулся. Андрюша, помнишь мистера Хопкинсона? Он оперировал Сережу. Он своих внучек привез к нам учить балету.

– Ваше Императорское Высочество, рад вас видеть в здравии.

– Зовите меня просто Андрей Владимирович.

– Мы тут разговорились, Андрюша, о господине Керенском. Оказывается, он полным инвалидом был. Мистер Хопкинсон вырезал ему почку. И никто об этом не знает. Он ведь в Париже живет и часто выступает. Хоть бы слово сказал, что болен был, когда рвался к власти.

– Он был жертвой своего тщеславия. И всю страну сделал жертвой. Никогда он мне не нравился. Мальчишка. Ничего серьезного. Тогда был один только выход. Один только, чтобы спасти страну – это военный переворот. Так господин Керенский умудрился арестовать генерала Корнилова по выдуманному обвинению. Армия взяла бы все в свои руки и быстро справилась бы. Корнилов повесил бы Ленина, Троцкого и еще человек десять. И все, хватило бы.

– Да заговора никакого не было, Андрей Владимирович. Я оперировал многих военных из Ставки. Мне все рассказали. Я совершенно согласен с вами в оценке господина Керенского. Человек он был крайне несерьезный. Его почка обошлась России слишком дорого.

– Вы не беспокойтесь о девочках. Сделаю из них балерин. Вы у дочери, наверно, остановились? А то можно у нас, комната есть.

– Спасибо, Мати, дорогая. Остановился у дочери. Она будет привозить девочек. Завтра я возвращаюсь в Лондон, а через неделю лечу в Москву – учить студентов. Грустно мне, Мати, Андрей Владимирович. Держитесь…

Мужчина, еще моложавый, лет сорока, направился к кафе «Два волшебника» на бульваре Сен-Жермен-де-Пре. Он прошел мимо девушки, игравшей на скрипке перед кафе, и вошел в зал. Здесь было прохладнее, хотя менее многолюдно – всего несколько человек. Он сел за маленький стол в самом дальнем углу зала, сделал знак гарсону подойти и заказал чашку кофе и бутылку Перье. Это был его третий визит в Париж. Его имя было Александр Богословский, имя слишком длинное для французов, которые сократили его до месье Бого. Он был уже опытным дипломатом. Шел 1937 год, жить и работать в Москве было трудно, и месье Бого очень хотел переехать в Париж. Сейчас он приехал обговорить детали важной политической операции, от успеха которой зависела его карьера.

Богословский пил кофе и наблюдал за входом. В дверях появился человек восточной наружности. Наконец-то! Тот, кого он ждал. Вошедший осмотрелся и направился прямо к столику месье Бого.

– Иван Крылов? Нашли, значит, меня? Как дела? – Бого сделал знак гарсону. – Два коньяка, пожалуйста. – Он внимательно посмотрел на незнакомца, о котором столько слышал. «Явно глуповат», – подвел итог он.

– Садитесь, выпейте рюмку. Какие новости?

– Все готово.

«Неразговорчивый, черт», – подумал Богословский, а вслух сказал:

– Отлично. Значит, 22-го в 3 часа. Наш корабль в Гавре отплывает в этот день и в это время, смотри.

– Помню. Все готово, – повторил Крылов. – Сколько мне за это заплатят?

– Деньги, деньги, это все, что тебя интересует. Иван, деньги.

– Да, но я здесь живу. Жизнь очень дорогая… Операция не бесплатная. Скоблин требует 50 000 франков.

– Скоблин, Скоблин, он живет не по средствам. Ну ладно, тебе тоже будет за это 50 000. Тут есть одна тонкость.

– Какая?

– Наше дело наделает много шума…

– Это-то да.

– Нам нужно что-нибудь пошумнее, чтобы отодвинуть в тень эту операцию 22-го. Желательно, чтобы это случилось накануне.

– Да, это бы помогло.

– Что бы нам такое сотворить? Я здесь в Париже турист, а ты тут живешь. – «Хоть и недавно, сукин сын», – подумал он про себя. – Ты всех знаешь.

– Это-то да. Это можно устроить. Тут одна дамочка живет, любовница царя. Бывшая любовница бывшего царя. Можно взять ее за день до этого.

– Ты имеешь в виду Кшесинскую? Какая отличная идея, Иван! Я вижу, у тебя есть мозги. Но она не молодая.

– Какая разница, молодая или немолодая? Это будет сенсация на весь мир. Это ведь то, что вы хотите?

– Именно. Как ты собираешься ее взять?

– Это моя проблема. Мне нужно знать одну вещь. – Да?

– Там не собираются ее прикокнуть тоже? Одно дело взять ее, а другое прикончить. Убийство стоит дорого.

– Опять ты о деньгах. Зачем же убивать? Нам она нужна живая, пусть откроет балетную школу… в Сибири, например. – Богословский так громко рассмеялся, что пара, сидящая довольно далеко, оглянулась на их стол. – Я тебе даю разрешение действовать. Мне нравится твоя идея насчет любовницы царя. О ней не беспокойся. Мы будем кормить ее икрой и поить шампанским каждый день. Мы объявим, что она сама решила вернуться в Россию.

– Мне нужны эти деньги, которые обещаете за 22-е, за день до операции, то есть 21-го. Это условие, так я работаю. И добавьте столько же за любовницу. Утром, пожалуйста. Вот здесь, в этом кафе.

– Еще неделя. Оплатим, не беспокойся.

Князь Красинский сидел за столом и листал утренние газеты. Некоторые заголовки он подчеркивал цветным карандашом.

– Влади, Владимир, вас к телефону, – послышался голос секретарши.

– Спасибо. – Он взял трубку. Голос был незнакомый. Но звонивший явно его знал. – Да, я князь Красинский. Кто говорит?

– Нужно встретиться, князь. У меня для вас важная информация, – сказал незнакомец.

– Как ваше имя?

– Крылов. Иван Крылов, как у писателя.

– Приходите в редакцию. Внизу спросите Отдел уголовной хроники.

– По телефону не могу все объяснить и прийти в редакцию не могу. Это касается вашей матери. Я буду ждать в Люксембургском саду у входа через полчаса. Вы меня узнаете. Я восточного вида. – Он повесил трубку.

В руке у человека была книга «История Персии» на английском языке.

– Крылов?

– Да, Ваше Высочество.

– Ты меня знаешь?

– Конечно. Я знаю тоже, что вы журналист.

– Что за дело? Ты сказал, что это касается моей матери.

– Пройдемся, хороший день. Сегодня суббота, 21-е сентября. Этот мерзавец месье Бого не заплатил, сбежал. Ему это так не пройдет.

– Не понимаю. Кто это месье Бого?

– Не важно, князь. Ваша мать ищет помещение для балетного зала, не так ли?

– Ты хорошо информирован. На самом деле ищет. 16-й район очень дорогой. Она больше не может платить аренду.

– Это-то понятно.

– Но она, кажется, нашла зал. Сегодня выяснится. Зал принадлежит одной женщине, которая отвезет ее сегодня посмотреть помещение. А у вас тоже есть зал?

– Ну что вы, князь, я не агент по недвижимости. Я писатель, раньше был дипломатом.

– Я думаю, откуда мне знакомо ваше лицо? Мы не встречались ли случайно в посольстве в 1929-м? Мои родители тогда только что переехали в Париж.

– Да, там и встречались.

– Теперь я вас припоминаю. Я помню ваш случай.

– Это хорошо. Крылов – мой литературный псевдоним. Сами понимаете, мою фамилию мне показывать всюду нельзя.

– Да, понимаю. Так в чем дело?

– Я знаю, кто эта женщина, что собирается показывать вашей матери зал. Лучше, чтобы ваша мама уехала бы из Парижа, да поскорее. Это ловушка, Ваше Высочество. Они собираются схватить Кшесинскую и вывезти ее в Советскую Россию.

– Кто они?

– Я не могу вам сказать все. Сами додумайтесь.

Влади посмотрел на часы. Было два.

– Спасибо, Крылов.

Он опрометью бросился к выходу из сада и на улице остановил первое попавшееся такси.

– Номер 10, улица Вилла Молитор, 16-й район.

– Балетная школа?

– Да, только побыстрее.

Запыхавшись, он ворвался в спальню матери.

– Мама, у тебя есть пять минут, чтобы собраться. Мы едем к дяде Борису в Медон. Такси ждет внизу.

– Влади, милый мальчик, у меня важное свиданье в четыре насчет зала.

– Я знаю. Это ловушка, мама. Мне только что сказали. Ты должна исчезнуть из Парижа по крайней мере на месяц. Папа и я последим за школой, я оплачу аренду, не беспокойся.

В октябре 1937 года в Париже состоялся сенсационный судебный процесс. Сенсационный, потому что судили известную русскую певицу. Надежду Плевицкую обвиняли в соучастии в похищении 70-летнего белого генерала Евгения Карловича Миллера, председателя РОВСа, в 8-м районе Парижа. Организатором этого дела был другой белый генерал, Николай Скоблин, третий муж Плевицкой, который был на одиннадцать лет ее моложе. Как выяснилось, Миллер согласился сесть в машину Скоблина, около метро «Жасмин». Машину видели на улице Раффе. После этого Миллер исчез. Дело дошло до суда. Скоблин исчез. Тогда арестовали его жену Плевицкую. Защитником обвиняемой пары был адвокат Филоненко. Четыре бывших белых генерала, Кусонский, Шатилов, Эрдели и престарелый бывший командующий белой армии Антон Деникин давали показания на стороне обвинения. Князь Владимир – Влади, как его звали французы, – Красинский – репортер Отдела уголовной хроники одной маленькой, но очень активной газеты – бывал на каждом судебном заседании. Весь Париж читал именно его отчеты.

Вскоре на суде подтвердилось, что Скоблин под влиянием своей жены-певицы стал платным агентом советской тайной полиции. Миллер, глава антикоммунистической оппозиции в изгнании, командующий военной организацией РОВС, был в их списке к ликвидации. Миллер засылал молодых людей с секретными миссиями в Советскую Россию с целью вступить в контакт с монархическими организациями. Выяснив это, НКВД приняло решение его ликвидировать.

Процесс длился почти два года. 26 июля 1939 года суд признал Надежду Плевицкую виновной в соучастии в похищении Миллера и приговорил ее к двадцати годам тюрьмы. Скоблин был тоже признан виновным и заочно осужден. Его приговорили к пожизненному заключению. Чтение приговора заняло у судьи 2 минуты 17 секунд. Прямо из зала суда в наручниках г-жу Плевицкую отвезли в женскую тюрьму города Ренна.

Одна парижская газета сообщала все подробности этого судебного процесса. Статьи подписывал «Влади Красинский». Все читатели Парижа знали, кто он.

«…Плевицкая была любимой певицей последнего русского царя. В публике находилась леди Лидия Детердинг, жена сэра Генри Детердинга, известного нефтяного магната. Леди Лидия, урожденная русская, известная благотворительница русской колонии в Париже. Она содержит русскую гимназию и помогает русской церкви. В зале присутствовали также известная балерина Матильда Кшесинская, жена двоюродного брата царя, Великого князя Андрея, а когда-то, во времена, когда русский Государь еще был Наследником, его большая любовь».

– Мальчик, ну зачем ты это написал? Они все меня и так ненавидят! – плакала Мати на плече сына, прочитав заметку. – Что я такого сделала?

– Ну что ты, мама, ты – большая знаменитость. Никто тебя не ненавидит! А смотри, как красиво я написал: «Большая любовь». Разве это не правда?

– Правда, правда. Ты у меня умница.

Вскоре внимание мира заняли другие, более серьезные события.

Глава двенадцатая

Под оккупацией

– Немцы ожидаются в Париже через три дня, – объявил Влади.

– Откуда ты это знаешь, мальчик?

– Я журналист. Мне полагается все знать.

Так и случилось. Началась война. Сирены выли. Хрупкий мир после войны, которая должна кончить все войны, развалился на куски, как разбитое стекло.

Матильда больше не могла терпеть этот вой. Страшный ревущий звук самолетов оглашал небо столицы Франции. Однажды они услышали звук разорвавшейся бомбы. Это была первая бомба, брошенная на Париж. Каждый час они слушали радио. Сообщили, что в результате взрыва много людей было убито и ранено.

– Мы едем в Биарриц к Борису, он нас приглашает, – сказал Андрей. – Дом там большой, всем хватит места.

Мати ходила по квартире и думала, что можно поместить в три чемодана. Они не могли брать с собой больше. В машине должно было хватить места всем. Она решила взять с собой рубашки Андрея и Влади, брюки, пиджаки, носки, все носки, какие она могла найти в доме, еще полотенца и одеяла, это обязательно. Они ехали в Орлеан, а оттуда в Бордо, 560 км от Парижа. А потом в Байонн. Биарриц был всего в 8 км от Байонна. Они уезжали на время, только до тех пор, пока все не вернется на круги своя. Так они думали.

Мати спустилась вниз к консьержке, мадам Готье, договорилась, чтобы она присматривала за балетным залом и за квартирой. Она вложила в руку мадам Готье деньги и поцеловала ту на прощанье.

– Не волнуйтесь, мадам Матильда. Все будет нормально.

Влади и Андрей загружали машину. Через час все было готово.

Было раннее воскресное утро. Улицы были пусты. Казалось, Париж покинут всеми. Но за городом все дороги были забиты машинами и людьми. Оказывается, они шли пешком из Бельгии и с севера Франции. Какой-то господин волок детскую коляску, доверху нагруженную узлами. По обочине ехала на велосипеде девушка, к багажнику были прикручены сумки. Поток машин полз. Вскоре их машина встала прямо посреди дороги. Влади, Андрей и еще двое мужчин, которые вызвались помочь, толкали машину к краю обочины. Мати шла рядом. Машины останавливались, люди давали дорогу. Но сзади не знали, что случилось, и безжалостно гудели. Наконец машину дотащили. Влади полез под нее посмотреть, где поломка. Откуда-то на землю тек бензин. Это было безнадежно. Две пожилые монашки на стареньком грузовичке остановились и спросили, нужна ли помощь.

– Спасибо, очень мило с вашей стороны, но мы справимся, – сказал Андрей. – Не стоит их беспокоить, – объяснил он Мати.

– Тем не менее мы не можем продолжать путь, – сказал Влади. – Мы должны бросить машину. Заберем ее потом.

С большим трудом они нашли человека, который за несколько сот франков взялся на своей телеге подвезти чемоданы до ближайшей станции. Сами шли пешком всю дорогу. Так как они шли в направлении Парижа, люди удивленно смотрели на них из окон автомобилей. Кто-то крикнул:

– Они идут встречать бошей. – Бошами звали немцев.

До станции добирались три часа. Мати присела на один из чемоданов, полностью измученная. Влади пошел на вокзал узнать, когда будет поезд на Орлеан. Вернулся довольно быстро.

– Если нам крупно повезет, в 7 утра будет поезд. Мама, отец, я пойду искать гостиницу.

Они уже начали беспокоиться, когда, наконец, через два часа он вернулся.

– Вы не поверите – все гостиницы заняты. Люди с севера, бельгийцы и солдаты с фронта. Я нашел одну комнату. Это, конечно, далеко не отель «Ритц», но не будем капризничать – это ведь только на одну ночь.

В гостинице им подтвердили, что есть только одна комната на троих.

Отель был однозвездочный, то есть хуже некуда. Андрей сел на единственный стул. Влади стоял у окна, наблюдая за улицей. Двуспальная деревянная кровать была старая. Такими же ветхими показались Мати простыни и одеяла. Она смотрела на убогую обстановку с отвращением. Потом сорвала все эти простыни и одеяла и бросила их в угол. Какое счастье, что она взяла с собой все, что нужно. Когда постель была готова, измученная, она легла. Андрей положил голову ей на плечо и растянулся рядом. Влади вышел посмотреть, что происходит. Вернувшись, он пристроился на полу, на двух одеялах, которые Мати ему постелила. Спали плохо. Напротив в доме за темными окнами с грязными стеклами и без занавесок жалобно мяукала кошка и чей-то женский голос истерически выкрикивал ругательства по адресу какого-то мужчины, подлеца, труса и сутенера, который погубил жизнь вопившей. Шел июнь, и было довольно жарко.

Они проснулись очень рано, выпили кофе и поспешили на станцию. Влади нес два чемодана, Андрей один. На станции на всех платформах была одна и та же картина. Люди тихо сидели на своих чемоданах, рюкзаках и сумках. В здании вокзала сидели и лежали прямо на грязном полу. Поезд прибыл с опозданием на час. Они штурмом взяли вагон. Как это похоже на то, что Мати испытала при бегстве из Петрограда через Москву на юг, в Кисловодск, более двадцати лет назад.

Поезд тронулся, но по дороге часто останавливался. Никто не знал почему. Один раз они должны были прыгать из вагона в овраг, так как налетели немецкие самолеты. Бомба попала в один из вагонов. Он загорелся. Кричали женщины и дети. Мужчины спасали вещи, выбрасывая их из окон. Через три часа все успокоилось, горящий вагон отцепили и продолжали свое путешествие. К рассвету прибыли в Орлеан, грязные и очень уставшие. Влади и Андрей снова пошли искать гостиницу. Мати осталась сторожить чемоданы. Отец и сын вернулись довольно скоро. В этот раз повезло, им дали две комнаты.

Со следующим поездом им снова повезло. В Бордо они прибыли к вечеру второго дня. Еще одна гостиница. Сносная. К 11 утра следующего дня они приехали в Байонн, где их встретили Борис с Зиной, предупрежденные телеграммой из Бордо. Они были так измучены, что едва могли говорить.

– Немцы в Париже. По радио сообщили, – сказала Зина, смотря на их лица в зеркало машины.

– Уже?

– Вчера рано утром. В Биаррице будем через четверть часа. Мати, Андрей, вы сразу идите спать. Ваши комнаты.

Мати и Андрей отказались от обеда и пошли спать. Борис с Зиной обедали с Влади. После еды Влади пошел пройтись. В это время в Биаррице обычно был пик сезона. Сегодня город был спокоен и улицы довольно пусты.

Через три дня Мати стала искать дом. Она нашла маленькую виллу, где было все, что нужно для скромной жизни. Дом был окружен ухоженным большим садом. А главное – недалеко от дома Бориса и Зины. В тот же день они договорились с хозяевами и переехали. Багажа у них было немного, всего три чемодана, и с этим они начали свою жизнь. В Биаррице была небольшая русская колония. Все регулярно ходили в церковь, таким образом, часто общались и знали все о всех.

Через неделю правительством маршала Петэна было подписано перемирие. Для Франции война кончилась. Каждый день приходили новые слухи, все ужасные. Вся Европа уже была оккупирована Гитлером. Только Англия выстояла, но немцы бомбили ее безбожно.

– Английский двухместный самолет упал в парке, – как бы мимоходом заметил Влади за ужином. —

Там два пожарника. Из мэрии никого. Вроде как все уехали.

– Пилот убит?

– Один убит, второй – жив, ранен. Вообще-то он здесь, – признался Влади. – Мы перенесли его в домик садовника. Один из пожарников помог мне на своей пожарной машине.

– Кто-нибудь вас видел?

– Думаю, никто. Пожарная машина всем тут известна. Этот парень, Пьер, пожарник, симпатяга. Он никому не скажет. Никто ничего не знает. Даже Борис не знает… пока.

– Это лучше. Слишком много людей приходит в его церковь.

Церковь примыкала к дому Бориса и была построена пятьдесят лет назад на его деньги.

Они предприняли все меры предосторожности, чтобы даже соседи, хотя вроде они казались симпатичными, ничего бы не заметили. Пилот был очень молод.

– Ему нужен доктор, мама. Он в полном сознании, но его нога, по-моему, раздроблена и, я думаю, у него пуля в плече, а другая зацепила кожу на голове.

Мати принесла свой медицинский ящичек, который благоразумно взяла с собой. Перевязали голову молодого человека, и он теперь лежал высоко на подушках.

– Мы должны забрать убитого летчика и похоронить его где-нибудь, – сказал Влади. – Это нужно сделать срочно, полиция точно придет утром искать его.

Было решено, что Влади приведет пожарника Пьера, а Андрей приведет своего брата.

– Да, мы должны забрать его с места аварии, – согласился Борис Владимирович. – Влади прав. Отцу Ивану можно полностью доверять. Я пойду скажу ему.

На рассвете Влади и Пьер пошли к месту катастрофы. Отец Иван прибыл на церковной машине. Втроем они подняли тело убитого, отнесли в машину и повезли в церковь. Все делали в большой спешке. Летчика решили хоронить на крохотном церковном кладбище. Хоронили по православному обряду. Отец Иван отпел его как полагается. В пустой церкви Андрей с Борисом, Мати, Зина, Влади и Пьер стояли у гроба. К счастью, в сарае при церкви хранилось несколько гробов. Зина бросила горсть земли в могилу. Мати – розу.

Вот и еще одна молодая жизнь ушла.

Влади нашел в одежде летчика бумаги на имя лейтенанта королевских военно-воздушных сил Патрика Норриса. Их положили в особый пакет, пакет в банку, которую зарыли в саду под розовым кустом.

Наутро, когда Влади и Андрей пришли в церковь, их уже ждала новость.

– Полиция ищет двух английских летчиков, расспрашивают всех, – доложил отец Иван.

– Пусть ищут, – сказал Влади. – Отец Иван, мы с папой думаем, что нужно сделать две вещи срочно. Первое – это доктор. Летчику срочно нужен хирург. Есть тут кто-нибудь, кому можно довериться? А второе – бумаги убитого. Их нужно было бы передать английским властям. Как же это сделать?

– Второе связано с первым, – вздохнул отец Иван. – Есть тут отличный врач, он хирург, ему можно полностью доверять, доктор Вольфсон. Я пойду за ним. О бумагах не беспокойтесь. Не сейчас. Бумаги пошлем вместе с летчиком, когда он поправится.

Он не может тут долго оставаться. Будет трудно скрывать его. Любопытные соседи и прихожане. Это опасно. Французские власти из мэрии и полицейские будут продолжать искать, им нужно их найти, живых или мертвых. Немцы продвигаются на юг.

– А куда же мы можем послать летчика, когда он, скажем, поправится?

– Я знаю людей, которые проводят его в Испанию, а оттуда в Португалию и Англию. Не беспокойся, сын мой.

– Спасибо, отец. Извините, что доставил вам столько хлопот. Не мог я его бросить в парке. Полиция бы нашла.

– Что пилот у вас в саду, никто об этом не знает, кроме нас?

– Абсолютно никто, отец.

Доктору Вольфсону было за шестьдесят. Он явился утром с чемоданчиком. Как и они, доктор бежал из Парижа, потому что был еврей. В Париже он работал в больнице. Мати отвела его в домик садовника. Они уже знали имя летчика – Эндрю Лидделл– Грэнджер, пилот Королевских ВВС. Ему был 21 год.

– Кто бинтовал голову раненого? Весьма профессионально, мадам, – похвалил доктор.

– Я устроила у себя маленький лазарет во время первой войны. Там я всему немного научилась.

– Мне нужно вынуть все эти пульки из него, одна в колене, другая – в плече. Я пойду домой и все, что нужно, принесу. Приготовьте кипяток и полотенца, как можно больше полотенец, все, что найдете.

Влади и Андрей перенесли летчика на бильярдный стол, который превратили в операционный. К полудню доктор Вольфсон вытащил пули. Мати помогала доктору, гордясь, что на лету схватывает все его просьбы.

– Молодому человеку повезло. Он поправится. Сейчас ему нужен только полный покой. Я приду завтра, мадам, посмотреть на раненого. Не беспокойтесь, худшее позади.

На радостях устроили особый обед, на который пригласили доктора Вольфсона, отца Ивана и пожарника Пьера.

К вечеру летчик открыл глаза.

– Добрый вечер. Как вы себя чувствуете? – спросила Мати по-английски, гладя его шелковистые волосы.

– Где я? – спросил он слабым голосом.

– С друзьями. Все хорошо.

– Вы француженка?

– Я вам все расскажу, когда вы совсем поправитесь. А сейчас надо выпить хорошую чашку чая с молоком и съесть бутерброд с французским сыром. Англичане любят чай с молоком, правда? Я была в Лондоне несколько раз.

Он улыбнулся.

«Красивый мальчик», – подумала она. Все это напоминало ей Сержа. Суету вокруг него, раненного когда-то. Мысли о прошлом охватили ее.

В окно кухни она увидела трех молодых людей во французской военной форме. Один из них, без сомнения, был марокканец. Они сидели на обочине, видно, очень уставшие. На носовом платке солдаты разложили хлеб и ели его всухомятку. Увидев Мати, один из них, араб, перешел улицу и постучал в дверь.

– Можно ли, мадам, попросить у Вас стакан воды? – Глазами он показал на своих товарищей.

– Возьмите бутылку вина, вот три стакана, еще есть сыр и яблоки. Возьмите.

– О, большое спасибо. – Он сверкнул великолепными зубами.

Вскоре солдат вернул стаканы и снова поблагодарил ее.

– Куда же идете?

– Не знаем. – На лице его – горестное недоумение.

В церковь пришел новый русский. Ему было около тридцати. Он приехал на велосипеде из Лилля. Он сказал, что ехал семь дней до Парижа, и по дороге немцы бомбили пятнадцать раз. От Парижа на юг было сравнительно тихо: подписано перемирие и бомбежек больше не было. Он назвался Анатолием и сказал, что пел в церковном хоре одной из церквей под Лиллем. Отец Иван немедленно взял его в свой крохотный хор. Через неделю Анатолий снова вернулся в Париж на велосипеде. Война кончена, ведь подписали перемирие.

– А почему ракеты запускали в небо? – спросил кто-то.

– Да это немцы праздновали перемирие, – объяснил он.

Но что-то тут было не так. Кто-то из прихожан сказал, что этот Анатолий – наверно, советский агент. Тут их полно. Почему он так быстро уехал? Наверно, связной. Через месяц Анатолий вернулся. Бледный, голодный и полумертвый от усталости.

– Немцы в Орлеане. Частный автомобиль дальше Орлеана не пропускают. В Париже всюду «ферботен». В 9 вечера – все, выходить на улицу нельзя. Буквально на всех улицах эта проклятая надпись, но мне удалось пройти. Ввели карточки. Но, – подчеркнул он, – передвижение по оккупированной территории намного проще, чем здесь, в свободной зоне, где всюду требуются пропуска.

Прихожане его слушали.

– Он мне не нравится, – сказал Андрей. – У него хороший голос, это правда, но он сует свой нос всюду. Наверно, связной у советчиков. Совершенно невозможно проверить его историю, действительно ли он пел в церкви.

– Наверно, в Москве пел, там, говорят, Сталин церкви открыл, – заметил Борис Владимирович.

– Мама, отец, у меня дела. Я вернусь завтра поздно вечером. Не беспокойтесь. – Влади стоял в дверях, одетый в рабочий костюм, с рюкзаком на спине.

– Сейчас так рано, только 7 утра. Куда ж ты едешь?

– Расскажу, когда вернусь, мам.

Он вернулся на следующий день в 10 вечера, выглядел утомленным, лицо его было озабочено. Они припозднились с ужином, ждали его.

– Мам, отец, я был в Ренне, в тюрьме, у этой певицы Плевицкой, помнишь, она хотела тебе сдать балетный зал? Помнишь это свиданье, назначенное на 4 часа дня? Она собиралась заманить тебя в ловушку. Она мне все сейчас рассказала. Она не знает, что я в газете работаю, я не сказал.

– Это невозможно, Владичка. Конечно, я все помню. Любимая певица Ники.

– Как же ты смог увидеть ее там?

– Это было нелегко, но я получил разрешение как журналист.

– И это позволили?

– Позволили. Кстати, я узнал, что в Париже немцы недавно арестовали некоего Ивана Крылова, участника похищения генерала Миллера. Крылов – не его имя, это его псевдоним. Надя созналась, что должна была, мам, привезти тебя под предлогом осмотра балетного зала, который она якобы сдавала. Никакого зала в природе не существовало. Кстати, о немцах мне информацию дал Анатолий, ваш церковный певчий. Как мы и думали, он не эмигрант, а агент из России.

– Не России, а Советского Союза, агент НКВД.

– Папа, у тебя все эти НКВД, СССР, это же Россия.

– России нет больше, мальчик, есть СССР. Где ты только всего этого нахватался? Знаю, где, в этих клубах совпатриотов.

– Оставь его, Андрей. Владичка, поешь с нами и иди к себе. Ты выглядишь, как домовой.

Немцы появились в Биаррице почти незаметно. В окно Мати увидела два танка, много военных грузовиков с солдатами и мотоциклы. Все очень спокойно. Выйдя к рынку купить провизию, она увидела группу немецких солдат на площади, большинство из них были очень молоды, почти с детскими лицами. Из граммофона, который установили прямо на земле, женский голос пел «Лили Марлен». И всюду валялись пустые бутылки. В лавке, куда она зашла, солдаты скупили все конфеты, весь шоколад и все шампанское. К обеду пришли два француза из мэрии в сопровождении немецкого генерала. По сути, они требовали освободить виллу, так как офицерам надо было где-то жить, объяснял им генерал. Влади стал говорить с ним по-немецки, после чего тон генерала изменился. После короткого разговора им дали три дня, чтобы уехать. Куда ехать? Самое главное – летчик. Они должны были немедленно сегодня же ночью перевезти его. Только куда, к кому? Он все еще слаб. Борис Владимирович предложил свой винный погреб, но предложение хором отклонили. Единственное надежное место для летчика была церковь. Едва ли немцы будут обыскивать русскую церковь белых эмигрантов. Решено. Гражданским лицам было уже запрещено пользоваться автомобилями, и летчика перевезли на церковной тележке, в которой обычно возили овощи, и поместили на чердаке. Три дня три раза в день Мати носила туда еду.

Почти две недели они снова жили у Бориса Владимировича. Летчик окреп и был уже готов уходить.

Наутро Пьер и Влади на пожарной машине с летчиком, одетым в костюм пожарника, поехали к испанской границе в сорока километрах от Биаррица. В последнюю минуту к ним присоединился доктор Вольфсон. Ему, еврею, было опасно оставаться в городе. Мати и Андрей с облегчением вздохнули, когда Влади и Пьер вернулись. Дело было сделано.

Немцы уже были осведомлены, что в городе живут два русских великих князя, князь Красинский, урожденный Романов, и балерина, бывшая любовница русского царя. Никто из них не имел французского гражданства.

О себе Мати не беспокоилась. Бог как-нибудь поможет ей, но сама мысль, что Андрей и ее сын будут схвачены и переведены в лагерь для интернированных иностранцев, мучила ее.